Звезда моряка
- 11.01.2024
Сбывается знаменитое прозрение Михаила Васильевича Ломоносова: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном». В ряду покорителей студеных морских просторов был и наш земляк. О нем рассказ.
У поэта Николая Рубцова в стихотворении, какое обычно печатают в разделе «Из ранней лирики», есть признание в любви к далекому морю:
Помню ясно,
Как вечером летним
Шел моряк по деревне —
и вот
Первый раз мы увидели ленту
С гордой надписью
«Северный флот».
* * *
Запомним имя — Захар Александрович Закупнев. Воронежец, наш земляк — один из организаторов и первый командующий Северной военной флотилией.
Факт этот засвидетельствован в Большой Советской Энциклопедии, в книгах об истории Северного флота. Пятнадцатого апреля 1933 года Народный комиссар по военным и морским делам Климент Ефремович Ворошилов издал приказ о выделении части кораблей из состава Балтийского флота и переводе их на Север. Насколько важное значение придавалось этому делу, можно судить по тому, что Экспедицию Особого Назначения опекал первый секретарь Ленинградского обкома и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б) Сергей Миронович Киров. Он сам проверял готовность каждого корабля к походу, а с момента непривычного и рискованного для моряков плавания по северным рекам-озерам, по новострою — Беломорканалу — постоянно следил за выполнением правительственного задания. А в дни благополучного прибытия экспедиции в Белое море на рейд Сорокки корабли посетили вместе с Кировым Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин и нарком Ворошилов.
Уже в начале сороковых годов, беседуя с будущим командующим Северным флотом Арсением Григорьевичем Головко перед его назначением на ответственную должность, Сталин подчеркнул значимость северных морей для страны: «…театр большой важности, очень сложный, открытый, по-настоящему океанский театр, не в пример Балтике и Черному морю. И не надо забывать, что во время Первой мировой войны связь между западными государствами и Россией была более обеспеченной по северному направлению, нежели через балтийские порты».
Потому-то еще летом тридцать третьего не через моря-океаны, а — скрытно — по своей территории коротким водным путем в Мурманск шла группа кораблей. В стране рождалась новая военная флотилия — Северная. В ее составе были эскадренные миноносцы «Урицкий», «Куйбышев», «К. Либкнехт», а также сторожевики «Ураган», «Смерч», «Гроза» и подводные лодки «Декабрист», «Народоволец», «Красногвардеец».
Судьба первого комфлота Севера оказалась трагичной. Жизнь флагмана второго ранга (чин вице-адмирала) оборвалась на самом взлете. Оборвалась ровно, день в день, в 47-летнем возрасте — 4 сентября 1937 года. По судебному приговору как участника «заговора военных» Закупнева расстреляли, а всякое упоминание о нем надолго изъяли из истории отечественного флота.
В 1983 году, обращаясь к событиям памятных дней в честь полувекового юбилея Краснознаменного Северного флота, главная газета страны «Правда» неожиданно вспомнила: «…большевик Закупнев привел в Заполярье по Повенчанской лестнице Беломорканала ядро будущего Северного флота и стал первым командующим».
* * *
О последнем свидании Закупнева с отчей стороной старожилы рассказывали так.
Получили братья и сестры телеграмму: «Буду проездом Россоши». Известие их не удивило — в адмиральских чинах Захар Александрович. А при таких-то служебных обязанностях даже на минуту попасть на родину — счастливо редкостный случай. Подкатил к вокзалу поезд с вагоном особого назначения. С его подножек шустро спрыгнули на перрон ухватистые парни. Они и оттеснили братьев в сторонку, тихо, но жестко предупредили:
— Не разговаривать!
Закупнев показался в тамбурном дверном проеме. Стоял он в парадном морском кителе, боевой орден на груди.
Окаменело смотрел на младших братьев, а те, ошарашенные не отступающими ни на шаг оборотистыми людьми, непонимающе глядели на старшого.
А тут подоспел паровозный гудок…
Возвращаясь в село, мужики зло стегали и без того торопливых лошадей, терялись в догадках: что же стряслось с братом?..
ЗАХАР, КРЕСТЬЯНСКИЙ СЫН
О чем думал в тот недобрый час опальный флагман?..
Коротко громыхнул поезд по железному прогону через плес. Черная Калитва, речка детства, в косых мостовых переплетах блеснула в вагонном стекле незамерзшей водой, как сквозь тюремную решетку. Сразу потянуло холодом.
Мелькнул до боли знакомый, накатанный санными полозьями проселок, каким исхожено столько верст туда, в родимую слободу Терновку.
Тяжкая встреча с братьями. Он заведомо знал, что свидание выйдет таким — безрадостным, да уж очень хотелось увидеться, вдруг — напоследок…
И вновь несется с перестуком колес поезд на Москву по чугунке знакомой, ничуть не изменившейся железной дороге, через сельскую, теперь уже колхозную, Россию.
Из сорока семи лет начальные двадцать прожито здесь, в такой вот хатенке с нахлобученной по самые окошки камышовой крышей, что мелькнула в сиротливом селении средь заснеженного поля.
Захар был старший в обычной по тогдашним меркам крестьянской семье, в какой росло мал мала меньше — семеро детей. И, конечно, первому из братьев ему довелось с отцом выходить на пашню, на покос. А чем не погоныч из Захарки: в кулачке накрепко зажато кнутовище батожка, помахивай им на лошадку да прикрикивай. Мужичок-с-ноготок, да голос звонок, как у жаворонка, что поет неумолчно над тобой. Только поспевай, батько, налегать на плужок с таким помощником. А к сенокосу грабельки по детской руке севостожены. Правда, ворошить сено, сгребать его в копны — бабье дело. Хочется поплевать в ладони и за косу взяться, да отец пока не доверяет литовку, останавливает:
— Вот как сома в речке поймаешь…
Кем-кем, а сомами Черная Калитва богата. Глубоких ям в темных омутах хватает, а течение кружит, затягивает добычу в водяной мрак усатому сому-великану. Эх, снастью настоящей рыбачьей обзавестись бы.
Расти сыну — в забавах и крестьянских трудах. Да жизнь распорядилась иначе: поторопила для Захара отсчет взрослой жизни. В тринадцать лет дважды осиротел. Семья осталась враз без отца, а затем и мать сломилась, не вынесла утраты, не устояла перед болезнями.
— Бог даст, по миру с сумой не пойдем. — Твердый характер бабушки стал в то трудное время опорой Захару. Ведь действительно: милостыню под чужими окнами просить не стали, по приютам не разбрелась семья. В четырнадцать лет старшему сыну уже все мужицкие работы были по плечу: отцовская выучка пошла впрок. В пятнадцать — бабушкина натура проявилась: как зерно засыпали в закром, скотину загнали на зимнее стойло, Захар сказал:
— Парни на заработки с собой в Воронеж берут.
Осенила крестным знамением бабушка кормильца да в молитвах ежевечерних просила, чтобы судьба милостивее обходилась с ее и без того обиженным внуком. Чем еще она могла ему помочь?
В городе требовались крепкие руки — таскать кирпич, мостить булыжником улицы. Артели деревенских строителей уже и тогда, в начале наступившего двадцатого века, поднимали ввысь городские этажи.
А парня шатало не только от физической усталости, но и от режущей душу неправедной устроенности мира — когда помыкают, распоряжаются тобой, как скотиной. Не потому ли он, время спустя, в матросском кубрике с готовностью шагнет к тем, кто вызывался сокрушить эту извечную несправедливость. Но это случится позже.
А пока — одевая в камень воронежские мостовые, изредка радовал своих братьев и сестер городскими гостинцами, а главное, копейкой и рублем. Пусть скуден заработок, но благодаря даже небольшим деньгам — держалась семья.
Осенью 1911 года его провожали не в ставший привычным путь в Воронеж, а в уездный «городок уединенный» слободских казаков — Острогожск. Захар и его годки, рекруты-призывники «во солдаты», пели девчатам новую песню про то, как «последний нонешный денечек гуляю с вами я, друзья…»
На врачебной комиссии доктора похлопали по крутым мускулистым плечам будто литого из уральского железа крутого парня и определили: годен на флот. Бабушкина ли молитва вновь была услышана на небесах? Морская служба для сельского новобранца испокон веку считалась желанной удачей.
МОРЕ КИПИТ!..
«А в Балтийском море кипит!» — так охарактеризовал революционный дух матросов того времени будущий вождь пролетариата Владимир Ленин в письме русскому писателю-классику Максиму Горькому.
Захар Закупнев, конечно, не сразу окунулся в эту горячую политическую купель. Из сельской глубинки, из провинциального Воронежа попасть на море, да еще во флотскую столицу Кронштадт — тут надо было оглядеться, попривыкнуть и к моряцкой бескозырке, и к службе комендора-артиллериста. Кто-то из молодых матросов уже запросто именовал учебный броненосец «Император Александр II» старой «галошей», а воронежскому парню из суходольной слободы все в диковинку.
«Раскинулось море широко…»
«Прекрасно впервые в жизни чувствовать под ногами мелкую дрожь стальной палубы, слышать ровный и густой голос вентиляторов, обонять запах теплого машинного масла и видеть вогнутую дугой волну, бегущую вдоль борта, и кипение белой пены за кормой.
В такие минуты ощущаешь броненосец живым существом, а самого себя неотъемлемой его частью. В такие минуты хочется петь и смеяться, и если не делаешь ни того, ни другого, то только потому, что это выглядело бы нелепо.
Солнце ярко светило с левого борта. Чайки, качаясь на узких крыльях, плавали в синеве наверху. Скользя по зеркальному, штилевому морю, за корму быстро уходила высокая башня маяка…», — так писатель и поэт Сергей Колбасьев рассказывает о встрече с морем рядового артиллериста. Прототип литературного Семена Плетнева — «вполне реальный Захар Закупнев», с которым был знаком, а затем и дружен немало лет автор морских повестей и рассказов, поэм.
В каюте жесткая, из пробкового дерева, матросская койка; она же, туго стянутая, в черную минуту призвана быть твоей спасительницей, как плот. Под броневыми палубами — зарядные погреба, начиненные стеллажами со снарядами — железными чушками разного калибра от малых до махин чуть ли не в человеческий рост. А дальше — подъемники и платформы, руками моряков артиллерийской команды обеспечивающие бесперебойную подачу двух-трехпудовых снарядов на верхнюю палубу в тоже одетую броней башню — к орудию. Смертоносный хобот пушки чутко откликается на телефонную команду старшего артиллериста, пристывшего к дальномеру в «ласточкином гнезде», вознесенном мачтой высоко в небо, на приказы самого хозяина броневой башни, на слаженные действия орудийной прислуги.
И стеклянным столбом плеснул снаряд,
И второй, и третий, и два подряд.
Зеленый огонь, короткий гром.
Это мы стреляем — и мы попадем.
Бинокль не выскользнет из руки.
Отрывисто лязгают замки,
И снова огонь, толчок и гром,
И осколки визжат кругом…
Быстротечны дни да месяцы — вот и освоился комендор в своем хозяйстве. Только случись быть на верхней палубе, вдруг собьется в шаге, засмотрится степной человек на большую, во весь окоем, воду, никак не свыкнется с морем. Но тебе и минуты постоять здесь не дадут, живо с ехидцей подтолкнут, возвратят уже старшего минного унтер-офицера окриком на текущую службу.
— То-то вороны на Балтике перевелись! Ишь, широкоротый!..
А он и сам почуял собственной шкурой: тут, на корабле, мир военных людей, вроде самой судьбой призванных жить единой семьей, тоже разделен надвое пусть незримой, но бронированной переборкой. Особенно выявила это показавшаяся бессмысленной людская бойня на тысячеверстных сухопутных и морских фронтах Первой мировой войны. «Шайка насильников грабит страну и толкает нас в пропасть», — так схоже заявляли прокламационные листовки разных партий. Случай подтолкнул его к тем, кто обнажал жестокую правду и хоть на словах отстаивал справедливость. К ним и потянулся артиллерийский унтер-офицер Захар Закупнев. Здесь он накрепко сошелся и подружился с известным в истории революционного движения на Балтийском флоте тоже унтер-офицером, родом — тульским крестьянином Сладковым. Иван Давыдович вместе с товарищами по большевистскому подполью сумел сколотить хорошо законспирированную общефлотскую организацию, какая и вела среди матросов революционную пропаганду.
На исходе 1915 года к подпольщикам все же вплотную подступился департамент полиции. В фондах Государственного архива Российской Федерации хранятся сведения о том, что по распоряжению судового начальства у Закупнева произвели обыск, основание — замечен в «политической неблагонадежности», работает «помощником руководителя социал-демократической организации». Сыщики плохо старались, донос не подтвердился за отсутствием явных улик. И все же неблагонадежного унтер-офицера не оставили без присмотра, в «сводке сведений о настроении судовых и береговых команд Балтийского флота» за январь 1916 года (существовали, оказывается, и такие сводки) сообщается об аресте «Захария Александровича». За тюремную решетку чуть раньше были упрятаны Сладков и его друзья, единомышленники — руководители главного судового коллектива РСДРП(б). Им, по законам военного времени, угрожали смертной казнью. На защиту матросов поднялся рабочий Питер — остановились самые крупные заводы, забастовали десятки тысяч людей. Это спасло моряков от расправы. Сладкова приговорили к семи годам каторги, а Закупнева разжаловали в рядовые и отправили на германский фронт — в отдаленную Або-Оландскую укрепленную позицию, располагавшуюся на финских островах у самых берегов Швеции.
Да разве судебным приговором откупишься, когда «в Балтийском море кипит!». На глазах армию и флот разваливал приказ № 1 Временного правительства (по другой версии — Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов). Воинские части теперь подчинялись не офицерам, а выборным комитетам из солдат и матросов. 3 марта 1917 года командующий флотом вице-адмирал Андриан Иванович Непенин дал телеграмму председателю Государственной Думы: «Балтийский флот как боевая сила сейчас не существует». 4 марта командующий подпишет приказ:
«Считаю абсолютно недопустимым пролитие драгоценной русской крови. От имени нового Правительства Великой и Свободной России еще раз призываю офицеров к спокойствию и единению с командой и категорически воспрещаю пролитие крови, ибо жизнь каждого офицера, матроса и солдата особенно нужна России для победоносной войны с внешним врагом».
И в этот же день по пути на митинг в гельсингфорсской портовой толпе Непенина убьют выстрелом в спину.
В это время Закупнев служил по-прежнему в штате Або-Оландской укрепленной позиции и назначен был на вторую артиллерийскую батарею. Конечно, не без его участия здесь происходят такие события. 30 июля батарею «Буки» посетили новый командующий Балтийским флотом Виктор Николаевич Вердеревский и управляющий Морским министерством. Тут артиллеристы вышли из подчинения у такого высокого начальства, отказались «выполнить приказ о проведении учений по боевой тревоге, как поданный без ведома ротного комитета». Конечно, шум поднялся небывалый, одним криком не обошлось. Уже 5 августа был издан приказ по флоту и морскому ведомству о расформировании команды батареи и производстве судебного следствия. Но ротный комитет настоял на том, чтобы команду революционно настроенных артиллеристов не разогнали.
Из материалов предварительного следствия, начатому по этому делу Военно-Морским судебным управлением, видно, что батарея полностью стояла на стороне большевиков. Ряд агитаторов, не исключено, что и Закупнев, по показаниям опрошенных, «были лично у Ленина и проводили идеи последнего».
Грядет Октябрь. Закупнев теперь в полный рост на службе революции — он уже комиссар Або-Оландской артиллерийской позиции. Его товарищ Сладков в дни восстания командует отрядом матросов-кронштадтцев, занимает Петроградский военный порт с мощной радиостанцией «Новая Голландия». Как комиссару порта Ивану Давидовичу требуются рядом надежные помощники. Скорее всего, по рекомендации «всегда деловито озабоченного и энергичного» Сладкова комиссаром Окружного артиллерийского управления в Петрограде назначили Закупнева. Он занимался снабжением оружием, боеприпасами, продовольствием как кораблей, так и отрядов моряков, отправляющихся на фронты гражданской войны.
В этом суматошном житье-бытье Захару встретилась девушка Ольга. Дочь капельмейстера флотского оркестра, обрусевшего немца Фридриха Диттша, погибшего в Цусимском сражении, знала, кому вверяет свою судьбу. Время не до свадеб: приняли поздравления на праздничной вечеринке от Вани Сладкова. И то — прекрасно.
«Ветер четвертый день от залива. Наверное, уже затопило Гавань. Значит, пора собираться в море, если оно идет навстречу, на каменных улицах Петербурга отыскивая меня». Так, считай, тут же кончилась спокойная семейная жизнь. На фортах «Красная горка» и «Серая лошадь», прикрывших вкупе с Кронштадтской крепостью морские подступы к Петрограду, вспыхнул при поддержке английских интервентов мятеж. Коммунисты и сочувствующие им были арестованы, частью расстреляны. Радио донесло в море командующему английской эскадры Эдварду Синклеру: «“Красная горка”, сэр адмирал, в вашем распоряжении».
А от «горки» к Питеру рукой подать.
Дальнобойные орудия ударили по красному Кронштадту, но им не дали развернуться. Со стороны моря, по суше и даже с воздуха (в бой ввели гидросамолеты) красноармейцы и матросы быстро принудили мятежников покинуть укрепления и отступить.
Форт именовали «Краснофлотским». Возглавил батареи Сладков, а рядом с ним — опытный комендор Закупнев. Тяжкими выпали октябрьские дни «незабываемого 1919-го». Белая гвардия генерала Юденича, интервенты шли напролом. Еле поспевали разворачивать 12-дюймовые орудийные стволы башен то в море, то на сушу. Подавить крепость, какую не минешь по пути на Петроград, решили с английского «Эрбуса». На этом мониторе, плавучей бронированной крепости, предназначенной для единоборства с береговой артиллерией, стояли орудия мощней — 15-дюймовые. Очевидец свидетельствует:
— Взрывы снарядов были так сильны, что вырывали по нескольку деревьев с корнями и подбрасывали их выше леса. Воронки в земле выпахивало огромные — глубиной в полтора метра, пять-шесть метров в поперечнике.
«Краснофлотский» устоял в неравном сражении, фронт откатился.
Четыреста двадцать моряков Петроградский Совет наградил именными часами. Среди них и наш Захар Закупнев.
А впереди боевых друзей ждала вновь ратная страда, уже на Черном море. Сладков назначается комиссаром Очакова, вместе с ним туда направляется артиллерист Закупнев. Оба представляли, что от Очаковской крепости скорее всего уцелело одно лишь название. Потому еще перед дорогой прикинули, присмотрели, какое артиллерийское снаряжение со старых кораблей Балтики сгодится им на юге. Распорядились об отправке дальнобойных морских орудий. По приезде картина предстала печальная: батареи взорваны, что можно унести — расхищено, что можно порушить — повержено в прах. А надобно и крепость сделать крепостью, и воевать. Благо, в том и другом деле опыта не просить.
Успели установить на глубоко вдающейся в море косе гаубичную батарею, принять эшелон, груженный орудиями, с Балтики. А главное, голь на выдумку хитра, обычную грузовую баржу превратили в плавучую батарею. Установили шведский мотор «болиндер» — баржа стала самоходной. А на палубе разместили, закрепили морскую пушку — шестидюймовку. Чем не крепость на воде, моряки даже имя ей звучное дали — «Защитник трудящихся». И ведь оправдала название. Когда французская канонерка «Ла Скарп» пошла на Очаков, комендоры тихохода метко подожгли корабль и вынудили французов поднять белый флаг.
В Очакове для Закупнева отзвучал последний выстрел гражданской войны. И тут же выпала семейная радость — родился первенец, назвали его Владимиром.
Войне конец, да ведь моряк остается на службе.
Хочешь мира — готовься к войне. Советская Россия возрождала Черноморский флот. В Севастополь убыл Сладков, теперь — военный комиссар Морских сил Советской республики. Свои полномочия в Очакове он передал Закупневу. А вскоре и Захар Александрович назначается комиссаром крейсера «Адмирал Нахимов» (позже названный «Червоной Украиной»).
КОМАНДИР КОРАБЛЯ
Надрывно треснул печальный кладбищенский залп, в тоскливом крике зашлись чайки на Севастопольском рейде.
Кто думал, что так скоро наступит час прощания с тобой, незабвенный Ванюша Сладков — тридцатитрехлетний комиссар Морских сил республики. Отвела судьба судейскую руку палача, уберегла в бойне от пули и снарядного осколка, а тут, в мирное время, — одолел смертный недуг, когда дневал-ночевал в цехах Морского завода, когда торопил выход в море первых советских кораблей.
Одно утешение: нашел себе вечный покой моряк счастливо — не в мрачной водной бездне, а на пропахшем пахучей полынью морском берегу.
А Захару-то, каково без друга?.. Нужно было жить и работать за двоих.
Закупнев вновь в Петрограде, он комиссар военно-морских учебных заведений, какими спешила обзавестись страна, чтобы растить людей для флота. А у самого-то комиссара за плечами лишь комендорская школа. Потому Закупнев садится за учебный стол как слушатель Военно-морской академии.
Правда, в стенах академии подолгу задерживаться не доводилось. Памятным стало плавание на «Воровском». Это судно предстояло перевести из Архангельска на Дальний Восток для несения пограничной службы на Тихом океане, где наши морские границы оставались незащищенными.
«Воровский» — первый военный корабль под советским флагом, какому предстояло выйти на международные морские дороги. Потому так кропотливо подбиралась команда. Командиром назначение получил Андрей Семенович Максимов — недавний вице-адмирал русского флота, избранный матросами командующим морских сил на Балтике. На Закупнева было возложено политическое руководство, Захар Александрович здесь секретарь партийной организации корабля.
Английский порт Плимут, итальянский — Неаполь, Коломбо на Цейлоне. И — всюду холодный прием власть имущих и теплые встречи с портовым рабочим людом, желавшим непременно пожать руки «красным» морякам.
Больше месяца команда «Воровского» гостила в Китае. Корабль посетил президент Сунь Ятсен, «отец нации». Встречаясь с моряками, он подчеркнул, что с дружеским визитом, с добрыми чувствами в страну прибыл первый советский военный корабль. Китайский народ будет помнить это.
Военный человек, Захар Александрович очень дорожил подарком президента — в красочном футляре пистолет системы «браунинг», какой всегда напоминал ему о долгом плавании по морям-океанам.
А дома жизнь возвращала в текущий, завтрашний день. «У некоторых товарищей является мысль, что лучше сосредоточить все наше внимание на сухопутной армии. Такая точка зрения крайне ошибочна. Реввоенсовет, — сказал его председатель Михаил Васильевич Фрунзе, — твердо и незыблемо стоит на том, что флот нам крайне необходим, что мы должны развивать его дальше…»
Развивать выпадало таким, как Закупнев. Комиссару с дипломом выпускника Академии предстояло теперь шагнуть по ступеням командирской лестницы, начиная с нижней. Таковы уж флотские традиции. В 1928 году Закупнев — помощник, а затем командир эскадренного миноносца «Сталин», больше известного на Балтике под другим именем — «Самсон». Культовое поветрие на утверждение «вождизма» с легкой руки бывшего Председателя революционного военного совета республики Льва Давыдовича расходилось кругами, как на воде, — бронепоезд имени Троцкого, города Гатчина — Троцк (Петроград еще не был Ленинградом), Иващенково Самарской области — Троцк (ныне Чапаевск), эсминец «Троцкий». Эскадренный миноносец «Самсон — Сталин» участвовал в знаменитом Моонзундском сражении в октябре 1917 года. Немцам дорого стоило взятие архипелага — девять потопленных кораблей против двух русских. Германский флот почти год не пытался ввязываться в наступательные бои.
Честь корабля в мирной обстановке определяется его боевой готовностью. Очередной ремонт эсминца команда с новым командиром взяла в свои руки — выгадали и в сроке, и в качестве. Вышли в море на стрельбы — тоже отличились сигнальщики, артиллеристы.
В Осло Закупнев принимал на эсминце известного советского дипломата в ранге посла с особыми полномочиями Александру Михайловну Коллонтай. Родные сохранили фотографию Захара Александровича тех лет. Чистое, чуть скуластое лицо, добрый взгляд глубоко сидящих глаз, слегка в улыбке губы. Только вот лежащая на колене рука, тяжелый кулак выказывают человека крепкой рабочей закваски. А рядом стоит улыбающийся юнга, «бескозырка белая, в полоску воротник», — это десятилетний Владимир. По примеру отца сын схоже рвался в море. Его желание и стремление Захар Александрович только поддерживал: «В школе без троек. Физкультура тоже один из главных уроков». В летних учебных походах мальчишка упрямо «врастал» в корабельный экипаж.
Закупнев осенью тридцатого года уже командовал на Балтике дивизионом, а затем — бригадой эсминцев. Справедлив и строг, опыта не занимать — так отзывались о своем командире моряки. «За лучшие результаты в боевой и политической подготовке» корабли бригады достойно открывали морской парад на Неве. Комбригу объявили благодарность. И еще — Сергей Миронович вручил именное охотничье ружье знаменитой фирмы «Зауэр». На металлической пластине гравировка — «Захару Александровичу Закупневу от Ленинградских большевиков. С. Киров, май 1933 год».
«Примером реальных достижений нашего строительства может служить развитие морских военных сил. Лет пять тому назад нельзя было предполагать, что мы будем иметь», — Киров, встречаясь с моряками Балтийского флота, так заявил не без оснований. Скажем, в бригаде Закупнева эсминцы дореволюционной постройки капитально обновили. Корабли будут грозной морской силой даже десятилетия спустя — в годы Великой Отечественной войны. А на судовых верфях спускали по кильблокам стапелей подводные лодки, сторожевые корабли, торпедные катера…
НА СЕВЕРНЫХ БЕРЕГАХ
Девятого августа 1933 года в Мурманске Закупнев диктовал важный в его судьбе приказ:
— Сего числа в командование Северной военной флотилией вступил.
В глубине Кольского залива начиналось строительство баз нового флота. Надо было спешить, на западе уже сгущались черные тучи иноземного нашествия.
…Берега студеного моря издревле обживались русскими поморами. По-настоящему «рубить окно в Европу» здесь начинали еще на рубеже веков — девятнадцатого и двадцатого. Первая мировая война поторопила собрать плотников и землекопов, забивших первые сваи под причал и поставивших церковь в честь хранителей всех моряков Николая Чудотворца. Так на северных берегах родился Романов-на-Муроме, будущий славный град Мурманск. В годы советской власти перестроили Мурманскую (Кировскую) железную дорогу, прорыли Беломорско-Балтийский канал. Так настал черед для создания Северного флота. Ибо не надо быть прозорливцем, чтобы видеть и понимать значимость заполярных морей, открытого океана и Северного морского пути, как военного простора особой стратегической важности. Это подсказывал опыт отгремевшей мировой войны: пути в порты на Балтике лихо перекрыла германская эскадра, а вот морская дорога в Архангельск оставалась доступной.
Ядро будущего Северного флота составили корабли Балтики — эсминцы «Урицкий», «Рыков» (позже — «Куйбышев»), подводные лодки «Народоволец», «Декабрист», сторожевики «Смерч», «Ураган», тральщики «Налим» и «Форель». Пока они находились в Кронштадте, а перебросить их в Заполярье рассчитывали по рекам и озерам, через шлюзы пока не известного миру чуда — Беломорканала. Путь в Белое море через Неву и Ладогу, Свирь и Онегу давно торили отчаянные поморы; волоком тащили ладьи в порожистых речках. Петру I, умеющему не только грезить, но и претворять свои задумки, сооружение надежной водной дороги оказалось не по шапке. А большевики в двадцать месяцев проложили канал, вчетверо приближавший по воде Ленинград к Архангельску, открыли путь, имеющий для страны непреходящее хозяйственное и, конечно, оборонное значение.
Морские суда вести речной дорогой — задача не из простых даже для бывалых мореходов, к каким уже мог причислять себя и Закупнев. Но когда получил приказ о том, что именно ему поручено возглавить экспедицию особого назначения (ЭОН), военный человек, недолго подумав, ответил коротко:
— Есть!
Как когда-то с Ваней Сладковым не жалели сил, не замечали течения времени, так и теперь Захар Александрович жил на кораблях и заводах, где готовили суда к нелегкому плаванию-переходу. В трудную минуту всегда поддерживает Киров. Сергей Миронович и напутствовал моряков перед дальней дорогой, постоянно опекал их в долгом пути.
Скорее всего, Закупнев бывал на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Конечно, он видел каналоармейцев — ударников Беломорстроя. Видел и знал, не мог не знать, что уж слишком много, просто — небывалые толпы преступников вдруг нашлись в нашем обществе.
Размышлял Захар Александрович над этим, получая в письмах от родных нерадостные рассказы о раскулаченном и голодном, обезлюдевшем воронежском селе. Значит, не только воронежском.
Но — «в нашей буче, боевой, кипучей», видимо, не один он утешал себя тем, что великая цель оправдывает всякие, даже нечеловеческие страдания.
Идут новой, рукотворной дорогой морские корабли. Протискиваются в ущельях Повенецкого залива. Вот и сам канал: «повенчанская лестница» шлюзов, прорубленная в диабазовых глыбах неимоверной крепости, сквозь карельский гранит. Взятые в бетон девятнадцать водных ступеней переносят громаду эсминца (не деревянную ладью) через стометровой вышины волок перевала, постепенно открывая во все стороны света зеленое море лесного Онежского края, каким залюбуешься в свете белых ночей.
Как тут не подивиться творению рук человеческих, рожденных, чтобы сказку сделать былью! Как не вознести имя, подвигнувшее к трудовому подвигу!
Тут вроде и не грешно запамятовать, что — «по бокам-то все косточки русские…»
В по-летнему тихое Белое море экспедиция добралась благополучно. Здесь, в Сороккской губе, вместе с Сергеем Мироновичем на кораблях побывали Сталин и Ворошилов. Тут же Закупневу было сообщено о формировании Северной флотилии, о назначении его, флагмана второго ранга, командующим.
Здесь стоит привести отрывок из воспоминаний начальника штаба экспедиции Ивана Степановича Исакова:
«В кают-компании миноносца, глядя в иллюминатор и словно разговаривая сам с собой, Сталин вдруг сказал:
— Что такое Черное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть Большой флот, здесь. Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобиться, Англию и Америку. Больше неоткуда!»
А вскоре моряков принимал Мурманск.
На этих, угрюмо и величаво возвысившихся над неспокойным морем голых гранитных скалах нужно было заново обживать суровый край. Отечественному флоту предстояло утверждаться в штормовых морских просторах, в арктических льдах под небом то незаходящего солнца, то в сполохах долгой полярной ночи.
Утверждение это шло совсем прозаически. Командующий нес на своих плечах всю черновую работу. Расширяли мурманский военный порт. Вбивали причальные сваи в Полярном. Здесь возводили главную базу флота. Обследовали якорные стоянки по всему побережью.
Хранятся в архивах приказы флагмана даже об отпуске и доставке дров семьям моряков, о постановке спектаклей артистами краснофлотской художественной самодеятельности. До всего было дело командующему, страстно желавшему быстрее поставить Северный флот на ноги.
Забот выпало повыше самой высокой корабельной мачты. На каменистом побережье строили города и базы. Эсминцы и сторожевики, подводные лодки принимали боевое крещение в студеных волнах. Командующий говорил морякам: «Трудно. Вместе с вами плаваю, бывает, и лед скалываю, — все бывает. Но остановки не будет, и дальше будем плавать в полярной ночи. Придет день, придет час — и полярная ночь станет нашим другом!»
Закупнев не просто вынашивал планы, а готовил конкретные предложения по сооружению нового водного пути. Он мыслил «перерезать» каналом Кольский полуостров и создать второй выход из Белого моря, который вчетверо бы укорачивал дорогу судам.
Закупнев рубил «окно» в — Мировой океан. «Тяжел труд, но — себе строим и на века!»
* * *
…Спустя годы, другой командующий Арсений Григорьевич Головко с гордостью скажет о североморцах: «Наш Северный флот сумел благодаря мастерству и целеустремленности его людей сперва устоять перед сильнейшим противником, затем одержать решительную победу над ним и за годы войны стал по праву хозяином положения на одном из труднейших морских театров».
Да, горные фашистские стрелки в Великую Отечественную войну не смогли порушить наших пограничных столбов на Карельском фронте. А по студеному морю-океану смертельно трудной дорогой шли караваны судов из Англии, из Соединенных Штатов Америки с грузом, так нужным русскому фронту — с тягачами-грузовиками и самолетами, с боеприпасами и продуктами. Вели эти караваны сквозь вражеские заслоны североморцы.
В Великой Победе была немалая доля ратного труда и тех, кто первым встал на боевую вахту на северных берегах и в море.
НА РОДИНЕ МОРЯКА. 1990 год
Долгое время об именитом земляке — напомним, в нынешней морской табели о рангах звание флагмана второго ранга соответствует чину вице-адмирала — не знали односельчане, жители села Терновка, земляки в Россошанском районе и Воронежской области. Здешние учитель Иван Иванович Ткаченко, библиотекарь Владимир Григорьевич Еничев, журналист Иван Петрович Ефименко и их собратья-краеведы приоткрыли завесу беспамятства. Публикации в печати подвигли на святое дело местное отделение Всероссийского общества охраны памятников культуры и искусства. Была изготовлена мемориальная доска памяти Закупнева. А перед односельчанами встал вопрос: где ее установить? К сожалению, родительская хатка Закупневых не сохранилась, добротных старинных общественных построек в Терновке тоже не нашлось. Бывший моряк-балтиец, заместитель председателя колхоза «Россия» Соколов предложил поставить на сельской площади памятную стелу. Сам же взял на себя заботы — по ее проектированию и сооружению. Так руками мастеровитых умельцев рядом с памятником воинам Великой Отечественной встала кирпичная стела. На ней укрепили памятную доску, выковали в кузнице якорь и силуэт морского кораблика. Якорная цепь легла опояской памятнику.
Горько, но скоротечная болезнь укоротила жизнь Ивану Алексеевичу. Не дождался он часа торжественного праздника, когда у мемориала собрались земляки, а с ними рядом дорогие гости — родные и близкие Закупнева. Съехались они издалека — из Ленинграда, Вильнюса, Туапсе, из Белоруссии. Сошлись, чтобы в столетнюю годовщину со дня рождения помянуть Захара Александровича.
Легли осенние цветы к изножью памятника. Минутой молчания почтили память моряка.
Зашли в клубный зал, где сцену украсили большим портретом Закупнева. Выступили краевед Еничев, немало позаботившийся об этой встрече, гость из Москвы, капитан первого ранга Геннадий Николаевич Руденко, тоже уроженец здешних мест, долгое время служивший на Северном флоте. Они напомнили людям о жизненном пути земляка.
Тепло и сердечно принимали сельчане сына Закупнева — Владимира Захаровича.
«Родился я в крепости Очаков в 1920 году, — так начал свой рассказ Владимир Захарович. — Гражданская война закончилась. С Черного моря наша семья, теперь уже из трех человек, переехала на Балтику. Точнее — в Питер. Отец имел за спиной всего три класса Терновской церковно-приходской школы. Хотя уже десять лет отслужил на флоте, направили его учиться в Военно-морскую академию. «Хохол, человек особого упрямства, не скрывавший свою точку зрения на распоряжения начальства», — шутливо и всерьез отзывались о нем сослуживцы. Мама вспоминала, что настольная лампа в доме горела ночи напролет. Отец сидел над книгами, чтобы не отстать от своих сокурсников. Он ведь среди них был самым старшим пo возрасту. Его называли батей. Его избирали секретарем партбюро академии. Должен быть примером для всех слушателей.
Я уже помню его командиром эскадренного миноносца «Сталин». Тогда о нем говорили: «Моряк от Бога». Море ему было ближе, чем земля. А в редких беседах со мной вспоминал свое сельское детство, далекую воронежскую Терновку, где хоть и на суходоле, веснами донская вода разливалась, как море.
На корабле сослуживцам был он равный по званию, но старший по возрасту. Так что, его скорое продвижение по службе подкреплялось жизненным опытом. Потому на него и возложили исполнение особого правительственного задания — проводку морских военных судов речным путем и по лестнице шлюзов Беломорско-Балтийского канала. Корабли экспедиции особого назначения должны были положить начало новому Северному флоту.
Отец и его товарищи с задачей справились успешно.
Возглавил он флотилию. Наградили его орденом. И вдруг, после гибели Кирова, отца понижают в должности, переводят на Каспий.
Говорю, как на духу: в чем он был виновен — не знаю по нынешний день. А убийство Кирова, хорошо помню, отец переживал тяжело. Говорил: «Не уберегли Сергея Мироновича. Не уберегли…»
В Баку мы жили буквально на чемоданах. Вдруг отца исключают из партии, затем вызывают в Москву. Мне семнадцать лет, сестренке Иринке десять. Пока прощаемся с друзьями, думаем о переезде на Тихий океан. Так предполагали мать с отцом перед его внезапным отъездом. А тут в дверь постучали военные, не моряки, армейские, представились: сотрудники Управления НКВД. В квартире два дня шел обыск. Заставили подписать протокол. Предложили нам в два часа покинуть Баку без права жительства в больших городах.
Как обухом по голове ударили. Семья флотского командира стала семьей врага народа.
Правда, в дальнейшем нас никто особо не преследовал. Со временем удалось вновь обжиться в родном городе мамы — в Ленинграде. В техникуме при вступлении в комсомол я скрыл то, что произошло с отцом. Признался об этом военкому, когда пришел проситься на фронт. Человек попался хороший, сослался на слова вождя: дети за отцов не отвечают. А меня направил на учебу танкистом. Учился, воевал. Награжден орденом Отечественной войны второй степени. С фронта вернулся живым, главная для меня награда.
После войны работал шофером. Но клеймо сына врага народа оставалось в душе. Все в семье переживали: что с отцом? Состоялся двадцатый партийный съезд, осудивший «культ личности». Начали разыскивать отца. Что было горько: ведь четыре флагмана в те роковые годы было в стране, а на наши письма-запросы отвечают — «на флоте такой не значится, не значился». Наконец-таки — в апреле 1958 года из Военной коллегии Верховного суда СССР получили официальное письмо.
Я его зачитаю вам полностью.
«Дело по обвинению Закупнева Захара Александровича, арестованного 19 марта 1937 года, пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 22 марта 1958 года.
Приговор Военной коллегии от 4 сентября 1937 года в отношении Закупнева З.А. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
Закупнев З.А. реабилитирован посмертно».
Подпись под справкой — председательствующий Судебного состава Военной коллегии Верховного Суда СССР, генерал-майор юстиции А. Костромин.
Не скажешь, что пережили мы в те дни.
Об отце по крупицам стал собирать сведения, восстанавливать его жизнь. Встретился единомышленник — моряк и земляк Геннадий Руденко. Он помог мне написать книгу. Ее мы дарим вам с признательностью…».
Опираясь на помощницу-палку, не без труда на сцену к портрету брата поднялся младший Закупнев. Василий Александрович уже в преклонных летах. Поездка на родину после полувековой разлуки далась ему непросто. Благодарил односельчан на добром слове. Сказал, что нашему советскому флоту жизнь отдал не только Захар Александрович. На кораблях служил и погиб в гражданскую войну брат Иван Александрович. Сам Василий тоже был моряком-черноморцем. На Кавказе, в городе Туапсе, и остался на жительство.
Вспоминал он детство в родном селе, короткие приезды Захара Александровича на родину. «В четырнадцатом, кажется, году бабушка Оксана написала брату, что я тяжело болею. Он приехал с лекарствами, привез мыло, соль, сахар, спички и белье, одежку. Ведь вытащил меня с того света».
Василий Александрович повторял:
— Спасибо вам, дорогие земляки, что не забываете брата и нас, Закупневых…
Дочь моряка, Ирина Захаровна, улучила минуту, в одиночестве постояла у памятной стелы.
— Не знаем, где покоится прах отца. Для нас теперь тут его могила. На нашей родине…
ПАМЯТЬ В ДАР
Щедрый подарок преподнес землякам Николай Мищенко. Сам он нынче, условно говоря, предприниматель. Хотя его «дело» вот уже четыре десятка лет в собственных руках. Это руль большегрузного автомобиля. Шофер-дальнобойщик исколесил дорогами России, Украины, Белоруссии, бывал в республиках Кавказа и Прибалтики. «Я в свою воронежскую Россошь химический завод привез», — шутит Николай Васильевич. И ведь, действительно, доставленные им сюда строительные материалы, техническое оборудование займут не один железнодорожный состав.
Интересуется историей родного края. Попала ему в руки книга «Флагман из Терновки». Говорит: «Я слышал раньше о Захаре Александровиче Закупневе. Родом он из нашего села. Участвовал в создании Военно-морского флота Советского Союза. Был первым командующим Северной флотилией. А тут читаю, столько нового узнаю. Рассказываю об этом директору Терновской школы Донцовой. Валентина Петровна пожаловалась мне, что такой книги нет даже у них в библиотеке».
Оказалось, авторам — сыну Закупнева Владимиру и военному моряку Геннадию Руденко — удалось издать свой труд небольшим тиражом. Отправили книги по библиотекам страны, а вот школьной, на родине героя, она не досталась.
Мищенко решил поправить эту оплошность. Николай Васильевич переиздал книгу. Потребовалось около сорока тысяч рублей. Деньги и для него немалые. Но — пообещал и сделал.
В школе состоялся праздничный сбор.
Сошлись-съехались ребята и учителя, сельские жители, краеведы из Россоши.
Разложены на столах стопами книги. Морская синева на плотной обложке. Океанскую волну рассекает военный корабль. Выставлен стенд с фотографиями. Вычерчено «родовое древо» Закупневых.
Учительница Елена Михайловна Гринченко вместе с учениками-помощниками поведала малоизвестное о жизни и судьбе именитого земляка и его родных.
Предки переселились в донские степи с Украины. Как и большинству крестьян разбогатеть им не удалось. Батрачили на помещиков. В семье Александра Васильевича и Полины Ефимовны Закупневых росло семеро детей. Их опалило несчастье черным крылом. Родители молодыми окончили свой земной путь. Бабушка Ксения-Оксана, дочь Ивана Чеботка, не пустила сирот по миру. Опорой ей стали старшие внучата — пятнадцатилетняя Дуся-Евдокия и тринадцатилетний Захар, будущий моряк.
…У военного при любой власти судьба кочевая.
Славный путь прокладывал крестьянский сын: от рядового матроса до первого комфлота Севера.
В стране работу флагмана ценили. Захару Александровичу в Кремле вручили орден Красной Звезды. Награда в ту пору редкостная. Это был, действительно, его звездный час.
А дальше — неожиданные крутые повороты в судьбе. Отправят вдруг чуть ли не в «курортную» ссылку на Каспий. Понизят в звании и должности. А затем — арест, камера в подвалах Лефортовской тюрьмы, допросы и обвинения в шпионаже и групповом заговоре против Советской власти.
Из компартии исключат «за сокрытие контрреволюционной троцкистской деятельности». Припомнили, видимо, недавнее прошлое. 1927 год в судьбе Закупнева памятен не только тем, что моряк по флотской традиции с начальной ступени приступил «к командованию судами Рабоче — Крестьянского Красного Флота». А еще — сынишка Володя нянчил теперь с мамой сестричку Иру. Стряслась и неприятность, десять дней Захар оставался без партийного билета. Он оказался в «троцкистской оппозиции», которая, как признал, не выражала его партийные принципы. Товарищи восстановили в партии без наложения какого-либо взыскания. «Но сам себе этого я никогда не прощу», — так написал Закупнев в одном из документов, какой поныне хранится в архиве.
Захара Александровича арестовали по делу «военных заговорщиков». В истории дело больше известно как заговор заместителя наркома обороны СССР Михаила Николаевича Тухачевского. Под его началом высокопоставленные командиры Красной Армии Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков, Путна во время первомайского парада войск якобы рассчитывали силой взять власть в стране в свои руки.
Было ли это так?
Время еще не рассудило: однозначного ответа на этот вопрос пока нет. Ссылаясь на различные незасекреченные документы, одни историки и юристы утверждают, что Сталин расправился с неугодными ему бывшими соратниками. А другие — пишут: государственные переворот готовился.
Круто разошлись во мнении государственные деятели, непосредственные участники тех трагических событий. Они, кстати, стояли рядом со Сталиным.
Никита Сергеевич Хрущев в середине 1950-х годов назвал судебные приговоры, какие выносил и сам — «карательными репрессиями».
Вячеслав Михайлович Молотов в середине 1970-х говорил:
«Я считаю Тухачевского очень опасным военным заговорщиком, которого в последний момент только поймали. Если бы не поймали, было бы очень опасно. Он наиболее авторитетный…
Участвовал ли каждый из обвиненных и расстрелянных в том заговоре, который готовил Тухачевский? Я не сомневаюсь, что некоторые из них участвовали, некоторые могли попасть и ошибочно. Или сочувствовали. По-разному. А две основные категории: опасные люди в армии, хотя и авторитетные какое-то время, и такие, которые, конечно, могли выправиться и пойти по настоящему, правильному пути. Ведь был арестован, скажем, Рокоссовский. Он мог как-то попасть в эту компанию, я не исключаю. Еще можно найти некоторые другие факты, которые законно требуют проверки.
Но что касается Тухачевского и наличия у него группы военных, связанных с троцкистами, правыми, готовящими заговор, тут сомнений нет».
Так что — где лес рубят, там и щепки летят.
В схватке за власть, которую вели вроде бы товарищи по революции, как теперь выясняется, нередко страдания принимали невинные. Зло и зависть нередко правили людьми.
* * *
Рассказывая о светлом и трагичном в судьбе теперь знаменитого земляка, на школьной встрече вспомнили, что беда не обходила стороной «верхи и низы». Терновские бабушки — внучки сестры Захара Александровича — Екатерина Попова, Анна Горобцова, Наталья Салиева, все по батюшке Ефимовны, — говорили о бабушке. «Заявились в село богоборцы. Кажется, в году 1929-м. Собирались сбросить с церкви колокола и кресты. Наша Евдокия Александровна, в замужестве Гончарова, взяла в руки икону, вышла и встала на паперти храма. А за ней муж, дети, односельчане тоже решились защитить, отстоять церковь.
Брата, высокого морского начальника, посылают на Север, а сестру с семьей ссылают туда же. Кинут в заброшенный монастырь посреди глухих лесов. Лиха хлебнули через край. Лет через десять только вернутся на родину.
Тут война. Терновку захватят немцы, итальянцы. При отступлении сбегут оккупанты почти без боя. А наши красноармейцы попросят местных жителей указать прямую дорогу в снегах на Анновку — в соседнем селе засел враг. Бойцов вывела туда Евдокия». Она самая, рода Закупневых. Как шла за православную Веру, так поднялась и на защиту Родины.
* * *
«Чтобы помнили», — с этими словами Николай Мищенко дарил книгу о флагмане из Терновки. Вручал ее Николай Васильевич большой родне Закупневых. Преподнес школе и учителям. Дал в руки ребятам, всем — от первоклассника до выпускника.
А метель в тот зимний день по-северному секла лица ветром со снегом и ставила на сельской площади сугробы. Николай Васильевич вместе с земляками протоптал тропу к Стене Памяти павшим воинам, у которой, обнажив голову, застыл в вечном карауле каменный солдат.
От всех земляков Мищенко возложил букет красных гвоздик к якорю — на кирпичной стеле. Над якорем кораблик «бежит себе в волнах на раздутых парусах». Плывет в сторону совсем близкого Дона. Река ведь самый безошибочный путь к морю-океану. Туда из родимой хаты уводила дорога крестьянского парня, чье имя теперь вырублено в граните мемориальной доски.
«Закупнев Захар Александрович».
Наша гордость и наша боль.
Петр Дмитриевич Чалый родился в 1946 году в селе Первомайском Россошанского района Воронежской области. Автор двенадцати книг прозы. Более тридцати лет работал корреспондентом воронежской областной газеты «Коммуна». Публиковался в журналах «Подъём», «Волга», «Наш современник», «Кольцовский сквер», «Воин России». Награжден орденом «Знак Почета». Дипломант форума «Золотой Витязь», лауреат литературных премий «Имперская культура» им. Э. Володина, «Родная речь», «Кольцовский край», всероссийского конкурса «О казаках замолвите слово», премии им. В.А. Белокрылова. Член Союза писателей России. Живет в Россоши.
