Вспоминалки

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДЕБЮТ

 

Первое мое стихотворение было написано, когда я учился в девятом классе. А напечатано — и того позднее: я уже был студентом.

Но, строго говоря, первый мой поэтиче­ский опыт относится к более раннему возрасту. Не помню уже, в каком классе — в первом или во втором — полагалось выучить наизусть алфавит. Говорят, что все изобретения рождаются от лени. Лень выучить алфавит подтолкнула меня к мысли разбить его на ритмические ряды. Так легче было запоминать. У меня получилось четверостишие:

А-Бэ-Вэ-Гэ, Дэ-Е-Ё-Жэ,

Зэ-И-иЙ, Ка-эЛь-эМ-эН,

О-Пэ-эР-эС, Тэ-У-эФ-Ха,

Цэ-Че-Ша-Ща, Твердый Знак…

Оставалось еще четыре буквы, не уместившиеся в этой строфе. Я мысленно назвал их «припевом»:

Ы-ы-ы, Мягкий Знак, Э-Ю-Я!

Эта «песенка» так крепко засела в голове, что и много лет спустя я не раз «напевал» ее, чтобы восстановить в памяти порядок букв. А однажды произошел курьез. Я поделился своим детским «опытом» с одним первоклашкой, который никак не мог запомнить алфавит.

А мой знакомый — с соседом по парте. Судя по всему, тот понял мое «изобретение» слишком буквально. Когда учительница захотела убедиться в том, как он выучил алфавит, мальчишка, на потеху всему классу, мелодично пропел все четыре строки, а «припев»… повторил дважды. Припев — он и есть припев!

 

НИЧЬЯ

 

Автор всемирно известного «Белого Бима» Гавриил Николаевич Троепольский в кругу коллег по перу всегда считался большим любителем шахмат. Почти каждому писателю, умеющему хотя бы переставлять шахматные фигуры, приходилось сидеть с Троепольским за шахматной доской. Но поскольку игра есть игра, то Гавриилу Николаевичу случалось нередко и проигрывать. А этого писатель не любил: нервничал, выходил из себя. Зная об этом, многие партнеры старались избегать выигрыша, делая в определенный момент вид, что случайно «зевнули» фигуру. В результате партия заканчивалась вничью, и это устраивало обе стороны.

Как-то Троепольский встретился за шахматной доской с Федором Сергеевичем Волоховым, тогдашним главным редактором «Подъёма». Партия оказалась для Гавриила Николаевича неудачной, а главный редактор не захотел уступать. Поняв, что мат неизбежен, Троепольский с досады смахнул фигуры с доски и, хлопнув дверью, ушел домой. Федор Волохов тоже уходил расстроенным: получается, что он невольно обидел человека.

Глубокой ночью в квартиру Троепольского позвонили:

— Вам срочная телеграмма!

Писатель забеспокоился: что за телеграмма в такой час?

Текст телеграммы гласил: «Согласен на ничью. Волохов».

 

КОЛЕСО ЛИТЕРАТУРЫ

 

Г.Н. Троепольский даже в пожилом возрасте отправлялся в Москву только на собственных «жигулях». Как-то — кажется, в районе Тулы — из лесопосадки прямо под колеса его автомобиля выскочила телушка.

Дорога была скользкая, и остановить машину писатель не смог. Оказавшийся поблизости хозяин поднял крик, но вскоре притих, так как водитель «жигулей» тут же, с лихвой, оплатил ему стоимость потери.

Возвратившись в Воронеж, Троепольский сочинил по этому поводу шуточные стихи:

Лежит телушка на дороге,

Вдоль трассы вытянувши ноги.

Летя в Москву дорогой скользкой,

Убил телушку Троепольский!

Зайдя в «Подъём», Гавриил Николаевич рассказал о случившемся и прочитал сочинение. Я — экспромтом — добавил:

Вот так и попадают дуры

Под колесо литературы!

Троепольский пришел в восторг и с тех пор, когда нам приходилось вместе выступать перед читателями, непременно рассказывал о дорожном происшествии и читал эти стихи.

 

В ЖАНРЕ ВЕСЕЛОГО НРАВА

 

Евгений Дмитриевич Люфанов, создавший ряд известных исторических романов, был человеком веселого нрава. Помнится, в дни работы одного из очередных писательских съездов он, подходя к гардеробу Большого Кремлевского Дворца, чтобы получить свое порядком поношенное пальто, элегантно подавал номерок и говорил:

— Девушка, подберите, пожалуйста, дубленочку получше.

В те же дни Люфанов одной и той же своей шуткой не раз ставил меня в неудобное положение. В очереди — в магазине ли, в буфете гостиницы «Россия» или у того же гардероба, он вдруг громко говорил мне, стоящему рядом:

— Молодой человек, Вас здесь не стояло!

Очередь начинала гудеть, возмущаться:

— Вы за кем стоите?!

И приходилось долго и нервно, вместе с самим Евгением Дмитриевичем, объяснять, что это была только шутка…

 

ЧЕСТЬ ПО ЗАРАБОТКУ

 

В течение нескольких лет мне пришлось быть заместителем председателя ревизионной комиссии Союза писателей России. Поехал однажды по делам комиссии в один из областных центров. Возникла необходимость по делам местной писательской организации зайти в идеологический отдел обкома КПСС. В сопровождении руководителя организации иду в местный «белый дом». Предъявляем дежурному милиционеру свои партбилеты. А у милиционеров, дежуривших в обкомах, была в те времена «установка» проверять, исправно ли посетитель уплачивает партийные взносы, и в случае «неисправности» делать замечание.

Раскрыл милиционер мой партбилет, — а у меня как раз очередная книжка вышла, и сумма заработка за последний месяц значилась в нем, партбилете, по тем временам довольно солидная. Милиционер испуганно посмотрел на меня, вытянулся в струнку и взял под козырек.

— Вольно! — сказал я, и мы пошли по обкомовским коридорам.

Когда возвращались обратно, ритуал отдачи чести «по заработку» повторился. Вероятно, милиционер решил, что перед ним — по крайней мере, член правительства…

 

ТОСТ

 

В 70-х годах в коллективе редакции журнала «Подъём» был в ходу шуточный «подхалимский» тост, придуманный Иваном Евсеенко:

— Пусть больше ни один волос не выпадет с головы главного редактора!

У тогдашнего руководителя журнала волос на голове практически не было.

Когда же этот пост занял я, тост несколько видоизменился:

— Пусть больше ни один волос не поседеет на голове главного редактора!

Можете себе представить, как выглядела к тому времени моя голова, если по этому поводу шутили.

 

ЗАЧЕМ НАМ ТЕГЕРАН?

 

Сергей Владимирович Михалков известен как большой мастер шуток-экспромтов. Многие писатели помнят, как на открытии одного из писательских собраний Михалков, иногда заметно заикающийся, должен был выступить с докладом. На вопрос председательствующего: «Сколько времени просит докладчик?» — он не задумываясь ответил:

— Д-двадцать минут на д-доклад и д-двадцать минут на з-заикание…

В ноябре 1981 года в Воронеже проходило выездное заседание секретариата правления Союза писателей России. По этому случаю в оперном театре состоялся большой литературный вечер. Вел его Михалков. Выступающих было много, и все — именитые: Юлия Друнина, Петр Проскурин, Николай Старшинов, Лариса Васильева, Егор Исаев…

И хозяевам тоже слово надо было дать — воронежскую литературу на вечере представляли Владимир Гордейчев, Геннадий Лутков, я. Словом, вечер затянулся. Он шел уже три часа — без перерыва. Зал, конечно, устал, а выступили еще не все.

После очередного выступления Михалков сказал:

— Мы заседаем уже три часа. За это время можно долететь от Воронежа до Тегерана…

Зал облегченно вздохнул: сейчас ведущий объявит об окончании встречи. Михалков же произнес:

— Но поскольку в Тегеране нам делать нечего, то мы продолжим наш вечер…

 

«ПУСКАЙ ПОДРЕМЛЕТ И ЛАТЫШ…»

 

Без имени Алексея Прасолова невозможно представить себе современную медитативную лирику. Но я уверен, что он мог бы стать и прекрасным поэтом-юмористом. В этом убеждают меня, к примеру, следующие строки Алексея, посвященные автору книги рассказов «Не шуми ты, рожь…» Федору Волохову:

Слыхал я, ты собрался в Ригу?

Ну что же, план такой хорош!

Но захвати с собою книгу

С названьем «Не шуми ты, рожь…»

КОГИЗ избавив от нагрузки,

Благое дело совершишь:

Дремал над ней

читатель русский —

Пускай подремлет и латыш!

Помнится, сам Ф.С. Волохов на эту эпиграмму не только не обиделся, — он многократно и с гордостью читал ее, уважительно вспоминая Алексея Прасолова.

 

МНЕНИЕ ЖЕНЫ

 

У меня сохранился помер «Огонька», в котором помещена фотография зала Большого Кремлевского дворца во время проведения очередного писательского съезда. В президиуме — весь состав Политбюро ЦК КПСС во главе с М.С. Горбачевым. А в одном из первых рядов зала четко просматривается наша немногочисленная воронежская делегация.

Я сижу у прохода, а прямо через него, в том же ряду, — Раиса Максимовна Горбачева. Как известно, она в свое время живо интересовалась делами культуры и искусства.

В перерыве одного из заседаний я встретил знакомого писателя-москвича, который когда-то учился вместе с Раисой Максимовной в МГУ.

— Говорят, рядом с вами Раиса Максимовна сидит? — спросил он.

— Да, рядом, — отвечаю.

— А нет ли там свободного местечка?

Свободное место было — как раз после этого перерыва секретаря Воронежского обкома партии, также приглашенного на съезд, вызывали в ЦК к небезызвестному А.Н. Яковлеву.

Словом, однокурсник Р.М. Горбачевой оказался тоже рядом с нами. А в очередном перерыве я стал единственным свидетелем их короткого разговора.

— Ты молодец, — сказала Раиса Максимовна. — Горжусь тобой. С удовольствием читаю твои стихи. А от твоей последней прозаической вещи я просто в восторге!

Надо сказать, что проза, которая привела в восторг Раису Максимовну, к тому времени появилась только в журнале «Москва». Издательство «Современник» намеревалось выпустить ее отдельной книгой. Но — совсем некстати — появилась разгромная статья в газете «Правда», и издательство сделало «обратный ход», рассыпав набор.

— Слышал оценку? — спросил меня автор, когда разговор с Раисой Максимовной завершился.

— Слышал, — говорю.

— Будешь свидетелем…

Слух о разговоре писателя со своей однокурсницей быстро разлетелся по писательской братии. Уже в следующем перерыве к нему подошел директор издательства «Современник

— Говорят, Раиса Максимовна высоко оценила твою вещь? — спросил директор.

— Высоко, — ответил автор.

И обратился ко мне:

— Подтверди.

Я подтвердил.

— Но ведь мнение жены Генерального секретаря, — сказал директор, — это еще не мнение самого Генерального секретаря.

В ответ автор буквально выпалил:

— Я понимаю, что мнение жены Генерального секретаря — это еще не мнение самого Генерального секретаря, но я понимаю также, что жена Генерального секретаря понимает, что она жена Генерального секретаря, и поэтому зря говорить не станет!

Директор буквально оторопел от такой тирады. Возразить он не смог…

Но самое удивительное произошло потом. После съезда, заехав буквально на пару дней в Воронеж, я уехал в отпуск, в писательский Дом творчества — в Пицунду. Захожу однажды в библиотеку Дома творчества, листаю по привычке «Книжное обозрение» и вижу: «Современник» выпустил-таки ту самую книжку. Не прошло и месяца! Замечу попутно, что тогда на выпуск книги уходили порою целые годы.

Вот что означало в то время «мнение жены Генерального секретаря»…

 

ПРАВ ЛИ БЕЛИНСКИЙ?

 

В публиковавшейся в свое время в «Подъёме» повести В. Есенкова «Совесть» работника воронежской цензуры насторожила фраза, которую в этом произведении Белинский говорит Пушкину:

«Умный человек в ценсуру служить не пойдет».

Цензор потребовал от меня, работавшего тогда ответственным секретарем журнала, снять эту фразу. Спорить было бесполезно. Цензор подтвердил, что Белинский был прав.

 

ТУНЯ

 

В одной из статей, публиковавшихся в «Подъёме», была такая фраза:

«В царской России природные богатства оставались втуне».

Цензор возмутился:

— Что за «туня»? Куда вы там, в редакции, смотрите?!

И собственноручно исправил: «в тундре».

 

«ЛЕТАЮЩИЕ» ФАМИЛИИ

 

В свое время в отделе культуры Воронежского обкома работали люди, имеющие, так сказать, «летающие» фамилии: Синицын, Голубев, Пчелкин… И вдруг на работу в отдел принимают… Коровина.

Как-то при встрече с ним я пошутил:

— Слава, в обкоме ты — самая крупная «скотина»!

Конечно, рискованно так шутить с руководящим работником. А вдруг у него плохо с чувством юмора? Слава Богу, у Коровина с этим чувством было все в порядке.

 

КОРОТКО И ЯСНО

 

На одном из «литературных застолий» кому-то пришло в голову объявить конкурс на самый короткий тост. Идея понравилась. Один за другим участники застолья поднимались с бокалами в руках и произносили тосты — все короче и короче. Кажется, уже дошли до самого короткого. И вдруг поднимается украинский поэт Петро Ребро. Произносит:

— И-и! — и опрокидывает бокал.

 

ЗАЯВЛЕНИЕ В ЛИТФОНД

 

В книге Владимира Гордейчева «Памятные страницы» есть строки, посвященные необычному заявлению, с которым обратился в свое время (было это в 70-х годах прошлого века) поэт Павел Мелехин (ныне уже покойный) в Литфонд. Если говорить точнее, то повод для заявления был самым обычным — Мелехин просил оказать ему денежную помощь. А вот форма… Заявление было написано… стихами:

Наступает время лихое:

снег и прочая белая пошлость…

Прошу мне оказать из Литфонда

матерьяльную помощь.

Далее в заявлении-стихотворении автор писал, что ему нужно купить пальто, и вообще он не может оправдать читательских надежд «без приличной одежды». Заявление заканчивалось так:

Попрошу разобраться живее

в моем маленьком горе.

Прилагаю себя к заявленью —

совершенно нагого!..

В. Гордейчев назвал заявление коллеги по перу «единственным в своем роде». Однако этот «жанр» получил дальнейшее развитие. В 1995 году аналогичное заявление написал директору Литфонда еще один поэт. Вот текст этого заявления:

Дорогой мой Коля,

Друг, директор, почти академик,

Такова моя доля:

Сижу без денег.

Говорят, что «Живое слово»,

Освобождаясь от былых грехов,

Дает с десяток толковых

И замечательных моих стихов.

Прими мой, Коленька, реверанс

(Видят его города и веси),

Дай мне небольшой аванс —

Тысченок десять.

Читая это заявление, бухгалтер Литфонда Римма Викторовна буквально прослезилась. А директор Литфонда Николай Белянский, сам поэт, начертал такую резолюцию:

Твой стих, поэт, прошел бы мимо,

Но только жаль мне стало Римму.

Слез пролила бухгалтер массу,

Готовая

отдать всю кассу!

А прозой добавил: «Выдать десять тысяч рублей как аванс за материл в газете «Живое слово».

Как видите, поэзия в таких случаях действует безотказно…

 

КТО ВЫСТУПАЛ?

 

В одной из музыкальных школ Воронежа проводили литературный вечер. На встречу с учащимися пригласили меня и поэта Анатолия Ионкина. За несколько минут до встречи выяснилось, что Ионкин поехать в школу не сможет. Владимир Гордейчев, руководивший тогда писатель­ской организацией, позвонил Е.Д. Люфанову:

— Евгений Дмитриевич, выручайте. Надо вместе с Женей Новичихиным выступить в школе.

Когда мы с Люфановым, опаздывая, входили в здание школы, нас уже заждались. Сразу повели в актовый зал. Молоденькая преподавательница, знавшая меня в лицо, но никогда не видевшая ни Ионкина, ни Люфанова, радостно представила нас:

— Дорогие ребята! Сегодня к нам в гости пришли воронежские поэты Евгений Новичихин (указала на меня) и Анатолий Ионкин (указала на Люфанова).

И Люфанов, и я, растерявшись от такой неожиданности, промолчали.

Видимо, присутствовавшие на встрече ученики музыкальной школы до сих пор считают, что поэт Анатолий Ионкин — веселый старикан с пышными красивыми усами…

 

БЛОКА НЕТ!

 

В 1975 году проходило VI Всесоюзное совещание молодых писателей. Среди кандидатов на участие в нем Воронежская писательская организация назвала молодого поэта Николая Малашича. Однако в Москве кандидатуру Малашича отклонили. Главная причина — плохая служебная характеристика. Ее представляли по военным каналам (Малашич был офицером), и в писательской организации с ней не были знакомы.

Николай заинтересовался: кто и почему дал плохую характеристику? Оказалось, дело было вот в чем. Как-то воинскую часть инспектировал генерал из Москвы — проверял организацию социалистического соревнования. Командир части не преминул похвалиться: у нас, мол, один офицер стихи пишет, даже книжку издал. Генерала это заинтересовало, и Малашича пригласили к инспектору.

— Так это Вы пишете стихи? — спросил он.

— Так точно, товарищ генерал!

— Хорошо, хорошо… Ну а с кем Вы соревнуетесь?

— С Блоком, товарищ генерал! — пошутил Малашич.

— С кем, с кем?

— С Александром Блоком!

— Ну, и какие успехи?

— К сожалению, товарищ генерал, он бьет меня по всем статьям, — продолжал шутить Малашич.

— Это плохо, — сказал генерал.

Малашич был уверен, что генерал правильно понял шутку. Но в тот же день инспектор сурово отчитал командира части за плохую организацию соцсоревнования.

— Ваши офицеры даже не знают, с кем они соревнуются, — возмущался он. — Офицер Малашич утверждает, что он соревнуется с Блоком. Нет такого офицера в части — я сам проверил! Есть Боблов! А Блока — нет!

Ну как после такой генеральской оценки командир мог подписать хорошую характеристику?

 

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ВЕЧЕР

 

О том, что Владимир Кораблинов был не только писателем, но и профессиональным художником-графиком, знают многие читатели. Хорошо известно и то, что поэт Виктор Панкратов собрал такую коллекцию экслибриса, равную которой, кажется, трудно найти. Точно известно, что эта коллекция — одна из крупнейших в мире: более 35 тысяч экслибрисов со всего света! Даже с Антильских островов! Только экслибрисов пушкинской тематики — более тысячи!

Об этом, повторяю, хорошо известно. Но об увлечениях и, так сказать, «вторых талантах» некоторых других воронежских литераторов знают немногие.

Когда я был председателем правления Воронежской писательской организации, всерьез замышлял провести один вечер, записать его на пленку и показать по телевидению. На этом вечере писатели должны были демонстрировать не литературные, а совсем иные свои способности и хобби. Уверен, вечер был бы просто замечательным. Жаль, что он так и не состоялся.

А если бы состоялся, то в нем, наряду с В. Кораблиновым и В. Панкратовым, непременно бы выступил Геннадий Лутков. Он обладал даром великолепно, с тонким юмором пародировать коллег. Особенно запомнилось, как блестяще представлял он композитора К.К. Массалитинова.

Тот же В. Панкратов, по моему замыслу, мог бы на этом вечере показывать фокусы с картами. Как-то в ростовской гостинице он продемонстрировал такой фокус, что меня оторопь взяла. Никогда — ни до этого, ни после — не видел ничего подобного.

А Василий Белокрылов очень душевно пел под гитару. Впрочем, не только под гитару. Однажды мы вместе (было это в Туле) ужинали в ресторане. Василий Алексеевич был навеселе (в таких случаях друзья говорили о нем, одноглазом: «Выпьет — и ни в одном глазу!») и полез на сцену, чтобы спеть под оркестр. Сначала оркестранты пытались удалить его со своей «рабочей площадки». Но Белокрылов запел, и они, решив, что на сцену поднялся профессионал, стали ему аккомпанировать. В результате весь зал восторженно рукоплескал, а музыканты по окончании работы… поделились с писателем своим вечерним заработком. Оказался у них этот заработок гораздо более высоким, чем обычно.

А Евгений Дмитриевич Люфанов мог бы стать прекрасным артистом-чтецом. Помнится, на одном из писательских «литературных вторников» он полтора часа — наизусть! — читал Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Аннинского, Пастернака… Сделали перерыв, после которого Евгений Дмитриевич сказал:

— А теперь я прочту вам «Евгения Онегина». Полностью читать или в отрывках?

Мы взмолились:

— В отрывках!

И он читал еще полтора часа. И тоже — наизусть.

 

ОБЫЧАЙ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО

 

В восьмидесятых годах Неделя воронежской литературы в Чечено-Ингушетии завершалась, и в один из дней хозяева предоставили нам возможность отдохнуть. Виктор Будаков, начинавший когда-то свою трудовую биографию учителем в кавказском селении Валерик — в лермонтовских местах, — намекнул: мол, неплохо бы побывать там. Двое из нашей делегации, в том числе и я, присоединились к этому пожеланию.

Валерик встречал Будакова как героя. Пришли его бывшие ученики, сами ставшие учителями, и, конечно, местные руководители, тоже у него когда-то учившиеся. А сопровождали нас в этой поездке ответственный работник Чечено-Ингушского обкома КПСС и две женщины — руководители района: секретарь райкома и председатель райисполкома.

После творческой встречи в местной школе нас повезли к речушке Валерик. На ее живописном берегу нас ожидали шашлыки и все такое прочее. Сидим на травке, а я никак не пойму: все здесь, даже водители «Волг», а секретарь райкома с предриком почему-то скромно стоят в сторонке. Свое удивление я высказал вслух.

— Тс-с, — шепнул мне на ухо обкомовский работник, которого представили как зятя знаменитого Махмуда Эсамбаева. — У нас не принято, чтобы женщины сидели за одним столом с мужчинами…

Национальный обычай в этих местах не считался ни с какими партийными иерархиями.

 

В ИСКАЖЕННОМ ИЗМЕРЕНИИ

 

Во дворе дома, на скамеечке, собралась группа девчонок-дошкольниц. Одна из них листала книжку и, явно гордясь тем, что умеет читать, произносила фамилии авторов. Остальные же с интересом рассматривали цветные картинки. Наверное, я бы не обратил на них внимания, если бы не услышал свою фамилию. Мне захотелось узнать, что за книжка с моими стихами в руках у девчонки, и я подошел поближе. Авторов в книжке было много — и классиков, и современников. Хозяйка книжки прочитала очередную фамилию:

— Распутин.

Девчонки захохотали. Этот смех был для меня непонятен. Может, картинка смешная? Подошел еще ближе. Нет, картинка была самая обыкновенная: кедры, ели, а на взгорке — люди у костра. Что же рассмешило малышей? Я стоял рядом и продолжал наблюдать за ними. Одним из «очередных» авторов оказался Смирнов. Снова раздался хохот. Я спросил:

— Девочки, а почему вы смеетесь?

— Как же Вы не понимаете? — совсем по-взрослому удивилась одна из них. — Распутин, Смирнов — это же водка!

Да, дети живут сегодня в несколько искаженном духовном измерении. Реклама в их представлении — один из высоких родов искусства.

Каким будет общество, когда они вырастут?

 

---

Евгений Григорьевич Новичихин родился в 1939 году в селе Верхнее Турово Нижнедевицкого района Воронежской области. Окончил Воронежский лесотехнический институт. Автор более сорока сборников стихотворений для детей, сатирических миниатюр, литературных пародий, переводов, краеведческих этюдов, нескольких киносценариев. Лауреат премий им. М.А. Булгакова, А.П. Платонова, Е.И. Носова, «Родная речь» журнала «Подъём», премии «Имперская культура» им. Э. Володина. Заслуженный работник культуры РФ. Член Союза писателей России, Союза кинематографистов. Живет в Воронеже.