Вдохновенные строки «Верхнего Дона»

Спору нет: вопрос о провинциальной литературе закрыт. Литература по содержанию или есть, или ее нет. Достаточно вспомнить знаменитые имена авторов из провинции, чтобы развеять сомнения: Валентин Распутин из Иркутска, Василий Белов из Вологды, Федор Абрамов из Архангельска, Евгений Носов из Курска, Василий Шукшин из Алтая. Их повествовательная палитра изобразила принципиально богатые и многоцветные картины, которые можно назвать экспозицией жизни русского человека. Ну, и признанный мастер слова Михаил Шолохов из станицы Вешенской никогда не жил в столице, а создал мировые шедевры.

Вот последнее имя заставляет нас вновь вернуться к суждению. Выходящий в Вешенской литературно-художественный альманах «Верхний Дон» (редактор Григорий Рычнев, член Союза писателей России) на титульном листе определяет свой статус как региональное издание. То есть на родине Шолохова печатное слово как бы ограничивает сферу привлечения творческих сил, само себе представляется провинциальным, пожалуй, стесняется заявить о стремлении равняться на повествовательный уровень автора «Тихого Дона».

Вышло уже 13 томов сборника. По мере прочтения публикаций нового номера альманаха возникало желание возразить его редакционному коллективу. Уместно ли самоопределение — региональный, в смысле — провинциальный?

Разговор с читателем «Верхний Дон» (Ростов-на-Дону, 2022, №13) начинает очерками «Шолоховские встречи» Василия Воронова, недавнего руководителя Ростовской писательской организации. Девять этюдов, главным героем которых оказывался автор «Тихого Дона», поведали о притягательной силе творчества Шолохова, о появлении уникальной реальности в душе и сердце Воронова. Очарованный шолоховским словом, он стал смотреть на все окружающее его глазами. Это влияние выражено в первом очерке: «В описании природы не столько дивишься зоркости художника, сколько стремлению оживить, одухотворить, очеловечить природу, придать ей житейский, бытовой смысл».

А непосредственное общение с нобелевским лауреатом открывало и его уникальный, земной характер, и такие глубины провинциальной жизни, в которых проявлялась духовная сущность Отечества: его ритм и дыхание, былое и настоящее, традиции и быт.

Уроки Шолохова очевидны в рассказе Воронова «Молчание», помещенном в этом же номере. У каждого из нас в пору первой любви своя биография чувств. У лирического героя рассказа — тоже: «Я жил в золотых снах, и Валя виделась мне существом высшим, непостижимым». Юный Ромео «кипел страстями», стал писать возлюбленной письма инкогнито, не получая ответа. Знал бы он, как его взволнованные слова покорили душу девушки, мечтавшей о благородном принце…

Встретились они в пожилом возрасте. Бывшая возлюбленная призналась, что была очарована откровениями неизвестного и мечтала с ним увидеться, пообщаться с родственной душой. Не случилось. Оттого и не сложилась ее семейная жизнь с супругом, лишенным дара искренности и доверительности.

Что в этом рассказе? Драма сердечного чувства. То, что так пронзительно воссоздано, скажем, в «Гранатовом браслете» А. Куприна, а еще более развернуто, живописно и щемяще — в шолоховских образах Григория и Аксиньи в «Тихом Доне».

По драматизму сюжета и накалу чувств стоит поставить рядом рассказы белгородского писателя Сергея Бережного. Участник боевых действий в разных горячих точках, в том числе в Сирии и на Донбассе, сюжетную основу для повествования он черпает из увиденного, пережитого и перечувствованного. Рассказ «Ветка жасмина» — о сирийской девушке, покорившей воинов-мужчин своей неземной красотой. Она с невероятным риском для жизни выполняла секретные задания. Каждое ее появление — словно «весны, закутанной в пьянящий запах жасмина», — вызывало в огрубевших душах бойцов приступ романтических чувств.

Автор с характерной для него лексикой и интонацией бывалого воина убедительно воссоздает среду, в которой занятые войной вооруженные мужчины преображаются в галантных кавалеров, вспомнивших о воспитанности и деликатности. Они смотрят на нее с обожанием, будто на «алмаз редкостной огранки»; оказывают, иной раз нелепо, знаки повышенного внимания.

Девушка приходила с новым сообщением и по обычаю приносила ветку жасмина — как символ удачи. Но однажды не пришла в условленное время. Оказалось — погибла. Ее доверенный напарник-сириец молча положил на стол ветку жасмина. Воины осознали, какой ценой приобретается суверенитет Сирии. Они, крепкие мужчины с оружием в руках, способные себя защитить, — живы, а хрупкая и безоружная девушка-красавица попала в руки жестоких боевиков. Воины, как пишет Сергей Бережной, не могли плакать, они вышли во двор и подставили лица дождю…

А по большому счету, перед нами — рассказ о противостоянии войны и красоты, о том, как прекрасное преображает мир ожесточения. И это уже уровень подлинной литературы.

Под стать этому сюжету и другой рассказ Бережного — «Рыжик». Это увлекательная история о раненом лисенке, который приполз к окопу ополченцев Донбасса. Вот ключевые фразы автора:

«Дикая зверюга, а к людям приползла», — заметил один из окопников. Его товарищ по оружию пояснил: «Почему он к укропам (нацистам. — А.К.) не пошел? Знает зверь, от кого беда».

Ополченцы вымходили лисенка по прозвищу Рыжик, к нему привыкли, его баловали. А когда вражеская разведка попыталась ночью повязать расслабившихся защитников Донбасса, лисенок затявкал, подал сигнал об опасности. Всех выручил, сам погиб. Его похоронили с почестями, на табличке начертали: «Ополченец, доброволец Рыжик».

И зверек, и человек не могут надеяться на доброжелательность укропов. Такова их националистическая сущность. Все живое, по их представлению, не заслуживает бережного отношения.

Пожалуй, продолжением сюжета Бережного может служить рассказ Александра Можаева (хутор Можаевка Ростовской области) «Раб божий Иван Ильич». В центре повествования — праведник, живший молитвами и православной верой, явно мирный и незлобивый человек.

Вот как живописует его рассказчик: «Став на колени и отвешивая поклоны, Иван Ильич долго молится, потом умывается в одном и другом источнике, плещет на меня воду и при этом ликует, как дитя». Этот человек, оказавшийся в среде нациков, вызывает у них подозрение. Его пытают, полагая, что паломническое поведение — лишь прикрытие для тайных замыслов. Смирение праведника только ожесточает оккупантов.

История раба Божьего подобна житию праведников. Автор, вставший на сторону человека православного воззрения, изложил рассказ на языке прославления, что не упрощает, а возвышает восприятие и побуждает к осознанию пагубности национализма, вскормленного на ненависти ко всему русскому.

Продолжением разговора о характере русского человека служат этюды Владислава Говоровского (станица Вешенская) «Русские — не европейцы».

Теме всенародного подвига в годы Великой Отечественной войны посвящены документальные рассказы Николая Кардашова (город Лиски Воронежской области). Ключевыми словами в очерке «Киргизский батыр Дона» являются: «Оторвал боец тело от спасительной меловой глыбы, рванулся к смертельной амбразуре, телом своим закрыл свинцовые струи». Так поступил во время боя автоматчик Чолпонбай из среднеазиатской республики. Как сообщает автор, он совершил подвиг раньше, чем Матросов — свой самоотверженный поступок.

Переход от военно-патриотической темы к документалистике мы увидим в двух публикациях. Глава из книги Валерия Латынина «От Дона до Балатона» описывает боевой путь его земляка из хутора Топилина Ростовской области. Участие воина в освобождении Европы от фашизма, по замыслу автора, приобретает особый масштаб на фоне изменчивого характера политики Болгарии, Румынии и других сателлитов гитлеровской Германии. Владислав Говоровский составил аннотации к новым изданиям о боях на Еланском плацдарме Верхнего Дона. Этими публикациями пополняется летопись противостояния советского народа фашистам в годы Великой Отечественной войны.

Альманах, следуя установкам родственных изданий, предоставил свои страницы обладателям разных художественных почерков. Прозаик Валерий Тихонов (город Лиски Воронежской области) в рассказе «Аванс по-флотски» воссоздал своеобразие рабочих будней речников. Автор расцветил картины «похода» баржи с грузом по Дону в станицу Вешенскую знанием бытовых подробностей команды плавсредства. Так и видится, будто Тихонов вместе с речниками проплыл по «водяной простыне» реки, нес вахту, варил с ними уху и бражничал.

Именно известная русская слабость привела героя рассказа к безденежью. Узнав о благотворительности Шолохова, выручавшего безоглядно веселившихся мужиков, тот обратился по заветному адресу и получил на руки желаемую сумму. При этом у секретаря подписал лист с какими-то условиями. Внимания не обратил, зато понял их суть после, когда возле портовой кассы в ведомости о зарплате пришлось поставить подпись об удержании полученной в критический день суммы.

Случай анекдотический, и его можно было бы изложить в двух-трех абзацах. Но писатель окунул нас в среду речников, чтобы создать свое художественное полотно. Он живописал «донские просторы, коим нет ни начала, ни конца» и «мужицкую душу, вырвавшуюся на простор речной волны». Палитра замешена на разговорном языке, колоритных диалектах и сочных присловьях. Тихонов обращается к «свежим вымыслам народным», чтобы уйти от языкового однообразия, сдабривает диалоги просторечиями: «стал-быть», «покедова», «перекус», «опосля». Нет сомнения, что, пусть и подспудно, его вдохновили на стилевое своеобразие шолоховские диалектизмы: «баз», курень», «кочет» и другие словечки донского казачества.

То же пристальное внимание к жизни простых людей и нехитрой повседневности представлено в коротких рассказах рано ушедшего из жизни Юрия Макарова (поселок Ровеньки на Белгородчине). В них — тонко и точно подмеченные наблюдения из сельского быта. Обязательно с юмором. Ну, например, отец с сыном учат спряжения глагола. Сын отвечает: «Я лью, он льет, они — выпивают…»

Поэтическая рубрика представлена авторами разных творческих взглядов. Это не умственные упражнения людей, способных к стихосложению. Все — искреннее, природное, корневое. В ритмических строках волнение души такое, что перехлестывает через край: это морская волна, а не речная рябь.

В стихах Виктории Можаевой (хутор Можаев Ростовской области), пронизанных очарованием жизни и ее подробными проявлениями («Все мне хочется жить на иной высоте»), главенствуют образы ветра как символа обновления, очищения души («Только ветры земные меня укачали»), а также молитвенное настроение («Дай мне, Господи, веру и слово»).

Владимир Черепков (уроженец Донецкой области) в поэтических строфах утверждает веру в добро и красоту, а любовь — это пожелание, чтобы у жены земная дорога была длиннее, чем его. Жизнь, считает он, в том случае наполнена смыслом, если и сегодня «манит сердце вдаль дорога», если не утрачена энергия движения вперед, к высокой цели.

Почтенные годы вызывали соответствующие размышления у недавно ушедшего из жизни Алексея Диминтиевского (райцентр Петропавловка Воронежская области): «Я думал, старость за горами… а к нам спускается с горы». Потому он в стихах пристальнее вглядывается в свое душевное состояние, выводит пронзительно-обнаженные строки: «гляжу на все, как в последний раз», «дождю и солнцу радуюсь, легко дышу в лесу», «обмелела нынче река, как и русская душа».

«Ликует первозданная природа» в поэтической подборке Татьяны Щедриной (город Урюпинск Волгоградской области). Все сущее на земле врачует автора, магия природы открывает смысл бытия. Пробившаяся сквозь асфальт ромашка, «тщедушный тельцем, духом сильный» цветок придает уверенности в своих задумках. Целебный воздух поймы Хопра — «Небесных Сил Престол» — настраивает на радужное восприятие мира, в котором нет места злу.

Свое мнение о вожаках восстаний Степане Разине и Емельяне Пугачеве сложилось у Виктора Романенко (город Горячий Ключ Краснодарского края). В стихах Разин и Пугачев предстают былинными героями, глашатаями свободы, их имена «для униженных — знамя, для гнобителей — нож». По нынешним временам это отношение к двум историческим лицам вызовет полемику. Но если бы сегодня оказался среди нас Василий Шукшин, мечтавший снять фильм о Степане Разине, он бы пожал руку автору двух стихотворений.

Путевые заметки воронежского историка, доктора наук Татьяны Малютиной подчинены лозунгу «Не высоко мудрствуй!», что означает — усмири гордыню. Автор просто и доходчиво излагает свое первое восприятие Задонской обители. «Поездка нам виделась необычным приключением, избавлением от летнего безделья, зноя и скуки», — начинает ученый свое повествование. Посещение монастыря, постижение его истории обернулось открытием новой жизни, обогатившей душу и сознание. Размышления о молитвенниках и святителе Тихоне Задонском и глубокий след, оставленный в сознании, как пишет Малютина, положили начало паломничеству в другие обители России, по сути — дороги к храму.

Альманах уделил должное внимание литературно-критическому разделу. Поэт и публицист из райцентра Петропавловка Воронежской области Александр Нестругин в свойственной ему образной манере написал рецензии о литераторах-земляках. Рассуждая о художественно-документальной книге Петра Чалого «Где душа с душою говорит», Нестругин представил россошанского автора не только благородным исследователем «культурного слоя» родных черноземных земель, не только вдумчивым и дотошным «археологом», но и даровитым литератором, который пишет по-родственному тепло. Сама книга, по его мнению, представляет художественную и просветительскую ценность.

В стихотворном сборнике воронежца Сергея Луценко «Тихий странник» Нестругину ближе лирика — «глубокие личные чувства, воплощенные в ярких запоминающихся образах». Автор книги, по утверждению рецензента, — стихотворец «зрелый, со своим голосом, литературно образованный, умеющий работать в строгих жанрах, требующих высокой поэтической культуры». В том легко убедиться, если открыть страницы со стихами поэта в этом альманахе.

Памяти земляка из станицы Алексеевской Волгоградской области Николая Милованова посвятила свой обзор Инна Фадеева. Судьбу поэта обрисовала так: после жизненных передряг и нескольких неудачных попыток получить гуманитарное образование поэт стал «заядлым хуторянином». Землячка, близко знавшая даровитого автора, пишет: «Стихи жили внутри него. Ему оставалось только записывать их в промежутках щадящего отдыха от кромешной крестьянской работы». Да мало ли на наших просторах можно встретить самородков, вышедших из народных глубин, не получивших систематического образования, но наделенных широким умом и сказавших веское слово в литературе!

Последние страницы альманаха отведены стихам и прозе участников литературных объединений Ростовской и Волгоградской областей. Размещенные под одной обложкой, слова начинающих авторов не выбиваются из русла общей напряженности образной системы и лирической интонации.

«Верхний Дон» своим жанрово-стилистическим богатством и глубокой связью с общественными тенденциями на равных вошел в плеяду толстых российских журналов. Это не региональное — считай, провинциальное издание. Нет! Альманах энергично включился в процесс выстраивания содержательных отношений писателей с широкой читательской аудиторией — то есть давно вышел за пределы Дона и его притоков.

Анатолий Николаевич Кряженков родился в 1943 году в поселке Алексеевка Воронежской области. Окончил отделение журналистики филологического факультета Воронежского государственного университета. Многие годы работал главным редактором Алексеевской районной газеты «Заря» Белгородской области. Краевед, публицист. Публиковался в журнале «Подъём», альманахе «Светоч». Автор многих краеведческих книг. Зпслуженный работник культуры РФ, лауреат премии «Прохоровское поле». Член Союза журналистов и Союза писателей России. Живет в городе Алексеевка Белгородской области.