Василь Быков. Четыре письма в Воронеж
- 02.09.2024
В 2015 году Воронеж был объявлен культурной столицей СНГ. По этому поводу в нашем городе прошла чреда мероприятий, среди которых была и выставка «Василь Быков. Долгая дорога домой…» Ее привезли белорусы. Дело в том, что дача писателя в Ждановичах вместе с архивами Василя Владимировича была передана его вдовой Государственному музею истории белорусской литературы, и там, в Ждановичах, теперь мемориал писателя. Часть экспонатов этого музея-дачи и были показаны в Воронеже в 2015-м.
На открытии выставки, помнится, выступило много народу. Говорили о вкладе Василя Быкова в европейскую литературу, о том, что привнес он в жанр военной прозы, вспоминали и о его гражданской позиции… А вот о связи народного писателя Белоруссии с Воронежским краем не было произнесено ни слова. На вопрос об этом гости смущенно разводили руками: мол, перед приездом в Воронеж специально искали упоминания нашего города в огромном быковском архиве, но так ничего и не нашли…
Между тем в Госархиве Воронежской области в фонде писателя-фронтовика Юрия Даниловича Гончарова оказались четыре письма легендарного белорусского автора. Одно из них, на мой взгляд, представляет интерес не только для исследователей воронежского текста, но и для всех, кто интересуется историей отечественной литературы послевоенного периода.
Это письмо было написано Быковым в канун двадцатилетия Победы — 4 мая 1965 года. Через десять дней после того, как Указом Президиума Верховного Совета СССР 9 мая был объявлен всенародным праздником и нерабочим днем. По этому поводу в тот год, впервые с 1945-го, на Красной площади состоялся праздничный парад.
А накануне 20-летия Победы в Воронеже в Центрально-Черноземном книжном издательстве вышла книга Юрия Гончарова «Дезертир», где были опубликованы три повести — «Неудача», «На тихом плесе» и еще одна, давшая название книге. Собственно, это событие и стало поводом для письма, пришедшего в Воронеж из белорусского города Гродно с улицы Олега Кошевого, дом 28, квартира 20, где до 1978 года и жил Василь Быков.
Приведу это письмо, комментируя по ходу некоторые содержащиеся в нем факты.
«Дорогой Юрий Данилович! — пишет Василь Быков. — Только что дочитал Вашу повесть, Вашу замечательную “Неудачу“ (дай бог побольше нашей литературе таких “неудач“) и не могу удержаться, чтобы не выразить Вам моего восхищения Вами — таким умным, талантливым, таким по-настоящему честным писателем. Это видно сразу с первых глав повести, этого не скроешь, также как это не надобно доказывать какими бы то ни было способами. Вы — молодец, и я, читая, все время представлял Вас, каким видел рядом в ЦДЛ в Москве. Только теперь Вы обрели особенный для меня смысл, потому что, читая Вашу книгу, я будто разговаривал с Вами и все больше проникался Вашей логикой и Вашей правдой»…
Напомню, что в основу повести Юрия Гончарова «Неудача», о которой идет речь в письме, положен реальный эпизод сражения за Воронеж летом сорок второго года. По сюжету на помощь обескровленной в непрерывных боях за город нашей армии присланы отборные полки недавно сформированной и только что прибывшей в расположение войск сибирской стрелковой дивизии. И командующий армии, обороняющий город, приказывает необстрелянным солдатам с ходу идти в бой.
В «Неудаче» — самом, пожалуй, панорамном произведении в творчестве Ю. Гончарова — очень точно показаны причины и следствия человеческих потерь в Красной Армии. В то время как регулярные немецкие войска, особенно на начальном этапе войны, брали умением, техническим и экономическим оснащением, советское командование воевало в первую очередь живыми людьми.
В центре повести два военачальника, от решения которых зависят жизни нескольких сотен солдат. Один из них — командарм Мартынюк, который «мог с налитыми кровью глазами вытащить пистолет, мог собственноручно, не вникая ни в какие оправдывающие обстоятельства, невзирая на звание, сорвать с командира, которого он считал виновным, знаки различия и тут же отправить штрафником на передовую — это считалось еще милостью — или в суд трибунала, который не знал никаких снисхождений и отвешивал наказания только по высшей мере». Другой — комдив Остроухов, «всегда спокойно-сдержанный и вдумчиво-неторопливый, ни разу, как он принял дивизию, не повысивший на подчиненных голос, всегда и во всем знавший, что делать, какой найти наилучший выход из трудного положения».
Суть конфликта между ними автор показывает так:
«Мартынюк сощурился на Остроухова, как будто смотрел против света; маленькие, колюче сверкавшие глазки его совсем скрылись в складках красных век.
— Людей жалеешь? — не спрашивая, а словно бы уличая Остроухова в преступном намерении, резко сказал Мартынюк.
Остроухов остановился, все черты его узкого, худощавого лица как-то мгновенно заострились, он вскинул на генерала голову, с такою же колючестью в темных, по-монгольски чуть косоватых глазах, какая была в сощуренном взгляде генерала.
— Да, — сказал он, — жалею!.. Не дрова ведь в печку.
— А Родину ты не жалеешь? — возвысил Мартынюк грозно голос, еще более недобро прищуривая глаза…»
Последняя реплика отражала не только экстраординарный характер советского «способа существования». Предельно заострив проблему вечного выбора между добром и злом, Юрий Гончаров отвергал любое ее компромиссное решение. Совестливый комдив Остроухов практически сразу после стычки с командармом получает смертельную рану от пули немецкого снайпера, и вместо него во главе дивизии становится угодливый к начальству и презрительный к подчиненным карьерист — начштаба дивизии Федянский. Чтобы заслужить расположение Мартынюка, он тут же бросает прибывшие войска в бой, и в течение нескольких часов отборная дивизия была почти полностью уничтожена…
«Повесть превосходна во всех отношениях, во множестве страниц поражает глубиной анализа, точностью психологизма, — писал далее Василь Быков. — Стиль — замечательный, толстовский стиль — Ваше богатство и ваша гордость».
Примечательно, что и автор письма, и адресат принадлежали в ту пору к одному литературному направлению, которое критики именовали как «окопная правда» или «проза лейтенантов». Оно появилось в конце 1950-х годов после ХХ съезда партии с его разоблачением культа личности Сталина и успешно развивалось до середины 1960-х, исповедуя ясную и выстраданную авторами-фронтовиками мысль: всякая напыщенная, помпезная, торжественно-парадная фраза о войне в литературе — нравственно недопустима и художественно несостоятельна.
«Когда появилась так называемая вторая волна военной прозы, — скажет спустя годы в интервью газете «Советская культура» Василь Быков, — когда о войне стали писать бывшие лейтенанты, солдаты, — это явилось настоящим откровением: так ново, пронзительно и правдиво зазвучали слова о войне… Я имею в виду книги Юрия Бондарева и Григория Бакланова, Виктора Астафьева и Евгения Носова, Юрия Гончарова и Константина Воробьева… Я не хочу этим сказать, что другие авторы пишут хуже. Просто мне ближе те, кого я назвал. Именно их проза и укрепила мое желание писать про войну…»
Произведения перечисленных авторов были близки друг другу не только выбором исходного материала и образом героя, но и взглядом на воюющего человека и обстоятельства войны вообще. Младшие командиры и солдаты в их повестях, повторяя биографию поколения, к которому принадлежали авторы, — оказывались в центре нового художественного мира; это был их мир, их жизнь. И их война. Разумеется, в книгах о войне и до появления «окопной правды» действовали и солдаты, и младшие офицеры, но такой сосредоточенности на их фронтовом существовании, на их поведении в обстоятельствах трагического накала в отечественной литературе еще не было.
К середине 1960-х годов постоянный автор журнала «Новый мир» Василь Быков считался одним из лидеров этого литературного направления. Вышедшая в 1959 году повесть «Журавлиный крик» принесла ему признание белорусского читателя, а опубликованная в 1961-м «Третья ракета» обеспечила и всесоюзную славу. Сюжет в двух этих произведениях — схож: и там, и там небольшая группа бойцов должна вступить в бой с превосходящими силами противника и ценой собственных жизней сдержать вражеское наступление. И вот в такой обостренной экзистенциальной ситуации в голове героя повести «Третья ракета» неожиданно возникает вопрос — а «кто виноват» в происходящем с ним и его товарищами? Вопрос этот типичен для русской литературы еще со времен Герцена и Чернышевского, но вот ответ Василя Быкова на него выбивается из всех схем, существовавших до этого в советской военной прозе:
«Гибнут наши, умирают немцы, погибают молодые и старые, добрые, злые, паршивые — и кто виноват? Один Гитлер? Нет, я чувствую, что не один Гитлер. Ведь он не первый и, наверное, не последний, кто хочет подобрать под себя других; испокон веков владеет людьми неутолимая жажда власти, жажда взять верх над другими, навязать свой порядок и образ жизни. Разве же это первая или даже последняя война? Огромная нетерпеливость владеет миром, который давно уже залит людскою кровью! Мне хочется закричать, завыть, как немому на все поднебесье, страшно, не по-человечески выругаться».
В повести Василя Быкова этот вопрос остался без ответа.
В том же 1965 году, к 20-летию Победы, в Москве был издан сборник публицистических статей «Живая память поколений. Великая Отечественная война в советской литературе». От имени литераторов «окопной правды» в нем, с программной статьей «Живые — памяти павших» выступил Василь Быков.
«Мы сказали многое из великой правды о великой войне, но сказали еще не все, — размышлял автор «Третьей ракеты». — И прежде всего это относится к так называемой “горькой правде“, сокрыв которую невозможно правдиво запечатлеть для истории эту величайшую из войн. Замалчивание “горькой правды” может сослужить скверную службу народу»… И еще — там же: «Мы отлично помним наши победы, но мы порой склонны забыть наши неудачи, “котлы”, в которые попадали не только немецкие, но и наши дивизии. Вряд ли справедливо это, ибо наши неудачи — это не только потери человеческих жизней, но и моральная травма в душах живых, следы которой не исчезают совсем».
Уже в новом веке в книге-завещании «Долгая дорога домой», вспоминая коллег по «окопной прозе» и споры тех дней, Василь Владимирович Быков даст ответ на тот самый вопрос о виноватых: «Главной идейно-художественной особенностью этой литературы стало признание, что на войне нашим врагом был не только немецкий фашист, но и, так сказать, свой враг, внутренний, который был не лучше немца. Прежде этот враг представал в образе предателя, труса или дезертира, и только. Теперь стали появляться образы перестраховщиков, карьеристов, эгоистов. Лучшие произведения новой военной прозы показывали, что в наших собственных рядах бывала борьба, которая по остроте мало в чем уступала бою на передовой».
Ну а тогда, в середине 1960-х, первыми в литературе, кто рискнул ответить на вопрос о виноватых в многочисленных жертвах той войны, стали два воронежца: Юрий Гончаров, написавший «Неудачу», где показал безжалостного командира-карьериста, и Григорий Бакланов, опубликовавший в 1964 году роман «Июль 41 года», в котором ответственным за массовую гибель солдат на фронте был назван Сталин, устроивший перед войной тотальные репрессии в Красной Армии…
Насколько сильное впечатление на общество произвели эти произведения, можно судить по все тому же письму Василя Быкова в Воронеж:
«Просто удивительно, что, появившись в одно почти время, она [повесть «Неудача». — Д.Д.] так перекликается с романом Бакланова и так схоже с ним звучит на самой высокой ноте.
Как и роман Г. Бакланова, она исследует причинность наших неудач, многообилия русской крови в прошлой войне, не повторяя романа, его образов и ситуаций. Ваша “Неудача” — еще одна правда — и окопная, и большая, и маленькая, и генеральская, и всероссийская (как говорил на пленуме Бондарев) — часть той великой правды, из которой только и должно состоять искусство.
Хорошо, очень хорошо — честное слово, и я безмерно рад, что открыл в Вас такого замечательного автора. Просто удивительно, почему московская критика еще не говорит о Вас как Вы того заслуживаете — много, горячо, во весь голос. Думаю, все дело в периферийности, которая всегда дает себя знать. Как бы то ни было, уверен, что о ней еще заговорят по-настоящему, потому что невозможно судить об “Июне 41 года”, не поставив рядом и Вашей “Неудачи”. Обе эти вещи некоторым образом свидетельствуют, по-моему, что военная тематика шагнула на еще одну ступеньку — выше. Теперь вслед за Вами надо подниматься и всем нам.
Что ж, это отлично. Это всегда радостно. Это не по указу, не по приказу, а вслед за личным примером — делай, как я.
Спасибо Вам, Юрий Данилович!
И с годовщиной Победы Вас — от всего сердца!
Крепко жму Вашу солдатскую руку.
Ваш В. Быков.
4/V-65 г.».
Об этом быковском письме Юрий Гончаров будет помнить всегда. В апреле 1968 года автор «Неудачи» признается писателю Константину Воробьеву, также тепло отозвавшемуся о повести воронежца: «Ваше письмо заставило меня даже как-то растеряться: столько в нем для меня доброго, так щедра Ваша доброта, и вот, как видите, не сразу даже собрался ответить — непривычно мне отвечать на такое. За все время еще только раз или два коснулось меня дружеское внимание писателей, которых я ценю и люблю: Василь Быков однажды прислал несколько строк, и еще Бакланов. Но с ним мы до этого познакомились, он знал, что меня больше не печатают, чем печатают, и, видимо, хотел утешить».
Печальная интонация этого признания — рецидив принятого в 1966 году решения Росглавиздата о фактическом запрете романа Бакланова и повести Гончарова… Эти произведения исчезли из отечественной литературы на более чем десятилетие.
* * *
Второе письмо Василя Быкова, адресованное Юрию Гончарову, было написано в июне 1967 года по горячим следам только что прошедшего в Москве IV съезда писателей СССР. И Быков, и Гончаров были его делегатами.
В кулуарах съезда шло бурное обсуждение письма А.И. Солженицына с требованием отмены цензуры. В записке, переданной в президиум съезда и подписанной почти 90 литераторами, говорилось: «Письмо А.И. Солженицына ставит перед съездом писателей и перед каждым из нас вопросы чрезвычайной важности. Мы считаем, что невозможно делать вид, будто этого письма нет, и просто отмолчаться. Позиция умолчания неизбежно нанесла бы серьезный ущерб авторитету нашей литературы и достоинству нашего общества. Только открытое обсуждение письма, обеспеченное широкой гласностью, может явиться гарантией здорового будущего нашей литературы, призванной быть совестью народа».
Руководство СП СССР так и не рискнуло внести в повестку дня съезда обсуждаемую проблему. «Более бессодержательного спектакля, чем этот съезд, — не придумать», — записал в те дни в дневнике А. Т. Твардовский.
А вот какие мысли по этому поводу высказал Василь Быков в коротком, всего в несколько строк, послании Юрию Гончарову:
«Дорогой Юрий!
Ну вот и позади все надежды, и все свершения. Остался лишь труд. В нем — яд и отрада, радость и все горести.
До нового — V-го!
Посылаю кое-что из моей фотопродукции. Напортил пленки многовато, но еще не все сделал. Да и не все получилось. Но вот кое-что есть… На память.
Наилучших Вам книг, отличного здоровья.
С уважением и любовью
Ваш Василь Б.
10.VI.67 г.»
На снимках, присланных тогда из Белоруссии, запечатлен Юрий Гончаров, беседующий с единомышленниками по «окопной правде» — Григорием Баклановым, Виктором Астафьевым… Теперь доподлинно известно: автором этих фотографий был Василь Быков.
* * *
Третье быковское письмо пришло в Воронеж в конце мая 1969 года. Для белорусского писателя это было непростое время. Начинался новый этап его творчества, когда Быков отошел от «окопной правды», чтобы разрабатывать тему партизанской войны. Первая повесть из этой серии — «Круглянский мост» — была опубликована в третьем номере журнала «Новый мир» за 1969 год и сразу же вызвала ожесточенные идеологические споры. Причиной их стала проблема, которую Быков поднимал в своей повести. На поверку она оказалась гораздо жестче тех вопросов, ответ на которые искала литература «окопной правды»: можно ли объяснить утрату нравственных принципов таким жестоким явлением, как война? По сюжету повести мальчик-хуторянин, «кулацкий сын», гибнет по вине двух партизан, которые, дабы уцелеть, обманом послали его на смертельное задание…
По словам критика Лазаря Лазарева, напечатанный «Круглянский мост» «растаптывали все — от “Учительской газеты” до “Литературки”». В периодике потоком шли гневные письма героев-партизан, требующих расправиться с Быковым за «весь этот набор лжи, который он обрушил на святое дело народных мстителей».
И Юрий Гончаров не бросил своего творческого собрата в непростую для того минуту, отправив тому послание со словами поддержки (письмо не обнаружено). Но о том, что такое письмо из Воронежа существовало, мы можем судить по ответу Василя Быкова:
«Дорогой Юрий!
Получил Ваше письмо, спасибо за хорошие слова. Вполне возможно, что других я не дождусь, поэтому вот эти одобрительные отклики друзей и будут моей наградой. Я же до сих пор помню и люблю Вашу “Неудачу” — одну из наших самых умных и правдивых книг о войне. Дай бог Вам доброго здоровья и новых удачливых строк. Верю, плохих книг Вы не напишете. На это у Вас нет права.
Спасибо!
Обнимаю
Ваш В. Быков.
25 мая 1969 г.»
В книге «Долгая дорога домой» Василь Владимирович, рассказав историю появления «Круглянского моста», закончит этот сюжет фразой о благодарности друзьям, «которые помогали мне и раньше (и еще помогут впредь)». Теперь мы знаем, что один из этих друзей жил в Воронеже…
* * *
Последнее, четвертое, послание Василя Быкова в Воронеж — совсем короткое: открытка с видом Привокзальной площади в Минске. Это не случайно: изменился адрес отправителя. Василь Владимирович перебрался из Гродно в столицу Белоруссии, где вскоре получил жилье на улице Танковой, дом 10, квартира 132. На штемпеле открытки — дата: 16.05.1978. Только-только случилось новоселье, только-только писатель обрел семейное счастье во второй раз…
С каким из этих событий поздравил его Юрий Гончаров — неизвестно. Но то, что какое-то поздравление из Воронежа было — абсолютно точно. И Быков ответил всего в нескольких словах:
«Дорогой дружище Юрий!
Спасибо за память и хорошие пожелания.
Будь здоров!
Обнимаю.
В. Быков».
Больше повода для переписки у них, похоже, не было.
* * *
…А весной 2015 года, после официального открытия выставки «Василь Быков. Долгая дорога домой…», сотрудницы белорусского литературного музея поднесли всем собравшимся стопку зубровки и небольшой бутерброд из белорусского хлеба с салом. «За дзядов!» — тихо предложили они.
И собравшиеся выпили.
За Василя Владимировича Быкова, за Юрия Даниловича Гончарова и за все их легендарное поколение, от которого после той войны в живых осталось лишь три процента…
Дмитрий Станиславович Дьяков родился в 1963 году в городе Котовске Тамбовской области. Окончил факультет журналистики Воронежского государственного университета. Публицист, очеркист. Публиковался в журналах «Знамя», «Подъём», «Город» (Тольятти) и других изданиях, в венгерских научных журналах. Автор книг «Шаг навстречу», «Командармы Воронежского фронта», «На свою голову», «Жизнь не здесь» и др. Работал главным редактором газеты «Воронежский курьер». В настоящее время директор Издательского дома ВГУ, редактор-составитель альманаха «Ямская слобода». Член Союза российских писателей. Живет в Воронеже.
