Ваш сын и брат

В зимние дни начала 1943 года, дни освобождения оккупированных фашистами сел и городов Воронежской области, в боевые армейские части Советской Армии вливалось пополнение молодых парней призывного возраста. Доля их и героическая, и трагическая. Многие полегли в сражениях.

О судьбе одного из них, пропавшего без вести воина — наш рассказ.

 

Родные ждут солдата с того недоброго часа, когда почтальон принесла в семью Лазуренковых казенное письмо: ваш сын Михаил Степанович пропал без вести в феврале 1944 года.

В документе даже день был не означен. А тогда, 31 января, Михаилу исполнилось девятнадцать лет.

Убит? Попал в плен?

Горше не бывает…

Счастливый случай не обходил стороной приютившийся среди небольших дубрав степной хутор. Редко, но возвращались с фронта или вражеского плена земляки, без вести пропавшие.

Розыск не вернувшихся воинов вело Управление по учету погибшего и пропавшего без вести рядового и сержантского состава в Наркомате — Министерстве Вооруженных Сил СССР через военные комиссариаты на местах.

20 марта 1946 года в райвоенкомат пригласили Анастасию Семеновну Рожкову, двоюродную сестру Михаила. Вместе со старшим лейтенантом Потапенко заполнили анкету.

«Лазуренко Михаил Степанович, 1925 года.

Уроженец хутора Переходин, Базянский (Базовский) сельсовет, Ольховат­ский район, Воронежская область. До призыва работал трактористом в колхозе «Свобода».

Призван Ольховатским РВК в 1943 году.

Красноармеец. Разведчик стрелковой части.

Письменная связь прекратилась в сентябре 1943 года.

Надо выяснить — погиб на фронте Отечественной войны во время нахождения в разведке…»

Ответ вновь пришел неутешительный: «Пропал без вести в феврале 1944 года».

 

У родных хранятся два фронтовых письма Михаила.

«Брат мой Гриша!

Я часто думаю о тебе.

Вспоминаю, как мы жили, работали. Вспоминаю, в общем, всю домашнюю обстановку.

А теперь не знаю, когда мы встретимся с тобой. Наверное, года через три. Если не погибну в боях за Родину. И буду лежать посреди украинской степи. Как тот убитый боец, помнишь, в некошеной траве на опушке Бендрикового леса. И так же схоже никто из родных не придет посмотреть на истерзанного сына или брата, не прикроет карих глаз сырой землей. И только, быть может, черный ворон прилетит за добычей, принесет мне весть от родных, которые много времени будут думать, что, мол, я еще жив. И только местные жители, нечаянно наскочившие на труп молодого юноши, с горестью посмотрят на меня и уйдут прочь, не сказав приветливого словечка. И я снова буду одиноко лежать в бурьяне под дождем и солнцем, под свистом ветра. И только стая воронов будет торжествовать о найденной добыче.

И вот через некоторое время вы получите весть: «Ваш сын пал на поле боя». Мамаша заплачет, отец понурит седую голову. А ты не плачь, дорогой братишка. Возьми тогда, молодой герой, винтовку и отомсти проклятому врагу за смерть своего брата. ОТОМСТИ! И тогда моим костям легче будет лежать на ветру в полях на широких украинских просторах.

Гриша, вот этот листок берегите с мамой! Это будет, наверно, единственная память от сына и брата!

Вот и все.

15 марта 1943 года.

Ваш сын и брат Михаил Лазуренко.

Приветы маме и отцу, тете Дуне и Шуре, бабушке, Жене и Люсе, дяде Васе и Толе, Марусе и Анне Ивановне. В общем, всем.

ЛАЗУРЕНКО.

Полевая почта 59256–б».

 

Грусть-тоску Михаила можно понять.

Он был солдатом без году неделя.

В середине января фашисты были выбиты наступавшими советскими воинами из его родимого хутора Переходино, его еще называли Яшное. Парня призвали в местный истребительный отряд. Курс молодого бойца он проходил считанные дни. Получил в руки оружие, в охранении сопровождал пленных итальянцев и немцев в пункты сбора. А вскоре необученных, необстрелянных, даже не одетых в шинели, в домашней гражданской одежке новобранцев спешно зачисляли в ряды красноармейцев. Сельская молодежь в освобожденных южных районах Воронежской области пополняла недоукомплектованные людьми пехотные стрелковые подразделения третьей танковой армии генерала Павла Семеновича Рыбалко прямо в ходе Россошанско-Острогожской боевой операции.

Победа в Сталинградской битве окрыляла всех — и командиров, и рядовых. Танкисты, а вслед за ними пехота с немалым числом бойцов-новичков, не нюхавших пороху, били и гнали на запад отборные вражеские части. Кто только ни зарился на славянские плодородные черноземы! Немцы, венгры-мадьяры, итальянцы, румыны, словаки, хорваты, финны…

Фашисты оставляли за собой выжженную землю — руину. Отступая, европейские цивилизованные крестоносцы «взрывали мосты на дорогах, разрушали и сжигали населенные пункты, безжалостно уничтожали мирное население». Так, в ночь на 13 февраля подразделения дивизии «Адольф Гитлер» вошли в поселок сов­хоза имени Фрунзе. Рабочие совхоза вместе с семьями пытались укрыться в погребах, но немецкие солдаты, обнаружив их, забросали погреба гранатами, а затем подожгли два дома с находившимися в них жителями. Выбегавших из горящих домов женщин, стариков, детей эсэсовцы расстреливали из автоматов. В эту ночь было убито 12 мужчин в возрасте от 17 до 62 лет, 12 женщин от 14 до 63 лет, 10 детей от 2 до 16 лет… Среди зверски расстрелянных оказалась семья A.M. Будыкина — жена Татьяна Петровна, сын Иван шести лет, дочери Раиса восьми лет, четырехлетняя Мария, двухлетняя Галина… При расстреле мальчика легко ранили, и он пытался убежать, но детоубийцы догнали его и со смехом убили. Об этом сообщалось в донесении Политуправления Воронежского фронта в Главное политическое управление Красной Армии.

У Михаила, у его отца Степана Романовича и мамы Евдокии Александровны были свои счеты к врагу. Вырывавшиеся из «котла» под Россошью итальянцы и немцы 24 января вновь заняли днями ранее освобожденное воронежское село Шелякино (ныне Советское Белгородской области). Озверелые фашисты связали председателя сельсовета Никанора Стратоновича Ерошенко, родственников Лазуренко — колхозного бригадира Павла Васильевича Склярова, его брата Игната Васильевича с сыном Александром, еще несколько человек. Всех уложили на снег рядами и стали давить танком. А когда казнимые люди стали откатываться в сторону, то искололи их штыками — так заставляли лечь под гусеничные траки.

Таким страшным событиям было несть числа.

Шестнадцатого февраля освободили лежавший в развалинах Харьков, в ту пору третий после Москвы и Ленинграда по экономическому развитию город Советского Союза, одна из промышленных столиц в довоенной стране.

Тут бы остановиться, перевести дух. Главное — вновь оживить железнодорожные пути, чтобы подтянуть к фронту резервы, тыловое обеспечение. Ведь новые танки и пушки, оружие, боеприпасы и горючку для техники, провиант и госпитали за сотни километров через заснеженное бездорожье на самолетах не перебросить.

Но, конечно, не одни боевые удачи кружили головы военных. Кто-кто, но они-то слышали, как родимая земля, родные люди стонали под сапогом оккупанта. На глазах же — враг бежит, хоть и ожесточенно огрызаясь. Сплошной линии обороны у него нет. И уже впереди, рукой подать, еще крепко скованный мощным льдом сверкает Днепр.

 

В Москве на стол Верховному Главнокомандующему ложатся донесения от надежнейшего, проверенного и перепроверенного «источника», от разведчика — прямо из ставки фюрера.

16 февраля. «…прорыв русского танкового корпуса… сделал невозможным по­следовательный отход основных немецких формирований, как то предписывалось командованием. Все немецкие контратаки эффекта не дали… Немцы в состоянии растерянности, беспорядочно отступают, в основном без артиллерии и боеприпасов. Немецкий план постепенного отступления основной части войск… более неосуществим из-за неразберихи. Ожидаемые потери с немецкой стороны значительно превысят потери в Сталинграде… Снабжение по железной дороге… невозможно: линии и станции перегружены и неуправляемы».

17 февраля. «Цель немецкого сопротивления прорыву русских… ограничивается прикрытием отхода из излучины Донца… на Нижний Днепр».

21 февраля: «Последствия сдачи Харькова и крах быстро организованного фронта на реке Донец оцениваются (немецким) Генеральным штабом сухопутных войск как очень серьезные. С 17 февраля соединения и остатки более сорока немецких дивизий оказались под угрозой отсечения, гибели в безнадежных оборонительных боях и бесплодных контратаках, уничтожения преследующими их массами русских. В эти соединения входит почти половина всех танковых войск Германии и танков, оставшихся у немецкой армии и войск СС…

Безразличие и фатальная безысходность быстро распространяются и весьма заметно подавляют боевой дух немецких войск во всех южных частях Восточного фронта, даже в резервах, которые еще не принимали участия в боевых действиях, но наблюдают, что происходит, со своих импровизированных позиций за линией фронта».

 

Как тут удержаться и — не продолжить наступление.

Утомленные советские танкисты с отчаянной смелостью и лихостью продолжили бег к Днепру. Передовые отряды 25-го корпуса генерала Петра Петровича Павлова внезапно вышли даже к Запорожью, почти на пушечный выстрел к аэродрому, на котором (кто бы знал!) под охраной стоял самолет Гитлера.

Обратим внимание. В эти трагичные для немцев дни, с 17-го и до вечера 19 февраля, фюрер со своей свитой в Запорожье. С ним было вермахтовское начальство — генералы генерального штаба Курт Цейтцлер и штаба оперативного руководства Альфред Йодль, а затем и фельдмаршал Эвальд фон Клейст. Гитлер совещался со своими соратниками в штабе фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Тут-то невольно вождь оказался чуть ли не под огнем противника, сам не зная о том. Да и наши воины, жаль, не ведали, какое воронье слеталось сюда на сходку.

Обстановка складывалась для фашистов не столь уж плачевной, как ее оценивали в отсутствие хозяина его старшие офицеры, штабисты в ставке фюрера, находившиеся далеко от полей сражений и самого Гитлера. Эти недостоверные секретные донесения, добытые нашей разведкой, в немалой степени породили ошибочные решения по цепочке — из Москвы к командующим фронтам и армий, от командиров дивизий, корпусов к командирам полков, бригад и батальонов.

Стратегическую инициативу перехватили немцы. Они будто очухались, очнулись, в полководческом таланте им не откажешь, — быстро собрали силы, расставили их в оперативно выгодные места, и — внезапно нанесли жестокие удары по наступающим советским войскам.

Стало ясно: фашисты — ой, еще как сильны. И после Сталинграда они не совсем скисли, не привыкли отступать. Спустя месяц, 16 марта, советские войска отступили, вновь оставили Харьков. В оборонительных боях в днепровском междуречье за просчеты снова, как весной и летом 1942 года, расплачивались большой кровью. Гибли, пропадали без вести рядовые и генералы. И в который раз нас спасительно прикрыли берега Северского Донца.

Разведчики, «сто и одиннадцать дней спустя», искупят свою вину — добудут секретные гитлеровские планы решающего сражения второй мировой войны на Курской дуге.

А пока вырвавшиеся из вражеского окружения и отступившие от Харькова обескровленные части и соединения третьей танковой армии занимали оборону по восточному берегу Северского Донца «на участке между селами Старый Салтов и Хотомля». Из штаба армии 17 марта военному совету бронетанковых и механизированных войск Красной Армии был направлен рапорт с отчетом об ожесточенных боях с 14 января по 12 марта 1943 года с просьбой о выводе в резерв для «восстановления и доукомплектования».

Печально горьки потери.

Важен изложенный командованием итог:

 

«В ходе напряженных боевых действий, особенно, если операции следуют одна за другой, не должно увлекаться «войной до последнего солдата». Необходимо после одной-двух наступательных операций делать на выгодных рубежах и в соответствующей обстановке оперативные паузы для приведения частей в порядок, для их перегруппировки, для отдыха уставших войск, для принятия и освоения вливающегося пополнения, для подтягивания и налаживания службы тыла.

Такие паузы с закреплением на достигнутых рубежах необходимы и для организации активной обороны против новых и свежих контратакующих сил противника, уничтожения их авиацией на дальних подступах…

С выходом на рубеж Валки, Новая Водолага все элементы обстановки настоятельно диктовали переход армии к обороне, хотя бы временно, так как противник показал свою стойкость и упорство, подбросил свежие силы, а войска армии в беспрерывных упорных боях были ослаблены.

Став на оборону, армия имела бы время сделать оборонительные рубежи неприступными, а далее, измотав контратакующего противника, перейти к наступлению и выполнению дальнейшей операции.

В этом случае вряд ли и Харьков был бы сдан противнику обратно…»

 

Генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко в известной книге воспоминаний «Генеральный штаб в годы войны» так подытожил основные причины некоторых наших неудач и несбывшихся надежд зимой 1943 года:

«Думается, что на фоне крупных побед, одержанных нашими войсками под Москвой и Сталинградом, у отдельных военачальников, в том числе и в Ставке, и в Генштабе, возникла известная недооценка возможностей противника. Это отрицательно сказалось на подготовке некоторых операций, повлекло за собой огульность нашего наступления на харьковском направлении, к Днепропетровску и Мариуполю. Очевидно, было бы благоразумнее еще в январе приостановить наступление Воронежского и Юго-Западного фронтов, перейти временно к обороне, подтянуть тылы, пополнить дивизии людьми и создать необходимые запасы материальных средств.

Заключительный этап наступления этих двух фронтов зимой 1943 года характеризовался разбросанностью сил. Мощные ударные группировки на главных направлениях фактически отсутствовали.

Наконец, нас очень подвела разведка, и мы жестоко ошиблись, определяя намерения противника.

…Хотя, еще раз подчеркиваю, в целом итоги зимней кампании были для нас успешными. Наступательная сила Советской Армии возросла».

 

Танкистов выведут в тыл, где обновленную армию поименуют — третья гвардейская. Пехота осталась в окопах и траншеях на восточном левом речном берегу Северского Донца. Михаил Лазуренко и его товарищи влились в прибывшую на здешний оборонительный рубеж общевойсковую 57-ю армию, которая рядом освобождала Ворошиловоград, ныне Луганск, Луганскую область. Гвардейцем в ее 38-м полку 14-й гвардейской стрелковой дивизии будет дальше воевать наш земляк.

А мы еще раз вчитаемся внимательней в письмо Михаила.

Можно представить: писал он весточку родным в открытом поле и в непривычной тишине. «Генерал Грязь» на время весенней распутицы приостановил сражения. Впереди в западном заречье в нашу землю вгрызался враг. Отступать бойцу некуда. Позади — в трех-четырех дневных пеших маршах — родные, спрятавшийся в нагорных дубравах родимый хутор Переходино.

Сполна пережил солдат в минувшие два месяца радость побед и горечь поражений, потерю товарищей по оружию. Но Михаил не сломился. Главная мысль в письме младшему брату: чтобы ни случилось со мной — ОТОМСТИ клятому врагу! Молодой боец жил с верой: наше дело правое, мы победим!

Его армия держала оборону по Донцу и до поры, до времени прикрывала от внезапного вражеского удара с юга наши войска, сражавшиеся в Курской битве. Двенадцатого августа полки дивизии тоже пошли в наступление на Харьков. В числе первых ворвались в город и освободили территорию тракторного завода, южные городские кварталы. Немцы превратили город в крепость, опоясанную противотанковыми рвами, минными полями, долговременными огневыми точками, уличными баррикадами, оседлали высоты и укрылись в лесных зонах. Бои шли жестокие. За освобождение Харькова личному составу дивизии объявили благодарность И.В. Сталина. Воины и дальше громили врага в полях, селах и городах Харьковской и Днепропетровской областей. Их «дорожная карта» — Мерефа, Новая Водолага, Красноград, Зачепиловка, Царичанка, Пушкаревка…

Сохранилось еще одно письмо Лазуренко этих дней.

Уже бывалый и закаленный в боях воин написал его и отослал в адрес редакции Ольховатской районной газеты «Коллективист». Оно было напечатано в номере от 30 сентября 1943 года.

 

Мы у Днепра!

Здравствуйте, дорогие колхозники! Примите привет от гвардии красноармейца Михаила Лазуренко.

Наша часть твердо идет на запад. Сегодня, в пасмурное сентябрьское утро, мы подошли к седому Днепру. Фашистская сволочь цепляется за каждый куст, за каждый холмик. Но что может остановить волю гвардейцев? Ничто!

Мы спешим вперед. Наше желание — быстрее освободить от фашистских захватчиков нашу родную землю. Обещаю еще сильнее громить гитлеровцев. А вы получше работайте в тылу.

Вот все, что я хотел вам написать, дорогие мои земляки.

До скорой встречи!

Гвардии красноармеец Михаил Лазуренко.

Полевая почта 59256–б.

 

В душе у молодого солдата прорастал поэтический мужественный дар, на тетрадный лист ложились слова — до боли трогающие сердце. И писал их быстро повзрослевший закаленный воин. Свидетельством тому — хранящийся в архиве Министерства Обороны приказ командира полка Афанасия Ивановича Захарченко. От имени Верховного Совета СССР он награждает главной солдатской медалью «За отвагу» своих бойцов.

Среди них третьим по списку в документ занесен «разведчик взвода пешей разведки гвардии красноармеец Лазуренко». Каким был взвод «пешей разведки»? Возглавляли его лейтенант и политрук. В штате числились пять сержантов и сорок шесть рядовых. Вооружение: 4 пистолета, 14 пистолетов-пулеметов, 2 винтовки, 30 самозарядных винтовок, 4 ручных пулемета; транспорт не полагался.

Михаил отмечен «за смелые действия у хутора Колесники, где вместе с товарищами атаковал группу немцев и захватил двух пленных, две рации, два телефонных аппарата». В разведку с украинцем Лазуренко в тот час ходили гвардии красноармейцы — русский Григорий Павлович Королев, почти земляк из Тарасов­ского района Ростовской области, татарин с Урала Манцур Садыров и Вячеслав Александрович Чекан, белорус с Полесья. Все парни сельские, колхозники, комсомольцы и беспартийные.

Хутора с названием Колесники были и есть в России, Белоруссии, Украине. Появлялись они там, где селились мастера колесных дел. Этот хутор, где разведчики удачно вели поиск в тылу врага, ныне уже исчезнувший, находился близ села Староверовки Нововодолажского района Харьковской области. В здешних местах для бойца пролегал путь на запад. Здесь поэт-воин Тимошечкин, тоже Михаил, напишет пронзительные строки:

Ночью в тьмущую тьму

Брел, шатаясь, устало,

Рядом с теми, кому

Утром пасть предстояло.

С плавмостков на Днепре

Прыгал в черную воду…

Было то в октябре

Сорок третьего года…

А еще восьмого августа Гитлер вновь навестил Запорожье. Кто знал, что это был его последний визит в так и не покоренный Советский Союз. Вместе с фельдмаршалом Манштейном, изучая штабные карты, уже не говорили о новых наступлениях. Неудалые завоеватели до самого отлета фюрера говорили и прикидывали, как быстрее закрепиться на берегах Днепра и создать непреодолимый Ostwall — Восточный вал.

Сплошной линии противостояния по фронту не было. Потому к Днепру спешили все. Отступавшие фашисты надеялись осенью-зимой отсидеться за широкой рекой, до середины которой, вспомним незабвенного Николая Васильевича Гоголя, «редко какая птица долетала». Напротив, прорывавшиеся во фронтовые бреши-прогалы красноармейцы рассчитывали с ходу форсировать речную преграду, чтобы и на том берегу не дать укрыться немчуре, чтобы заставить вражеские армии и дальше пятиться и бежать в свое логово. Из освобожденной Полтавы оживляли движение по железнодорожной чугунке. «Вслед за солнцем» в сторону Киева отправляли уральские военные составы с новенькими танками и пушками.

 

Полки 14-й гвардейской дивизии солдата Михаила Лазуренко вышли к Днепру на исходе сентября у села Шульговка близ Днепропетровска. Здесь дивизия получила приказ — создать плацдарм вначале на острове, а затем и на левом берегу у села Пушкаревка близ Верхнеднепровска. Хозяевами на острове уже были окопавшиеся немцы. Разведчики лазуренковского 38-го полка днем пригляделись, где можно незамечено высадиться на песчаную косу. Нашли три рыбачьи лодки.

В темную осеннюю ночь на 25 сентября капитан Александр Федорович Кувашев, богатырь недюжинной силы, сумел скрытно переправить на остров свой батальон. Скрытно подобрались прямо к вражеским траншеям. Когда светало, комбат сам поднял бойцов в атаку.

Сошлись, схлестнулись врукопашную. Кувашев, кавалер ордена Александра Невского, уложил шестерых фашистов и пал наземь, сраженный пулей.

Яростного натиска фашисты не выдержали, отступили.

Комбата нашли убитым в окружении поверженных врагов. В селе Пушкаревка его и похоронили в братской могиле вместе с боевыми товарищами. Среди них был заместитель командира батальона по политической части Иван Захарович Сидоров. Обоим посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.

С кем еще и как воевал на Днепре наш земляк Лазуренко? Численность полка — около двух с половиной тысяч человек. В боевых буднях дороги Михаила могли пересекаться с Кувашевым и Сидоровым. Вместе с ними он воевал с Северского Донца. И еще с одним Героем «за Днепр» — Павлом Семеновичем Ханжиным. Он был на год старше, командовал взводом разведки, в бою на острове остался живым. Ханжину, одному из немногих однополчан Михаила, посчастливится — войну закончит в Германии, под Берлином, продолжит служить офицером в армии.

Дивизия вскоре заняла Верхнеднепровский плацдарм. Откуда и началось освобождение Криворожья — «железной кладовой» страны.

Те фронтовые дни так запали в душу поэту, почетному гражданину города Россошь Михаилу Тимошечкину, годку и земляку Лазуренко —

Давили землю танковые части,

И над плацдармом поднимался дым.

И понял я, что истинное счастье —

Побыть на этом свете рядовым.

Но шла война. Налеты, развороты,

Бросок к Кривому Рогу от Днепра…

И вот уже ни взвода и ни роты,

Ни батальона — только номера.

Сколачивалась сводная пехота.

Другие все — кто вышел из огня.

Но, помню, командир соседней роты

Окликнул по фамилии меня…

В конце декабря 14-ю гвардейскую дивизию перебросили чуть севернее, в Черкасскую область. Тарас Григорьевич Шевченко был бы рад — его родимые места очищали от фашистской нечисти. Здесь в январе-феврале 1944 года готовилась и гремела Корсунь-Шевченковская операция. Дивизия вошла в состав 53-й армии 2-го Украинского фронта. Михаил Лазуренко участвовал в окружении и уничтожении большой группировки противника.

Очередной для фашистов Сталинград, «котел под Черкассами» — так именуют это сражение сегодня немецкие историки. По их разумению, потерпели они здесь поражение (потеряв 55 тысяч убитыми и 18,2 тысячи человек пленными) по вине фюрера и генералов «Мороз» и «Грязь». Адольф Гитлер не разрешил своевременно отвести войска от днепровского Восточного вала. А далее «вмешались боги погоды. Русская зима 1941–42 года была самой морозной и снежной за последние 140 лет. А такой короткой и теплой зимы, как в 1943–44 году на юге Восточного фронта, не помнили и старожилы. До 5 февраля Украина была укрыта снегом толщиной около 60 сантиметров, стояли морозы до минус 15 градусов. Но уже на следующий день неожиданно с юга вторгся теплый воздух. Солнце, проливной дождь и теплый ветер, слившись, принесли бурную оттепель, которая вызвала гораздо раньше, чем обычно, обширную распутицу — за один-единственный день черноземная украинская степь превратилась в глубокое вязкое месиво, с наступлением ночных холодов снова застывавшее, как камень. В этом бездонном болоте немецкие танковые и моторизованные соединения застряли уже на третий день и не смогли своевременно преодолеть пространство», чтобы пробить путь и выйти из котла окружения.

Михаил Лазуренко в составе своей дивизии и полка наносил «отвлекающий удар в направлении на райцентр Малая Виска Кировоградской области». Здесь, в украинских черноземных степях, навсегда затерялся след солдата. Случилось с ним то, чего страшился каждый. «А я боялся на войне, / Чтоб сонным в плен не захватили / И чтоб случайно не убили / От взвода где-то в стороне. // Чтоб бомбою в глухом овраге / Не уложило наповал, / Чтоб не пришли домой бумаги / О том, что без вести пропал…»

Пришло родным страшное известие. В той бойне немцам было не до пленных, тут бы самим живыми выбраться. Теперь только земля знает, сколько своих верных сынов накрыла она навсегда черноземным пологом…

 

Младший брат Михаила — Григорий — День Победы встречал шестнадцатилетним, не мог отомстить за брата. Его уже после войны призвали на морскую службу на Тихоокеанский флот. В руки вручили не оружие, а сварочный аппарат. Старший матрос занимался текущим ремонтом подводных лодок. Профессия сварщика металла на всю жизнь пригодилась на гражданке. В ближнем к исчезнувшему хуторку городу Россошь сполна и достойно отработал на объектах «Вод­строя».

Брат Гриша и его дети, внуки, правнуки хранят память о Михаиле Степановиче. Девятого мая он с ними на параде в строю «Бессмертного полка».

 

Короткая жизнь Михаила Лазуренко, навечно оставшегося девятнадцатилетним — ответ тем, кто сегодня предает Воина Победы. Кто вольно или невольно предает его товарищей, сладкоречиво воркует: «Лучше бы проиграли войну. Жили бы припеваючи, с немецкой колбаской да баварским пивом».

А давайте вчитаемся в речи Гиммлера, подельника фюрера. 4 октября 1943 года. Он выступает в Познани перед командирами войск СС: «Большинство из нас знает, что означает видеть перед собой сотни трупов, лежащих рядом, пятьсот или тысяча трупов… Такую страницу в нашу историю еще никто не вписал, подобная страница никогда более не будет написана. Что происходит с русскими или чехами — мне абсолютно безразлично. Живут ли другие народы комфортабельно или они гибнут от голода, интересует меня только в той мере, в какой мы нуждаемся в них, как в рабах для нашего рейха. Если 10 тысяч русских женщин гибнут от голода, копая для нас танковые траншеи, то меня это интересует только с точки зрения готовности этих траншей для Германии. Мы, немцы, являемся единственным народом на земле, который достойно относится к животным, мы можем занять достойную позицию и в отношении человеческих животных, но было бы преступлением против нашей собственной крови проявлять о них заботу и передавать им наши идеалы». 6 октября Гиммлер там же развивает затронутую тему: «Что же относительно женщин и детей? Здесь есть совершенно ясное решение. Какой смысл уничтожать взрослых, позволяя оставаться жить мстителям — их детям расти среди наших детей и внуков?»

На следующий день в концлагерь Освенцим привозят 1260 детей.

 

Известный писатель и общественный деятель Валерий Николаевич Ганичев в книге «Листая версты дней» приводит разговор с маршалом Жуковым:

«Перед расставанием и прощанием я решился и задал неожиданный вопрос: «А все-таки, Георгий Константинович, почему мы победили?»… Маршал помолчал и сказал: «Хороший вопрос, важный. Ведь на начало войны мы были слабее, а они опытнее. Мы многому учились и изучали раньше у немецких генералов — Шлиффена, Клаузевица, Мольтке… Прусский офицер — это настоящая многовековая военная косточка. Немецкая армия всю Европу прошагала, и Францию, и Бельгию, и Данию, и Норвегию, и Грецию, и Чехословакию. Все перед ней склонились. Немецкая техника была лучше в массовом производстве — их танки, их самолеты, их пушки. — Маршал помолчал, взор его как бы затуманился, и он сказал нам важные и сокровенные слова: — Вот когда завертелась война, захрустели регулярные войска, оказалось, что у нас был лучший молодой солдат. Да, у нас был лучший, хорошо подготовленный идеологически, душевный, молодой, готовый к боям солдат!..»

 

---

Петр Дмитриевич Чалый родился в 1946 году в селе Первомай­ское Россошанского района Воронеж­ской области. Автор двенадцати книг прозы. Более тридцати лет работал корреспондентом воронежской об­ласт­ной газеты «Коммуна». Публиковался в журналах «Подъ­ём», «Волга», «Наш современник», «Кольцовский сквер», «Воин России». Награжден орденом «Знак Почета». Дипломант IV Международного славянского форума «Золотой витязь», лауреат литературных премий «Импер­ская культура» им. Э. Во­лодина,  всероссий­ского конкурса «О казаках замолвите слово», премий «Родная речь», «Коль­­цовский край» и др. Член Союза писателей России. Живет в Россоши.