Таракан

(Lo scarafaggio)

Вернувшись домой поздно ночью, в коридоре я раздавил таракана, который пытался прошмыгнуть у меня между ног (он остался там черным пятном на плитке). Я прошел в комнату. Она спала. Я лег рядом и выключил свет. В открытом окне были видны стена и клочок неба. Было жарко, и я не мог уснуть; в моей памяти оживали минувшие события, сомнения и общая неуверенность в завтрашнем дне. Она тихо вздохнула. Я спросил: «Что с тобой»? Она приоткрыла глаза, невидяще посмотрела на меня и прошептала: «Мне страшно». — «Чего ты испугалась?» — спросил я. «Я боюсь умереть». — «Боишься умереть? Почему?»

«Мне снилось…», — произнесла она и прильнула ко мне. «Что тебе снилось?» — «Мне снилось, что я была в деревне, сидела на берегу реки и слышала крики вдалеке… Я должна была умереть». — «На берегу реки?» — «Да… слышала лягушек… это было…» — «Во сколько это было?» — «Был вечер, раздался чей-то крик». — «Хорошо, спи, сейчас почти два». — «Два?» Но она ничего не могла понять — сон уже вернулся к ней.

Я выключил свет и услышал, как кто-то ходит внизу во дворе. Потом где-то громко и протяжно заскулила собака. Звук поднялся вверх, к самым окнам, и растворился в жаркой ночи. Я открыл одну ставню (или закрыл?) Кажется, далеко, очень далеко заплакал ребенок. Затем опять завыла собака, еще протяжнее, чем раньше. Уснуть я не мог.

Из окна послышались голоса людей.

Они были еле слышны, словно кто-то ворчал в полусне. «Цып-цып», — раздалось с нижнего балкона. Захлопали крылья. Неожиданно я услышал отчетливое: «Флорио!» Это было на два-три дома впереди. «Флорио!..» Казалось, это говорила женщина. Она была так обеспокоена, словно потеряла сына.

Но почему канарейка внизу проснулась? Что это было? Где-то с жалобным скрипом открылась дверь — как будто кто-то ее легонько подталкивал; тот, кто не хотел, чтобы его услышали. «Сколько людей не спит в этот час? — подумал я. — Странно, в такой час».

«Мне страшно, мне страшно», — заплакала она, пытаясь схватить меня за руку. «Ах, Мария, что с тобой»? — вздохнул я. Она тихо ответила: «Я боюсь умереть». — «Тебе опять что-то приснилось?» Она слегка кивнула. «Снова эти крики?» Кивнула еще. «И ты должна была умереть?» Да-да, кивала она, стараясь смотреть на меня, но ее веки слипались.

Что-то случилось: ее сон, вой собаки, шум канарейки, взволнованные голоса людей… Ей снится смерть… Как будто все почувствовали что-то общее, присутствие чего-то… Сон, который не приходит ко мне, звезды, которые пролетают мимо. Было слышно, как кто-то чиркнул спичкой во дворе. Почему кто-то курит в три часа ночи? Я встал и вышел из комнаты, чтобы выпить воды. Включил свет в коридоре и в тусклом свете лампочки увидел черное пятно на плитке. Испуганно остановился. Присмотрелся: черное пятно двигалось. Или, лучше сказать, двигалась его маленькая часть (а Марии снится смерть, воет собака, канарейка проснулась, люди встали, мать зовет сына, двери скрипят, кто-то курит и, возможно, плачет ребенок).

Черное раздавленное насекомое на полу, у которого шевелилась одна лапка. Правая, посередине. Все остальное было неподвижно, как чернильное пятно, словно кто-то упал и разбился насмерть.

Но ножка продолжала слегка грести, чтобы доплыть куда-то, возможно, в сумрачную реку. Еще надеялась на что-то?

В половине третьего ночи меня охватил ужас: грязное насекомое, приклеенное к плитке слизью своих внутренних органов, умирало уже в течение двух с половиной часов и до сих пор не умерло. Оно умирало, удивительно передавая через последнюю лапку свое послание. Но кто бы смог его принять — глухой ночью, в темном коридоре неизвестного пансиона? Я представил себе, как два с половиной часа это постоянно движется вперед-назад. Последняя частица жизни толкала изнутри оставшуюся еще живой лапку, требуя, таким образом, справедливости. Однажды я прочитал, что достаточно плача ребенка, чтобы нарушить равновесие в мире. В своем сердце Господь всемогущий хотел бы, чтобы некоторые вещи не случались, но предотвратить этого он не может, потому что так было им же самим решено. Однако сейчас над нами распростерлась тень. Я раздавил тапком насекомое и, размазав его по полу, превратил в одну длинную серую полосу.

После этого собака, наконец-то, замолчала, Мария успокоилась во сне. Она, казалось, едва улыбалась, затихли голоса, замолчала мать, перестала беспокоиться канарейка, в уставший дом пришла ночь, а смерть убралась в другое место раздувать беспокойство.

ВОПРОСЫ ГОСПИТАЛИЗАЦИИ

(Questioni ospedaliere)

Она истекала кровью, и я, неся ее на руках, пробежал через полуоткрытую заднюю калитку в больничном заборе. Не знаю, был ли там сторож, видел ли он меня, кричал ли в спину. Я так торопился, что ничего не слышал.

В большом саду оказалось много корпусов. Я бросился бегом в тот, что был ближе, поднялся по лестнице и оказался в холле. Мимо проходил медбрат в халате или кто-то в этом роде; показалось, он смотрел на нас с состраданием.

«Послушайте…» — начал я. «Вы что читать не умеете? — прервал тот, не дав мне закончить. — Это медклиника, не наш случай», — и кивнул головой на бедняжку на моих руках, которая была близка к смерти, будто на какой-то кусок мяса.

Я начал умолять его: «Куда же нам тогда?» — «К главному входу!» — закричал медбрат возмущенно. — В корпус госпитализации (он произнес эти слова торжествующе), прямо и налево».

Я бросился к выходу. Мои руки уже горели от тяжести. Ее головка при каждом моем шаге раскачивалась из стороны в сторону, как будто говоря: нет-нет, оставь, уже все бесполезно.

«Хирургия» было написано крупными буквами на фасаде одного из зданий. Я не стал колебаться. Но на пороге стояла монахиня в белом, ее вид успокоил меня. «Сестра, — сказал я, — ради всего святого, посмотрите…» Ее тихий голос помешал мне закончить: «Но, господин, так нельзя». Она продолжила с христианским смирением: «Если у вас нет документа… направления на прием… сюда нельзя». — «Но разве вы не видите, что она ранена и теряет кровь? — умолял я. — Помогите ей быстрее ради Господа». — «Это не от меня зависит, сеньор, — ответила она, ее голос стал неожиданно холодным и канцелярским. — Нельзя просто так принять больную! Не теряйте времени. Обратитесь в Корпус Госпитализации!» — «А где это?» — спросил я с болью в горле. «Там дальше, в глубине, видите? Окрашен в красный цвет». Сквозь слезы в самом дальнем конце парка я наконец разглядел красноватое здание, отсюда казавшееся маленьким. Ошеломленный, я замер. «Бедняжка, — пробормотала монахиня, ее голос вновь стал спокойным, она погладила окровавленную пострадавшую и покачала головой: — Бедная, бедная девочка».

Я направился к красному корпусу безо всякой надежды. Теперь я уже не мог бежать. Просто уставился как сумасшедший на далекое красное пятно. Когда я туда доберусь?

Но кто-то шел мне навстречу. Это был мужчина около сорока, с бородой, тоже в белом халате: можно было поклясться, что это врач.

«Куда это вы направляетесь? Кто вас пропустил?» — он грубо остановил меня и уставился, словно обвиняя, на ярко-красные пятна, видневшиеся позади на светлом гравии.

«Доктор, вы что, не видите? — промямлил я. — Помогите ей, ради Бога? Возьмите ее, умоляю!»

«Но откуда вы зашли?» — настаивал он на своем.

«Через калитку, — ответил я. — Я вошел через калитку».

«О, господи! — Его лицо налилось кровью от гнева. — Это такая у них охрана? Бездельники! Теперь уже забывают закрыть калитки? Господи, за что им платят… Вы не скажете мне, через какую калитку вы вошли? Откуда?»

«Что вы хотите узнать? — ответил я, растерявшись, а потом из-за страха, что обидел его, добавил: — Через ту, через ту… там, где было открыто». И уже хотел было продолжить путь.

Но он схватил меня за плечо: «Нет-нет, с этим надо хорошенько разобраться. Сначала объясните мне, через какую калитку вы зашли…»

На шум голосов тем временем подошел другой доктор. По внешнему виду, должно быть, такой же авторитетный.

«Хотите узнать новость? — начал говорить ему тот, с бородой, до предела негодуя. — Этот чудик зашел через калитку! Теперь сюда заходят, как на рынок! Теперь сюда больных приносят, как к себе домой!»

Неожиданно появившийся коллега загадочно и довольно улыбался, соглашаясь, и кивал головой, не теряя своего спокойствия. Потом осторожно коснулся пальцем ее виска, рядом с краем раны. Она была без сознания. Я отпрянул, как будто в меня ткнули горящей головешкой. Улыбка медика стала шире. Я услышал, как он пробормотал: «Есть риск…», а затем назвал какой-то сложный термин, который я не понял.

«Есть риск чего, профессор? — спросил я его. — Скажите мне. Помогите мне, прошу вас… Помогите мне, пока не стало слишком поздно!»

«Но это же больница, — ответил он весьма надменно, с осознанием бесконечного могущества. — Юноша, ты же знаешь, что это больница, а вовсе не гостиница!.. Но лучше поторопись. Тебе дальше!»

Я бросился со всех ног прочь. «Вы что же, не скажете мне, через какую калитку вы вошли сюда столь бесцеремонно! Совсем не хотите мне это сказать!» — кричал у меня за спиной бородатый медик, жаждущий начать расследование. А потом еще: «Какая безответственность!» Но я был уже далеко. Бежал, бежал, не помня себя, с ней на руках, с ней, буквально истекающей кровью. «Черт бы вас всех побрал!» — ревел я на врачей, монахинь и медбратьев. «Чтобы чума вас уничтожила!» И я знаю, что они чувствовали свою правоту. И они были правы… «Чума! — орал я еще. — Сатана вас разорви!»

Перевод с итальянского

Екатерины БАЕВОЙ

————————————————

Об авторе

Дино Буццати (1906—1972) — известный итальянский писатель, автор множества рассказов, в которых сочетаются мистика и гротеск, интерес к таким темам, как социальное отчуждение, одиночество и влияние технического прогресса на природу и человека. Его произведения очень часто носят характер универсальной притчи. По существу проза Дино Буццати кафкианская. Многие критики находят в ней параллели с творчеством Эдгара По, Альбера Камю и Жан-Поля Сартра. На самого писателя в отношении стиля очень повлияла работа журналиста — еще со студенческих лет и практически до конца жизни он проработал в миланской газете «Коррьере делла Сера». В 1958 году Дино Буццати стал лауреатом престижной литературной премии «Стрега» за книгу «Шестьдесят рассказов». Самый известный его роман — «Татарская пустыня» (1940). По этой книге в 1976 году режиссер Валерио Дзурлини снял одноименный фильм.

О переводчике

Екатерина Игоревна Баева родилась в Воронеже. Окончила факультет романо-германской филологии Воронежского государственного университета. Кандидат наук. В журнале «Подъём» публикуется впервые. Предоставлены переводы рассказов Дино Буццати «Таракан» (Lo scarafaggio), «Вопросы госпитализации» (Questioni ospedaliere) из сборника «Таинственная лавка» (La boutique del mistero, 1968).