* * *

Вечерний чай — спокойная вода

стекло толочь на буковки и звуки

мы вышли в луг, блестящий как слюда —

деленье звезд

на россыпи, на штуки

идешь вперед — до пояса трава

жужжат в песке растерянные осы

жужжанье ос похоже на слова —

предчувствие стихов светловолосых…

 

* * *

ночь открыта

любой заходи — не вернешься

не спрячешься от

постоянного гула

который смолкаем

и снова разбросан

как черные бусы на пол

это все не прикол

как когда-то со мной говорили

соседские девочки как сувениры

носили с собой перезвон

и я их любил

но шум их звенящий не слушал

а вырос — так вовсе

ношу тишину в рукавах

в высоком и легком

как дудочка воротнике.

 

* * *

Словно угол был остр,

а потом мы его развернули,

стала жизнь широка и открыта, на вдох

натыкается воздух, затянутый в горло, как пули —

свитер колется в грудь — не заметить я боли не мог.

 

Будто боли боясь, вопреки тишине и рассудку

где-то слово росло и купалось в молитве и тьме,

мы крестили его, уложили в грудную каютку —

повторяли его в тишине.

 

И, робея, боялись, что слово исчезнет в быту,

что откажутся буквы стоять в нерушимом порядке,

берегли его так, будто слово попало в беду —

поливали его и пололи, как летние грядки.

 

Вот и выросло все — т.е. слово окрепло и вышло

в неприветливый мир, не попало в его колею,

мы остались одни, провожали его, еле слышно

повторяли: «люблю».

 

* * *

Хочешь выйти в окно, только первый этаж

Слава богу не вырос и выше него не подняться

Только выткать молитву из уличных ламп

Только штору со свадебным платьем

Перепутать и словно за руку твою за нее подержаться

 

Мир шатается наш и без нас совершает круженье

Когда яблоки снега наливом легли на асфальт

И ты так далеко, что весь воздух изучен кругом

И твое отраженье

На всех окнах моих невозможно поймать.

 

* * *

Как страшно жить, когда ты в наготе,

в распахнутом окне под сквозняками,

и ночь рисует солнце в темноте

чернилами густыми.

Ходят сами

по комнате предметы — говорят

о завтрашнем полете, о вчерашнем

падении, и лампочки горят

над миром,

путеводными не ставши.

Мне дышится прерывно и внатяг,

чужие люди шепчутся у окон,

влюбленные над городом летят

и вьют из яблонь яблоневый кокон.

Но сколько их, летящих надо мной, —

сцепившихся и спрятанных на крышах?

Любовь стучит, как будто домовой…

 

Я ничего не слышу.

 

* * *

речь воды — это слитные слезы

это крупные капли разжавшихся волн

так друг друга сбивают слепые стрекозы

когда полдень травой уже заговорен

солнце выпало в небо и на гамаке

раскачалось, лучами под ноги швырнуло

я морщину увидел в дрожащей строке

эту зрелость и злость стихотворного гула

как бы выпасть в траву, виноградом врасти

в эту вязку зеленую, сонную тяжесть

в эту часть обреченной на муки Земли

разделенную памятью на шесть

 

* * *

есть только мы — домашний наш уют

никем не нарушаем, в полушаге

межкомнатные двери пропоют

густую тишину, на полушарье

простых вещей и шепота в быту

лишь мы вдвоем — мелодия ночная,

я ставлю чайник старый на плиту,

тебя к теплу невольно приучая,

и только жду, когда он запоет,

пронзая лед оконного проема,

и комната как будто оживет —

ты подойдешь ко мне, с тобой придет

вся жизнь моя и ощущенье дома.

 


Сергей Евгеньевич Рыбкин родился в 1995 году в Воронеже. Окончил экономический факультет Воронежского государственного университета. Публиковался в журналах «Юность», «Кольцо А», «Подъём», газете «Мысли(!)», в литературных интернет-изданиях «Сетевая словесность» и «Прочтение». Автор книги стихов «Вдали от людей». Лауреат Исаевской премии для молодых литераторов Воронежской области (2021). Участник Форума молодых писателей России (Липки) и семинаров Союза писателей Москвы. Член Союза российских писателей. Живет в Воронеже.