Предчувствие

«Медицинский дом»

 

Дом номер десять в Осиновой Роще славного города Пересветовска и ныне называют «медицинским». В лохматые хрущевские годы в нем на правах жилищно-строительного кооператива селились работники окрестных поликлиник. Врачебные тайны жителей Осиновой Рощи скопились в одном месте и время от времени вылетали из форточек и дымоходов. Болезни бывают разные: иные — не вполне приличные, иные — и вовсе постыдные. Лишней огласки люди Осиновой Рощи опасались. Жильцов дома недолюбливали.

Помните небось анекдотик. В открытую дверь кабинета доктор весело сообщает очереди, что согласно закону о защите персональных данных ему запрещено приглашать пациентов по имени. Так что будем так: «Мужчина с сифилисом, зайдите!»

Да, у каждого врача есть свое небольшое кладбище с жертвами его ошибок. И врач умирает с каждым погибшим пациентом, чтобы воскреснуть с каждым спасенным.

Шло время, в квартиры вселялись люди иных профессий, но опасливое отношение к «десятому» дому сохранялось. Правда, не у всех. Тот, кто обзавелся добрыми отношениями с «медиками», имел некоторые преференции. Например, попасть без очереди к нужному специалисту. Оперативно получить дельный совет.

Однажды такая нужда настоятельно возникла и у Севки Демурина из квартиры восемьдесят шесть, несчастного и, говорят, нелюбимого сына одинокого папы. Оттого Севка однажды осмелел и постучал в дверь этажом выше. Там проживала Елена Валентиновна Сбитнева, известный в Пересветовске главный врач областного клинического психоневрологического диспансера. В «глазке» мелькнуло око хозяйки, оковы и цепочки шумно опали, и перед просителем предстала сама Елена Валентиновна (дальше для краткости — Е.В.). Величественная такая дама, возрастом чуть более бальзаковского. Ходила, несмотря на большой рост, всегда с высоко поднятой головой. Как-то новый жилец Олег из пятого подъезда, когда ее увидел, вдохновенно выдохнул ей вслед: «Царь-баба!»

 

Елена Валентиновна

 

Цвет глаз Е.В. под мощными линзами ее очков неразличим, но, кажется, он так-таки голубой. В очках она ходит редко, только когда читает или встречает незваных гостей. Прическа в рабочее время, как и положено ее высокому статусу, всегда строгая, с зачесом на макушке. Но нынче время домашнее, и длинные густые светлые волосы Е.В. были распущены.

Женщина вопросительно посмотрела на Севку своими явно голубыми глазами. Тот суетился, извинялся, запинался, но, как мог, поведал о своей проблеме. Дама ничего не поняла, посмотрела на часы и строго предупредила, что может уделить посетителю не больше десяти минут.

В итоге Севку пригласили на кухню, где налили в чашку молока из красивого турецкого кувшина. Свою чашку дама тоже наполнила и приготовилась слушать.

Севка молока в принципе не пил, другие у него… преференции, но под таким профессиональным взглядом и яд бы принял, не моргнув. В общем, дела у него неважные. Живет с женой и ребенком в двухкомнатной квартире отца. Тот занимает лучшую комнату, отчего у Севки с семьей теснотища. С отцом не дружат. Но это не главное. Важнее то, что тот у себя в комнате непонятно чем занимается. Звуки идут странные. Часто отец вроде бы с кем-то говорит, спорит. Или хохот иногда оттуда доносится. Даже вроде бы женский. При этом дверь к отцу иной раз приоткрыта. Заглянешь невзначай — никого нет!

— Может, мобильник? — терпеливо спросила Е.В.

— Нет у отца никакого мобильника. Он консерватор и ретроград.

— Ну тогда магнитофон, планшет, компьютер? Много нынче гаджетов.

— Хорошо. Допустим. Но что скажете о том, что за отцовскими дверями иногда раздаются звуки, похожие на взрывы? Или из-под двери однажды поднимался разноцветный дым, обычно желтый или фиолетовый. А странные запахи? Вроде бы горящей серы, а однажды — сильный такой, что-то вроде от раздавленного мускатного ореха…

— Прям уж взрывы?

— Ну, хлопки.

— То-то. А может, химические опыты он ставит? Хотя в жилой квартире и без хорошей вытяжки такое занятие крайне опасно.

— И я ему говорю! А он ноль внимания.

Севкино лицо небольшое, издерганное, в ранних морщинах. Глаза слезятся, белки красноватые. До счастья такому человеку явно далеко.

Е.В. мягко заметила:

— У вас конъюнктивит. Я дам вам офтальмоферон. Свежий, дочь оставила. Должен помочь. То, что вы рассказали, интересно, но пока непонятно. И еще я хотела бы узнать, например, чего вы от меня хотите?

Постепенно выяснилось, что сынок не против сдачи папы в психдиспансер и ищет совета, как такое провернуть.

«Ну да, — печально подумала Е.В., — это бы решило его квартирный вопрос».

Строго вздохнув, она коротко и сухо объяснила, что принудительное лечение в специальном психоневрологическом учреждении возможно исключительно по решению суда. Пациента туда можно поместить после обращения родственников и сложных процедур. Провести больного надо сначала через терапевта, потом через психиатра. Если рекомендации врачей получены, а больному все хуже, нужно его доставить на «скорой» для принудительной госпитализации в стационар. У родственников будут два дня для подачи иска в суд о принудительном лечении. Осилит ли такие многосоставные процедуры младший Демурин?

Е.В. поинтересовалась прежним местом работы Демурина-старшего. Оказалось, тот в Пересветовском университете когда-то был доцентом кафедры научного коммунизма. Вел курс о национально-освободительных движениях народов мира. В девяностые кафедра вынужденно сменила профиль на обществоведение в широком смысле. Темы борьбы угнетенных народов за свои права стали неактуальными. Высоко поднялась либеральная волна и ныне не схлынула. Все люди якобы стали братьями, только одни очень богатыми, другие нищими. В том никто не повинен. Карма. Само так сложилось. Но Демурин-старший с этим не согласился и уволился. Чем ныне занимается, на что живет, сыну неведомо.

Севкиного отца Елена Валентиновна практически не помнила, даром что много лет прожили в одном доме. Кажется, высокий, стремительный такой дядя. Худой. Как-то столкнулись, входя в подъезд. Одна филенка двери по дурной нашей привычке оказалась заперта на щеколды сверху и снизу. Встречным оставалось с трудом протискиваться через свободную половину двери. Чаще всего получалась толчея на ровном месте. Никто не отступал. Демурин же ей улыбнулся и сдал назад. Пропустил даму. Ну что — воспитанный человек. Пустяк, а в памяти отложилось. (Попробовал бы не уступить! Женщина такого двадцать лет не забудет. Да что двадцать — век не забудет.)

 

Демурин (Демур)

 

Как бы там ни было, днями Е.В. увидела со всей очевидностью в списке новых пациентов знакомую фамилию. Демурин Кузьма Петрович… Адрес. Фото. Все совпало. Тот!

Выходит, Севка справился с проблемой и упек родителя. Приглашенная в кабинет старшая сестра Клава сказала, что с этим больным все изначально было хорошо. Демурин не буйный. При поступлении вяло возражал против, по его словам, насильственного «заключения», но после стандартной дозы галоперидола спокойно заснул. Чрезвычайных мер не потребовалось. Другие антипсихотики пока не назначали, так как при первичном анамнезе у больного открылась сильная кардиальная аритмия неясного происхождения.

Все бы ничего, только сегодня Демурин из палаты загадочным образом исчез… Оконные решетки, замки в его палате номер четыре целы. Охранники из ЧОПа ничего не заметили. На камерах видеонаблюдения тоже ничего! Не знают, что и думать. Полиция об исчезновении предупреждена.

Е.В. решила после работы посетить квартиру восемьдесят шесть, поговорить с Севкой. У входа в подъезд белел листок со списком злостных неплательщиков. В суровой стране Суоми, например, таких всем обществом не любят и клеймят недобрым словом maksuhäiriömerkintä. Презирают. В России неплательщиков считают бедолагами и жалеют. Не может человек столько платить, добивать его будем? Пусть государство простит, оно у нас богатое. Демурины в позорном реестре значились первыми.

Дверь в квартиру открыл Севка, растерянный, с какой-то железякой в руках. Е.В. кивнула ему и величественно переступила порог. Попеременно переводила взгляд с хозяина на железку. Севка засуетился, отступил, пропустил гостью внутрь квартиры. Показал распахнутую дверь в комнату отца. Ладошкой, словно в пантомиме, похлопал по невидимому препятствию в проеме. Е.В. это же повторила. Чудеса! Ладонь уткнулась словно в сверхпрозрачное стекло — холодное, гладкое.

— Осторожней! Вдарите крепче, рука треснет. Чертовщина и только.

Севка несколько раз пытался попасть в комнату отца конвенционным путем, то есть через дверной проем, но не смог. Тогда вышел к бульдозеристу, что чистил дорогу перед домом, и попросил кувалду. Тот ему сразу не понравился. С лица такой темный, глаза яростные, не то чтобы злые, а… навылет буравят. Мужик с ним сам пошел, в квартире кувалду дал и промасленные рукавицы. Велел Севке самому бить. После того как Севка саданул увесистой штуковиной по проему, ему пришлось бросить инструмент и дуть на пальцы. Рабочие рукавицы задымились. Но главное — кувалда расплавилась, и отныне стала ни к чему не пригодна. В квартире запахло не только горячим машинным маслом, но и… мускатным орехом! Бульдозерист зычно захохотал и потребовал компенсацию за материальный ущерб. Кувалду оценил в «штуку» (она же «косарь»), рукавицы — в «пятихатку». Не дать денег не получилось — мужик здоровый, злой, а глаза… Все отдашь, лишь бы не видеть.

В итоге в отцовскую комнату Севка все равно проник, но не через дверь, а через стену. Оказалось, нетрудно. Перегородка хлипкая. Новое жизненное пространство к приходу Е.В. уже освоили Севкины супруга и шестилетний сын.

Е.В. захотела взглянуть на комнату Кузьмы Петровича через пролом в стене. Ничего примечательного. Разве что школьная карта мира на стене. В итоге Е.В. с Севкиного разрешения так-таки пробралась внутрь и присмотрелась к карте. Некоторые клочки суши на разных континентах были обведены цветными карандашами. С границами государств эти пометки не совпадали. На каждом контуре — цифры в кружках и буквы. Большая область на востоке США обозначена как «мгк». Что бы это значило? Канарский архипелаг — надпись «г-чи». На Новой Зеландии — «м-ри». Еще выделены большие площади Африки, Индии и остров Тасмания. Без букв. Названия некоторых государств странно изменены. Новая Зеландия стала «Аотеароа», Свизиленд — «Эсватини», Филиппины — «Махарлика» и т.д.

Е.В. долго молчала в раздумьях. Потом попросила на время карту. Севка с удовольствием отдал. Ему лишние напоминания об отце не нужны.

Когда Е.В. с «трофейной» картой вернулась в свой кабинет, к ней с самым что ни на есть истерическим криком ворвалась старшая медсестра Клава:

— Елена Валентиновна, дикая новость!!! Демурин объявился!!!

— И где он сейчас? — с достойным хладнокровием проговорила Е.В.

— У себя на койке!!! Мы с ребятами его на всякий случай на ней надежно зафиксировали!

То есть привязали.

Е.В. встала.

— Сейчас подойду. Расфиксируйте пациента, пожалуйста, до моего прихода (глянула на часы) через десять минут.

Клава покраснела.

— Как можно?! Вдруг Демурин опять исчезнет?

Встретила жесткий взгляд и умолкла. С главврачами спорить не принято. Себе дороже. Покорно кивнула, ушла озадаченная.

Е.В. еще посидела. Собралась с мыслями. Рационального объяснения не нашла. Когда уходила, почему-то машинально прихватила с собой карту со стены в квартире Демуриных.

В палате номер четыре было жарко, не меньше двадцати семи градусов. Демурин лежал на кровати полуголый и тяжело дышал. Двое мощных мужчин в синих халатах дежурили у двери. Е.В. поблагодарила их за службу и отпустила. Подошла к окну, отрыла форточку. Прозрачный ноябрьский воздух ворвался внутрь палаты, потеснив больничный дух. Е.В. села перед пациентом на табуретку дежурной сестры.

«Вот ты какой, наш проблемный Кузьма Петрович Демурин!»

Мужчине было сильно за шестьдесят. Лицо волевое, жесткое, но больше из-за глубоких носогубных морщин. Желтые, глубоко запавшие глаза. Настороженный, слегка насмешливый взгляд человека, знающего себе цену. В общем, твердый фрукт. На шее с правой стороны рдела крупная папиллома.

— Нуте-с, где были эти дни, Кузьма Петрович? Мы беспокоились.

Демурин скривился. На Земле о нем кто-то беспокоится? Тем более, в «психушке»?

Но разговор поддержал.

— Если правду скажу, не поверите, Елена Валентиновна. Диагноз «рядовая шизофрения» рухнет до паранойи. Со всеми для меня вытекающими. Оно мне надо?

Е.В. отметила про себя: «Помнит мое имя-отчество. Уже интересно».

— Я пока не выставила вам никакого диагноза, Кузьма Петрович. Сегодня у меня первая попытка лучше понять вас. Чтобы вам помочь, Кузьма Петрович.

— Тогда пожалуйста! Только не упадите, ради Бога, услыхав мою версию. Итак, вникайте. Нарочно говорю медленно. Эти дни я был по делам на востоке штата Нью-Йорк, юго-западе Вермонта, западе Массачусетса и северо-западе Коннектикута. Запомнили? Это в бассейне реки Муххекуннэтук. Возможно, вы о ней слышали под названием Кахохататеа, она же Гудзон? Это все восток США, преимущественно Новая Англия. Места, где раньше жили могикане. Читали, небось, Фенимора Купера.

Сказал и затаился. Желтые глаза зажмурил. Ожидал падения тела изумленного доктора. Но Е.В. по долгу службы уже была знакома с несколькими Сталинами, Брежневым и одним Керенским, а также Пржевальским. Так что бровью не повела: тоже еще, сыскался самозваный покоритель безмерных пространств! Для психдиспансера нормально. Однако открылась хорошая возможность понять, насколько больной последователен в галлюцинациях.

— Очень интересно. Продолжайте, пожалуйста.

Е.В. сама заинтересованность.

— Как вы там очутились? У вас есть заграничный паспорт? Виза посольства США? Летели «Аэрофлотом»? В нынешних-то особых обстоятельствах?

— Так я сразу и расскажу!

— А зачем именно туда? Так далеко?

Е.В. подыгрывала пациенту, делала вид, что приняла версию. И Демурин вроде бы поверил.

— Видите ли, человечество за тысячелетия выработало консенсус: военные преступления не имеют срока давности. Обычно в такой связи вспоминают нацистов и Вторую Мировую войну. Но я и мои последователи считают, что принцип неотвратимого и без срока давности возмездия должен распространяться также на деяния прошлых веков. На персоны и общества, что нанесли страшный урон генетическому разнообразию человечества, исковеркали, обеднили его. Из корысти вырезали сотни народов. Разнообразие рас и народов — единственный путь к долгой жизни человечества. Сокращение его численности до «золотого миллиарда», к чему нас ведут некие властители мира, — дорога к преждевременному людскому концу. Вы знаете, что в среднем вид млекопитающих существует на Земле от одного до двух миллионов лет? А синие киты-блювалы не меняются четыре с половиной миллиона лет? Нашему виду гомо сапиенс нет и сотни тысяч нет, ему бы жить и жить, а финиш уже маячит! Николай Карамзин не зря рек: настоящее есть следствие прошлого. То есть преступления негодяев прошлых веков породили новых убийц, и это сказалось на нас. Нашей морали, здоровье, желаниях. С этим и живем криво-накосо. Так что, пока не поздно, надо поддержать чудом сохранившиеся… ростки уничтоженных перспективных народов. Часть из них еще можно возродить. За этим я и «исчезал», как вы говорите.

— Ну, в те темные времена были иные нравы, иные законы. Что туда лезть? Своих проблем вам здесь не хватает?

Она профессионально заводила Демурина. И тот вскипел.

— Неправда ваша! Они и ноне темны и убоги, наши-то времена. По уровню морали — новое средневековье на дворе! Другое дело, что во всех веках находились люди, защищавшие людей. В команде палача и изувера Христофора Колумба, «адмирала Мирового океана», протофашиста, был молодой священник Бартоломе де Лас Касас. Идеалист. Человек совести. Он поведал в письмах испанской королевской семье, что за жуткое… создание их адмирал. На Канарах, откуда корабли ушли «открывать» Америку, он лично похитил местную красавицу из народа гуанчей. Ее звали Олора. Имя узнал из своего источника. В рукописях его нет. Насиловал и избивал корабельным канатом весь путь до Багамского архипелага. В пути она исчезла. Значит, выбросил в море. Любимое занятие этого «европейца и христианина» в Новом Свете — обезглавливание туземцев. Казнил тысячами. В письме донье Хуане де ла Торре, подруге королевы Изабеллы Кастильской, Колумб писал, что велел продавать девочек аборигенов старше девяти лет в сексуальное рабство. Потому что выгодно. Король Фердинанд Второй Арагонский, что финансировал экспедицию, даровал Колумбу десятую долю всего найденного в новых землях плюс восьмую долю прибыли от торговли иностранными товарами. Потому Колумб и изобретал все новые источники дохода. Девочки тоже товар. Страшный негодяй!

Пациент возбудился, привстал.

Е.В. сдержанно, умно сказала:

— Пожалуйста, лежите. Все интересно, что вы говорите, но, слава Богу, страшно далеко от нас. Хотите судить Колумба через пятьсот лет?

— Именно так! Вы не знаете, что Колумба в свое время уже вернули в цепях в Испанию и судили? Да оправдали! Короне были выгодны его походы! Разве это не дикая несправедливость? А на островах Карибского моря по его вине не стало многочисленного прекрасного народа араваков. Так что возмездие в пути… В наши дни люди по всему миру крушат памятники палачам Колумбу и Америго Веспуччи. Их всюду нагородили тысячи. Только «золотой миллиард» от обычая жить за счет других не отказался от прославления сих извергов! Найдите разницу между раздачей индейцам в девятнадцатом веке одеял, пропитанных возбудителем оспы, и биологическими лабораториями США с оспой вокруг России. «Золотой миллиард» — пятнадцать процентов населения Земли. Его цель — жить не вместе с человечеством, а вместо него. Это надо донести до каждого. И сделать такое через суд.

Демурин задыхался. Хватался за сердце. Папиллома с правой стороны шеи переливалась розовым и красным.

«Гемангиома? Неплохо бы удалить. Как-нибудь потом. Итак, идея фикс Демурина — спасти человечество от “золотого миллиарда”. Осудить за преступные намерения нынешних хозяев жизни. Замах необычный. Заводится легко. Сказать Клаве, чтобы сделала укол галоперидола или олазанпина. Без этих ее лоразепана и феназепана. Сердце может не выдержать».

Но спросила о другом:

— Вы в Америке с кем-то встречались?

— С одним очень хорошим, но невозможно опустившимся человеком. Вождем могикан Синяя Река. Он дельную книгу писал о гибели своего народа. Надо такое поддержать. Пусть выступит с ней как свидетель на Вселенском суде. Когда Человечество вспомнит все и всех.

«На Вселенском суде!.. Ну да, самозваный заседатель мирового уровня. Однако последователен сосед. Логичен. Говорит хорошо. Речевых, эмоциональных дефектов нет. Яркие галлюцинации фантастического характера налицо. Типичная параноидальная форма шизофрении».

Е.В. решительно встала.

— Каким образом вы исчезли из палаты, а потом объявились?

— Ну, это трудно для понимания. Попробую рассказать. Вы же знаете, существуют физические поля. Электромагнитные, магнитные, электрические, гравитационные. И это не мистика, это виды энергии. И материи. А еще на нашей планете есть… силы, способные превращать вещество в такие поля, потом… восстановить его, вещество, в нужном месте. На это уходят мгновенья. Телепортация.

— Инопланетяне работают?

— Нет. Тоже земляне. Только другие. Наши. Необычные. Смотрятся как безразмерные сгустки физических полей. Не занимают ни единого гектара Земли. Их форма жизни пронизывает все земное и околоземное пространство. Существуют миллионы лет, тогда как человечеству нет и одной сотни тысяч лет. Могли бы вечно жить параллельно, не пересекаясь. Однако ныне мы своими гаджетами, которых расплодили миллиарды, бесчисленными вышками сотовой связи стали их несносно беспокоить. Возникла потребность диалога цивилизаций, чувственной, то есть людской, и волновой, неощутимой. То, что «волновики» существуют, люди и раньше догадывались. Самые проницательные размышляли, откуда и почему появляются шаровые молнии? Их природа поныне не понята. Как и неуловимых НЛО, заполонивших небо. Или внезапных ночных сполохов. Массовых сбоев связи без видимых причин. Такие появляются вдруг и проходят сами собой…

— И вас выбрали посредником между цивилизациями?

— Так получилось, Елена Валентиновна. Случайно. Привлекла моя мысль дать оценку людским цивилизациям последнего тысячелетия с точки зрения полезности для человеческого рода. И для всякой жизни во Вселенной, типов которой не перечесть. Опять же, людей они считают явлением совершенно уникальным, невероятным, неповторимым. Очень ценным. Живые массы почти нацело из воды! Такого нет больше нигде во Вселенной. Мою идею Вселенского суда, на котором выступят жертвы и палачи исчезнувших народов, поддержали. Интересно им, ради чего было нужно истреблять человеческий род. И в чем причина человеческой кровожадности.

— Допустим, вы правы. Теперь вам нужно отдохнуть, а мне подумать. Не исчезнете из палаты в ближайшие дни, Кузьма Петрович?

— Не могу обещать. Мои походы готовлю не только я. Но, если по делам исчезну, вернусь непременно. Отныне диспансер мой единственный дом. Больше у меня теперь ничего нет.

— И волновая цивилизация не помогла?

— У нас по умолчанию отношения сугубо деловые. Без всякой корысти. Ничего для себя. Во всяком случае, я так решил. Не стану рассусоливать, почему, — sapiente sat. То есть — умный и так поймет. Правота за каждым из нас тогда, когда абсолютно отсутствует корысть, Елена Валентиновна. Понимаю, у вас сейчас, как говаривал Владимир Ильич, es schwindelt — голова идет кругом. Я все-таки с кафедры марксизма-ленинизма!..

В случае современных психиатров Ленин ошибся. Опытная Е.В. ни слову Демурина не поверила, ни своего предварительного диагноза о его недуге не изменила. Но признала случай интересным. Велела Клаве быть с пациентом мягче. На кровати не «фиксировать».

В своем кабинете разложила на столе карту Демурина. Нашла кружок с цифрой «1» на востоке Америки. Там, где рядом красовалось сокращение «м-не». Легко догадалась, что это «могикане». Поискала кружок с цифрой «2» Он нашелся. Там, где поверх зачеркнутой надписи «Новая Зеландия», значилось: «Аотеароа». Не туда ли Демурин собрался? А сокращение «м-ри» — это «маори»?

Е.В. вздохнула. Подошла к окну. Всмотрелась в облако странной формы, застывшее в синем небе над грустным ее учреждением. «Словно голубь! Оба крыла распахнуты. Словно защищает кого-то. Не Демурина ли? Даже лапки есть. Параллельные волновые цивилизации! Смешно».

Вроде бы, в самом деле, смешно. Но в душе что-то не сходилось.

 

…Прошел месяц. Подступил ноябрь. И снова Клава у главного врача. Голос обеспокоенный, но в уголках глаз торжество. С порога:

— Елена Валентиновна, Демурин опять утек! Будем заявлять? Я же говорила, надо фиксировать!

Е.В. усмехнулась.

— Вот как… Никуда заявлять не надо. Вернется.

 

Рукопись, найденная в котельной

 

Дел у главного врача Елены Валентиновны Сбитневой и без Демурина было выше крыши. Жизнь все сложней, стрессов больше. Новых пациентов девятый вал. Весеннее обострение человеческих хворей никто не отменял. Есть хозяйственные проблемы. Отопление в диспансере отключили. Начался скучный сезонный ремонт. По палатам с трубами на плечах пробирались суровые мужчины из «Пересветовских аварийных линий». Во дворе они вскрыли канализацию. Теперь, чтобы пройти в гараж к своей «шкоде», Е.В. нужно пробраться по мосткам через канаву. На каблуках неудобно. Принесла из дома кроссовки, но надевать не стала. Отвыкла.

— Как долго это будет продолжаться?

Старшая сестра Клава хлопала глазами.

— Кто их знает? Ну, если своих подключить из нашей котельной, должно получиться быстрей.

— Так подключи!

— Доплачивать придется. Надо с доплатой решить.

И здесь деньги! Придется ехать в облздрав.

— Сколько человек у нас в котельной?

— Двое. Доцентами зовут.

— Кем?

Клавино объяснение Е.В. не удовлетворило. Только насторожило. Что за чертовщина? Заглянула к кадровику. Тот не удивился, когда Е.В. спросила о «доцентах». В компьютере отыскал личные дела неких Горяинова и Караосманоглу, «рабочих котельной третьего разряда». Копии свидетельств о сдаче ими квалификационного экзамена по специальности «Эксплуатация и обслуживание котельного агрегата, трубопроводов пара и горячей воды» наличествовали. Все в порядке? Отчего к ним интерес? А, хотят привлечь к ремонту… Это сложно даже за деньги. Немолодые. «Пенсюки». Вот их трудовые книжки. Е.В. раскрыла горяиновскую. Тридцать лет работы в Пересветовском пединституте. Кафедра научного коммунизма. Почти как у Демурина. Интересненько… Раскрыла трудовую Караосманоглу. Оттуда же Кафедра политической экономии социализма. У обоих в разделе «поощрения» упомянуты множество Почетных грамот к разным датам, знаки «Победителя социалистического соревнования», «Ударников пятилеток» разных лет. Умели в советские времена морально поощрять. Караосман успел, перед тем как стать истопником, поработать бульдозеристом в ЖКХ.

— А нет фото? Сколько эти двое работают у нас?

Фото не было. Сотрудниками диспансера числятся больше года.

Е.В. захотела взглянуть на ученых-котельщиков и на место, где те трудятся. Дверь в котельную оказалась заперта. Пришлось идти к Клаве, у которой есть дубликаты ключей от всех помещений диспансера. Та сказала, что лучше в котельную в туфлях не ходить, там, мягко выражаясь, не прибрано. Е.В. это не остановило. Тогда Клава предложила ее проводить, но Е.В. отказалась. Сама разберется. Про себя отметила, что старшая сестра ее решением недовольна. С чего бы это?

В котельной, вопреки ожиданиям, оказалось вполне чисто. Прохладно. Пусто, хотя день рабочий. По всей видимости, доценты сегодня явно прогуливают. Оба котельных агрегата отключены. На кафельном полу аккуратно разложены ржавые железки, по виду — части какого-то газового агрегата. У стены стояли стол, три стула, два старых дивана. Все по виду с ближней помойки, но чистые, подкрашенные, аккуратные. Все-таки доценты. Е.В. заглянула в навесные шкафчики. Обратила внимание на три большие кружки из обожженной глины без глазури. Похоже, самодельные, закаленные в газовой печи. Ничего особо примечательного, но внимательная Е.В. обратила внимание на то, что всех предметов обихода неизменно по три, тогда как работников двое. Вот и у раковины с рукомойником три полотенца. Чайных и столовых ложек по три. Эмалированных мисок столько же.

Е.В. заглянула в небольшую подсобку за железной дверью и… присвистнула, что для дамы ее общественного положения и возраста, согласитесь, довольно необычно. Однако было отчего: на стене красовалась географическая карта мира. Как в квартире Демурина — с кружками, тайными знаками, неразборчивыми подписями на полях. Е.В. ее рассмотрела внимательней, но больших отличий с той, что у нее уже была, не нашла. Итак, ее пациент здесь каким-то образом бывал и, судя по всему, нередко. Но каким образом, когда?

Однако главная находка случилась позже, стоило только Е.В. открыть дверцу старого платяного шкафа. Оттуда высыпалось множество бумажных листов. На каждом с одной стороны был некий технический текст, а на обороте — рукописный. Е.В. принялась подбирать рукопись и укладывать в свалившуюся сверху папку. Ее шнурки не были завязаны, возможно, впопыхах, оттого и приключилась катастрофа. Стопа получилась огромная, пятьсот страниц, не меньше. Нашлось и название рукописи: «ПРЕДЧУВСТВИЕ». Это слово было выписано строчными буквами на первом листе. Ниже, шрифтом помельче: «Этапы свершений». Оглавление тоже присутствовало. И полное имя автора: Демурин Кузьма Петрович. И странный эпиграф: «Любовью уже поздно побеждать зло. На границе с Западом нужны “посейдоны” и высокие стены с огнеметами».

Кровожадный какой, Кузьма Петрович…

Что ж, в наших газовых котельных много интересных людей можно встретить. В Питере в одной такой трудился когда-то Иосиф Бродский, в Якутске — Виктор Цой. Что-то такое, кажется, и здесь.

Е.В. решила рукопись прихватить с собой. Право на такое у нее есть. В конце концов, Демурин ее пациент, а она его лечащий врач. Все, что она делает, больному на пользу.

В подсобке стояли три старых книжных шкафа без дверок. По виду — тоже с помойки. Там были странные для котельной вещи: парики на пластиковых головах, аппаратура вроде бы осветительная, странные конструкции из блестящих трубок, напоминающие… пауков. Почему-то на колесиках. А вот еще штуковина странного вида: раскоряка без колесиков. За одним шкафом висел большой обломок зеркала, видно, от трюмо. На крышке шкафа — множество кисточек, тюбиков акварельных красок. Словно в гримерной. Это точно газовая котельная? А это что? Копия курильницы, что Е.В. нашла за радиатором в демуринской палате номер четыре. И не одна, а три целых и одна разбитая. В большом ящике много медикаментов. Е.В. посмотрела. Соляные растворы «Реамберин», «Реосорбилакт», витамины группы В, в том числе кобаломин и авкорбин, кардиопротектор «Рибоксин», раствор глюкозы…

Множество рыболовного инвентаря, удочки. Два спиннинга. Китайская капроновая рыболовная сеть в рулоне. «Телевизоры». Сачок для рыбы с длинной бамбуковой ручкой. В таком окружении уместно выглядела на стене подробная схема Пересветовского водохранилища. Крупное такое рукотворное «море» тридцати пяти километров в длину при ширине два километра. Некоторые участки берега обведены кружками. Самые рыбные? На Березовом затоне — жирный крестик. Что бы это значило?

В голове Е.В. возникла гипотеза о трех немолодых мистификаторах с «синдромом зомби», которые, даже вытесненные обстоятельствами из общественной жизни, продолжили яростно спасать человечество. Болезнь нечастая, специфическая. Называют ее нередко по имени француза Жиля Котара, что полтора века назад описал «бред отрицания действительности». В наши дни это еще и «синдром Рэмбо». Что делать, Голливуд — сила.

Эти «зомби-рэмбо» невероятно уперты. Из них часто, но не всегда, получаются убежденные террористы низшего уровня. Те, что насмерть бьются за идею, а денег не просят. В случае Демурина такое налицо. Материалов для диагноза у Е.В. все больше. Надо бы для полноты картины и двоих беглых доцентов-кочегаров обсудить. Они ничего криминального не совершили, задержаны быть не могут, но очень полезно с ними повидаться, поговорить о Демурине. Если те, конечно, соблаговолят. В результате, если повезет, она составит психологические портреты всей троицы. В восьмидесятые годы такое отлично получилось у великого Александра Олимпиевича Бухановского. Этот ростовский врач первым создал «проспективный портрет» Андрея Чикатило, когда о нем у милиции не было даже догадок. Чикатило, бывший школьный учитель, одно время даже директор школы, с семьдесят восьмого года по девяностый убил в России, на Украине и в Узбекистане пятьдесят две женщины и ребенка. Следов не оставил, но были описания мест преступлений, известны их точное время, сезонность, орудия убийств. От Бухановского органы получили первые данные о предпочтениях преступника, периодичности нападений, внешности. Врач предупредил, что убийца не умственно отсталый, имеет приличный вид, высок, физически развит, умеет внушать доверие. Ослеплял убитых женщин и детей, так как боялся их взгляда. Считал себя талантом. Гетеросексуал возрастом 25-50 лет, скорее, 45-50 лет. Зачем убивал? «Разряжал психику — кромсал всех подряд». Эти слова после долгих отказов преступник скажет Александру Олимпиевичу, по крохам дистанционно раскрывшему его душу.

Роли отдельных персон в группе Демурина пока неясные. Демурин на вопросы не отвечал. «Кочегары» на работе не появлялись. Сведений об их прошлой деятельности не было. Для начала Е.В. посетила съемные квартиры, где те жили. Хозяева рассказали, что такие лица в их поле зрения были, но давно исчезли. Денег, естественно, за съем жилья не платили. Е.В. так и предполагала. Квартиры доценты «снимали» только для отдела кадров. Там обязаны знать адреса работников. Жили уже год в котельной диспансера. Это дичайшее нарушение правил санитарной и пожарной безопасности. Такое могло случиться лишь с молчаливого одобрения Клавы. Интерес во всем этом старшей сестры тоже предстояло понять.

Е.В. пошла дальше. Посетила Пересветовский пединститут, в девяностые годы вдруг ставший университетом. Давно это было, но личные дела Горяинова и Караосмана в архивах нашли. Красивые люди. Доцент Горяинов на черно-белом фото моложав, уверен в себе, полон достоинства. Круглые светлые глаза без ресниц. Черточки морщин у краев губ — знак частой улыбчивости. Волосы с проседью тщательно причесаны. Безупречный узел галстука. Типичный советский партхозработник. Доцент Караосманоглу лысый, с аккуратными черными усиками. Купол черепа высокий, мощный. Взгляд пронзал даже с пожелтевшего фото.

«Помнит ли кто этих бывших коллег на нынешней кафедре обществоведения и психологии?» — сдержанно вздохнула Е.В.

Новые молодые преподаватели рассказать о них ничего не могли. Давненько это было. Правда, к счастью, нашлась пожилая лаборантка, в памяти которой «доценты-кочегары» сохранились. Сказала, что те не были равнодушными людьми. Переживали, когда кафедру научного коммунизма затрясло. Из вуза прежнюю идеологию выкорчевали с мясом. Почти все отнеслись к этому равнодушно, но только не они и не часто заходивший к ним Демурин. Жаловались кому-то, писали в газеты.

Е.В. поинтересовалась, не было ли во внешнем виде доцентов чего-то примечательного. Оказывается, Горяинов при ходьбе заметно переваливался с ноги на ногу. Словно долго на лошади скакал. Через это он был на краба похож. Медвежья такая неуклюжесть. Но в движениях быстр. Что-то Е.В. это напомнило. Подобным образом, помнится, перемещался Корри. В лице Караосмана присутствовала заметная скуластость. Он потомок турок-месхетинцев — грузин, принявших мусульманство. Говорили, хорошо гипнозом владел. Очень может быть. Иногда его черные глаза казались огненными.

Е.В. вздохнула. Вот вероятный творец всех фокусов с телепортацией, исчезновениями-появлениями. Техника их непонятна и вряд ли будет добровольно раскрыта, но ведь и Дэвид Копперфильд только ошарашивал своими сеансами зрителей, а как такое делал, не рассказал. И это его право.

Днями Демурин в самом деле объявился в палате. Е.В. после обхода заглянула к дважды. Мельком. Демурин с койки смотрел на доктора обеспокоенно. Чувствовал, хитрец, что-то происходит, но конкретно понять не мог.

Из-за моря срочных дел уделять внимание рукописи Е.В. могла только поздними вечерами. Компьютером Демурин не владел, писал разноцветными ручками, но вполне разборчиво. Чувствовались стиль и недурное владение словом. Не удивительно. За десятилетия лекций на философские темы поневоле научишься логично излагать мысли. Начинался собственно текст странным эпиграфом, в котором жесткий и жестокий Генри Киссинджер, госсекретарь США в 1973–1977 годах, завидовал душевным сокровищам советского человека. Того, кого в итоге уничтожили.

«У нас был только секс, а у них была любовь. У нас были только деньги, а у них была искренняя человеческая благодарность. И так во всем. Меня сложно назвать поклонником социализма, я западный человек с западным мышлением, но я считаю, что в Советском Союзе рождался новый человек — Homo soveticus. Этот человек был на голову выше нас, и мне жаль, что мы разрушили этот заповедник. Возможно, это наше величайшее преступление».

 

Честный седой жулик, этот Генри. Злодеяния прошлого, а не только искоренение «советикуса», верил Демурин, не останутся без кары. Ответственность непременно затронет потомков западных народов, надменно почивших на краденых у России богатствах. Демурин оплакивал и кровавый бриллиант «Кохинур» в британской короне. Семьсот лет он украшал тюрбаны индийских раджей. Индия ныне требует вернуть национальное сокровище, да кто же ее услышит. Если все возвратить, Лувр и Британский музей опустеют. Короновать штуковиной с такой репутацией нового британского монарха Карла III очень спорная идея. А что им было делать? Просто все «западные ценности» — это награбленные восточные.

Ну, это мелочи. Интересные были у Демурина взгляды. Человека он видел инструментом развития, усложнения Природы. Ее инструментом. Предсказывал человечеству горе, если тот возомнит себя Ее целью. К «Искоркам разума Бога» русского мыслителя Виталия Альбертовича Иванова обращался не раз. Вместе с Платоном ставил идеи выше материи. Хотя знал, что древнегреческие мудрецы еще те… товарищи. Аристотель говорил, что подлинные равенство и свобода наступят, когда у каждого гражданина будет по три раба.

В современном мире Демурин признавал семь цивилизаций: африканскую, западную, индийскую, исламскую, латиноамериканскую, китайскую и русскую. Русская — трагическая, терпеливая, до поры до времени, до окончательного выбора созерцательная. Внешне иногда выглядит неказисто. Это — аскетическое рубище мудреца. У Николая Зиновьева об этом точно:

«…Меня печалит вид твой грустный,

Какой бедою ты тесним?»

И человек сказал: «Я — русский»,

И Бог заплакал вместе с ним.

Вековой конфликт Запада с шестью прочими цивилизациями понятен: разные взгляды на природу человека. Здесь Демурин соглашался с Владимиром Можеговым: «Сегодняшний (западный) либеральный человек — это самозамкнутая индивидуальность, эмансипированная от государства, родины, Бога, семьи, пола и наделенная абстрактными правами». Он общечеловек, он сверхчеловек. Для иных цивилизаций в приоритете — связь с Родиной, Богом, родителями. У нас это «всечеловек» Достоевского». Это про «самостоянье человека» на любви к «отеческим гробам» и «родному пепелищу».

В наши дни на Украине и в Мире в смертельном поединке сошлись сверхчеловек и всечеловек. Здесь Демурин был един с Че Геварой: «Если у вас начинается дрожь негодования при каждой несправедливости, то вы — мой товарищ!»

Е.В. пока все не очень понимала, но рукописью увлеклась.

Демурина крепко тревожило, что пороки Западного мира захватывают все больше людей. Пороки притягательны. Единственный выход — спасти еще здоровые семь биллионов от расчеловечивания — видел в жесткой изоляции золотого биллиона. Возможно ли такое, если на Западе все передовые технологии? Демуринская мысль изначально буксовала, но постепенно вырулила на ту самую «волновую цивилизацию». Стало ясно, без внешней помощи проблему не потянуть. Кто-то «нам», нормальным людям, должен помочь. Подобных сторонних сил в природе просто не может не быть. Раз не может, следовательно, они есть. С этим, и только с этим, согласились Горяинов (в рукописи он Корри) и Караосманоглу, он же Чейз Железоглазый. А раз волновая цивилизация на Земле существует, контакта с ней не избежать. Надо думать, с чем к ней выйти, о чем просить. Что предложить взамен. Ясно, что отказ от нерегулируемых и агрессивных вмешательств в физические поля, делающих существование «волновиков» невыносимым. И это справедливо. Вот и готов новый манифест трех доцентов с девизом: «Призрак справедливости бродит по Земле!» Для продвижения идеи несомненна потребность в корпусе Агентов Вселенской Справедливости. Да, когда-нибудь будет Страшный суд, но и он возможен только при участии Высших Сил, и до него могут быть миллионы лет. Зачем столько ждать? Человечеству нужно дать шанс до Божьего суда самому разобраться в своих путях. Оценить, чем оно занималось последнюю тысячу лет, жило ли по правде и справедливости?

Были и иного рода пометки. Недоволен Демурин «эйджизмом» современного российского общества. Дискриминацией по возрасту, неписанными рамками, которыми ограничивают творческую деятельность. В Союзе пели о том, что «старикам везде у нас почет». На пенсию провожали, как на заслуженный отдых. В новой России старцев с презрением выставляют «на дожитие». Над их прожитыми годами смеются. Один уважаемый поэт лет пятидесяти с хвостиком назвал детей войны «переростками». И у Владимира Берязева, вполне добротного современного автора, находим:

Не любите Россию, простые советские люди,

Вам пора умирать, вы уже никому не нужны…

По его словам, это не пожелание смерти старикам, а наоборот. Такое надо понимать в рамках нынешней парадоксальной парадигмы: похолодание — это потепление, рабство — это свобода, война — это мир. Тогда — да, это пожелание долгих лет жизни. Но если стих почитать пожилым дачникам на автобусной остановке, то чтеца за «добрые» слова, скорее всего, отметелят. Демурин гневно напоминал здесь о Клинте Иствуде. Режиссер великолепен и в свои девяносто три года. Обходит сорокалетних, что подлаживаются под популярные и «продаваемые» темы. Каждый фильм Иствуда — либо «Оскар», либо большой успех. Потому что делал только то, что в душе. Без оглядки на советы. Посмотрите его последние вещи (всего их с 1955 года семьдесят восемь): «Наркокурьер» (2018), «Дело Ричарда Джоуэлла» (2019), «Мужские слезы» (2021). Современный творец тысяча девятьсот тридцатого года рождения! Берите пример, плиз.

Обсуждал Демурин проблему, кого из современников звать в судьи на Всемирный суд справедливости. Нашел: праведников, которым стоит верить. Их немного, но они есть. Это все в преамбуле, весьма пространственной. Дальше шли три главы с подробными описаниями событий фантастических, иногда фантасмагорических, причудливых, бредовых и, если хотите, с элементами волшебства. Пространно обсуждались визиты в дальние страны к вождям выбитых колонизаторами народов. Не обошел вниманием могикан, новозеландских маори, араваков Карибского бассейна. Описал фантастические встречи с потомками вождей. Хорошо продумал визит к Великому сахему могикан Олафу Шнейдерману. Фантазия у Демурина есть. Обилие деталей делает события правдоподобными. Эрудиция присутствует. «Визит» к королю маори на Северном острове Новой Зеландии Демурин наполнил даже литературоведческими дискуссиями.

К экзотике тянуло? Мало в советское время люди ездили заграницу? Страна такое не поощряла. Реликтовые романтики эти доценты. Их ныне закрытые кафедры, пусть без большого результата, но ориентировали студентов на справедливость как основу миропорядка. Для победившего капитализма справедливость неактуальна. Ныне орды потребителей с легкостью уносятся за экзотикой в дальние края. Чем экзотика отлична от романтики? В рукописи Демурина было из Паустовского: «Сама по себе экзотика оторвана от жизни, тогда как романтика уходит в нее всеми корнями и питается всеми ее романтическими соками. Я ушел от экзотики, но я не ушел от романтики, и никогда от нее не уйду — от очистительного ее огня, порыва к человечности и душевной щедрости, от постоянного ее непокоя. Романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким».

Восьмитомник Паустовского у Е.В. дома был. Многие годы не открывался. «Несколько отрывочных мыслей» писателя она не читала. Но в мире Паустовского нет борцов. А эти три доцента — борцы. В своих черепных коробках судят прошлое мира Судом Вселенской Справедливости. Его историю. Собирают судей-праведников.

Тут Е.В. впервые попалось совсем неожиданное. Фамилия старшей сестры Клавы Клименко. Запись на полях: «Клава — чудесная женщина. Помогает людям в очень плохом состоянии, что время от времени появляются у нас в котельной. Дает им лекарства. Спасает. Просила никому об этом не говорить».

Вот откуда в котельной медицинские препараты далеко не открытого доступа. Конечно, Е.В. и раньше догадывалась о некоторой «левой» деятельности коллеги, но разобраться все руки не доходили. Теперь дойдут. «Ну, Клавка, погоди!»

Теперь бы найти пропавших кочегаров. Поговорить.

 

Цапля Березового затона

 

Е.В. как главный врач психоневрологического диспансера могла бы привлечь компетентные органы к поиску пропавших кочегаров. Связи позволяли. Те бы нашли. Только огласка в таком деликатном деле не помощник. Доценты-«разбойники» под внешним давлением тайн не раскроют.

Однако дамы вроде Е.В. инициативны, отважны, неудержимы. Пытаться понять их логику мужчинам не стоит. Целее будут.

План поиска Горяинова с Караосманом составился прост и логичен. За зарплатой кочегары в диспансер не ходят. Значит, денег у них нет, съемные квартиры не для них. Ставшую родной котельную, где год жили тайно и бесплатно, потеряли. Где обитают? Точно не в городе. Чем питаются? Е.В. помнила карту Пересветовского водохранилища с кружками на берегу. Скорее всего, там. В затонах рыбы полно. Ее едят. Небось, шалаш построили, марксисты-ленинцы. Как когда-то у Владимира Ильича, который, примостившись на пенек, думал о будущем России.

Ну, ее кочегары ушли еще дальше: размышляют о всем человечестве.

У Е.В. есть синяя «шкода фабия». Друг подарил. Давно это было. Юркая машинка. Передние колеса ведущие. Коробка, правда, механическая, но АБС и пневматическая подушка безопасности присутствовали. Лето нынче сухое. Проехать можно хоть куда. А не найдет марксистов-разбойников — дальше думать будет.

Да, давненько за рулем не сидела. Ну что, мотор завелся, бесшумно работает. Маршрут тоже понятен: берег водохранилища. Отъехала на десять километров от центра Пересветовска — и вот уже первый дачный поселок. Зовется Рыбачьим. Маленькие домики под рослыми дубами с крепкой морщинистой корой. Рыбу тут никто не ловит. Да и как ловить, когда ребятня стайками с утра до вчера носится по мелководью. За ними присматривают бдительные мамы. Тут же нашелся знакомый.

— Какими судьбами к нам, уважаемая Елена Валентиновна? Счастливы вас видеть на нашей благословенной землице, — кланяется давний пациент. — Не загляните ли ко мне в хижину? Чайку испить.

Предприниматель из местных. Таких много вертится возле Клавы, и Е.В. теперь понимает, почему.

— Ой, да вы на каблуках! Не трудно ли обращаться с педалями?

Но Е.В. на людях всегда на высоких каблуках. Ее стиль. Ничего с этим не поделать никому и никогда. Туфли для женщины — великая вещь. Со времен Золушки известно, что они способны изменить женскую судьбу. Только первому встречному она не станет объяснять, что в машине есть и кеды. И что на переобувание нужно всего десять секунд. Есть у нее в душе величественный образец женской натуры — Марлен Дитрих. Со всеми ее железными правилами. Например, таким: никогда не выставлять перед людьми свои хвори и проблемы. Женщина должна всегда выглядеть ухоженной, загадочной, неприступной, но которой, тем не менее, каждый может полюбоваться. Марлен, немецкая Грета Гарбо! Мир десятки лет распевал ее «Берегись блондинок» из фильма «Голубой ангел». Она первой выступила перед публикой в мужском костюме («Марокко»), после чего небесспорная тогда мода ушла в народ. Вертинский посвятил ей песню «Марлен». У нее были романы с Эрихом Марией Ремарком, Хемингуэем, Жаном Габеном. Нацистов презирала. Отказалась от предложений Геббельса «сниматься в любом качестве и режиссировать, что угодно» в Третьем Рейхе. У нее было истинно жен­ское сердце. В 1964 году, когда актрисе было шестьдесят три, она на Московской сцене стала на колени перед Константином Паустовским и поцеловала ему руку. Отблагодарила прекрасного писателя за рассказ «Телеграмма». В центре его сюжета — последние дни жизни и смерть живущей в деревне пожилой женщины, приехать проститься с которой не успевает ее дочь, давно уехавшая в город. Подобное было и в жизни Марлен.

 

Да, неплохо здесь. Белые песчаные кручи сияли на солнце. Волны от прошедшей моторки осторожно лизнут бережок и схлынут. Свежий речной дух звал окунуться в медленные чистые воды.

— Что за люди там на склоне?

Отсюда видны несколько человечков, которые с мешками на плечах съезжали с песчаной кручи к воде. Там они оставляли ношу и ползли обратно.

— Так это Лысая гора. Археологи со студентами на практике. Открыли славянское кладбище двенадцатого, вроде бы, века. Домонгольское. Раскапывают.

Е.В. поморщилась. Двенадцатого века? В Армении она видела монастырь Агарцин того же времени. Могилы, которым девятьсот лет. Резные кресты-хачкары из розового туфа. Охраны нет. Никому не придет в голову вторгаться в мир мертвых. Чтобы, как здесь, отыскать железное колечко или бронзовую сережку, которую муж или любимый когда-то положил рядом с умершей. Пусть бы лежала, пока вечность не приберет. Нет, к «историкам»-гробокопателям она не подойдет, расспрашивать их ни о чем не будет. Она своих доцентов-кочегаров все равно найдет.

Солнышко. Тепло. Ветерок комарье унес. Осим хаим (мтщеъ зййн) — сказали бы в небольшом государстве, неплохо устроившемся в нынешней мировой сутолоке. По-другому — не паримся, наслаждаемся сегодняшним днем и текущим моментом.

И вправду хорошо. Тропинки сухие. Приемлемо для ее шикарных туфелек. Грязи нет. Почему-то вспомнилось, как при съемках «Зулейхи» в университетскую Казань на съемочную площадку грязь завозили грузовиками. Чтобы показать, как при Советах все было плохо. На самом деле, то был нечестный ход режиссера. Казань при всех властях была ухоженной.

Мир не лучше и не хуже,

Он такой, как видим мы.

Кто-то видит грязь и лужи,

Кто-то звездные миры.

         Николай Крымский

Е.В. углубилась в сосновый бор на километр и была шикарно вознаграждена нежданным открытием. На полянке к небу дыбился… аленький цветочек! Целая куртина мясистых пурпурных… лохмотьев вокруг мощной сосны. Фитопрограмма в смартфоне не подвела: «петров крест», она же — царь-трава. Редкостный и почти забытый реликт. Живет без листьев за счет корней окрестных деревьев. Целебный. Отвар спасает от цирроза печени. Встреча с красивым цветком настроение подняла. Раз хорошо все складывается, решила ехать и дальше над водохранилищем. На сколько получится. Берег с верхотуры неплохо различим, рыбацкий стан с беглецами-доцентами она не пропустит. Сколько-то проехать благополучно получилось, но встретился довольно глубокий овражек с буреломом и лужицей на дне. Попытка его перемахнуть на скорости не удалась. Помешали родник и размокшая глина. Что делать, «заколдобела дорожка, замуравела, замуравела дорожка, заколдобела». Задние колеса в глине сели по ступицу. Но до дачного поселка недалеко. Придется сходить и попросить помощь. Однако аленький цветочек, видимо, вмешался и помог. Может, за то, что его красоту пожалели, не тронули. А может, из высших сфер пришло указание посодействовать даме, иначе с чего бы так кстати вдруг на весь лес раздался могучий тракторный рык.

Понимаете, Пересветовск давно хотел свою Нагорную дубраву украсить экологической тропой, убрать из леса сухостой и прочие коряги, расставить скамейки. Для мастеров скандинавской ходьбы самое то. Многие годы руки не доходили, а сегодня сложилось — и от слов перешли к делу. Е.В. увидела, как могучий трелевочный трактор волок два сухих дубовых ствола. Тракторист в промасленной футболке обмер, когда перед ним невесть откуда возникло видение. Незнакомая дама нездешнего облика стояла перед ним во весь немалый рост с высокоподнятой головой. В платье! На каблуках. Женщин в платье тракторист Олежка из Зеленых Липягов не видал давно. А может, никогда не видел. В Зеленых Липягах девчонки черт те что носят. Джинсы да шорты. Трактор еще раз дернулся и встал. Олежка выскочил из кабины, что-то хотел проорать, но замер. Словно пираты перед молодым Помпеем, который продолжал, несмотря на угрозы, посыпать толченым рубином розоватые длинные ногти. Гумилев не соврет.

Нервно спросил:

— Чего тебе?

И поправился:

— Вам?

«Русалка!» — пронеслось у него в голове. Про нимф лесных он не слыхал, а из богатейшего русского пантеона сказочных существ помнил только речную деву (ну, и анчутку тоже, но это другое).

Извинился матерщинник Олежка! Возможно ли такое? Что от него требуют, вмиг понял. Пошел отцеплять дубовые хлысты. «Шкоду» на дорогу выволок шутя.

Е.В. достала крупную купюру.

Олежка при виде денег запротестовал. Не возьмет, и все!

Фразу произнес невероятную:

— Был рад помочь! Если что еще, сделаем.

Он бы и номер своего айфона ей дал, вдруг Е.В. что-то потом понадобится, но нет у Олежки айфона. «Шкода» скрылась среди деревьев, а Олежка все смотрел вслед. Паниковский бы ситуацию описал просто: «Какая фемина!» Олежка из Зеленых Липягов такого слова не знал.

 

В общем, идея просмотреть в поисках беглецов весь берег «моря» с лесистого плато оказалась провальной. Оставалось опробовать радиальный вариант. С Московской трассы к воде стремилось немало грунтовых дорог. В сушь, как сейчас, они вполне доступны. Времени потребуется больше, но ее двухнедельного отпуска должно хватить.

Так и добралась Е.В. до Березового затона, уединенной бухточки под сводом старых дубов. Место удаленное. Те, кто склонен к размышлениям над недвижным поплавком, ценили его за покой. Здесь буйствовала «кошачья» трава, более известная как валериана. У самого берега раскинулось обширное «хренище» — так под Пересветовском именуют поляны с диким хреном. Неплохое растеньице. Тромбы в артериях рассасывает. Микробы губит. В жару испускает дух приятный, сладковатый. На аппетит сильно влияет. (А вы все «васаби», «васаби»! Куда васаби до русского хрена.) Отдельные корни растения уходили вглубь на полтора метра. День рой — до конца не отроешь. Такие сидели в землице не одно десятилетие, окружены бесчисленными юными детками.

О том, что люди в этом глухом месте временами оказываются, свидетельствовала тарзанка — толстый трос с перекладиной в самом низу. Ее когда-то привязали к дереву, склоненному над водой. Судя по всему, улететь с тарзанки можно далеко. А еще были следы костров, но без консервных банок и бутылок вокруг. Наши люди стали опрятней наедине с природой? Что не говорите, бытовая культура потихоньку растет.

Е.В. заперла «шкоду» и пошла по бережку. Из камыша ее разглядела цапля, замерла на одной ноге. Громко крякнула, словно кого-то предупреждала, но не улетела. У тропинки нашлась аккуратная кучка обожженных рачьих панцирей. Закопченный валун. На нем, видно, и пекли.

Никого! Е.В. подумывала возвращаться к «шкоде», когда за изгибом тропы наткнулось на некое сооружение. Это был навес из мощного пласта камыша с брезентовыми стенами. Входная дверь тоже брезентовая. Рядом на веревочках висели сковородка и молоток. Видно, для вызова хозяев. Как в лучших домах Лондона. На удары по сковородке отозвалась только цапля. Она поднялась с воды со скрежетом, вороньим карканьем. Села поблизости и продолжала резко скрежетать. Стояла на двух ногах, наклоняла голову вправо, влево, иногда распахивала клюв. Хохолок на затылке распушился веером. Словно прогоняла гостью.

«Тоже мне, защитница!» — подумалось Е.В. Однако интересно. Про ручных цапель ей слышать не приходилось. Знала, птица считается образцом деликатности за то, что не тревожит водную гладь, когда поднимается в воздух. Китайцы цаплю боготворят, дарят друг другу талисманы с ее изображением. Птица спасает мир от змей, с которыми беспощадно сражается. Эталон такта, желания всех защитить. Е.В. вспомнилось, что и фамилия Демурин как-то перекликается с этим птичьим образом. На многих европейских языках «демур» значит «скромный, сдержанный, серьезный». Такой Демурин и есть.

Темное облако нависло низко над шалашом, по виду на голубя смахивает. Не белого — скорее, сизаря. Где хозяева шалаша? Е.В. продвинулась по тропинке и разглядела быстро удалявшуюся мужскую фигуру. Человек двигался с заметной медвежьей неуклюжестью. Кого-то ей это напомнило. Догнать его в туфлях проблематично, но Е.В. их сбросила и понеслась следом. Мужчина прибавил шаг и явно уходил. И тут Е.В. пошла ва-банк.

Крикнула:

— Корри! Стоять!

Военный на часах в таком случае непременно бы добавил ключевое «Стрелять буду!», но Е.В. человек мирный. Однако и такого окрика хватило. Мужчина застыл на месте. Поджидал, ни разу не обернулся.

Заросший дикой мужицкой шерстью, пегий, лицо в морщинах, мешки под глазами. От недосыпа — а может, от навязчивых пугающих мыслей. Явные признаки прогрессирующего обсессивно-компульсивного расстройства. Даже жизнь на вольном воздухе от него не больно спасает. Потому что от себя не сбежишь. Загорелая лысина с царапинами и стариковскими пигментными пятнами в заблуждение не ввела. Е.В. помнила парики в котельной.

— Здравствуйте! — Докторский голос строг. — А где Чейз Железоглазый?

Корри-Горяинов понял, что разоблачен. Отпираться не стал. Крикнул в сторону камышей:

— Миха, выходи!

Тут же появился второй фигурант в болотных сапогах, с сачком, полном шевелящихся раков.

— Черт!.. Правый сапог потек. Потому что китайский. А это кто?

Вытаращился на Е.В.

— Миха, угомонись. Это Елена Владимировна. Главный психиатр. Знает нас с тобой как облупленных.

Чейз-Караосман поймал взгляд Е.В., и у той закружилась голова. Возможно же такое! Черные сверкающие глаза старались не отпустить, погрузиться в мозг глубже, тогда как Е.В. пыталась высвободиться от их жуткого воздействия. Захотелось лечь или опуститься на землю, но Е.В. этому противилась всеми силами. Странный, очень эффективный вид гипноза. С такими людьми взглядами лучше не мериться.

К шалашу шли молча. Мужчины несколько раз придерживали шаг, чтобы Е.В., вновь в туфлях, не отставала. Та же намеренно не спешила, хотя время поджимало: пахло грозой, вблизи погромыхивало, посверкивало. Первые увесистые капли шлепнулись в листья и травы. Что-то скоро грянет! Вот они у шалаша. Чейз бросил сторожу-цапле, что терпеливо поджидала на одной ноге, двух крупных раков и махнул рукой — свободна! Той того и надо. Каркнула на прощанье, улетела.

Е.В. с уважением посмотрела птице вслед. Вспомнилось:

Ветхого тела трепещет комок.

Цапля, я тоже душой одноног.

Темь-пустоту собирая в горсти,

Ведать не ведаю — что впереди.

                 Владимир Берязев

В шалаше просторно. Три лежанки по краям. Небось, третья для Демурина? Стола нет, но на полу — большая столешница. Вокруг нее, видно, возлежат по-восточному. Был и большой котелок, как оказалось, с холодной ухой. Наваристой, бульон превратился в желе. Большим половником наполнили варевом миску и поставили на столешнице перед Е.В. Та отведала. Ничего, вкусно. Но с перцем явный перебор.

Чейз пощелкал пальцами, и в воздухе возник огненный шар. Маленький, диаметром в четыре спичечных коробка. Чейз поводил руками, и шар опустился в железную коробку, на которую Корри водрузил чайник. Вода закипела через пару минут.

— Хотите какао по-демурински?

Е.В. не представляла, что это такое, но ответила:

— Отчего нет?

В полупустой чайник ушли полпачки порошка какао и почти вся банка сгущенки. Получилось невыносимо сладко, но Е.В. решила от странного напитка не отказываться.

Огненный шар тем временем высвободился из железной коробки и свободно парил в воздухе, чутко реагируя на звуки голосов. Е.В. что-то спросила, и шар тут же метнулся к ней.

— Не касайтесь, — предупредил Чейз. — Это плазмоид. По-простому — шаровая молния.

Колдун этот Чейз. Престидижитатор. Очень непрост. Явно демонстрирует свои возможности. Играет с опасной штукой, за века людьми так и не понятой. В 1753 году такой же синевато-оранжевый шар убил Георга Рихмана, сподвижника Ломоносова. Тогда плазмоид ударил его точно в лоб, где потом нашли малиновое пятнышко. Одежду ученого опалило. Башмаки разорвало.

Шар между тем все плавал, реагируя даже на дыхание. Иногда с него слетали искорки, в воздухе ощущались дымок и резкий запах озона.

— А как иначе? — ответил Горяинов-Корри на незаданный вопрос. — Буржуйки у нас нет. Да и опасно с ней в травяной лачуге. Плазмоиды выручают не только в грозу. Чейз с ними управляется, как с детьми. Строг, но справедлив. Пока сбоев не было.

— А с шаровыми молниями безопасней?

Е.В. отметила про себя, что собеседники друг к другу обращаются не по именам, а по придуманным кличкам. Глубоко в образ вошли.

Но вот в разговор вступил Горяинов-Корри, бузотер и революционер. Этот всегда атакует.

— Современные врачи, — сказал он, с вызовом глядя на Е.В., — бессердечные гниды! Извлекают последние копейки из карманов бедняков!

Е.В. пожала плечами. Это о ком? У кого она отнимает последние копейки?

Горяинов гнул дальше.

— Настоящие врачи были в советские времена. Словно актеры, настраивались, входили в образ каждого пациента. Примеряли его симптомы на себя. Были душевны, сердечны. Была тонкая авторская работа, у каждого доктора собственная. Поэтому одни ценились больше других. И грянул капитализм. Сирых и больных теперь гонят от дверей клиник за анализами, дорогими и разными, обычно излишними. Диагноз, дескать, потом. Мерзкий тупой конвейер. Зачем больному современный тупой и такой дорогой врач? Поведайте компу свои симптомы, тот их оценит, сгоняет вас за минимумом анализов и выдаст диагноз с приемами лечения.

Нарывается на ссору. На резкий ответ. Только Е.В. это не нужно. Не для того искала беглецов. В мозгу у каждого есть свой генератор случайных мыслей. Если его не контролировать, много дури на слушателей прольется. Этот Горяинов-Корри самоконтролем не владеет, а у Е.В. с ним все хорошо. Она перешла к делу:

— Мне нужно, чтобы вы, ребята, со мной кое-куда сходили. Будет консилиум по поводу Демурина. На нем придется рассказать все. О волновой цивилизации. Суде Всемирной Справедливости. Восстаниях индейцев… Вы же не хотите, чтобы Демурин до конца дней остался в психдиспансере…

Вот тут Корри и Чейз насторожились.

— Игру пора прекращать. Хватит вам и фокусов с цаплями и плазмоидами. Нужно возвращаться в город. Для начала — в свою котельную. Никто вас не тронет. План перемолоть Запад или отгородить от него здоровую часть человечества хорош, но осуществление лучше отложить. Смиримся, ребята!

Наговорились досыта. Гроза закончилась. Сумерки приблизились. Чейз сказал, что по темноте и мокрому лесу Е.В. ехать не стоит. Фары не очень помогут. У них есть хорошее спальное место, спальный мешок Демурина. Е.В. поблагодарила и отказалась. Она свое дело сделала. У выхода из шалаша тот самый плазмоид еще покачивался в воздухе, слабо переливался, но уже не шипел.

— А, — сказал Чейз, — это мы сейчас уберем.

Откуда-то появился деревянный ящичек, из тех, в которых когда-то хранили баночки с кремом для обуви и полоски бархата для натирания до блеска туфлей. С такими работали уличные чистильщики обуви, обычно ассирийцы, если кто помнит. (Да, старые люди, старые вещи, старая жизнь.)

Чейз открыл ящичек, подставил под плазмоид и легонько подул. При этом шевелил губами беззвучно. Когда опасная штуковина нырнула внутрь, ящик закрыл.

— Вам подарок, — улыбнулся. — Не обижайте шаровую молнию, и она вас не тронет.

Отказаться нельзя. Трусихой перед доцентами-разбойниками выглядеть неприлично. Е.В. взяла подарок и выскользнула из душного шалаша на свежий лесной воздух.

У синей «шкоды» подумала, не лучше ли оставить деревянный ящичек в кустах. Однако в итоге тот оказался в багажнике. Е.В. в последний раз глянула на него с опаской, перекрестилась и захлопнула багажник.

 

Консилиум

 

Этот день обещал стать триумфальным для Е.В. Уже к одиннадцати часам дня у постели Демурина собрались все областные психиатрические светила. Нет сомнений, Е.В. всем докажет, что Демурин не представляет опасности для общества. Он романтик, фантазер, писатель, но человек без особых психических расстройств. Следовательно, может быть возвращен обществу. На консилиум приехал даже профессор Генрих Ольвиус. По возрасту и состоянию здоровья он давно не работал, но числился консультантом в медицинской академии. Его опыту доверяли. Следом в дверь палаты номер четыре протиснулся грузный доцент Апфельбаум из судмедэкспертизы. Примчался стремительный Святослав Кириенко-Панин, завкафедрой психиатрии.

Все наслышаны о чудесах, творившихся в диспансере, и желали увидеть замечательного пациента. Тут же на столике — результаты последних анализов, с которыми они спешили ознакомиться. Лежала и мощная рукопись Демурина в красивой папке-регистраторе Erich Krause с арочным механизмом. Все страницы труда разобраны, пронумерованы. Кое-где закладки.

Стулья перед ложем Демурина расставлены амфитеатром. Пациент ушел глубоко под одеяло, только лоб торчит. Зря он их боится. С Гиппократовых времен (460 — 377 г. до н. э.) обращение к коллегам за советом всегда было в интересах больного. Таков ключевой принцип врачевания.

Е.В. вводит коллег в курс дела. Да, в истории с Демуриным много наворочено мистики. Необъяснимыми казались внезапные длительные исчезновения и появления. Но кто мог ожидать, что в его пользу действует целая группа поддержки из талантливых мистификаторов? И что они пребывали в самом диспансере. Его случай имеет не только медицинское, но и социальное измерение. Это своего рода бунт интеллигентных людей, для кого смена социального строя и общественных ориентиров в девяностые годы оказалась чудовищно болезненной. Конечно, она была такой же и для большинства граждан, но обычные люди пытались, как могли, выживать, в конце концов, огороды заводили. Пациент сотоварищи такого категорически не желал. Ушел в фантазии, создание своего мира, в котором сохранились реликты советского прошлого. Как в песне: «И вновь продолжается бой». Отсюда фантастические идеи о Всемирном суде справедливости над историей человечества, осуждение глубинной порочности золотого биллиона. Мечты об его изоляции, как средоточия всех человеческих мерзостей, от здоровой части людей Земли.

— Па-а-звольте, коллега, — прохрипел старый Ольвиус, — но не выходим ли мы здесь за рамки медицины? Не вторгаемся ли в социологию с излишними деталями о параноидальном синдроме пациента?

— Не соглашусь, коллега, — ответила Е.В. — По ряду признаков это все-таки не бред. Галлюцинаторно-параноидный бред, вам известно не хуже меня, предполагает непоследовательность и несвязанность действий. Нелепость, противоречивость доказательств. Демурин полностью логичен, им разработано объяснение истории западных обществ последнего тысячелетия. Хотя и с фантастическими элементами. При этом в основе построений Демурина всегда исторические факты, научные данные.

Е.В. показала консилиуму папку с листами рукописи пациента. Кириенко-Панин взял ее в руку, оценил увесистость, стал листать страницы. Прочел несколько абзацев из разных глав. Весь в раздумьях.

— Коллега, но разве встречи пациента с королем маори и вождем могикан не галлюцинации, не иллюзии, доведенные до психического автоматизма?

— Полагаю, нет, коллега. Когда он такое описывает, Демурин сознает, что отображает желаемую, но не кажущуюся действительность. Это, скорее, труд не очень удачливого писателя-фантаста, оскорбленного новой для него жизнью. Это и есть основание для признания пациента психически здоровым. Если, после дискуссии, вы, коллеги, с этим согласитесь, в суд можно направить заключение об исцелении больного и отмене принудительной изоляции.

— Но, коллега, — засомневался доцент Апфельбаум из судмедэкспертизы, — мы не очень поняли про упомянутую вами группу поддержки пациента. Они умышленно вводили в заблуждение медперсонал, препятствовали установлению диагноза… Нет ли здесь состава преступления? Не стоит ли привлечь к вопросу правоохранителей?

— Полагаю, Афиноген Моисеевич, впутывать органы на этом этапе уже не стоит. Коллег Демурина вы сейчас увидите и лучше поймете.

Так и появились на консилиуме доценты-кочегары, небритые, но одетые довольно прилично: в новых кроссовках и довольно свежих пуловерах из секонд-хенда. Сами экономно выбрали, где и что купить. Деньги дала Е.В. Традиционный протокол научного собрания нарушен. Доктора рассматривали сквозь очки научных собратьев, не вписавшихся в новый жизненный уклад.

Е.В. выдержала три минуты, пока многоопытные коллеги не составили себе мнение о них. Импульсивный Горяинов-Корри при этом несколько… подергивался, готовый произнести горячую речь. Однако прожигавшего навылет взгляда Караосманоглу — Чейза Железоглазого — выдержать не смог и успокоился.

Е.В. поставила на стол с анализами деревянный ящичек для обуви. Открыла его.

— Вот с кем имеем дело. Сейчас увидите. Престидижитаторы и иллюзионисты.

Плазмоид, мирно дремавший внутри, почувствовал малое движение воздуха и зашевелился. Из ящика он медленно выплыл и воспарил над Чейзом. Почувствовал Хозяина.

— Но это же шаровая молния! Опаснейшая штука! — Проскрипел Ольвиус и ткнул бадиком в переливающийся в малиновых тонах шар.

Запахло горящим деревом. Часть бадика обуглилась.

— Так нельзя, — с упреком заметил Чейз. — Ни с людьми, ни с молниями.

Он протянул ладонь, как бы отстраняя плазмоид, и тот поплыл, повиливая, к окну. Е.В. открыла форточку, плазмоид аккуратно протиснулся в нее и исчез.

Впечатление сильное! Ольвиус расстроен сожжением бадика. Сказал, что позвонит праправнуку, и тот привезет новый. Ему без лишней опоры никуда. В общем, Е.В. впечатление произвела. Доктора молчали, осмысливали происшедшее. Их отношение к делу Демурина как к рутинному, кажется, поменялось. В чем безумие и опасность для общества Демурина? Разве в какой-то степени не все люди безумцы? «Человек “в здравом уме” — это тот, который держит внутреннего безумца взаперти». Так утверждал Поль Валери.

Да, порой бывает сложно.

Иногда ну прямо «край»…

Сдаться — это очень просто.

Биться трудно. Выбирай.

           Николай Крымский

Старички-кочегары выбрали — биться. У них посильный для их возраста ментальный вариант. В их умах битва цивилизаций западной и русской происходила в самой жесткой форме. Что, Запад непокорные общества душит блокадами и санкциями? А если такое применить к нему самому? Старики искали возможности победить. Аргументировали, отчего такое необходимо. В них жило предчувствие неминуемого суда над мировой несправедливостью, предчувствие, что суд непременно состоится. Потому, что справедливость и любовь — это основы человеческой жизни, но на самом деле несправедливости становится только больше… Такого не может, не должно быть.

Люди они интересные. Караосман — невероятный гипнотизер. Сложнейшими фокусами владеет. Думаю, Дэвиду Копперфильду с ним было бы интересно. Ему расплавить кувалду без огня и муфельной печи плевое дело. В гипнотический сон погрузить — тоже. Мысли способен внушать. Горяинов другой. Человек действия. Бунтарь. Ниспровергатель. С Демуриным постоянно конфликтовал из-за демуринской склонности к неторопливой и мирной логике. Несходство темпераментов — вот причина частых потасовок. Демурину иной раз прилично доставалось об обоих друзей.

Да, уязвимость. Что делать, не востребованы старики изменившимся обществом. Поселилось, живет в том нескрываемое презрение к пожилым. Обижена троица на нынешние дебильные термины вроде «времени дожития». Вот и создала мирок, где прежняя жизнь-борьба продолжалась. С придуманным мощным союзником — Волновой Цивилизацией.

Что еще сказать? Их жалко. Но позволить им дальше проживать в шалашах и котельной — не выход. Преследовать за чудачества и робкий протест (не без изысканности) — несправедливая жестокость.

Консилиум с оценкой Е.В. был готов согласиться. Демурина был согласен признать выздоровевшим. Свое личное сомнение в протокол внес только профессор Генрих Ольвиус. Он был весьма обижен за негуманное отношение к его бадику. Праправнук не приехал, как ему домой добираться? Е.В. пообещала лично довезти старичка на своей синей «шкоде». Ольвиус не смягчился. Персональный свой взгляд не отозвал. В итоге консилиум к единому мнению не пришел. У Е.В. явный провал.

— Зачем вы это сделали? Я имею в виду — сожжение чертова бадика Ольвиуса, — спросила она у Чейза Железоглазого, когда профессора уехали.

Чейз посмотрел ей прямо в глаза, но Е.В. взгляд выдержала. Чудеса — пришлось отвернуться Чейзу.

— Поняла, — сказала она, — не хотели отпускать Демурина. Но у вас все равно ничего не выйдет.

 

Е.В. и Н.Н.

Е.В. подъехала к Серому дому и поставила «шкоду» на стоянку.

— Мне к Николаю Николаевичу, — сказала дежурному офицеру.

— Это небыстро. Сначала вам придется получить разрешение на визит от какого-то нашего отдела, оформить разовый пропуск. К генералу можно, если в отделе сочтут необходимым. И на какое время назначат прием — неизвестно. Вы по какому вопросу?

— Вопрос у меня таков, что рассказать о нем могу только Николаю Николаевичу.

Офицер не удивился.

— Хорошо. Дайте паспорт. Я сам позвоню в приемную генерала.

Офицер без особого желания потянулся к аппарату, но после первых же слов вскочил и, стоя, выслушивал, что говорили в трубку.

Вот и решение:

— Дело сделано. Вам сейчас принесут пропуск. Николай Николаевич ждет.

Когда пропуск принесли и Е.В. пошла к лифту, козырнул вслед. Подсказал:

— Кабинет четыреста десять. Четвертый этаж.

Е.В. в приемной ожидали. Сотрудник в штатском улыбнулся и указал на величественную дверь из красного дерева. Женщина постучала и, не дождавшись ответа, вошла. Хозяин выскочил из-за стола. Смотрел на Е.В., улыбался. Вытер платком лысину.

— Привет, Лен! Давно не виделись. Как там наша Светка? Хоть бы позвонила когда бывшему другу.

— Светка давно у меня не была. С внуком сидит.

— Ну, Лен, давай поговорим — благо, дело есть. Оттого и побеспокоил. Мне все из московского главка названивают. Беспокоятся: что у нас в Пересветовске с инопланетянами? Наслышаны. Теребят. Химера, конечно, но Запад такое считает возможным. Серьезно занимаются. А что если связь с инопланетянами — это правда? Янки тратят море денег на поиски контактов с «гостями», на всякие НЛО, сигналы из космоса. Вдруг что-то достигнут, как нам тогда? А тут твой Демурин со всеми непонятками. Вы же сами нам заявляли, когда он испарялся из палаты, не оставив следов.

Е.В. достала золотую коробочку с ярким камнем на крышке, извлекла тонкую черную сигарету.

— О, сохранила мой подарок! Это хорошо, — обрадовался Н.Н.

— Коль, у тебя можно курить?

— Ну, Лен, а если кто увидит…

Н.Н. вскочил с места и помчался к дверям.

— Сидоров, — сказал офицеру в приемной, — на сегодня свободен!

Когда вернулся, Е.В. уже сидела на его рабочем столе с приятно пахнущей сигареткой, оглядывала кабинет. Ничего лишнего. Стены в полированных панелях из дерева. Приятный светло-коричневый цвет.

— Садись, Коль, рядом, все расскажу. Дело долгое…

Подробно рассказала о странных, тогда казалось, исчезновениях-появлениях Демурина. Кто мог подумать, что друзья-единомышленники просто уворовывали мужика ночью и переносили в котельную. Тем же путем назад возвращали. Оттого и решетки на окнах целые, и на камерах слежения ничего нет. С ключами от палаты номер четыре у них все хорошо — дубликаты сделаны. Теперь ясно, кто передал. И про странный запах мускатного ореха, всегда присутствовавший при всех релокациях-телепортациях. У нас мало знают, какой это сильный галлюциноген. И как с ним справляться.

Н.Н. тоже умел слушать. И у него тоже профессия такая. Наконец спросил:

— Но как тебя, такую умную, отставное старичье — доценты-разбойники, как ты их зовешь, — смогло дурить столько времени? Удивляюсь, Лен.

Е.В. посмотрела Н.Н. в глаза.

— Удивляешься? Делаешь вид, что органы ничего не знали? И про Клаву ничего не слыхали?

Тут Н.Н… засуетился. Глаза вроде честные, но главного врача не проведешь. По версии Н.Н., вроде бы не знали. Лично он точно не в курсе. Не генеральский это уровень.

— Ладно. Давай о Клаве.

— Она в диспансере старшая сестра. Но только в рабочее время. Во внерабочее — капельница. Откачивает после пиров богатых и именитых граждан Пересветовска. За хорошие деньги купирует ломку и абстинентный синдром. Ладно бы растворами трисоли да витаминными комплексами — но для многих местных селебрити это уже слабовато. Стала прокапывать им запрещенные «Метадон», «Бупренорфин» и много чего. Первый — опиоид, второй — опасный синтетик. Чуть передозировка и — летальный исход. Ей такие процедуры надо было где-то проводить, вот и выбрала котельную. И истопников нашла, бездомных, бесправных бывших ученых. С условием: ее делами не интересоваться — тогда их не тронут. Полагаю, Коля, твое ведомство знало. И Клава, думается, вам не чужая.

Н.Н. не в курсе. Е.В. не поверила.

— То, что она вытворяла в клинике, — за гранью закона. Вот я ее завтра за это выгоню и посмотрю на вашу реакцию.

— Так что ты от меня хочешь, не пойму?

— Демурина надо из диспансера отпустить. Помочь с решением суда, хотя консилиум я провалила. Но эксперты Кириенко-Панин и Анфельбаум мое ходатайство подпишут. В общем, Коля, помоги. Демурину. И мне. Загадок, связанных с ним, больше нет. Нас дурачили, но мы разобрались. Ну, подурили старики. Предчувствие у них, видите ли: несправедливости в человеческой истории будут осуждены. Страшный Суд над историей сотворит сам человек, не дожидаясь указаний Второго Пришествия. Апокалипсиса. Демурин романтик. Писатель. Ну, помнишь из нашего:

В мирах придуманных веселый странник,

Он откровенен был и многолик.

Как внеземного разума посланник,

Играл с детьми в песочнице старик…

                                   Жданов-Луценко

Н.Н. поерзал на месте.

— Близко ты Демурина к сердцу приняла! Ну, не знаю… не знаю, смогу ли помочь. Тут и Москва на проводе… Да ладно. Попробую. За мной ведь должок. Знаешь, Лен, с той поры у меня секретарш не бывает. Только мужики-офицеры…

— Вот и договорились.

— А про плазмоиды ты интересно рассказала. Этому Караосманоглу место не в котельной, а в хорошем НИИ. Нужно бы с Пересветовским университетом связаться, может, к себе возьмут. Говоришь, наука не знает, что это такое? А я слышал, что шаровых молний нет. Чисто оптический эффект. Все, что вокруг них, наворочено якобы очевидцами. За века ни в одной лаборатории мира не смогли шаровую молнию получить. Вот пусть этот Караосман и расскажет, что знает.

— Коль, все может быть, но бадик на консилиуме у Ольвиуса реально сгорел.

— Значит, и ты очевидец. Или обманутый свидетель. Как и весь твой консилиум.

 

Эпилог

 

Автобусная остановка «Осиновая Роща» почти пуста. Нахохлившийся человек в зеленой ветровке сидит один: видно, ждет «тридцать четвертый». Тот редко ходит. Наконец, появился и он. Дверцы распахнуты, водитель в зеркальце смотрит, но мужичок не реагирует. Примерз, что ли. И что ему тогда надо? Одет не по погоде. В зеленой ветровке хорошо, когда тепло, а одному, когда ноябрьская слякоть да ветер ветками по жестяной крыше хлещет… Неуютно, сиротливо тут.

Скрипнули тормоза. Синяя «шкода» замерла напротив. Оконное стекло опустилось. Женский голос, звонко:

— Демурин, садись в машину!

Человек в синей ветровке только больше нахохлился.

Окошко закрылось. Синяя «шкода» ушла. Недалеко и ненадолго. Через минуты возникла вновь — задним ходом. Дама немалого роста на высоких каблуках выскользнула через водительскую дверь и, выбирая места посуше, пробралась в остановочный павильончик. Посидела, помолчала с одиноким путником. (Вы, читатель, на вечеринке тоже подходите к тем, кто одинок и в углу с бокалом в руке. Хороший шанс познакомиться с замечательным человеком.)

Путник не пошевелился, совсем скрылся под капюшоном ветровки.

— Может, найдете для меня немного времени? Помочь с покупками? В холодильнике шаром покати. Жизнь такая. Бездна работы. Десятый час вечера, а я только из диспансера. «Магнит» до двадцати трех. Успеем.

Одинокий путник вроде бы согласился…

Потом они долго вышагивали по опустевшему магазину. Тележка, что толкал перед собой Демурин, полнилась. Уже можно бы и к машине пойти, но Е.В. задержалась в винном отделе. Взяла в руку бутылку «Стоун лэнд». Когда-то жидкость именовалась армянским коньяком, но французы за двадцать миллионов евро выкупили у Айастана отказ от «своего» бренда. Так появилась «Каменистая земля». Коробка красивая. Легла поверх продуктовой горы.

Е.В. открыла дверь квартиры номер восемьдесят четыре. Демурин стоял за спиной с огромными сумками.

— Спасибо, Кузьма Петрович. Зайдите, пожалуйста.

А когда увидела, что тот сомневается, добавила:

— У меня несколько вопросов по вашей книге. Рукопись, которую вы писали в котельной. Есть что обсудить.

Демурин занес сумки, положил на пол. Мокрую ветровку ему снять помогли. Что было дальше — автор не очень знает. И если расскажет, то когда-нибудь. Потом.

 

---

Леонид Тихонович Шевырёв родился в 1941 году в Воронеже. Окончил геологический факультет Воронежского госуниверситета. Работал начальником геологической партии на Камчатке, ведущим научным сотрудником кафедры исторической геологии ВГУ. Доктор геолого-минералогических наук. Автор более 200 научных работ, монографий, статей, учебных пособий. Публиковался в центральной и региональной печати. Автор повести «Белое пятно», вышедшей в Центрально-Черноземном книжном издательстве. Лауреат премии журнала «Подъём». Живет в Воронеже.