Поезд жизни

* * *

 Едва в хлеву родился Ты,

Царь Ирод объявил ловитву.

Но и безгласные скоты

Творили за Тебя молитву.

И поклониться шли волхвы

Новорожденному Мессии.

От сыска и худой молвы

Хранила Сына Мать Мария.

Она баюкала Христа,

В Свое укутывая платье.

Но древо для Его креста

Уже болело от распятья.

И сок, как кровь, стекал с коры,

Саднили гвозди в каждой поре,

И примерялись топоры

Срубить священный кедр под корень.

Оболган, предан и гоним,

Бог примет смерть в ужасных муках.

Ну а пока Мария с Ним —

Его защита и порука.

И хор небесных голосов

В пещере отзывался эхом.

А дальний лай пастушьих псов —

Он не был Спящему помехой.

И Вифлеемская звезда

К Нему в ночной спешила сини.

……………………………………..

Рожденье Господа Христа —

Свет незакатный над Россией.

 

* * *

 Не мог предположить, что столько проживу,

А кончу эту жизнь, ослепнув, в полном мраке.

А в детстве золотом жрал жмых и сныть-траву

И с крысой воевал в простуженном бараке.

 

Случалось, и вином я заливал тоску,

Не ведая, куда от этой жути деться.

Ведь для меня закрыли въезд в Москву,

Откуда я был выслан в раннем детстве.

 

Как это все принять, осмыслить и простить:

Родителей арест, растоптанное детство?

Всемилостивый Бог, мы все в Твоей горсти,

Верни слепцу глаза, ведь у Тебя есть средство.

 

* * *

 В печной трубе всю ночь поют псалмы,

Изба кряхтит от стужи и усушки;

Гудение басовое сармы

Мешается с подзваниваньем вьюшки.

 

Судьба прошла — в ней нечего жалеть:

Грошовый быт да колотун собачий…

Бесплодно ищешь — что бы в ней воспеть?

И не находишь, мучаясь и плача.

 

Но, может, в прозябании есть смысл,

И безысходность нам потом зачтется?

Как птица, бьется каторжная мысль,

И смотрит в небо темный глаз колодца…

 

* * *

 Любой твой взгляд и жест — с подтекстом.

И — вот вам! — нужная цитата.

Да из какого же ты теста,

Кузнечик дерганый, цикада?

 

Возможно ль быть со всеми в ссоре?

А ведь душа любви хотела

И даже что-то и имела,

Да не в ладах с душою тело.

 

Как будто бы потерян ключик —

Скрипичный ключ, и скрипка плачет…

А этот был еще из лучших.

Но клятвы ничего не значат.

 

Буфет. Подобие обеда.

Контора. А досуг неясен.

Над кем одержана победа?

И — упорхнула восвояси.

 

Забьешься в угол, маску снимешь,

В минувшем роясь с нервным смехом.

Что достается зренью? Имидж.

Что остается слуху? Эхо…

 

* * *

 Зачем Господь послал в сей мир

Меня, а не кого иного?

Уж он не омрачил бы пир

В мученьях найденного слова.

 

Посланец Высшего Судьи,

Он поднял бы с земли и с пола

Уничиженные людьми

Когда-то гордые глаголы.

 

Дарованная Богом речь

В людской нуждается защите.

Но если этим пренебречь,

Тогда, славяне, не взыщите.

 

Заполонят родной словарь

Иноязычные глаголы,

Как оккупировали встарь

Страну ордынские монголы.

 

ПОЕЗД ЖИЗНИ

 

Ситуативная подруга,

Попутчица «хи-хи, ха-ха!»

Ужимки чуждого мне круга,

И явно ищет жениха.

 

Нас познакомила дорога:

Чай-кофе, скученность купе.

Вот пообщаемся немного —

И канет в уличной толпе.

 

Мы все проездом в этой жизни.

Хотя меня никто не ждет

Ни за границей, ни в отчизне:

В безвестность мчу, пока везет…

 

Пока стучат-бренчат колеса,

В купе сменилось шесть калек,

Теперь я мучаюсь вопросом:

Чем этот кончится набег?

И на каком из полустанков

Вселится новый пассажир:

Широкозадая армянка

Иль пьяный в доску дебошир?

Среди визгливых электричек

Вагоны тянет тепловоз —

Везет полтысячи привычек,

Измен, влюбленностей и грез.

 

* * *

 Броня у реки истончилась слегка,

А после и вовсе стала тонка;

Тогда-то река и взяла старика —

Свою ежегодную жертву.

Но все еще шел через Волгу народ,

Ступая на гибельный мартовский лед,

Пока тишину не взломал ледоход,

Грозя зазевавшимся смертью.

А льдины качались на волжской волне,

О, сколько утоплых у Волги на дне!

Средь оных оставлено место и мне,

Но жизнь разлучила нас с Волгой.

Я жил вдалеке от ее берегов,

В медвежьих углах в окруженье снегов,

Средь хитрых друзей и любезных врагов.

И с Волгой не виделся долго.

Но вешние запахи волжской воды

Я явственно чуял сквозь вьюги и льды,

И снились в Сибири мне наши сады,

Глядящие в волжскую воду.

И плыл над водой пароходный гудок,

Приветствуя встречный степной городок,

И что-то кричал пароходу седок,

Везущий арбузов подводу.

Речной работяга, чумазый баркас,

И щеголя-лайнера бархатный бас

Из прошлого вдруг выплывают подчас,

Рождая в душе ностальгию.

И я просыпаюсь и долго не сплю,

Брожу и жестокую муку терплю,

А после в спиртном эту муку топлю,

Как Стенька в пучине княгиню.

 

* * *

 Мне досталось, по большей части, Царство Зимы —

Эти годы провел, перед сном не снимая шубы.

Я бы занял у Бога малость тепла взаймы,

Но дареной жизни смертный не смотрит в зубы.

В Заполярье водка была плохая и спирт не грел,

Были дни на одно лицо, как для нас китайцы.

Иногда на упряжке дрова привозил Маркел,

А порой тайменя и тушку мерзлую зайца.

Хлопнув кружку водяры, разносчик скромных даров

Пропадал, растворялся в безбрежье глуши полярной.

Псов своих измотает, пока раздобудет дров.

Взгляд его непривычен к лесу, лужку с поляной.

Отработав, собаки в пушистый собьются клубок

До поры, пока пьяный Маркел не поднимет их грубо.

Им на жизнь их собачью отпущен недолгий срок.

А потом он использует их на хорошую шубу…

 

* * *

 Погремушки мака гремят. Созрели!

Козодой устроил учет созвездий.

Сверлят ночь кузнечики звонче дрели —

Ищут ход, наверное, в рай соседний.

Вот и выбились в насекомо-люди,

Подавали лапку, надежды, знаки.

Их цимбалы, скрипочки, флейты, лютни

Наполняют музыкой травы, злаки.

И не то чтоб вышли из грязи в князи,

А такая звонкая форма речи.

Нету них других инструментов связи,

С чем, отчаясь, выпрыгнуть к нам навстречу.

Глинобитный говор степной державы,

Саранчой растасканный на цикады.

Подорожник, мятлик, бессмертник ржавый —

Это все гербарий земной цитаты.

Вдалеке от станций и тропок торных

В стрекотанье звонком цикад, кобылок

Ты найдешь их в обществе травок сорных.

Глядь, печальное все забылось.

Исполать вам, лекарям сложноцветным! —

Иван-чай, душица, ромашка, донник…

Укрепленье бледным, снадобье бедным.

Имена их стынут росой в поддоне.

 

---

Юрий Николаевич Могутин родился в 1937 году в Москве. Окончил историко-филологический факультет Волгоградского педагогического института, Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Работал учителем, журналистом. Автор многих книг стихов и прозы, публикаций в центральной и региональной печати. Лауреат Горьковской литературной премии. Член Союза писателей России. Живет в Москве.