По небесной реке

СВЕТ И ГОРЕЧЬ ЕГО СЛОВ

 

Большой русский поэт, называя свою книгу, дает определение времени. Того самого времени, которого не существует для вечности. Но которое выпало на его долю.

Время движет, снега несутся,

Рвут столетия, в прах круша.

Но не может душа проснуться,

Как не может уснуть душа…

Свое поэтическое время Евгений Юшин назвал «Полынь и звезды». Полынная горечь погрома русской культуры и затянувшейся гражданской войны и неизбывный свет степного звездного неба над нами. Практически знаменитая формула Иммануила Канта. Только без сухой академической отстраненности. Хотя к чести кенигсбергского философа надо сказать, что, приняв российское подданство при Елизавете Петровне, он от него уже никогда не отрекался. Даже тогда, когда чередой измен и дворцовых переворотов Восточная Пруссия оказалась на полтора столетия отторгнута от России.

У Евгения Юшина вопрос поэтического и нравственного подданства никогда не возникал. Представить себе сегодня более русского поэта в нашей блистательной литературной современности — сложно. Русскость поэтического мира Евгения Юшина не манифестируется «словами» и «заявлениями». Его слово напаивается родниками отчей и дедовой земли, проступает алыми ромбиками брусники в петлицах осенних болот, обдает горячим степным воздухом пропитанных тысячелетними битвами просторов. Всматривается голубыми материнскими глазами подступающей вечности:

Я навек полюбил эти заводи, эту осоку,

Эти серые избы с певучим печным говорком.

Эти сосны шумят надо мной широко и высоко.

Говори со мной, лес, первобытным своим языком:

Торфяным, глухариным, брусничным, зеленым, озерным,

Хороводным — в распеве сырых земляничных полян.

Ой, туманы мои! Ой, вы, жадные вороны в черном!

Скоморошьи дороги и ратная кровь по полям.

Я прикрою глаза и услышу кандальные звоны,

Безысходный, по-бабьи горячечный плач у берез.

Как скрипучи дороги! Как мертвенно бледны иконы!

Как селенья ужались — и как распростерся погост!

У Осипа Мандельштама есть сравнение поэтического произведения с истребителем, который может лететь лишь тогда, когда из одного образа рождается другой, из того — следующий. И так — в бесконечность. Это про Юшина. При всей несхожести их поэтик и генеалогии.

Кстати, о схожих поэтиках. Классики отечественного литературоведения давно и совершенно точно подметили, что в литературе процесс наследования идет не от отцов к детям, а от дедов к внукам. Поэтому, несмотря на эпиграфы из Рубцова и даже нарочито общие темы с корневым направлением в русской поэзии 60-70-х годов ХХ века, получившим названии «тихой лирики», поэтика Евгения Юшина однозначно далека от творческой манеры Передреева, Жигулина, Тряпкина, Решетова и других поэтов этой плеяды. Он скорее ближе к новокрестьянским поэтам начала ХХ века, безошибочно и безжалостно выкошенным из литературы и жизни троцкистами в кожанках и штатском (а зачищены были все, в два приема: Ганин и Есенин в 1925-м, Клюев, Орешин, Клычков, Васильев — в 1937–38 годах).

И слово (литературное направление), придуманное Есениным, как нельзя более точно объясняет саму суть Юшинской поэтики: имажинизм. От латинского imago — образ. Это то, что щедро дарит поэт миру. То, что двигает вперед его стихотворения, — образ, рождающийся из образа и рождающий образы.

Как любил подчеркнуть наш великий современник, филолог и мыслитель С.А. Небольсин, яркий поэтический образ — единственное, что способно во всей полноте схватить и передать сущность и явление в этом мире. В отличие от однобоких понятий и монотонных описаний. Только вслушайтесь! «Там береза в ливне бьется, словно жерех…» Или: «По-женски вскрикивают чайки…» Или: «В мохнатой шубе комариной / Июнь по берегу идет…»

Совершенно неверно будет сказать, что это «рассыпано» по стихам Евгения Юшина; это и есть его стихи, это их природа. Из этого они вырастают и этим растут. Но есть еще одно, что роднит стихи из новой книги Юшина с двумя нашими великими поэтами, вставшими в бронзе друг напротив друга на Тверском бульваре в Москве.

Это — интонация. Та просветленность, которая несет слово Пушкина и Есенина сквозь злобу века сего прямо в русское сердце, любящее и доверчивое. Не сказать, что раньше за нашим поэтом не замечалось такой интонации: она часть его поэтического дара, несущая конструкция, да простят мне это строительное сравнение. Но в книге «Полынь и звезды» голос Евгения Юшина достигает какой-то уже дождевой прозрачности и солнечной доверительности. «Будьте как дети» — слышится мне в его голосе. Оттого и образ матери неразлучен с поэтом и проходит через все страницы этой книги. Поздравляю нас всех с этим полынным млечным светом над неусыпающими полями нашей Родины!

Алексей ШОРОХОВ

 

В ГРОЗУ

 

Сквозь блин коровий лето проросло.

Перед грозой парит, над лугом — сырость.

Кивнув причалу, скрипнуло весло,

И лопухи у берега столпились.

 

И громыхнуло так, что дух смело!

И дали потеряли очертанья.

И над кипящим полем понесло

Горы небесной гулкое рыданье.

 

Так полило, что света не видать!

Летели воды и свивались в свитки.

И скрылся мир. И стали прорастать

В смятенной мгле ордынские кибитки.

 

Из гнезд высоких падали грачи.

Летел табун, века пересекая.

И звонко харалужные мечи

Щиты рубили, искры высекая.

 

Колокола и пушки — гром внахлест!

Приветим всех седой слезой политых.

Плыла Россия в небе мимо звезд —

В крови, пожарах, песнях и молитвах.

 

Ей слышен голос каждого села,

Ручья и поля, леса и оврага.

Весь русский мир она с собой несла

Среди просторов космоса и мрака.

 

И все менялось, грудилось, тряслось:

То гунны пролетали, то гусары…

Но как-то разом все оборвалось,

Как струны надорвавшейся гитары.

 

Гроза прошла.

Проселком ночь спешит.

Березы в лужах зябкие, босые.

И сумрак звездной матрицей прошит.

И все плывет под звездами Россия.

 

* * *

От деда пахнет медом, туманом, огородом,

Рыбацкою лодчонкой, копченым рюкзаком,

От бабушки — стогами, вареньем, пирогами,

От матушки — малиной и теплым молоком.

 

От бати — пот, и порох, и дней суровый ворох.

Жена рассветом пахнет и щебетом детей.

Стоим и замираем, а в церкви пахнет раем,

А в церкви пахнет раем и родиной моей.

 

* * *

Над серой рекою танцуют осины.

За серой рекою — руины, руины.

Взрывается солнце на гребнях реки,

И пристально смотрят в глаза мужики.

 

Таких не возьмешь на испуг и в полон.

Я видел глаза их на ликах икон.

Они невеселые песни поют.

Кто небом одет, кто землею обут.

 

О, Родина, светлая прядь у виска.

Молитва, надежда, любовь и тоска.

Щемящая песня родных журавлей

Над горькою Родиной сладкой моей.

 

У ЦЕРКВИ

 

Есть при церковке маленький город.

И друзья уплывают туда.

Годы-годы. Я тоже не молод.

Холода на губах, холода.

 

Не седой я ни капельки. Просто

Темный волос мой стал невесом.

На виски мне рязанские звезды

Осыпаются спелым овсом.

 

Все угаснет, пройдет, но пока-то

Не теряй ни любви, ни тепла.

Разве в чем-то зима виновата,

Что полмира она замела?

 

Вот и реки закованы в цепи,

И леса. Холода претерплю.

Вот стою я у старенькой церкви

И синицу с ладони кормлю.

 

Суетится пичужка, мелькает,

Золотится пушок на груди.

То ли свистом весну окликает,

То ли зиму торопит уйти?

 

Было счастье, и дни ликовали.

Жгли утраты — сгорал без огня.

Но уплыть за церковные дали

Не пускает синица меня.

 

* * *

Я думаю и говорю стихами.

Целую в губы сонную зарю.

Оброс годами и оброс грехами.

И слезы дней с улыбками мирю.

 

Сгорает шарик солнца, улетает.

Стихает улей золотого дня.

И тает жизнь, так сладко, сладко тает

И у меня, мой друг, и у тебя.

 

ВЕСНА — НАЧАЛО

 

Пронзительно синее небо,

А снеги прошиты искрой…

И облако белою нерпой

В прохладе плывет надо мной.

 

С закраинки сняв одеяло

И выставив ножку на свет,

Река еще сонно и вяло

Зевает морозцу вослед.

 

Но нету печали, как прежде,

И воздух уже не свинцов.

В березах светлеет надежда

На скорое счастье скворцов.

 

И луч над ветлой, над осинкой

Скользнул и прилег на щеке.

И облачко тающей льдинкой

Плывет по небесной реке.

 

* * *

Привет тебе, калина под окном!

Алеет шаль твоя, укрыла плечи.

Ты так нежна, как только перед сном

Моя родная, что теперь далече.

 

Так далеко, что холодно душе,

И никакая песня не поется,

Так далеко, что никогда уже

Она меня любовью не коснется.

 

Калина, помнишь, ты встречала нас,

Смеясь, шуршала юбкою зеленой.

Смотрели звезды миллионом глаз —

На нас смотрели — нежно и влюбленно.

 

Ты видела улыбки наших дней

И подпевала в праздничных застольях.

И потому теперь еще сильней

Твоя судьба с моей сроднилась болью.

 

И если раньше в звездную печаль

Ты улетишь, скажи, что я — тоскую,

И подари моей любимой шаль.

Она носила точно же такую.

 

* * *

В сельской церкви плачут свечи.

Я стою, не чуя ног.

Сколько боли человечьей

В каждом храме видит Бог!

 

От иконы до иконы

Тихо бабушка идет.

То заплачет, то поклоны

Под иконами кладет.

 

Мне — пять лет. И я заплакал,

Но сквозь слезы разглядел:

Пролетел над нами ангел.

Точно помню — пролетел.

 

* * *

Дождь! Барабан! Держись, дорога!

Смотает всю тебя в клубок!

Сороки помахали стогу

И скрылись в реденький лесок.

 

И что за музыка явилась

И засияла, проходя!

Трава — и та, как сердце, билась

В объятьях страстного дождя.

 

От поцелуев капель звонких

Робели нежные цветы.

И дождь шумел, и в струях тонких

Из музыки явилась ты.

 

Смеясь, счастливая, босая

Ко мне бежала у берез.

И дождь все шел, не угасая, —

Хватало музыки и слез.

 

* * *

                                           Памяти Т.Ю.

 

Все словно бы подернулось ледком:

И сад, и синь, и солнце за окном.

 

Присмотришься — ничто не изменилось.

Степенно дом оглядывает сад.

За банькой — тень и утренняя сырость,

И ветерки соломою шуршат.

 

На бельевой веревке спят стрекозы.

Играет с солнцем в прыгалки река.

И муравьи, как прежде, по березе

Бегут, бегут куда-то в облака.

 

К РОССИИ

 

Не заря разгулялась — небесная страсть.

Видишь, в этом пожаре и мы.

Полюбил я просторы, где ты родилась,

Перелески твои и холмы.

 

Полюбил я пшеницы полуденный звон,

Колокольное ржанье кобыл.

А в прическе твоей — и Непрядва, и Дон,

Куликова кудрявый ковыль.

 

Полюбил я твою одинокую грусть

И проселков ромашковых грусть,

Где березою каждою светится Русь

И церквушкою каждою — Русь.

 

Запах мяты у рек, и раздумья болот,

И брусничные угли боров —

Все люблю я — и верное слово, и пот

Настоящих, как жизнь, мужиков.

 

И люблю я, когда, трепеща и горя,

Над простором холмов и дорог

Гасит звезды и в небо взлетает заря —

Богородицы алый платок.

 

---

Евгений Юрьевич Юшин родился в 1955 году в городе Озёры. Жил на Рязанщине, в Забайкалье. Окончил педагогический институт в Улан-Удэ. Автор многих книг стихотворений. Лауреат премии им. А.Т. Твардовского, Всероссийского поэтического конкурса им. А.С. Пушкина, литературной премии им. Александра Невского и Большой литературной премии России. Член Союза писателей России. Живет в Москве.