По многолетним тропам
- 05.11.2024
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сегодня враз — на утренней заре,
плечом к плечу, ну и хмельные малость —
так мужики запели во дворе,
что в нашем доме спящих не осталось.
Кто кофе пьет, а кто — дымит в окно,
кто ест, а кто — изжогу мучит содой:
дела такие — разные — давно
мы называем внутренней свободой.
Вот-вот потянет ситничком с небес,
а здесь, в беседке, родственно горланя,
притайки размотав на чимергес,
вот-вот взовьются соколы орлами!
Я знаю всех поющих — как родных, —
по голосам их различаю даже…
И в том кругу молчал один из них —
соседский сын в армейском камуфляже
(впервые за полгода — налегке),
остатним утром ведренного мая
в тяжелом, обожженном кулаке
ромашку незатейную сжимая.
* * *
Снег в кустах просветы конопатит…
Продышаться выйду — и замру:
санки незатейливые катит
Лена из десятой по двору.
Двор как двор — не первый, не последний
незабытый Богом уголок.
В санках — улыбается трехлетний
поселковый житель-ангелок.
Толкотня на горке и потеха —
озорно проказит ребятня!..
…Сердце раскаляется от эха
с дальне-дальней линии огня.
Чем живем, родные, тем и с вами;
не поврозь к весеннему теплу
выйдем! — Под одними небесами
любим — и на фронте, и в тылу!
Снег в кустах просветы конопатит…
Новый день — житейская глава…
Санки незатейливые катит
двадцатитрехлетняя вдова.
* * *
Кроткой одышкой по ближним дворам шелещу;
нынешний день — утешительным светом изряден.
Мало-помалу консервные банки ищу:
Господи, дай мне побольше здоровьишка на день!
Всякая тропка и в снежную слякоть видна,
мир поселковый — довеку моя «неотложка».
Вечером станет окопной свечой не одна
банка, хотя бы — такая вот, из-под горошка.
Не раздражает блажливых ворон толковня,
точно вживаюсь в основы планиды бродячей.
…Благостным взглядом окинет собака меня,
будто бы спросит: «Чего тебе надобно, старче?»
Собраны банки, в поселке стемнело, уже
надобно с холода взглядом любимой согреться…
Надобно, чтобы не гасла свеча в блиндаже —
часть моего не остывшего с возрастом сердца.
* * *
Мороз лютует… Видимо, не в теме
людских забот с темна и до темна.
Зимую тем, что Бог послал, и с теми,
кто дорог мне в любые времена —
кто жизнь ведет открытую, земную,
в том смысле, что без фиги за спиной:
я с ними и не то перезимую,
ну и они, конечно же, со мной.
Зимует стойко мой навечный город…
Вот разгребу посконных дум завал
и повесную — с теми, кто мне дорог,
и с теми, кто со мной не зимовал.
* * *
Застану свет в оконной раме
на Рождество — всевечный свет!
Поехал бы сегодня к маме,
да только мамы больше нет.
Что ж дальше? — С Богом — понемногу
пора, утишившись едва,
собраться в новую дорогу —
от Рождества до Рождества.
* * *
…и здесь никто не помнит зла,
и верят в то, что власть — от Бога.
Но что в село, что из села —
вконец «убитая» дорога.
К селу бюджет районный крут:
необходим — иначе крышка! —
ремонт, но денег не дают,
поскольку нет в «кубышке» лишка,
долгов — немеряный запас…
Сказал отец Макарий: «Днями —
дадут. Но можно и сейчас
ходить Господними путями».
* * *
Ничего от сердца не отрину,
никого уже не разлюблю…
Догола, до ягоды — рябину
птицы доклевали к февралю.
Погрущу тихонько под гармошку…
Ночь темна, как будто собрала
звезды Матерь Божия в ладошку,
точно крошки хлеба со стола…
* * *
Детский дом вечереющим солнцем расцвечен,
в мастерской для хозяйственных дел ребятня
льет умело и споро окопные свечи
на исходе обычного школьного дня —
с верой в то, что помогут вернуться живыми
всем — конечно, с победой! — жестянки-светцы…
А за тысячи верст согреваются ими
никому из ребят не чужие отцы…
* * *
Хрипят грачи порывам ветра в тон…
Всему свой срок, всему свои масштабы:
Пришла пора изведать счастье в том,
к чему привык за много лет — хотя бы
в том, что площадка детская видна
из двух моих и всех соседних окон,
что к нам не забредала ни одна
шишига злая — даже ненароком;
в том, что я знаю каждый буерак
любой повертки, в том числе собачьей,
что сердце бьется вроде бы не так,
как муха между рамами, а зряче.
* * *
Совсем немного весу, но немало
ума в худой вороне майской — ведь
не сдуру же она облюбовала
по холодку рябиновую ветвь?
Придет зима — а вдруг придет не в духе? —
рябина, воспеваемая мной,
не даст вороне спятить с голодухи,
припомнив, кто согрел ее весной.
* * *
По многолетним тропам — наугад,
ничем не примечательный, брожу я…
С каких потреб нависла туча над
подворьем поселкового буржуя?
Он жлоб и, что прискорбно, нелюдим,
взят не один лабаз на абордаж им,
но мы его в обиду не дадим —
другим буржуям (стало быть, не нашим)
лишь потому, что этот карабас
(всегда угрюм и будто бессловесен)
однажды поселился среди нас,
и этот факт — иные перевесил.
* * *
Засыпал бы понемногу —
ночь для отдыха дана,
но у нас — через дорогу —
есть… нездешние дома.
Вот и нынче там, в хоромах,
зычно ухает салют…
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?..
* * *
Нас не видно за стенами,
Каково мы здесь живем…
Из «Сибирской тетради» Ф.М. Достоевского
Встречаю ночь, сухарик в чай макая;
тарелка с гречей опустошена.
Откуда нынче в доме вот такая —
немотная совсем уж — тишина?
Ну а когда начать беседу не с кем,
легко сердцебиение принять
за те слова, что Федор Достоевский
занес в свою «Сибирскую тетрадь»:
хотя в поселке трудно с чудесами,
хотя всего негусто с малых дён,
конечно, «Бог, отец небесный, с нами»,
конечно, «мы и здесь не пропадем».
* * *
Люблю и, что трудней понять, любим —
и по сей день завидуют пижоны,
мол, дядька, надо быть, простолюдин,
каких полно, а взял царевну в жены.
Ну, что сказать?.. Черемуха цвела,
ну а сирень помалу отцветала…
Я до сих пор не знаю, чья стрела
в болотце поселковое упала…
* * *
В небе, во сне ли, вчера или ныне —
Ваню увидел, а с ним —
бабушка: встретились души родные —
мама, единственный сын…
Месяц за месяцем — время поминок,
то, что ничем не избыть…
Снова забыл у порога с ботинок
супесь погостную сбить…
* * *
По-над рощицей тихой — рассвета полоска…
И печально, и радостно сердцу, зане
долговечный барак на окраине Омска
в ранний час, будто к старости, вспомнился мне.
Прорастают, как зерна, давнишние годы
из былого, которому имя — судьба.
За бараком — вскопали гуртом огороды,
до краев продышались уже погреба.
Путь-дорога влечется к небесному крову.
Слава Богу, что память — в попутье со мной,
что родился в бараке, в котором корову —
на четыре семьи — называли Весной.
* * *
В глухих потемках бродит утро волглое,
ни одного злодея нет окрест…
Жизнь впереди — еще, возможно, долгая.
Такая, что едва ли надоест.
Вот насушу сухариков, надежную
обувку на несуетном ходу
приобрету и жизнь начну дорожную
у Матушки-Природы на виду.
…Живу молитвой — солнечной, латающей
сегодняшние пасмурные дни,
своим трудом…
Куда мне дальше кладбища —
извечного — с могилками родни…
* * *
В ночи ворчит собака чуткая,
покоем улицы полны…
Все то же солнце, как мне чудится,
сияет в облике луны.
Соседи спят… В ладу со всеми я
живу, и далее — не прочь:
утешных снов им!..
Ночь осенняя
и на балконе — чудо-ночь:
рябина звездами увенчана,
а ветви — пышные — вразлет;
как руки любящая женщина,
на плечи гроздья мне кладет…
И шепчет осенью по-вешнему
природа сердцу перед сном
о том, что мне
и миру здешнему
хватает вечного в земном.
* * *
Без передряг и нынче в доме, где я
живу еще не вечность, но давно.
…Ночь проведя в несбыточных идеях,
открою в мир окраинный окно:
весна в мою приютную «однушку»
плеснет новорожденного тепла
от солнца, что похоже на ватрушку —
из тех, что мама в праздники пекла.
* * *
Провыл барбос, не зная толком,
о чем, и снова — тишина…
Взошла над Солнечным поселком
на свет не жадная луна.
От суетох живем далече —
почти что в городе, но там,
где местным стать намного легче,
где честно платят по счетам,
где ни в уме, ни на бумаге
не подбивают барыши,
где… сострадание к бродяге
равно бессмертию души.
Юрий Петрович Перминов родился в 1961 году в Омске. Окончил филологический факультет Омского государственного педагогического института им. Горького. В течение многих лет возглавлял ведущую общественно-политическую и литературно-публицистическую газету Сибири «Омское время». Главный редактор историко-культурологического, литературно-художественного альманаха «Тобольск и вся Сибирь». Автор восьми книг стихотворений и многих журнальных публикаций. Член Союза писателей России. Живет в Омске.
