Письмо в будущее
- 30.06.2016
Не поверишь, что среди городского шума, под асфальтным двором автошколы кроется подземное царство. Десяток ступенек вниз — и ты в стародавнем прошлом. В подвальном мраке светлый лучик фонарика выхватывает каменные палаты. Четырехгранные краснокирпичные колонны. Щербатые стены. Овальные проемы из зала в зал. Их разделяли двери — об этом напоминают ржавые кованые навесы. Чем скреплены искусно выложенные потолочные своды? Века ведь стоят нерушимо.
Изначально это были купеческие владения, в которых хранили скоропортящийся продукт-товар.
В иные годы здесь принимали невольных гостей… тюремные камеры.
Кто знает, какие нечеловеческие муки впитали и хранят в себе выщербленные стены, вбитые в камень железные крюки, кольца.
Об этом мы теперь знаем из первых рук.
Больной, зато живой, он вернулся домой. Вырвался из фашистских застенков. Придя в себя, поверив в случившееся, добыл из тайничка саморобную, размером в ладонь книжечку. Раскрыл чистый лист, макнул химический карандаш в водичку и невытравимо стал писать: «5 августа 1942-го года нас, 50 коммунистов, посадили в подвал. Здесь уже сидели евреи, 35 человек. Их вечером вывезли и расстреляли. 6 августа вызывали на допросы в гестапо. В три часа дня 7 августа 12 человек отпустили. Остались 38 человек. Мы их уже больше не увидели. Они были приговорены к расстрелу. 8 августа в 5 часов утра гестаповцы совершили великое злодеяние…»
Думал ли сапожных дел мастер, что он писал в будущее?
* * *
Жительнице села Новая Калитва Козаевой из Москвы передали пакет с затертой самодельной блокнотной книжкой. Странички надежно прошиты крепкой нитью, аккуратно исписаны химическим карандашом — потому не выцвел, хорошо сохранился текст. Приложено письмо:
«Раиса Ивановна, здравствуй!
Рая, мне в руки давно попали эти материалы — дневник какого-то жителя города Россоши. Я сделал для себя ксерокопию и думал передать в редакцию газеты «Красная звезда», все же материал патриотический и о войне. Но как-то не получилось, все некогда. А тут подумал, что надо передать в воронежские или россошанские газеты, там это будет актуальнее, для людей интереснее. И, в конце концов, вышел на тебя. По принципу «…отдам котенка в добрые руки». А они у тебя в этом плане самые добрые. Потому передаю тебе этот дневник.
Хотелось бы, чтобы «ружье выстрелило». Ради памяти погибших отцов наших, всех погибших, которые за победу отдали самое дорогое — свою жизнь.
Рая, мы с тобою относимся к интересному поколению. Мы из поколения, чье детство опалено пламенем войны. Мы не по годам рано стали взрослыми. Это мы видели, как, получая похоронки, наши матери падали подстреленными птицами. Это нам пришлось терпеть нужду, преодолевать страшные трудности бытия: бедность, холод, голод и горечь гибели на фронте отцов.
Сейчас, когда темные силы хотят умалить величие подвига нашего народа, нам надо бороться за правду. То левые, то правые, то красные, то белые начинают сеять сомнения в наши души, мол, если бы Сталин повел себя по-другому, то не было бы и войны. А некоторые выставляют нас агрессорами. Только, Рая, никогда, ты слышишь — никогда, эти силы не убедят сына погибшего солдата, что отец, защищая порог своего дома и своих детей, был неправ.
Вот поэтому и прошу тебя — дай ход этому материалу. Я верю — у тебя получится.
С уважением и самыми добрыми намерениями сын погибшего солдата — рядового 1277 стрелкового полка 377 стрелковой дивизии, первого номера пулеметного расчета Романовского Федора Григорьевича —
полковник в отставке Иван Федорович Романовский».
ИЗ ЗАПИСЕЙ ВОЕННЫХ ЛЕТ
жителя города Россошь Воронежской области
Василия Акимовича Замурия
1941 год
22 июня началась Отечественная война. Советский народ поднялся на защиту своего государства. На Россию напала Германия. В стране объявили военное положение.
Германские самолеты стали залетать глубоко в наш тыл и бомбить железнодорожные станции и города. Было много человеческих жертв.
Что же произошло в России в экономике? С началом войны в нашем городке Россошь на рынке стало исчезать все. Нельзя было достать спичек, махорки, мануфактуры, обуви и т. д. Все пошло на войну, на фронт. Усиленно повышались цены, как на продукты питания, так и на товарные изделия. За девять месяцев войны с 22 июня 1941 по 22 марта 1942 года цены на все поднялись так, что деньги обесценились. Литр молока в марте стоил 13 рублей, мясо (говядина) — 20-25 рублей (килограмм), сало свиное — 150 рублей, масло постное (1 литр) — 140 рублей, мука ржаная простого размола (пуд) — 200 рублей, пшеничная — 350 рублей, пшено — 450-500 рублей, 10 штук яиц — 25 рублей, стакан сахара — 15 рублей,
Животные. Овца — 1200, трехмесячный поросенок — 500 рублей.
Очень подорожала на базарной толкучке обувь. Хромовые сапоги новые — 1500 рублей, старые поношенные хромовые — 800 рублей. А сапоги простые — 1200, старые — до 600 рублей, туфли женские — 800. Платок пуховый — 1500 рублей. Один метр мануфактуры — 100 рублей.
Старые галоши — 120 рублей, коробка спичек — 10 рублей, стакан табака — 10 рублей. Появились кремневые кресала.
Корзинка угля на одну топку — 60 рублей, воз дров — 300 рублей.
Жить стало очень трудно. Рабочим и служащим зарплату выдавали ту, какая была до войны. Они же вынуждены были продавать на рынке обувь, одежду, чтобы купить продукты питания.
А что же происходило в деревне?
Правительство издало распоряжение о том, чтобы произвести контрактацию животных и птиц для нужд фронта и городов. Но народ стал умышленно забивать животных даже в самом молодом возрасте. Свиней стали резать всех без исключения. Корова, если отелилась, то немедленно избавлялись от телка, потому что молоко стоило 12 рублей за литр, а воз соломы на базаре — 600 рублей, воз сена — 900 рублей. Кормов нет, поэтому лошади и волы к весне были в очень плохом состоянии.
Паника во время эвакуации.
5 апреля 1942 года. Воскресенье. Пасха, а на дворе полнейшая зима. Снег не тронут, мороз 10 градусов.
В эту весну был большой разлив. Много хат стояло в воде. На нашей улице вода прибывала 5 дней с 25 апреля.
Праздник 1 мая не праздновали, все работали на оборону, чтобы бить проклятый фашизм. К 20 мая посевную выполнили на 25 процентов. 24 мая я пошел на «толпу», все еще больше подорожало.
В ночь на 1 июня была самая сильная вражеская бомбардировка. Бомбили станцию Россошь, там возник пожар. Говорили, что было сброшено не меньше 50 бомб.
2 июня в 7 часов вечера опять бомбили станцию. Опять полыхали пожары. Бомбежки продолжались 3 и 4 числа. Разрушения ужасающие, уничтожено много сооружений. Вокзала и других зданий — как и не было.
Погибло много людей…
ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Телеграмма начальника УНКВД по Воронежской области Кобулову о налете немецкой авиации на ст. Россошь
4 июня 1942 г.
С 19 часов 00 мин. 2.6.-42 г. до 3 часов 30 мин. 3.6 — 42 г. авиация противника бомбардировала станцию Россошь Ю.-В. ж.д. и рабочий поселок. Сброшено 212 авиабомб. Убито 15 чел. Ранено 30 чел. Связь и железнодорожное сообщение было восстановлено, и днем пропущены поезда на Москву и Ростов…
Голубев
Центральный архив ФСБ РФ.
Фонд 3, опись 9, дело 92. Лист 49.
Телеграмма начальника УНКВД по Воронежской области Кобулову
о налете 3 июня 1942 г. немецкой авиации на ст. Россошь
и прилегающие рабочие поселки
4 июня 1942 г.
С 20 часов 30 мин. 3 июня до 2 час. 00 мин. 4 июня станция Россошь ЮВЖД и прилегающие рабочие поселки подверглись бомбардировке вражеской авиации.
Сброшено более 200 авиабомб разного калибра.
Бомбардировкой и пожарами уничтожено: многие дома рабочих поселков по левой и правой сторонам железной дороги, здание поселкового совета, швейная мастерская, инкубаторная станция, разбит склад №1, принадлежащий элеватору, в результате уничтожено около 300 тонн муки, уничтожен второй склад, находившийся в вагонах, в котором погибло 200 тонн ржи. Элеватор цел. При повреждении одного из вагонов с заключенными убит один заключенный и 6 ранено, убит один боец, на станции Россошь разбит бронепоезд, убито 6 бойцов. Из транспортных работников убито 7 человек и ранено 4 чел. Движение на транспорте восстановлено, население Россоши эвакуируется в ближайшие села, убытки и число жертв выясняются.
Голубев
Центральный архив ФСБ РФ.
Фонд 3, опись 9, дело 92. Лист 50.
Телеграммы опубликованы ученым-историком С.И. Филоненко.
6 июля. В налетах насчитывал до 24 самолетов.
7 июля. Проснулись от сильной пулеметной, оружейной и орудийной стрельбы. На краю Подгорного возле скотобойни сгорело много хат.
А немцы двигались на восток на машинах и мотоциклах. Они были сильно вооружены.
8 июля. С утра зенитки били по советскому самолету. А по городу шло много машин с солдатами. Нас не трогали, да и все жители отсиживались по домам.
9 июля. Опять над городом кружил советский самолет, стрелял по немцам. Когда все стихло, германские солдаты стали заходить во дворы, спрашивали яиц, сами доили коров и забирали молоко. Ходили в одних трусах, некоторые в брюках, но без рубах. Копались в огородах, где созрела лишь редиска. Но пока людей не обижали. На горе Крамарка установили зенитки, а другие немцы все ехали на восток. Наши самолеты продолжали бомбить Россошь, при этом на рынке погибло немало пленных красноармейцев. Бомбы попали в склад боеприпасов, был большой пожар. Погибло немало германских солдат. Случилось это в 6 часов вечера.
11 июля. Спокойный день. Германская армия все движется на восток. Туда же летят тучей немецкие самолеты. Солдаты все ловят оставшихся кур. Кушать любят, ничего нельзя сказать. Вид покажешь, что ты против грабежа, намереваются ударить, ведь ходят с дубинками.
12 июля. Днем спокойно. Ночью ужасная бомбежка. Налет советских самолетов. Народ мечется, кто куда.
13 июля. День опять спокойный, а ночью снова бомбежка, сильная стрельба из зениток по самолетам.
14 июля. Ночью наши сбросили 4 бомбы на западную окраину города.
15 июля. Люди ночью уходят из города, спасаясь от налетов авиации.
16 июля. Ночами не спим. Есть убитые и раненые не только у противника, но и среди мирного населения.
17 июля. В городе никакой торговли, никаких базаров, магазины все закрыты. Народ отсиживается в погребах.
18 июля. Снова усилилось движение германских войск на восток. Собрали сходку граждан. Призвали выходить на работу в селах. В полях посевы зарастают бурьянами. Сено не кошено. Тем, у кого есть корова, приказали каждый день сдавать по три литра молока для больных и раненых солдат германской армии.
Коммунистов взяли на учет. Каждый день до девяти утра они должны отмечаться в комендатуре.
19 июля. Очередной налет, стрельба из зениток. Это уже днем. С 20 по 25 июля спокойно днем и ночью.
26 июля. Советские самолеты бомбили станцию Сотницкая и село Поповка. Случилось это днем, есть убитые и раненые.
31 июля. Начали вызывать людей на допросы в гестапо. Я ходил отмечаться в полицию, как и все члены партии, кто остался в Россоши, не успел уйти за Дон.
5 августа. В полиции меня задержали. Всего набралось нас 50 человек. К вечеру боялись расстрелов. С нами находились евреи. 35 человек из них в этот вечер вывезли за город и расстреляли. После выстроили нас и сказали, что задерживаем до завтра, потому что многие из коммунистов не явились отмечаться. Нас загнали в подвал, где в тревожном ожидании провели ночь.
6 августа. Из подвала вызывали на допрос в гестапо. Разделили нас на две группы. Я попал в малую, где было 12 человек.
7 августа. В три часа дня отпустили по домам, а оставшихся 38 коммунистов вернули в подвал. Мы их уже больше не видели. Их приговорили к расстрелу.
8 августа. Как нам потом стало известно, в 5 часов утра гестаповцы совершили великое злодеяние, уничтожили наших земляков. Среди убитых были Крекотень Сергей Митрофанович, Скориков Анатолий, работник электростанции, Горбанев С. и другие. А пока оставшиеся в живых, как я, каждый день ходили отмечаться в полицию.
ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
Из акта, составленного 15 мая 1943 года комиссией
на поле возле поселка совхоза «Начало»
Здесь было обнаружено место, где оккупанты расстреливали коммунистов Россоши. Их арестовали в июле и некоторое время содержали в подвале дома городской полиции. В начале августа сорок второго года арестованных начали по ночам группами вывозить в неизвестном направлении…
…Обнаружено следующее: «В яме под метровым слоем земли находилась группа расстрелянных, среди которых удалось опознать жителей города Россоши: Донченко Тихона Ивановича, 43 лет, работника рынка; Друзякова Петра Ивановича, 42 лет, работающего директором электростанции; Олейникову Раису Андреевну, 37 лет, культурника швейной мастерской; Теперик Александру Семеновну, 35 лет, учительницу железнодорожной школы; Будника Егора Григорьевича, 33 лет, санитара совхоза «Начало»; Сову Анастасию Моисеевну, 47 лет, заведующую столовой торга; Скорик Анастасию Фоминичну, 42 лет, работницу отдела кадров райисполкома: Закурко Григория Максимовича, 55 лет, слесаря чуглитзавода; Цимбалиста Михаила Дмитриевича, 43 лет, директора гортопа; Землякова Илью Андреевича, 41 год, механика Россошанской МТС и других.
Под этой группой был слой земли, после снятия которого мы обнаружили еще группу расстрелянных. Среди них удалось опознать: Крекотень Екатерину Васильевну с ребенком на руках, работницу маслозавода; Трофимова Александра Андреевича, машиниста депо станции Россошь (обе ноги в протезах) и других.
И уже на дне ямы, тоже под слоем земли, находилась третья группа расстрелянных, из которых удалось опознать: Бодрянина Ивана Александровича, 32 лет, директора инкубаторно-птицеводческой станции; Сало Алексея Андреевича, 27 лет, механика маслозавода.
Всего в яме обнаружено 84 сильно разложившихся трупа. Из них 54 мужчины, 23 женщины и 7 детей от 1 до 6 лет.
У всех трупов взрослых имеются прострелы черепа, а у 12 трупов черепа разбиты тяжелым холодным оружием, у некоторых вывернуты руки. Это свидетельствует о мучительной смерти погибших, о диких издевательствах над ними гитлеровских негодяев».
Газета «Заря Коммуны». 1943 г., 26 мая.
25 августа. Помощник бургомистра Бондаренко приказал мне и Замурию К. Анд. явиться в магистратуру. Там офицер забрал нас и отвез в Заболотовку, где мы работали месяц в сапожной мастерской. Я очень часто болел.
7 сентября. Возле аптеки повесили на перекладине столба человека вроде бы из Подгоренского района.
11 октября. Меня отпустили из-за болезни, как негодного к труду. Больше не трогали. Все время я был дома.
20 октября. Фашисты творили свое черное дело. Безжалостно убивали людей, как мух. Вновь возле аптеки был повешен мужчина в возрасте лет до тридцати. Он якобы помогал партизанам.
ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
В городе Россошь за принадлежность к пионерской организации были расстреляны ученики средней школы Гладкая Нина и Сигаев Аркадий.
Государственный архив Воронежской области.
Фонд 2348. Опись 1. Дело 3. Лист 609.
ЛАГЕРЬ СМЕРТИ
Из акта, составленного 5 мая 1943 года
в гор. Россошь Воронежской области
В первый день занятия немецко-фашистскими войсками города Россошь, 7 июля 1942 года, немецкое командование организовало здесь концентрационный лагерь для военнопленных. Концлагерь был организован на окраине города, в усадьбе колхоза «Путь Ленина». В тот же день сюда были помещены пленные красноармейцы и несколько эвакуированных семей (женщин и детей), перехваченных немцами у переправы через Дон.
Режим в концлагере был исключительно жестоким, обращение с заключенными зверское. Один из пленных за то, что попросил вторую порцию жидкой болтушки, был повешен среди лагеря. Труп его висел двое суток.
…В 50-100 метрах от лагеря гитлеровские бандиты производили методическое уничтожение военнопленных. Начиная с 10 июля 1942 года, к траншее, что была в 50 метрах от лагеря, ежедневно, одну за другой, выводили группы пленных, по 6-11 человек. Фашистские палачи издевались над своим жертвами. Из приведенных к траншее военнопленных одному приказывали немедленно раздеться, спуститься в яму, лечь лицом к земле, а палач стрелял лежащему в затылок. Потом то же повторяли с каждым из оставшихся. Ожидающие смерти видели казнь своего товарища. Каждого обреченного заставляли ложиться рядом с еще теплым трупом расстрелянного. Когда ряд трупов доходил до противоположной стенки ямы, очередные жертвы должны были ложиться на трупы ранее расстрелянных.
Эта траншея была заполнена за три недели. Там нашли могилу сотни пленных красноармейцев.
После этого пленных стали расстреливать в силосной яме 5 метров и глубиной в 4 метра. Эта яма наполнена расстрелянными до верха, вровень с краями. Затем гитлеровские людоеды производили расстрел военнопленных и мирных граждан в другой силосной яме, объемом в 103,25 куб. метров. Эта яма также наполнена трупами до верха.
Всего на месте расстрела, недалеко от усадьбы колхоза, нами обнаружено 5 ям с трупами убитых и замученных немцами советских граждан. В них не менее 1500 казненных красноармейцев и мирных жителей, в том числе женщин и детей.
Это чудовищное злодеяние фашистских головорезов — только часть тех огромных и кровавых преступлений, которые они совершили в городе Россошь.
Мы, кто видел казнь наших людей, кто видел трупы расстрелянных, никогда не простим варварам и их вдохновителям крови замученных и расстрелянных советских граждан.
Смерть фашистам всем до последнего, пробравшимся в нашу страну для ее порабощения!
Акт подписали:
Подписи членов комиссии
(Из материалов Партийного архива Обкома ВКП(б),
фонд областной комиссии
по истории Великой Отечественной войны).
9 ноября, пятница. В базарных рядах, где бабы продают молоко, где много бывает народу, повесили Ковалеву Варвару. В концлагере убивали и вешали в день десятками душ! Фашисты — это не люди, а тигры в образе человеческом. Этим гадам нельзя давать пощады, а нас уничтожали еще безжалостнее. Поведение врага изменилось, когда прошли слухи о том, что советские войска прорвали фронт и пошли в наступление. Заметно усилились движение вражеского транспорта и переброска войск.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СТАРОЖИЛА
Десятки лет тому минуло, а то страшное прошлое «как сегодня» видит старожил Россоши Григорий Максимович Штанько.
«Я хлопчик. Возраст, когда до всего есть дело. Когда каждый из нас уже при настоящем оружии. Спрятано оно в надежном месте. Пускай за его хранение грозят казнью. То были не просто устрашающие слова в расклеенных по всему городку приказах коменданта. На торговом складе немцам или итальянцам попалось на глаза залежалое красноармейское обмундирование. Арестовали бывшую заведующую. Согнали народ на базарную площадь, где сейчас на рынке продуктовые ряды. Там уже стояла виселица, сбитая из бревен буквой «Г». Веревочную петлю ветер гоняет. Под нее подкатила бричка. В справных одежках, белые повязки на рукаве, сидят два дебелых мужика — полиция из местных. Меж ними уткнула голову в колени женщина, по фамилии, кажется, Ковалева. «Пособница партизан». Сама она встать не смогла, как застыла на морозе. Руки связаны. Подхватили, легко приподняли, умело набросили на шею веревку. Будто всю жизнь в палачах. Кони рванули. Толпа закричала, увидела: человека казнить, что муху прихлопнуть…
В старом городе напротив аптеки, ее снесли, когда строили банковское здание, на углу вблизи памятника участникам Гражданской войны стоял буквой «А» электрический или телеграфный столб. На перекладине фашисты повесили красноармейца. Для устрашения не снимали несколько дней».
22 декабря. Советские летчики бомбили Россошь пять ночей.
15 января 1943 года. Россошь атаковали советские танки. Говорили, было их 15. Шло кровавое сражение.
16 января. Утром в город вступила пехота Красной Армии. Стрельба то разгоралась, то стихала. Враг оставил в городе богатое имущество: оружие, автомашины, продовольствие. Говорили, что наши взяли в плен 65 тысяч итальянцев. Открылось еще одно злодеяние. Его совершили фашисты в тюрьме. От рук палачей погибли 32 человека прямо во дворе. Только троим чудом удалось спастись. Во время расстрела они первыми упали, а на них уже падали убитые. Обмороженные, кое-как вылезли из-под тел и ушли. Один из них был жителем Россоши — Дыба.
ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
«Казнь 31 мужчины перед отступлением из Россоши была совершена по приказу начальника жандармского управления итальянского Альпийского корпуса капитана Иофино Данте, начальника зоны подполковника Раффаэле Маркони и немецкого военного коменданта фельдфебеля Эддера. Среди расстрелянных удалось опознать заместителя начальника конторы автоуправления Б.Ф. Овсянникова, сапожника артели «Первое Мая» И.С. Муренченко, заготовителя россошанского РПС И.И. Нестеренко, жителей города Россоши В.А. Колиуха, Д.Я. Горбанева, Н. Головченко, жителя хутора Подгорного Н.С. Беликова и мальчика Ваню, двенадцати лет, из города Серго-Донбасс.
Палачи, совершая казнь, очень торопились и в спешке не заметили, что не все расстрелянные мертвы. Спастись удалось Г.И. Тонконогову, Василию Груздеву и рабочему скотобойни Андрею Никифоровичу Дыбе. Рассказ А.Н. Дыбы о том, что происходило перед расстрелом, по свежим следам напечатала армейская газета «Во славу Родины»: «15 января в 5 часов вечера нас вывели на тюремный двор для расстрела… Когда раздался первый залп, меня сбили с ног сраженные пулями товарищи. Я попал под их тела, которые корчились в предсмертных судорогах. Мне слышны были стоны и крики товарищей, которых палачи добивали выстрелами в упор… Я остался лежать под расстрелянными невредимым.
Не знаю, сколько пришлось пролежать. Я ждал ухода палачей. Когда они ушли, и я, наконец, выбрался из-под окоченевших тел, то не смог встать на ноги — они у меня отмерзли».
17 января. …Все, что творилось в оккупацию, описать нельзя. Об этом когда-нибудь расскажут историки. А я записал только то, что переносил сам и видел своими глазами.
Слава Красной Армии!
* * *
Остановлюсь на местной экономике. После оккупации в 1943 году на рынке дойная корова стоила 60 тысяч рублей, коза — 7 тысяч, овца — 4-5. Свинью восьмимесячную можно было купить за 10-12 тысяч, муку пшеничную — 1600 рублей за пуд, молоко — 50 рублей за литр, яйца за десяток — 100 рублей. Сапоги продавали за 8-10 тысяч, туфли — 4-6. А в сентябре 1944 года корову продавали уже за 8-12 тысяч, козу за 2 тысячи, овцу за тысячу рублей, свинью за 5-6 тысяч. Мука пшеничная стоила — 400 рублей пуд, молоко — 8 рублей литр, яйца — 40 рублей десяток. Сапоги можно было купить за 1500-2000 рублей, а туфли за 1000-1500.
Вот такое снижение цен произошло за какие-то десять месяцев. Не было бы войны, жизнь наша била бы ключом…
9 мая 1945 года. Радио принесло долгожданную радостную весть о том, что Красная Армия и наши союзники разгромили фашистскую Германию. Война закончена! Фашизму пришел роковой конец! Люди плакали, целовались, обнимались. Все благодарили Бога за то, что он услышал стенания народа…
* * *
Автор дневника почему-то убрал свою фамилию с обложки. Но записи не остались безымянными, благодаря Раисе Ивановне. Она подсказала верные пути поиска. Один из моих телефонных звонков привел в дом ветерана-железнодорожника, проработавшего машинистом электровоза, Анатолия Васильевича Замурия. Он сразу ответил утвердительно: «Это дневник моего отца. Как он к вам попал? Я давно его ищу…»
На этот вопрос нашли ответ при встрече. Сличаем надписи на обратной стороне фотокарточки из семейного альбома с блокнотными записями. И без специалиста по почеркам стало ясно — написано рукой, как и заявлено на обложечке «жителя г. Россошь Воронежской области» Василия Акимовича Замурия.
«Отец коренной, местный, — рассказал сын. — Родительская хатка стояла на улице Красноармейской. Стояла, считай, в трех шагах от церкви и базара. В огородах речка Черная Калитва. Он 1901 года рождения. В армию не призвали. Тяжело болел, перенес восемь операций. Но и прожил 75 лет.
В детстве окончил четыре класса церковно-приходской школы. Писать и считать научили, а дальше самостоятельно стал хорошо образованным человеком. Сколько себя помню, почтальон приносила нам каждодневно кипу газет и журналов. Даже на украинском языке, его он тоже знал прекрасно. Книги в доме в красном углу на этажерке. Коммунист, а Евангелие оставалось для него настольным.
Любил выступать на сцене районного Дома культуры, как артист драматического кружка.
Отец и мама, Екатерина Васильевна, были людьми компанейскими. В праздники у нас всегда застолье, гости. И споют, и спляшут.
Батя свою страсть к рыбалке с удочкой передал и мне. Если рыба не клевала, то возле нас собирались на берегу взрослые и дети. Все знали, что Василий Акимович затеет интересный для всех разговор, ответит на любые вопросы.
Работал он сапожником, позже заведующим обувной мастерской в комбинате бытового обслуживания. Тачали сапоги, ботинки, катали валенки, шили бурки. Негласно отец был, как сейчас говорят, народный лекарь. Люди ему верили. Если здоровье позволяло, никому не отказывал в помощи.
В моей памяти он остается мудрым философом. Случаются житейские трудности, примеряю, спрашиваю, а как бы поступил отец. И становится легче. «Последний из могикан», — так он себя в шутку называл.
Необычна история с дневником отца. Еще лет сорок назад, как я теперь понимаю, он попал в руки родственников по маме. И вдруг не чудо ли — возвращается ко мне. Прочту дневник я. Прочитают и мои — сын, внуки, потом и правнуки. Услышим вместе голос, мысли нашего Василия Акимовича…
Вспомним страшную войну, что называется, из первых рук».
НЕОЖИДАННОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ
Как и договаривались, с Анатолием Васильевичем встретились, когда рассказ о его отце, Василии Акимовиче Замурий, странички из его записей военных лет были размещены на сайте «Русское воскресение» (12 июня 2015 года) и опубликованы в печати. Я вручил ему дневник Василия Акимовича и вернул фотографии, взятые из семейного альбома.
Мой собеседник расставаться не спешил. Рассуждали о том, склоняется или нет его фамилия.
— Мы не склоняем, — заявил Анатолий Васильевич.
Высказал ему свою точку зрения — «письмо Замурий, от Замурия и письмо Замурию». Окончание ясно передает смысл выражения, а склонение фамилии ее не искажает.
Поговорили о погоде. И вдруг Анатолий Васильевич удивил неожиданным поворотом в нашей беседе:
— Я ведь вам не все рассказал о себе. Василий Акимович и Екатерина Васильевна — мои названые родители. Усыновили меня, рискуя собственной жизнью. Об этом почти никто не знает. Так что я и сейчас голову морочу — говорить вам об этом или умолчать?
Скажу!
У Замурий своих детей не было. В октябре 1941 года зашла к ним родственница. Работала она в военном эвакогоспитале, каких уже немало размещалось в городе. Спрашивает, вы слышали, что немцы пассажирский поезд на станции Райновская разбомбили. Раненых сутками выхаживаем. Еле на ногах держусь. Это беженцы из Одессы. Евреи в большинстве. Меж ними хлопчик, с годик ему. Сам уже ходит. Не говорит, может, пока с перепуга. Мать в том огненном аду прикрыла его собой. Сама погибла, а дите спасла. Хорошенький такой малышок.
Не знаю, как было — Василий Акимович и Екатерина Васильевна забрали меня к себе домой и усыновили. А вскоре — фашистская оккупация. Понимаете, донеси кто в комендатуру, и дневник бы отец не написал, да и мы здесь бы не беседовали…
* * *
Свидетельство о бомбежке поезда есть на страницах повести «Жестокие глаголы». Так это запомнил школьник из ближнего к станции Райновская села Морозовка, во взрослом будущем известный поэт Алексей Прасолов.
«…Каждое утро, открыв глаза, я видел на этом окне желтые бумажные кресты, мною же наклеенные на стекла, а на стене — прикнопленные вместо обоев газеты еще первых дней войны. На их страницах чернели контуры немецких самолетов всех типов, находящихся в разных положениях: летящих в упор, отвесно пикирующих, схваченных в профиль. Все эти разновидности летающей смерти изображались для того, чтобы ее безошибочно распознавать в небе, — весь германский воздушный флот день и ночь висел над моей кроватью, неподвижный, обеззвученный, но грозный. К этому времени я уже въявь видел над головой крылья с черно-белыми крестами, слышал звук чужих моторов и запомнил навсегда взрыв первой бомбы, брошенной осенью прошлого года на станцию Райновская.
У нас шел урок русского языка.
Учительница Анна Федоровна, молодая, с чуть откинутой назад головой, что придавало ей независимый вид, стояла у стола и, словно к чему-то прислушиваясь, смотрела в пространство. Это стало замечаться за ней все чаще, особенно после того, как ее муж ушел на фронт. Видимо, тоска одиночества застигала ее и здесь, и класс чувствовал это: в такие минуты у нас становилось тихо, и молчаливая, уже не детская печаль осеняла наши души. Помню, мне было грустно и сладко видеть неподвижное, светлое в своей молодой худобе лицо учительницы, госпитально-белую марлю, которая охватывала сегодня ее простуженное горло, подчеркивая во всем облике Анны Федоровны нечто чистое, гордое и страдальческое…
А урок русского языка продолжался. И, как это бывало часто, все шло вне меня; а я, отдавшись воспоминаниям, наблюдал со стороны за тем, как учительница вела пальцем по нашим фамилиям в журнале, точно по клавишам, иногда слегка упирая палец в отдельные из них; в этих случаях в классе там и тут рождались шумы беспокойства — ерзанье, вздохи. Все это объяснялось не тем, что мы готовили уроки по русскому хуже, чем другие, — нет, мы не любили заучивать правила в их книжной категорической точности. Наверное, это участь всех на свете правил.
…Рука Анны Федоровны остановилась — Тоня Весницкая, сидевшая вблизи стола учительницы, увидела под ее пальцем свою фамилию и поднялась. Крупная, белокурая, с крутым, как бы надвинутым на глаза лбом, она встала на глянцевито-темном фоне доски, ожидая вопроса.
— Скажи, что называется глаголом?
Учительница умолкла, по-прежнему прислушиваясь и что-то глазами ища в пространстве над нашими головами, под потолком. Услышали и мы: высоко, над железной крышей, отзываясь в ней нарастающе-угрюмо, шел прерывистый, будто скребущий по небу сдвоенный звук авиационных моторов. В полутора километрах отсюда, за рекой, находился аэродром, гулы в воздухе и на земле стали давно привычными, и, глядя на учительницу, мы, наверное, ждали услышать что-то другое. А Тоня, пользуясь затишьем в классе, насупила брови — сводила в один фокус все свои познания о глаголе, так неожиданно рассеянные вызовом к доске. Для начала она выложила самое сущее, как бы ограждающее ее от учительницы:
— Глагол — это часть речи…
На задней парте кто-то из мальчиков, очень похоже подладившись под Тонин голос, продолжил:
— Часть речи… Упала баба с печи… Дали бабушке укол… Называется глагол…
Анна Федоровна в такт моторному гулу, а заодно и словам озорника машинально покачивала головой. Но никто не засмеялся, даже тогда, когда она сказала Тоне:
— Правильно. Приведи, пожалуйста, пример.
Тоня покраснела от стыда, взгляд, как птица из огня, метнулся в окно и схватил то, что сразу попалось, — только что пролетевший самолет. Послеполуденное небо было прозрачно, как осенняя устоявшаяся вода; самолет с высоко торчащим килем, с удлиненными моторами разворачивался над горой, над бурой гривой железнодорожной посадки. Я еще слышал, как Тоня приводила пример:
— Самолет что сделал? Улетел…
Нет, Тоня, он развернулся над маленькой станцией, скрытой горою от наших глаз, сделал плавный крен на левое крыло, и, невидимая на большом расстоянии даже в таком чистом небе, от него оторвалась первая в нашем краю бомба. Гром взрыва, усиленный над нами железной крышей, сначала прибил всех к партам, а тебя отшатнул от окна. А потом мы вскочили. Анна Федоровна распахнула дверь и встала у порога, раскинув руки крестом.
— Спокойно. Быстро всем в убежище.
До сих пор слышу этот перехваченный белым бинтом голос. Толпа наша ударилась о живой крест на своем пути и не отхлынула, а прильнула к нему; и так — один под правой, другой под левой рукой учительницы — мы по двое, без свалки проскользнули к дверям. Преодолев расстояние от станции, нашего слуха достиг вой сирены. В ушах шумела напирающая кровь, и все колыхался — тяжело и оглушающе — звук разрыва, чуждый всему живущему на земле глагол…
То было в прошлом, сорок первом…»
Давнюю трагедию помнит и сейчас старожил Иван Никифорович Гончаров:
«Мне девять лет. Я играю в поле рядом с железнодорожной насыпью. Мимо со стороны станции Митрофановка прошел пассажирский состав. У вокзала Райновской уже стоял товарняк. Как выяснилось после, воинский эшелон с боеприпасами. Все — как обычно: перекликались гудками привычно паровозы. Но тут их перекрыл рев самолета. Я только фашистские кресты на крыльях успел отметить. На подлете к станции, ближе к железнодорожным составам, фашист безошибочно открыл бомболюк.
Взрывной волной меня кинуло на землю. Когда поднялся, то увидел черное небо в дыму. Еще рвались мины, снаряды. Горели вагоны, из-под них железные колесные пары летели, кувыркались, как игрушечные.
Живы остались пассажиры в конечных вагонах. У нас ночевала семья — женщина с детьми. Уехали они вскоре. Говорили, что на станции Подгорной опять попали под бомбежку…
В Государственном архиве общественно-политической истории Воронежской области хранится подлинник документа тех давних лет.
«№ 68.
Из политдонесения Россошанского райкома партии
обкому ВКП(б) о последствиях налетов вражеской авиации
14 октября 1941 г.
За последнее время над Россошью участились случаи почти ежедневного появления вражеских самолетов, которые 6 октября 1941 г. бомбардировали ст. Райновская — людской эшелон эвакуированных и товарный состав, в котором находилось 22 вагона боеприпасов. В результате бомбежки состав с боеприпасами взорван, и людской эшелон понес большие жертвы — 360 человек убито и 366 ранено. Поселок при ст. Райновская сожжен, железнодорожные пути на протяжении 150 м были разрушены.
РК ВКП(б) принял немедленные меры к оказанию медицинской помощи пострадавшим. Для быстрого восстановления железнодорожного пути было направлено более 500 человек рабочих и колхозников, а также переключена часть рабочих железнодорожного узла. 7 октября 1941 г. к 10 часам утра движение поездов было восстановлено.
12 октября 1941 г. на перегоне между ст. Россошь и разъездом Райновская на 401-м километре вражеским самолетом бомбардировано 2 пассажирских поезда № 11 и 16, в которых разбито 2 вагона и взорван котел одного паровоза. Имеются убитые 20 человек и раненых 75 человек.
Кроме бомбежки, вражеские самолеты производят обстрел из пулеметов Россоши, а также отдельных населенных пунктов района…
Секретарь райкома ВКП(б) А. Друзь».
* * *
…Сверкнула молния в серых тучах. Ударил гром. Вновь закапал дождик. Он загнал нас с Анатолием Василевичем на почту.
— О том, что отец и мать мне названые, — продолжил говорить Замурий, — я узнал в четвертом классе. Нашлись доброжелатели, просветили.
Признаюсь, для меня эта новость прозвучала впустую. Мои расспросы нисколько не встревожили ни отца, ни мать. Мама отмахнулась, мол, мало что люди брешут…
Уже перед кончиной отец сказал мне: «Леша, на чердаке найди жестяную банку. Там почитаешь еще мои сочинения. О себе узнаешь».
Я не придал особого значения его словам. Вспомнил об этом, когда уже продал родительскую хатенку. Заехал на подворье, а там новые хозяева уже сломали старье бульдозером. Экскаваторным ковшом погрузили весь хлам в кузов самосвала и вывезли на свалку.
Ругнулся, конечно, на свою безалаберность.
А потом думаю: чего я нервничаю? Для меня род мой идет от Замурий Василия Акимовича и Екатерины Васильевны. Вырос я не в нужде. Меня выучили. На ноги встал с поддержкой родителей. Как говорят: дом построил, детей и внуков воспитал, не одно дерево — сад вырастил. В локомотивном депо был не последним машинистом электровоза. В пору электрификации железной дороги профессия моя была в особом почете. Электровозник — что космонавт. Жизнь моя в общем и целом сложилась не хуже, чем у других.
А не будь в ней моих родимых, пусть и названых, отца с матерью, кто знает — куда бы завела судьба? И был бы я таким, какой есть?..
Петр Дмитриевич Чалый родился в 1946 году в селе Первомайское Россошанского района Воронежской области. Автор десяти книг прозы. Более тридцати лет работал корреспондентом воронежской областной газеты «Коммуна». Публиковался в журналах «Подъём», «Волга», «Наш современник», «Кольцовский сквер», «Воин России». Награжден орденом «Знак Почета». Дипломант IV Международного славянского форума «Золотой витязь», лауреат литературных премий «Имперская культура» им. Э. Володина, всероссийского конкурса «О казаках замолвите слово» и др. Член Союза писателей России. Живет в Россоши.
