Окопный сон

Геннадий Лутков

 

* * *

 

Памяти

солдата В. Дьячкова

 

Яблони помнят отца —

Так, как умеют деревья.

В старенькой тихой деревне

Яблони помнят отца.

 

В тысячах снах наяву

Шел он и шел повидаться.

Яблочком побаловаться

Некогда было ему.

 

Много у воина дел:

Вечно он в огненном деле.

Сколько он рек одолел,

Сколько его одолели!

 

Будто не будет конца

Этой войне распроклятой.

Возле все помнящей хаты

Яблони помнят отца.

 

Он похоронен не здесь,

А на берлинской околице,

Каменной дымной околице,

Первой узнавшей ту весть.

 

…Сад в легкой роздыми. Сыро.

Роса тяжелей свинца.

У сына теперь два сына,

И оба в его отца.

 

Писк цыплаков у крыльца

Возле размоченных корок…

Яблоням этим — за сорок,

Яблони помнят отца.

 

* * *

 

Не всех нас мучили вопросы.

Нас век запутанный ковал.

Мы так любили папиросы

С названьем «Беломорканал!»

 

Мы восторгались главным классом.

Он твердости давал урок.

У пачки с голубым окрасом

Мы отрывали уголок.

 

И плотно, как патроны в пачке,

Там красовались мундштуки.

Нам разве снились в глине тачки?

Решетки, пайки и штыки?

 

Мы папиросой франтоватой

В кино дышали горячо.

И плыл дымок голубоватый

И у щеки, и за плечо.

 

Курить такое было лестно.

Мерк огонек, прозрачно ал…

Курил, как помню, в день ареста

Я этот «Беломорканал».

 

Виктор Поляков

 

ПРОПУСК № 7002

 

Тов. Полякову В. М. разрешается

хождение по городу Сталинграду

после 24 час. 00 мин.

Комендант гарнизона

майор Демченко

 

Как сохранился этот пропуск,

теперь припомнить —

                                    выше сил.

Я прибыл в Сталинград не с войском,

я там в милиции служил.

 

У Латошинки, на пароме,

Держался милицейский пост

и охранял составы скромно

при свете САБов, а не звезд.

 

Майора Демченко не зная,

скажу одно, без лишних слов:

он был над городом хозяин

всего на шесть ночных часов.

 

Отмерив беззащитным сердцем

пределы заводской земли,

там с Тракторного ополченцы

навеки в рубежи вросли.

 

А за спиной огромный город

из края в край в огне поплыл…

Но я о Демченко, майоре,

что, может быть,

                              себе на горе

в то время комендантом был.

 

Под грохот танковых таранов

кончался комендантский час,

в права вступали генералы,

резервы поднимал приказ.

 

Гляжу в твои провалы, память,

не отвожу стыдливо глаз:

тут ни убавить, ни прибавить,

как было сказано до нас.

 

И все же рано ставить точку,

ведь многое — в черновиках.

И да не вычеркнется строчка

о том майоре, что заочно

давал на подвиг пропуска.

 

ОКОПНЫЙ СОН

 

Я уснул

            и мать во сне увидел,

Плачет мать,

                      в руке зажав платок.

 

«Мама, мама, кто тебя обидел?» —

«Ты, родной, обидел, ты, сынок».

«Мама, мама, далека дорога,

на побывку не отпущен срок.

Я тебе сегодня не подмога…» —

«Не о том печалишься, сынок.

 

Не беда,

           что не успел проститься:

закружил

                и разлучил вокзал, —

для тебя приберегла мучицу,

а ушел —

          и коржика не взял…»

 

Михаил Тимошечкин

 

СТАРЫЙ ТАНЦОР

 

Нам объявили: будет танец.

Мы приготовились встречать,

Как выйдет юный новобранец

Нас перестуком забавлять.

 

Усмешку кинули друг другу,

Когда увидели в упор —

Сосредоточенно по кругу

Прошелся старенький танцор.

 

Видать, чудак неисправимый,

Коль удивить надумал нас —

Под гомон неостановимый

Исполнив легкий па-де-грасс.

 

Он долго по дощатой сцене

Неторопливо колесил,

Как будто разминал колени,

А может, набирался сил.

 

По кругу сдержанной походкой

Прошелся и в середке стал.

И вдруг пошел на нас чечеткой,

Враз разбудив дремавший зал.

 

И бил то «яблочко», то «польку»

И лихо, как казак-удал,

Не отдыхаючи нисколько,

По-русски барыню плясал.

 

Взлетал и снова опускался,

Ногой, обутою в чулок,

На миг лишь пола прикасался,

Чтоб взмыть под самый потолок.

 

Баян, отчаянно рыдая,

Спешил за ним, свистя в мехах,

И только удаль молодая

Светилась в голубых глазах.

 

Танцор никак не унимался

И снова дробью шел на нас.

И кто-то шумно восхищался:

«Вот это да! Вот это класс!»

 

И мы, забыв субординацию,

Ответили ему овацией.

И вместе с нашими руками,

Как знак сердечной чистоты,

Над стрижеными головами

Взметнулись белые бинты.

 

А он лишь за сердце держался,

В поклон сгибаясь пополам,

И, улыбаясь, задыхался

От счастья, отданного нам.