О если бы мне повториться…

* * *

Моей Л.

 

Листать тебя, тобою шелестеть —

все — воспроизводить, как киноленту,

и, маленькому, к лету уцелеть,

и повзрослеть, и все забросить к лету.

Как тих ландшафт в преддверье холодов,

как многоглазо яблоня сияет

синапом уцелевшим, нотой до —

не удержав, как бы слезу роняет.

За нотой ноту. Скучен этот бал.

Однообразно, глупо повторенье.

И хочется внести разлад, развал

в природу, как в свое стихотворенье.

И о тебе, о жизни, о земной

заговорить на ломаном, на птичьем,

и просвистать до снега, и зимой

не замолчать, и потерять приличье.

О поздний свет, таинственный портал —

прореха каждая, куда дроздом летал

рябинником,

а возвращался певчим.

 

* * *

Парусинило поле,

и время тянулось к закату,

не пылила дорога — еще сыровато в апреле,

но мошка уже липла к лучам языкатым,

и лучи тяжелели.

Проходи же скорее.

В покинутом мире

спокойнее, проще.

Загадай возвратиться в дегтярную горечь,

в запах бабьего пота.

Пусть молчит одинокая голая роща:

речь твоя перелетными птицами стерта.

Что ты вспомнишь: поля лиловатые,

стайка сонных, мигающих в небе скворцов,

и набухшие почки,

как бы виноватые —

тычутся в сумерки, словно в лицо.

 

* * *

Сложное и, как элегия, грустное,

как всякое русское:

дорога осенняя — сумерки — матерьял холста —

устройство листа кленового, липового, дубового

и всякого облетающего листа.

Тает дерево,

тает —

и все равно сильнее меня.

Прижмусь щекою:

холодный дух зеленого и голубого огня.

Отучившись на человека,

отчаявшись,

час, два —

специально теряешь время.

Становится кроной одуванчиковая голова

и сразу же облетает.

Всматриваешься:

что там, за последним листом?

Слезятся глаза, и ничего не видишь.

Тот же круглый, как шар, простор,

из которого никуда не выйдешь.

 

* * *

Пахнет дождем:

не водой, а вином домашним,

веткой, отцветающим мхом апрельским.

Темное время — с пятницы на субботу,

с субботы на воскресенье.

Страшно.

И разделить это время не с кем, конечно, не с кем.

гулкое и пудовое

раздави меня как жука

что мне делать здесь

если исчерпаны возможности языка

Вот она тяжесть последнего в мире сюжета.

Зацвели абрикосы. Небо низкое. Холодно. И ни одной пчелы.

Но мы, оказывается, переживем и это.

 

* * *

Между снегом и листьями — дни веселого голяка.

На пролете птица тундровая говорлива:

всхлипы, всклики луженой глотки, заморского языка.

Дрогнувший глаз залива.

Память чужая. Связь золотых времен.

Воздух, стершийся по краям дороги.

Наблюдаешь бессовестно, к созерцанью приговорен,

как грибы и ягоды, подбираешь слоги.

На заброшенной даче боишься злого ежа —

в детстве с тайным каким-то смыслом лазил по старым дачам —

хотя еж давно подобрел и убежал

полон земли и плача.

Он бежит, и помнит его ветла,

как косынка жены светла.

 

* * *

Песня дрозда легко и довольно точно

передается буквами и даже целыми фразами

человеческой речи…

Орнитолог А.Н. Промптов

 

На холодном закате дроздиная песня чище,

свободней, разнообразней иволги, соловья,

когда они прилетят, дрозд достроит жилище

и перестанет петь: теперь у него семья.

Да и зачем, если вокруг такое:

от щелканья воздух лопается, и из прорех

стекает золото царственного покоя.

Насвистывать свою песню в эти мгновенья — грех.

Сидит дроздиха на яйцах, клюв приоткрывши,

терпеливо ждет листовертку, бронзовку, червяка,

и течение жизни становится шире, тише,

и слышно, как в глубине гнезда ворочаются века.

О еще будет время! в июле, может быть, в первых числах

или к середине месяца. Все затихнут. И дрозд споет:

столько в песне его надежды, нот светлых, чистых,

что птенцы навсегда запомнят, в собственный отправляясь полет, —

«Фи-липп, фи-липп, при-ди, при-ди, чай-пить, чай-пить…»1

И дроздиха подумает: счастье такого дрозда любить.

 

* * *

Оторопь тополя. Полая чаша труда.

Воздух тяжелый, как в засуху сорок шестого.

Разве я помню все это? Ушло, как вода

талая

и не повторяется снова.

Было видение в детстве. И сон без конца —

снится и помнится, пламенным поездом длится —

звезды сквозь листья, сквозь звезды прожилки лица,

дальше и дальше — забытые милые лица.

Что я скажу вам, последнее имя храня?

Душная полночь в дешевой гостинице. Кто я?

Что вы все ждете и ждете, не помня меня

и не давая покоя?

 

* * *

                                                                            Моей Л.

 

Когда наступают последние дни листопада —

и липы и клены давно облетели,

и вот начинают дубы и березы —

бояться не надо

ни слишком высокого неба,

ни твердости мысли и чувства,

ни ясности прозы,

ни строгого взгляда

любимой

на поздней тропинке,

где только осталось по ветке —

березы и дуба —

и все облетело.

Мы жмемся друг к другу

(мы все же друг к другу привыкли),

как листья за лето.

Как залита солнцем поляна,

как много последнего света,

как рано!..

 

* * *

Синего снега к весне тяжела простыня,

на ней, не вставая, весь день пролежали деревья.

Скоро стемнеет, и ты не отыщешь меня,

будто и не было здесь ни любви, ни доверья.

Мимо пройдешь. И ледовым молчаньем реки

воздух наполнится — он тяжелее и слаще

ночью весенней от взмаха прозрачной руки,

от невозможности жить (в) настоящем.

Я ухожу с головой обращенной назад —

топкой тропинкой вдоль поймы. Ольшаник. Осинник.

В детстве мечтал я в рассыпанный солнечный сад

переродиться, но разве мальчишка осилит

святость и кротость, пожизненный долг естества,

нежность запретную? На одуванчик похожий

я сохранил только шепот, которым листва

утром прощалась. Другое — грубее и строже.

Или яснее? Какая разлука кругом!

Капли, как пятки босые, от лунного блеска

переливаются, в теплый пока еще дом

катятся к счастью, которое, кажется, близко

и неизбежно, как солнце.

О если бы мне повториться

здесь, на земле, на притихшем весеннем Дону

страшно спугнуть одинокую взрослую птицу

и остаться совсем одному.

 

---

1 По утверждению И.К. Шамова (1876 год), некоторые крики дрозда можно передать словами: «Деньги есть! выпьем! Василий! кто велит!»

 

---

Василий Павлович Нацентов родился в 1998 году в Каменной Степи Воронежской области. Окончил факультет географии, геоэкологии и туризма Воронежского государственного университета. Публиковался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Наш современник», «Москва», «Юность», «Подъём», в «Литературной газете», «Литературной России» и др. Лауреат Международной премии «Звездный билет», «Кольцовский край», Исаевской премии для молодых литераторов Воронежской области (2018), финалист и обладатель спецприза от журнала «Юность», премии «Лицей» им. А.С. Пушкина. Член Союза писателей России и Союза писателей Москвы. Живет в Воронеже.