«Несомненное и незаурядное лирическое дарование…»

Сергей Владимирович Михеев — Сережа, как звали его в петербургских литературных кругах, — родился в 1893 го­ду в селе Писаревка Богучарского уезда Воронежской губернии: «В краю, где ветерок степной ковыль колышет, / Где слагает сказки ароматный юг…» Его отец Владимир Николаевич (1860 г.р.) служил в этом уезде земским участковым врачом.

О детстве Сергей будет писать как о «спаленке фиалок», где «и феи, и цветы, и лунный смех русалок… / И папоротник огнем в Купалы ночь цветет…» В восьмом номере журнала «Новый сатирикон»1 за 1913 год выйдет его небольшой рассказ под названием «Бабушкино гадание». Журнал сатирический, подача рассказа иронична, но это, как сам автор говорит, «картина его детства».

«Как сейчас помню я эту, запечатленную еще в детстве, картину со всеми ее смешными, может быть, неважными, но родными деталями.

Вечер. Сквозь просветы опущенных драпри ласково и как-то неуверенно заглядывают осенние сумерки… Знаете — такие голубые… Голубые. Это сумерки… Вся гостиная похожа на чей-то громадный рот. Зубы — высокие кресла в белых парусиновых чехлах. По краям — язык, красный пушистый ковер, протянулся по скользкому паркету. Портрет плешивого, уютного человека со звездой на мундире… Круглый приросший к полу стол. Диван… Дальше — запыленные, печальные клавесины… Робкие улыбки свечей… Мистически — тихий шелест карт, которые худые, цепкие бабушкины руки раскладывают в замысловатую фигуру. Мои горящие любопытством глаза. Старые набухшие карты… На лице у бабушки плохо скрытое ожидание и готовность ко всему. Иногда я начинаю сомневаться в бабушкинской порядочности: „Не ведьма ли?” — думаю я и незаметно оглядываю бабушку с ног до головы. Не найдя хвоста, несколько успокаиваюсь…

Карты разложены. Некоторые, непривилегированные, вынимаются и уходят в кучу — отжившие… ненужные…

Непринужденное молчание. Звук. Медленные чеканные слова… Гаданье.

— Индюк, Сереженька, скоро поправится; это его худые люди сглазили (Федюшка-дворник камнем). Кур завтра с выгодой продам, видишь — дорога вышла „денежная”… Шестерка червей… „На сердце — покой вышел”… а за то, что ты брал варенье без спросу, тебя завтра Акимыч высечет…»

И все было верно… Шли дни — падали кругленькие маленькие медяшки… Когда судьба индюка и кур не возбуждала сомнений, карты говорили только о том, что обед будет вовремя, и клали на сердце неизменный «покой».

Давно раскрытые, смешные тайны детства…

Давно отцветшие живыми лепестки, —

А сколько было в них наивного кокетства,

Жемчужной пены грез и страсти и тоски.

Они развеялись с годами, чары сказки,

Открывши новый мир, бесстыдный и нагой.

Детство, прощание со «сказкой», встреча со взрослой жизнью, где он беззащитен и одинок, будет звучать в его произведениях не раз.

И… нет влюбленных фей, нет молний красной пляски,

И жути нет пред ней, пред Бабою-Ягой.

Цветы осмеяны. Душистый и стыдливый

Родник любви, питомец мотыльков,

Пролился в мир осенний и тоскливый

Фальшивой гаммой ненужных, пестрых слов.

Былую ненависть, пустых бурь мятежных,

Сменила злоба мелкая земли,

И кажется, что крылья сказки прежней

Упали мертвые средь грязи и пыли.

Обман… Обман… Обман…

Сергей — гимназист Острогожской классической мужской гимназии. В Памятной книге Воронежской губернии титулярный советник В.Н. Михеев и его семья как жители уездного центра Острогожск числятся только с 1905 года. Из этого можно предположить, что Сергею пришлось некоторое время жить отдельно от близких в «так называемых гимназических квартирах за 15–25 рублей в месяц на всем готовом; и там обычно рано осваивали табачок и водочку». Хотя «преподавательский состав в гимназии был очень хорош. По большей части это были люди немолодые, семейные, давно уже жившие в Острогожске, с установившейся общей и профессиональной репутацией. Те, что были моложе, были слабее, неустойчивее, иногда с явными человеческими слабостями, но все же и они стояли на большой высоте. <…> Одноэтажное здание гимназии было уютно расположено частью в городском саду, частью внутри обширной, озелененной усадьбы. Классы выходили в светлый, просторный коридор. Большой актовый зал с люстрою и портретами царей во весь рост был всегда торжествен и пустынен. Церковь, построенная П.А. Жалиным и выходившая тремя громадными дверями в коридор, представляла собою высокий зал с колоннами. Она была вся белая, спокойной архитектуры, с окнами в сад».

В стихотворении «Благотворительное гулянье (Провинция)» Сергей напишет о городском саде. И в мало каких его произведениях будет столько весьма нелицеприятных эпитетов — «грошовые подачки», «глаза голодных», «фальшивый гривенник».

И стала вдруг печаль земли понятна,

А с носа ангела упали брызги слез…

Добро и Зло здесь стали странно близки

И сплетня мутная уже взяла аванс…

Стыдливо шепчутся в аллеях гимназистки,

А на веранде — винт и преферанс…

Ярко-красные аншлаги

На воротах грязных сада,

Балаганы точно маги,

А зайти… как будто надо.

Что произошло с Сергеем в гимназии или в городском саду, не узнать, но его «Сердце очерствело, / Вздохнув медвяный яд угрюмых, серых книг». Но несмотря на этот внутренний и достаточно болезненный надлом, в душе он все еще ребенок, и оттого его стихи по-детски просты и чисты:

Весь воздух — царство белых пчел,

Их лепет полон тайн знакомых…

Метель… Как будто бы отцвел

На небе белый сад черемух…

Смотря в волшебное кольцо,

Метель луну запорошила…

Зацеловала мне лицо,

Совсем глаза заворожила,

Хоть не смотри — кругом ни зги…

Один лишь снег в глазах маячит,

И где-то, в зарослях куги

Забившись, ветер тихо плачет…

Следующий этап в жизни Сергея Владимировича связан с Петроградским морским кадетским корпусом. В престижное учебное заведение принимались юноши 14–16 лет. Обучение подразделялось на три общеобразовательных кадетских класса и три специальных гардемаринских класса. Воспитанники кадетских классов ежегодно матросами плавали на учебных парусных и паровых судах. Гардемарины практиковались на крейсерах и миноносцах. После 3-го специального класса гардемарины сдавали выпускные экзамены и производились в корабельные гардемарины и направлялись в годичное плавание вокруг Европы в Средиземное море на современных кораблях Балтийского флота.

Информация об обучении Сергея в морском кадетском корпусе почерпнута из статьи Вячеслава Волдочинского «Памяти острогожского поэта Сергея Михеева» в газете «За Россию» от 26 сентября 1919 года. Сегодня это практически единственный источник, от которого можно отталкиваться в воссоздании судьбы поэта. В статье звучит и такое утверждение: «Юношеские годы С. Михеева в общем были «растраченные годы». Это выражение В. Волдочинский взял из короткого очерка С.Я. Маршака, «посвященного памяти умершего 26 января 1919 года от тифа талантливого сатириконского поэта и беллетриста С.В. Михеева». Маршак жил в Острогожске, учился в той же гимназии, что Михеев, и, возможно, они были знакомы.

Вот что написал Самуил Яковлевич в очерке: «Стихи он писал так же легко, экспромтом, как и прозу. <…> Юношеские годы С. Михеева, в общем, были „растраченные годы”, и это не могло не отозваться на развитии его несомненного и незаурядного лирического дарования».

Обучение в кадетском корпусе вряд ли можно считать «растраченными годами», хотя Маршак вполне мог полагать, что изучение точных наук и дисциплинарная выучка отрицательно влияют на литературные наклонности.

Возможно, Михеев и вовсе не учился в корпусе или был отчислен. Это повод для дальнейшего исследования. Но, во всяком случае, в стихах Сергея Владимировича морской мотив почти не прослеживается, что является косвенным подтверждением его непричастности к морским действиям и событиям. Но не могла же такая творческая натура остаться безучастной к морю — загадочной и прекрасной стихии. Даже, к примеру, стихотворение, опубликованное в 1915 году, с обещающим названием «На миноносце» больше можно толковать как гражданскую поэзию с элементами пейзажной лирики: «Сказкой весенней окутаны шхеры / Контуры берега мягки и серы, / Белым барашком у носа волна / Вдаль убегает, тревоги полна… / Каждой минуты усчитана важность, / С каждой минутой вечерняя влажность / Тени сгущает над зыбкой кормой… / Зорко прильнул к колесу рулевой…» <…> «Тихо скользнула холодная мина… / Сумерки гуще… Мы тушим огни, / С крейсером вражьим мы в море одни».

Когда и где впервые прошла первая публикация произведений Михеева, как и многое из его биографии, неизвестно, вернее, пока не удалось отыскать. Приходится отталкиваться от 1910–1912 годов, но нет никакого сомнения, что такая одаренность не могла не проявиться в раннем возрасте.

Сергей Владимирович публиковался в журналах «Солнце России», «Лукоморье», «Будильник», «Бич», «Красный смех», «Журнал Журналов». В популярном еженедельном русском журнале с приложениями «Нива», издававшимся со второй половины XIX века, только в 1914 году прошло его одиннадцать публикаций. Выступал как критик, например, написал рецензию на книгу рассказов Г. Чулкова2 «Люди в тумане», и безусловно его сотрудничество с «Новым Сатириконом».

«В памяти стоит молодой поэт, студент, Сергей Михеев. Красивый, скромный. Он был донельзя перегружен лирической темой. Любовь, девушка, глаза. Жалел проституток, лирически воспевал монашек.

При чем же тут „Новый Сатирикон”?

Его тянуло на острые страницы. В каждом стихотворении был какой-то „заворот”. Чистая лирика не держалась в нем, насквозь городском, воспитанном улицами Ленинграда, молодом парне. Что-то прерывало поток его лирики. Она парализовалась стоном, криком, проклятием, горьким сомнением.

Его тянуло в „Новый Сатирикон”, где умели смеяться, где понимали скорбь, недовольство жизнью, протест против нее, но и где не могли помочь, если нужно было помочь, даже сотруднику журнала…

Помню стройную фигуру Сергея Михеева, его красивое лицо. Он приносил стихотворение, робко оставлял его и уходил».

 

Из жизни военной газеты

«Мы не моргнем»

В редакции

 

Их двое угрюмых и серо-сутулых —

Редактор — один, а другой — репортер,

Для них у стола два расшатанных стула,

Две пачки бумаги и грязный ковер.

Ножницы злятся и, часто вздыхая,

Рвут из какой-то газеты куски…

Сбоку чугунка коптит, потухая,

В окнах — улыбки изжитой тоски…

…………………………………

Шелестит задумчиво бумага

Под корявой, потною рукой.

Где-то есть безумье и отвага,

Где-то есть и грозы, и покой,

Где-то… Здесь, вися на коромысле,

Два ведра роняют хриплый стон —

Ни одной живой и острой мысли!..

Из «вечерки» взяли фельетон,

Из «Речи» возьмут передовицу,

Главный Штаб всегда даст триста строк,

И ничья надежда не смутится,

И ни в ком не вспыхнет огонек…

Те еще, кто светлой жертвой пали,

Два столбца заполнят, а конец —

Две заметки о «Палас-Рояле»,

И «цена в Берлине на свинец»…

А прочтут назавтра эти строки

Сотни робких и пытливых глаз —

Тем двоим не полетят упреки

За эффект дешевых, пестрых фраз!..

………………………………………….

Их двое угрюмых и серо-сутулых —

Редактор — один, а другой — репортер.

Для них у стола два расшатанных стула,

Две пачки бумаги и грязный ковер…

Война пронесется, как синяя птица, —

Газету закроют без слез «молодцы»:

Один за прилавок в «лабаз» возвратится,

Другой — агентуры возьмет образцы!..

О войне Сергей Владимирович будет писать много. Его душа горюет: «За верных сыновей, отдавших грозной сечи / И сердце, и любовь, и помыслы свои». Он уверен — победа близка: «Замолкнут клики кровавых оргий, / И только будут среди полей — / Святой Георгий / И мертвый змей…»

В это трагическое время особенно ярко начинает проявляться его отношение к вере. Бог, храм, сила молитвы становится лейтмотивом части его поэзии. В каких-то стихотворениях тема заложена в самих названиях — «В Сочельник», «Молитва», «Пасха». В других присутствует либо упоминание — «в храмах теплятся, не угасая, свечи», «крестится, как в храме, / Свечку пред иконой тихо опустив». Либо прямое обращение:

Со светлым Именем Христа

Они легли в изрытом поле

Под серым деревом креста…

Осенний день и даль без линий…

Иду один издалека,

И перед новою святыней

Любовно крестит лоб рука…

В мае 1917 года Михеев получает выпускное свидетельство об окончании юридического факультета Петроградского университета и зачисляется вольноопределяющимся в 3-й лейб-гвардии стрелковый полк, в названии которого до отречения от престола государя еще звучало «Его Величества полк». Служить Сергей Владимирович пошел добровольно, ему не нужен «бульварной завали король» с «пестрой пляской карнавала» и с переменой всего смысла вещей.

В мае 1918 года полк расформирован. Сергей оказывается в городе Старобельске Харьковской губернии. В ноябре там формируется Старобельский добровольческий отряд из местных офицеров и добровольцев. «Для воссоздания Великой, Неделимой? Нет! Для защиты чести матерей наших и сестер-школьниц. Для защиты рассеянных прапорщиков запаса из сельских учителей и мелкопоместных дворян (и они — все — на фронте!). Для спасения себя. 102 штыка… штыков не было! 6 сабель; на своих конях. Один Максим; один Виккерс; 12–13 лент; по 70 патронов на винтовку».

Михеев — среди добровольцев и принимает участие в боях против большевиков под Острогожском, где продолжают жить его родители.

В самом конце 1918 года он оказывается в Екатеринодаре, столице Добровольской армии. «Явился в редакцию, утомленный дорогой, в сильно поношенной военной форме, но беспечный и жизнерадостный, как всегда.

— Я Сергей Михеев из „Сатирикона”, — представился он членам редакции. — Если нужно, я могу вам дать стихи или прозу.

— У вас есть что-нибудь готовое?

— Нет, но я сейчас же могу написать.

И, не отдыхая с дороги, сел писать рассказ.

Над темой он долго не думал. Не помню, сам ли он или кто-нибудь из присутствовавших высказал какое-то замечание по поводу его потрепанного костюма. Это и навело его на тему. Он вывел на листе бумаги заглавие „Бахрома”.

Рассказ начинался так:

„Есть вещи, которые, находясь в одном месте, служат великолепным его украшением, будучи же перенесены в другое, придают ему нелепый, безобразный вид. Сказанное выше очень приложимо к бахроме.

На плюшевой скатерти, на тяжелых шелковых драпировках бахрома — прекрасная деталь, тонкий штрих, положенный опытною рукою художника…

Каждый с удовольствием потянется к такой бахроме и пощупает ее ласковыми руками. Иное дело, когда эта бахрома по недосмотру судьбы пристрачивается к концам ваших брюк или подолу юбки. Никто ее, кроме оценщика ломбарда, щупать не станет… Ничто так не унижает человека, как бахрома: стоит ей только пробиться на свет Божий, как вся ваша внешность получает потрепанный, неопрятный вид. Таких лиц мировые судьи даже при оправдательном приговоре оставляют под подозрением”.

Михеев писал быстро, но рассказ вышел у него почти в завершенном виде.

У него было несомненное умение улавливать смешные стечения и сочетания житейских обстоятельств. При этом его занимала не только юмористическая фабула, но и детали изображаемого явления, которое он вырисовывал с большим увлечением и любовью. <…> Недавно им была издана книга стихов под названием „Военные песни”.

Тяжелейшее время, величайшие испытания, но Сергей Владимирович не забывает про „сказку”, не теряет веру и продолжает слагать „песни”».

Это вы нашептали те светлые сказки,

Что творили Весну, окрыляя бойцов,

Но была в них всегда, как в участьи и в ласке,

Затаенная грусть облетевших цветов…

И в былые года, когда стоны звучали,

Среди тяжких утрат, павши ниц,

Вы искали исход безысходной печали

У лампад потемневших божниц…

И теперь, когда слиты все краски в узоре,

Когда жизнь обнажила все язвы свои.

За разбитое счастье, за новое горе

Отдаю вам я грустные песни мои!

Стихотворение «Казачкам» — последняя прижизненная публикация Сергея Михеева. В ночь на 26 января 1919 года молодой поэт и беллетрист Михеев умирает от сыпного тифа. Его поэзия, как и он сам, словно канули в небытие… Не пришло ли время вспомнить…

Есть особая грусть — безответной

Умирает дурнушкой она:

Это грусть, что таит незаметно

Русской ранней весны глубина,

Это грусть не о счастье минувшем

И мерцанье погасших огней,

Не о взгляде, в душе потонувшем,

Но не вызвавшем отклика в ней,

Не о том, что так бледны сирени,

А у девушек блекнущий взгляд —

В этой грусти — забытые тени

Неоплаканных, горьких утрат.

И когда над проснувшимся полем

Журавлиный начнется пролет,

Эту скорбь неоплаканной боли

Только русское сердце поймет!

 

---

1 «Новый Сатирикон» — еженедельный литературно-художественный иллюстрированный сатирический журнал, издававшийся в Санкт-Петербурге с июня 1913 года по август 1918 года.

2 Георгий Иванович Чулков (1879–1939) — поэт, прозаик, переводчик, литературный критик.