Неразгаданный вольнолюбец

Писатель и биограф Алексей Варламов выпустил очередную свою книгу в серии «ЖЗЛ»1. На этот раз в один ряд с Пришвиным, Булгаковым, Платоновым, а также Александром Грином, Алексеем Толстым и Григорием Распутиным встал такой «простой», по первому впечатлению, и при этом такой загадочный, «зашифрованный» автор — Василий Макарович Шукшин.

Первой же фразой биограф справедливо уведомляет, что историю его жизни «можно рассказать по-разному». Далее следует развернутое уточнение: «можно написать героическое сочинение» о чудесном взлете «на высоту своего времени», а можно «обнаружить за всеми шукшинскими удачами жесткий и точный расчет», можно изобразить «русского советского патриота, а можно — скрытого антисоветчика». И, кажется, биограф взялся протаптывать все эти тропинки (а также несколько других) одновременно.

Трагические черты судьба Шукшина принимает уже в раннем детстве: в 3 года Вася теряет отца, Макара Леонтьевича, «заарестованного по линии НКВД» и расстрелянного в Барнаульской тюрьме всего через месяц. Однако точных сведений у семьи нет и мальчик верит, что однажды отец вернется.

В связи с тем арестом и мать Мария Сергеевна, и дети оказываются на социальном дне. Теперь ее часто кличут «сибулонкой» (женой заключенного сибирских лагерей), а сына — «вражонком». Однако несмотря на все трудности, «сибулонка» сумела не просто подняться, но стала деревенской элитой. Потом то же проделает в масштабах страны ее сын».

Вася Шукшин уходит сначала в ближайший город Бийск, учиться на автомеханика — и возвращается, не доучившись. Затем, с огромным трудом получив паспорт, отправляется покорять далекую, почти инопланетную Москву. «Даже из близких ему писателей-деревенщиков никто так драматически, так надрывно не уходил из деревни в город, никто так тяжело не пробивался в люди. Ни Федор Абрамов, ни Василий Белов, ни Валентин Распутин».

И здесь, а затем по ряду других эпизодов и целых периодов жизни Шукшина, биограф Варламов аккуратно полемизирует с другим шукшинским биографом — покойным Владимиром Коробовым, автором книги «Василий Шукшин. Творчество. Личность» (первоначально опубликованной в 1984, а затем дважды переизданной в серии ЖЗЛ).

Так, Коробов в своей книге стремился доказать, что Шукшин по дороге в Москву несколько месяцев провел в банде уголовников и что именно там и тогда приобрел знание «определенных кругов», пригодившееся ему впоследствии. Варламов же доказывает, что пробела, достаточного для долгой уголовной одиссеи, в жизни Василия Макаровича не было.

После изнурительной подготовки по всем направлениям, Шукшин поступает во ВГИК. И здесь оказывается, что «образ малограмотного парня в сапогах, не читавшего Льва Толстого — это легенда, мистификация, которую он охотно поддерживал, но которая ничуть не соответствовала действительности».

Подробно проанализировав поступление Шукшина в вуз с фантастическим конкурсом, автор резюмирует: «Как ни относись к советской власти, надо признать, что только благодаря ей и победившему социализму Шукшин смог стать кинорежиссером. Ни в каком Голливуде, ни в какой великой французской режиссерской школе, не говоря уже о сегодняшнем российском кино и сегодняшнем ВГИКе, парень с его социальным положением в режиссеры не пробился бы».

Из показанных лавирований «бесконвойного» Шукшина (переход из консервативного «Октября» в постоянные авторы либерального «Нового мира», а оттуда — в редколлегию патриотического «Нашего современника») «возникает образ лихого и довольно циничного, ловкого парня, который получил от «Октября» первую славу, прописку, попользовался всеми льготами и… ушел к конкурентам. Про таких парней говорят — подметки на ходу рвет». И в то же время с сочувствием и даже с восхищением к человеку, которому необходимо было «суметь сказать все, что он хочет сказать, но сделать это — здесь и сейчас, сказать открыто и максимально широко (а не в сам- или тамиздате, что выбрал Солженицын)».

Многократно затрагивается тема не совершенного и, видимо, невозможного для него выбора одного дела. Он не только продолжал плыть «на двух бревнах» (как писал В. Белов) или «ехать в трех санях» (как увещевал М. Шолохов), но и наращивал число своих «транспортных средств» к читателю, добавляя к ним то публицистику, то драматургию.

Варламов добавляет и проясняет немало черт характера Василия Макаровича, но все же Шукшин в итоге остается неразгаданным и в жизни, и в смерти. Может быть, потому, что для полновесного понимания его многообразной личности тесно в рамках серийной биографии, а нужен особый жанр, вмещающий в себя художественную литературу и кино, спектакль и песню, покаянную исповедь и непреклонный манифест.

К чести автора добавлю, что он не пытается искусственно подогнать личность героя под какой-либо готовый ответ, понимая и признавая заранее, что «каждый останется при своем, лично ему удобном, понятном Шукшине».

Видно, что проделана серьезная и вдумчивая исследовательская работа. Однако биографу такой крупной и размашистой личности не хватает резкости, страсти, стремления не только очертить периметр поисков, но непременно доискаться, дойти до сути любой ценой.