* * *

 

Николаю Редькину

 

Пустая комната вселяется в меня

Всем холодом своим и одиночеством.

За стенами зима.

Мороз крепчает к ночи

И печка что-то говорит

Мне мимикой огня.

Здесь столько близких жизней протекло.

Что рассказать хотят

На стенке блики

Горящих дров?

Мерещатся мне лики

Родных людей.

Мгла давит на стекло.

В морозное окно

Она следит за мной.

За ней просторы стужи и забвенья.

В каком-то забытьи

Меж пламенем и тьмой

Я ворошу

Гудящие поленья.

 

* * *

 

На берегу пруда

Пасется мирно мерин.

Покоится погост.

Трепещет костерок.

Я с удочкой стою,

В сухой степи затерян.

Гляжу во все глаза

На подлый поплавок.

Что эта лошадь мне.

Что храп ее печальный.

Что этот мне погост —

Приют чужих могил.

И что для них я сам?

Так человек случайный…

Но вдруг —

Как будто жизнь

Свою всю здесь прожил —

Такой родной землей

Пахнет от мглы окрестной,

От первых летних звезд

Над стихнувшей водой.

А ты откель, земляк? —

Прикурит житель местный

Да, тут недалеко —

Махну в простор рукой…

 

* * *

 

Далекие светлые годы.

Где первые в жизни грехи…

Где лучшие в жизни погоды.

Ветра, поцелуи, стихи.

Мы лезли на верхние полки.

Глядели вперед налегке.

И в стоге искали иголки.

И шило таили в мешке…

 

МАКАР НАГУЛЬНОВ

 

Вот из гроба встал

Макар Нагульнов.

По селу уснувшему идет.

И нигде не видит сельсовета.

И Макара оторопь берет.

Он в кармане свой наган сжимает.

Красных флагов тоже не видать.

Значит к власти

Все ж пробилась контра —

И Лукич

И вся кулачья знать.

Значит, братцы, зря давил я гадов,

В голод загоняющих страну.

Шел Макар сурово

Сквозь чужую

Бьющую изменой тишину…

 

МЕШОК

 

Сухой сентябрь. Иссяк колодец.

Кого винить? Себя? Судьбу?

Где был народ — возник народец

С мешком огромным на горбу.

Он счастлив — аж трясутся ноги.

Ему себя бы поберечь…

Куда он с ним придет в итоге,

Коль вовремя не скинет с плеч…

 

* * *

 

После Покрова

                            метельного ждать покрывала.

Снег и морозы

                         конечно еще — не Помпея.

Но что когда-то сияло, звучало и звало —

Все это в прошлом

                                 и силы уже не имеет.

Каждый с рожденья

                                      заносится в списки пропащих.

Раньше иль позже

                                  приходит щемящая зрячесть.

Нет ничему в этой жизни

                                                цены настоящей

Средь прямодушья

                                   и лживых бездушных

изяществ.

 

ОЗЕРО

 

                        Дочери Ирине

Озеро, окруженное

Елью, березой, сосной,

Холодно, отстраненно

Блещет осенней волной.

Дремлют забитые дачи.

В лес, предвечерний чужой,

В лай отдаленный собачий

Вслушиваюсь душой.

Малость побуду. Уеду.

И не вернусь никогда.

В сердце заплещется следом

Озеро — небо, вода…

 

* * *

 

За сотни верст —

                          роскошная столица.

Кого она

              вниманьем одарит?

Под снегом

                   с треском рухнула теплица

Внезапно,

               как с небес метеорит.

Вокруг следы

                       звериные и птичьи.

Суровой зимней жизни тишина.

Здесь вдалеке

                         от роскоши столичной

Иная роскошь

                        мне дана сполна.

 

* * *

 

Они как будто бы эскизы

То к радости, а то — к суду —

Какие-то моменты жизни,

Объединенные в судьбу.

Они блестят, шумят и дышат

Из ясных дней, из мглы ночной,

Где я унижен

                        иль возвышен,

Но честен пред самим собой.

 


Игорь Владимирович Лукьянов родился в 1947 го­ду в Пхеньяне (КНДР). Окончил Борисоглебский государственный педагогиче­ский институт. Служил в армии. Работал на стройке, помощником мастера на трикотажной фабрике, журналистом борисоглеб­ской районной газеты. Автор 13 поэтических сборников, многочисленных публикаций в журналах «Подъ­ём», «Аврора», «Наш современник». Член Союза журналистов и Союза писателей России. Живет в Борисоглебске Воронежской области.