Линия времен

Светлана Маслова

 

* * *

Рожают мамы в голод и в войну.

Не зная, что не время, в лихолетье

счастливыми на свет приходят дети,

готовые к винтовке и к кайлу.

Всех мамы любят: толстых и худых,

с веснушками, с сопливыми носами,

послушных, робких, вредных, озорных,

с зелеными и с карими глазами.

Жалеют больше неродных детей.

Безропотно, за руку по дороге

ведут того, кто меньше и слабей

и сам не поднимается на ноги.

Котлеты жарят и пекут блины,

компоты варят и стирают платья.

Снимают словом груз любой вины,

отогревают от обид в объятьях.

Творят для чад сплошные чудеса,

врачуют боль и послабляют муки.

И сам Господь, покинув небеса,

целует им натруженные руки.

 

ЕЩЕ НЕ ЗНАЯ,

ЧТО УБЬЮТ ХРИСТА

 

В провинциальных городках и в селах старых

есть храмы без решеток и охраны,

без Благовестов и без колоколен,

с отбитой штукатуркой на стенах,

где бьют челом на земляных полах,

а всяк кирпич оплакан и намолен.

Там неожиданно порой вскрываешь раны,

случайно заглянув на полчаса,

когда заутреннюю спели голоса,

а до вечерней службы слишком рано.

Безлюдна церковь, гулка и пуста.

Затеплишь свечку и положишь три креста.

Свет пламени у тьмы отнимет раму

с иконой, что как истина — проста:

к груди младенца прижимает мама,

еще не зная, что убьют Христа.

 

ДВА СЫНА

 

В сороковые под Смоленском было

у старика с старухою два сына:

один — красавец, балагур, шельмец;

дугой — как отражение, близнец.

Но в сорок первом опустела хата,

под слезы матери ушли сыны в солдаты.

В июле немцы ворвались в село,

немало наших у околицы слегло.

Под дулами фашистских автоматов

к конторе гнали взятых в плен солдатов,

на колокольне били в Благовест.

Пришли на площадь все, кто жил окрест.

Стоял старик с старухою своей,

а мимо фрицы гнали их детей.

Без гимнастерок, окровавленных, в пыли.

Друг друга видели. Окликнуть не могли.

Построили фашисты у крыльца

солдатов пленных. На глазах отца

и матери обоих сыновей

поставили перед толпой людей.

Овчарки лаяли и скалили клыки.

В толпе волками выли старики.

В перчатках белых и в погонах фриц

отдал команду. Уложили ниц

всех пленных. Но оставили стоять

двух близнецов. Кричала выпью мать.

Смотрел старик, как сын своей рукой

нажал курок, как слег в пыли другой.

Сверкал улыбкой белозубый офицер,

в Аду смеялся пьяный Люцифер.

Не видела старуха из-за спин,

как рядом с братом рухнул первый сын,

как расстреляли всех. Смотрел старик

безмолвно. В ребра бился крик.

Рассвет росою окропил траву.

Ушли фашисты дальше — на Москву.

Село, осиротев, осталось жить.

Убитых пленных стали хоронить.

И показали старику детей.

Он встал у изголовья сыновей.

Закрыв глаза им собственной рукой,

сказал тихонько: здесь один лишь мой.

г. Борисоглебск

 

Андрей Монастырный

 

НОСТАЛЬГИЯ

 

Знакомый переулок, тот же клен

над влажным глазом старого колодца,

но я не тот и больше не влюблен

в ту, что с портрета озорно смеется.

Я здесь когда-то бегал босиком,

в следах с тревогой видя плоскостопье,

и в огород размашистым броском

швырял из веток сделанные копья.

А в этот сад мы мелкою шпаной

безлунной ночью крались за грушовкой —

и хоть, казалось, видели спиной,

все ж попадались глупо и неловко.

А вот и дядя Коля, что был скор

на строгий суд и легкое прощенье.

Ах, дядя, дядя, разве только вор

не любит летом старое варенье?..

Вот тут стоял тогда наш ветхий дом

с огромной печкой в половину кухни.

С нее зимою мы с сестрой вдвоем

смотрели, как свеча в лампаде тухнет.

Теперь на этом месте лопухи

Повисли вниз зелеными ушами,

и ждет своей рачительной сохи

наш двор, где мы играли малышами.

Эхма! А где же бабка, что жила

лет девяносто с гаком длинным веком?..

Давно тропинка к дому заросла,

упал забор, как брошеный калека…

Все здесь не так! Не тот живет народ,

знакомых лиц все меньше по дороге,

а те, кто хоть немного узнает, —

как могикане, редкие из многих.

Привет, речушка! Что-то ты сдала,

Покрылась камышом, как дед — щетиной;

наверняка лопатою весла

не провернуть твою густую тину.

А ведь совсем недавно здесь зимой

на хрупкий лед ступали мы несмело.

Ты нас держала выгнутой спиной

и гулко эхом в берегах звенела.

Совсем недавно… Двадцать лет назад

здесь ночью в мае соловели вишни,

но сбросил ветви тот весенний сад:

он, как и я, здесь оказался лишним.

Другое поколенье босиком

сорит мечтами вдоль знакомых тропок…

Зачем тридцатилетним чужаком

тревожить мир, что так пуглив и робок?..

Знакомый переулок, тот же клен

над влажным глазом старого колодца,

но я не тот и больше не влюблен

в ту, что с портрета озорно смеется.

 

ГЕРОЯМ АФГАНА

 

Поверь, не бывает напрасной войны,

И думать так даже не стоит.

И нет, и не будет у нашей страны

Напрасных военных героев.

 

И подвиги наших советских солдат

Под солнцем палящим Афгана,

Живых и погибших надежных ребят,

Поверь, забывать еще рано!

 

Они понимали вдали от родных,

Их долг — интернациональный.

И Родина ждет их, конечно, живых,

Хоть выжить почти нереально.

 

Они, как и мы, лишь по книгам-кино

Да играм, что в детстве играли,

Знавали войну, что гремела давно,

В победных звенела медалях.

 

Их юность в армейских прошла сапогах,

И песни их слушали горы,

И слышал молитвы не только Аллах

Под рев раскаленных моторов.

 

И вот под ногами чужая земля,

Вверху — азиатское небо,

И как-то иначе глядят дембеля

На тех, кто в «аду» еще не был.

 

«Здесь вам не гражданка, здесь, братцы, война,

Здесь в каждом ущелье душманы.

И часто посмертно дают ордена

Солдатам Афганистана».

 

Они понимали, что «здесь вам не там»,

Что смерть здесь — «обычное дело»,

Но как рассказать этим страшным горам,

Как мать в один день поседела.

 

Здесь эхо — за «них» и тебя предает,

Здесь боги — лишь только «вертушки».

И подвиг — в бою посадить вертолет

И бить «духов» на всю катушку.

 

И подвиг здесь — выжить всем бедам назло

И, честь не роняя солдата,

Вернуться в свой город, поселок, село

От бьющего в цель автомата.

 

И подвиг — обидное слыша порой,

Что кровь они зря проливали,

Лишь орден прикрыв от обиды рукой,

Молчать, как герои молчали…

 

Поверь, не бывает напрасной войны,

И думать так даже не стоит.

И нет, и не будет у нашей страны

Напрасных военных героев!

 

Отдел по образованию

и молодежной политике

администрации Поворинского района

 

Геннадий Петренко

 

ПРОСТЫЕ ИСТИНЫ

 

* * *

Ковыль-трава под вольный ветер

на север горбится в поклон

и на серебряном отсвете

колышет линию времен.

 

И дальние в тумане гоны

стремительных степных коней,

и птиц весенних перезвоны…

То думы Родины моей.

 

* * *

Да, у сверчка мелодия стара:

туда-сюда, тупой пилой в две ноты,

и — с вечера до самого утра —

мотив один, какие там фокстроты!..

 

Пусть ночью трели лучше соловей

распределит свои на нотном стане…

Ан, брат, сверчок свое пилить не перестанет:

в природе все — почти как у людей.

 

* * *

Но Бог опять на испытанье

готовит, грешного, меня —

на тридесятое страданье

без сабли, сбруи и коня.

 

По бездорожному раздолью,

по зову — в темень-стужу-лед

бреду, в кулак сжимая волю

и все-то зная наперед.

 

Иду туда, где мне не рады,

где полно горюшко обид…

Но от людей не прячу взгляда —

костер души для всех горит.

 

* * *

Над тихой речкой полная луна

висит у темноты на середине —

колеблет отражение она,

прокладывая путь в зеленой тине.

 

И лодка отдыхает на мели —

качаясь, убаюкивая душу,

свивая цепью краешек земли

и дикую невызревшую грушу…

 

Смиренный дух до райского угла

в глубоком сне под шелест очерета

взлетит с луной — она же дальше поплыла,

забрав печали середины лета.

 

* * *

Вот стих летит по Божьей воле

в осенних листьях сентября —

через дорогу… к старой школе…

лег на страницу букваря.

 

Через препятствия большие

летел строкой — через судьбу…

Стихи рассыплются в стихии —

а я в них снега нагребу.

 

Из трав сухих копну возвышу,

мечтами к небу поднимусь,

увидев голубя на крыше

и детством сотканную Русь.

 

* * *

Сон прерван вражеской бомбежкой

с родной когда-то стороны —

живем тревожно и сторожко

на грани мира и войны.

 

Теперь небезопасна трасса

на белгородской полосе,

и тянет, гонит по Донбассу

беду на темном колесе…

 

За окровавленным закатом

и в маскировочном дыму

мой ученик пошел солдатом,

и жизнь в бою спасли ему.

 

Там повзрослев, он стал героем,

едва раненье пережив,

и вновь ушел на поле боя…

Армеец. Фронтовик. Мужик.

 

Эх, «я б» да «я б»!.. Сейчас, ребята,

душой и сердцем за своих,

усердней молится за них

учитель русского солдата…

 

Педагог дополнительного образования,

станция юных техников,

г. Павловск