Я жил в стихии грозовой

* * *

Синкопы капель, анонимен автор

Хрустальных нот, сбивающихся с ног.

Из вешних туч, как из отверстых амфор,

Вытаивает семицветный сноп.

 

А за Днепром справляет смерть пирушку

Под орудийный тошнотворный гуд.

Нацист берет чужую жизнь на мушку,

И уползают гусеницы губ.

 

Двухсотые лежат на каждом метре,

Трехсотые не досчитались ног,

И скорбь приходит матери в конверте,

Где значится: «Он воевал, как мог».

 

Остались в прошлом молодость и бодрость,

Теперь я инвалид, едва живой.

О, если бы не слепота и возраст,

Я был бы с вами на передовой,

 

Грыз сухари и мерз в грязи окопной,

В атаку шел с молитвой на устах

И мог лишиться жизни за Тернополь —

Иль грудь в крестах, иль голова в кустах.

 

Пугаюсь почты. Рвется там, где тонко.

Вестями с фронта дышит вся родня,

И каждая в России похоронка

Рождает мысль: уж лучше бы меня.

 

Мы, смертные, над возрастом не властны.

Скорблю о тех, кого взяла война.

Но ваши жертвы, парни, не напрасны.

На них, по сути, держится страна.

 

ПЕРЕМИРИЕ

 

Зыбкая грань: ни мира, и ни войны.

Степь нашпигована минами и костьми.

Зло и добро равноудалены.

Дед умудряется коз среди мин пасти.

 

Поле не пахано: взорваны трактора,

Но зато объявились янки-инструктора.

Кожа их берц издает людоедский хруст.

В город вперят бинокли — и город пуст.

 

Вроде объявлен мир, но подвел перевод,

И отправляется в пекло за взводом взвод.

А майданутый сброд пропил БэТээР и ДОТ

И нерожденных крошек пустил в расход.

 

Мати, роди обратно твоих солдат!

На любой из пространственных координат

Изрыгают смерть установки «Град»,

И пылает твердь, превращаясь в ад…

 

* * *

Низко, на бреющем барражирует Ангел Смерти.

В потной ладони смертника — детонатор.

После взрыва остался клочок шерсти,

А голова ударилась об экватор.

 

Сквозь перегар тротила — ни суд, ни почта.

Все добывают хлеб, кто чем может.

Органы на продажу: почем почка?

Женщины зарабатывают на жизнь лежа.

 

Время чернил и перьев кануло в Лету.

Щелкнул два раза «мышью» и сразу — в «аську».

Женщину, скажем, вызвать, допустим, Лену.

А голубой, допустим, желает Ваську.

 

Ходит овечий гурт, подбитый овчиной.

Смерть, как баранов, косит мужчин и женщин.

Ангелы Смерти на бреющем над Овчизной.

Щелкнет курок — и живой душой меньше.

 

Взрывы перепахали ниву — турнепс, свеклу;

Над пепелищем Дева Святая плачет;

Крыши снесло, двери, вдребезги стекла…

Жизнь в Новороссии — эх! — ни хрена не значит.

 

* * *

В краю вечнозеленых помидоров,

Где в мае мухи белые летят,

А в сентябре земля являет норов,

Тут климат — зверь, а нравы — сущий ад.

То полсела отравится грибами,

То мужики повздорят горячо,

Достанется за все японской маме,

Хотя она, конечно, ни при чем.

Нам не дожить до зрелости томатов:

Не тот, как говорится, регион.

Зато у нас на службе мирный атом:

«Сармат», «Кинжал», «Атилла» и «Церкон».

Мы спор порой решаем кулаками,

А в шахтах ждут «Сарматы» про запас.

И плохо станет не японской маме,

А тем, кто хочет уничтожить нас.

 

1956. ПрикВО

 

Я выжил украм вопреки.

Они моей желали смерти.

Я был солдат, они — враги,

Бандеровские укро-черти.

Их выпустил из тюрем Хрущ,

И разносилось в Прикарпатье:

«Режь, хлопцы, москалей, як хрюш!»

И — «хай живуть» «Лесные братья»!

По прикарпатским хуторам

Цвела бандеровская плесень,

Там клуб сожгут, тут Божий храм,

А то и батюшку повесят.

Особо злые на солдат,

Охотились за нашим братом.

Ох, сколько кануло ребят

В туманном Львове и Карпатах!

Я жил в стихии грозовой

Начавшейся мадьярской свары.

С тех пор над бедной головой

Ночами властвуют кошмары.

 

---

Юрий Николаевич Могутин родился в 1937 году в Москве. Окончил историко-филологический факультет Волгоградского педагогического института, Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Работал учителем, журналистом. Автор многих книг стихов и прозы, публикаций в центральной и региональной печати. Лауреат Горьковской литературной премии. Член Союза писателей России. Живет в Москве.