На солнечном месте

ПОСЛЕ ГРОЗЫ

 

Прояснились небесные глаза,

раскинулась дуга над водоемом.

Брела на север медленно гроза,

окрестности облаивая громом.

 

Дымился под лучами чернозем,

ручьи бросались весело с обрыва.

И наливалась жгучим кипятком

глухой стеной стоящая крапива.

 

Закопошились куры в лопухах,

томился запах сена под навесом.

И, не успев обсохнуть, на глазах

ржавело возле кузницы железо.

 

Кипела в палисаднике сирень

и, затаив дыхание, Природа

глядела на умытый ясный день,

как на младенца после трудных родов.

 

ЗЕЛЕНАЯ ДУДКА

 

Это душа моей родины — дудка зеленая!..

Протяжным минором раздвоена мгла.

Пытался не верить, но в доме под кленами

меж светом и мглою душа изошла.

 

Я думал о счастье, и дудочка пела

о звонкой весне и высокой любви.

И всполохом мая в черемухе белой

поют и поют до сих пор соловьи.

 

Когда вспоминалось о павших и умерших,

озябшая в росах дрожала трава.

Толпились за мною тревожные сумерки

и в смутную душу вдыхали слова.

 

И в вены мои с неизведанной грустью

текли времена из живой темноты.

Так входит река в свое древнее русло,

вернув берегам их былые черты.

 

И дудочки голос над тихим покоем

внезапно прольется с незримых высот.

И слышно, как топчут вдали за рекою

ордынские кони полынь и осот.

 

И даль отразится в закатном багрянце:

тропа вдоль реки и мерцающий свет.

И радость с печалью уходят в пространство,

которому в памяти имени нет…

 

* * *

 

Его схоронили на солнечном месте.

И, как полагалось в подобных делах,

на вечную память из кровельной жести

простой обелиск водрузили в ногах…

 

Потом будут петь!

                                 О любви и разлуке —

была у покойного воля на то.

Вплетались в вечерние сумерки звуки

и слез на лице не стеснялся никто.

 

Щемящею грустью сводило дыханье,

осенних деревьев печалилась медь…

И не было в мире заветней желанья,

чем петь и любить, а затем умереть…

 

ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

 

Стихает зной, как пчелы в ульях.

Покой задумчивый настанет.

И в тишину вечерних улиц

выносят свет ладони ставен.

 

На всплеск ведра во мгле колодца

собачий лай взлетит ответно,

цепочкой длинною прольется

от крайних изб до сельсовета.

 

Блеснет звезда росой небесной,

примолкнет речка в дымке белой.

Стволы берез с холмов окрестных

струят свой свет во все пределы…

 

СОКРОВЕННОСТЬ

 

Я возле дерева стоял оцепенело:

шли люди в белом из каких-то стран.

Вот принесли утопленницы тело

и опустили бережно в туман.

 

Я понял, что река остановилась.

Над мертвым телом всколыхнулся крик.

Она спала, а мы ей только снились,

мы в сон вошли живыми в этот миг.

 

И он во мгле полночной длился, длился,

печаль судьбы неведомой тая.

Туман у ног, как смерти мысль, клубился,

и в сердце скорбь, как речь небытия.

 

Вдруг голос птицы — радостный ручей

пролился вниз, он был доступен взгляду.

И я подумал: это соловей.

«Ах, соловей!..» — воскликнул кто-то рядом.

 

Потом я жить пошел туда, где свет

сливался с ветром утренних побудок.

И люди в белом мне смотрели вслед,

сквозь мглу веков глазами незабудок…

 

* * *

 

Овраги за оградой и тальник.

Затем бугор за школою и — воля!..

Рассыпан петушиный звонкий крик

цветами перепелкиного поля!

 

Потом — холмом возвышенный лесок,

наполненный мечтами и полетом.

Там дудочки зеленой голосок

томится за березовым заплотом.

 

Затем ручей, впадающий в Иню,

за ними — лес застыл раскатом грома.

— А дальше?

А дальше черт пужает ребятню,

чтоб далеко не бегала от дома.

 

* * *

 

Тихо вздрогнуть от шорохов дня,

замерев у речного обрыва,

будто кто-то окликнул меня

из покоев, где зреет крапива.

 

Из каких он пристанищ возник,

отогретый дыханием зноя, —

не пристроенный памятью миг

овладев неожиданно мною?

 

Видно, нам разминуться нельзя

над рекой, где задумчивы ивы.

Смотрят пристально чьи-то глаза

сквозь зеленое пламя крапивы,

 

сквозь меня без особых примет.

Только сердце тревожно так бьется,

словно видит неведомый свет,

что при жизни узнать не придется.

 

СТАРУХА

 

Старухе этой — девяносто с лишним…

Уж немощна она, да и слепа.

Но, видно, бережет ее Всевышний, —

для смерти не протоптана тропа.

 

Живя в квартире дочери и зятя,

свободная от кухонных забот,

она молчит в каморке виновато,

что век чужой давно уже живет.

 

Ей совестно за немощность и кашель,

и потому, украдкой от родных,

она на ощупь протирает кафель,

передвигаясь робко вдоль стены.

 

И по ночам к Всевышнему старуха

взывает все грехи ее простить.

И — умереть, пока тепло и сухо,

чтоб нам зимой могилку не долбить.

 

* * *

 

Вам нравится цветение

и вздохи мая томные.

А мне — дожди осенние,

речные лодки темные.

 

Иду в дожди ненастные,

шуршит листва опавшая.

И без вести пропавшие

душой моею властвуют.

 

И так ознобно дышится,

проступит даль без имени…

И строки сердцем пишутся,

умом необъяснимые…

 

* * *

 

Сенокос отошел… Смолкла воля.

Зябкий сумрак томится во рву,

словно ропот вечернего поля,

на котором скосили траву.

 

Все по мне: и печаль, и дорога,

тихий свет над родной стороной.

Горьким медом исходит из стога

обеззвученный скошенный зной.

 

И смотрю я, душой обмирая,

на просветы берез и земли,

где, как пасынков горнего края,

слов несказанных тени легли.

 

Не кляну ни судьбу, ни погоду,

несказанному выпадет срок,

коль грядущему слову и году

наготовлено лучшего впрок…

 

* * *

 

Никого не ищи, не зови

средь крапивы у ветхих заборов.

Зябко двери скрипят и в крови

бродит ветер осеннего бора.

 

Словно прошлой войны сквозняки

постучались тревожно в ворота.

Взмыли черные вдовьи платки

и растаяли за поворотом…

 

Это было совсем не со мной,

но осталось наследственно в генах:

плач вдовы над осенней волной —

леденящим предчувствием в венах.

 

Будто в мире остался один!

И всплывет над дворами пустыми

из глухих позабытых глубин

озаренное памятью имя.

 

Словно воля неведомых сил

правит кровью моею с рожденья,

чтобы я ничего не забыл

и других не обрек на забвенье…

 

---

Виктор Анатольевич Коврижных родился в 1952 году в селе Старобочаты Кемеровской области. После школы служил в армии, работал на Бачатском разрезе, автопредприятиях Кемерова, железнодорожном транспорте. Затем стал журналистом. В настоящее время — начальник караула в пожарно-спасательной части пос. Инский. Печатался в журналах «Смена», «Огни Кузбасса», альманахе «Истоки». Автор семи поэтических сборников. Лауреат литературной премии имени В.Д. Федорова. Член Союза писателей России. Живет в селе Старобачаты Кемеровской области.