Золотистая метка на птичьем крыле

Сон-трава

 

He отделаться от ощущенья,

Что не все сон-траву будут пить.

И не все испытают забвенье,

А лишь те, кто стремится забыть.

 

Чтоб глядеть на соленые реки

И не помнить, откуда в них соль,

И откуда взялись человеки,

Человекам несущие боль.

 

Ева-матушка, длинные косы

Распусти по соленым волнам.

Бог утер твои первые слезы,

Те, которых не видел Адам.

 

Двойник

 

Двойник Николая Второго

С утра продает куличи.

Над ним золотая корона

Роняет отвесно лучи.

И пахнет глазурью с изюмом

И чем-то душистым, как сад.

И, будто лукавая Дума,

Торговый волнуется ряд.

Так празднично солнышко наше,

Что щурится с небушка Бог:

«Так вот ты куда, Николаша,

От пьяных расстрельщиков сбег».

Стоит себе, словно монашек,

Не сходит улыбка с лица.

Вот тут бы тебе, Николаша,

И жить бы заместо дворца.

Дышать этим воздухом бодрым,

Крестить этот хлеб золотой.

И так он доверчиво смотрит,

Как будто и вправду святой.

 

Пиросмани

 

Хорошие люди едят виноград,

И брынзу хорошие люди едят.

И с неба летят паутинки,

И нежно щекочут хороших людей.

А где же плохие на трапезе сей?

Но нету плохих на картинке.

 

Не Бог ли глаза твои поцеловал?

«Рисуй!» — разрешил Он. И ты рисовал.

И солнце играло на блюде.

И сам ты светился, как солнца посол.

А после, голодный, к столу подошел,

Но пуст оказался обеденный стол.

Все съели хорошие люди.

 

Гуманоид

 

Этот странный ребенок — почти гуманоид.

Он большими глазами глядит, что к чему,

И решает теперь,

Стоит или не стоит

По базару людскому гулять одному.

 

Неуютно и страшно на шумном базаре.

И хоть люди добреют, как дети, весной,

Но вообще-то мы все

Очень злобные твари,

Особливо коль к нам повернешься спиной.

 

И не шибко-то любим родную планету,

Заплевав ее вусмерть за много веков.

А у них, гуманоидов, этого нету,

Нет у них, понимаешь, таких дураков.

 

И глядит он,

И думает: «Стоит? Не стоит?

Улететь? Или малость подольше побыть?»

А ему говорят:

«Не спеши, гуманоид.

Дай хоть маме редиски в дорогу купить».

 

Домик

 

Что за речка течет между мыслью и словом?

Холодна, глубока, да и берег крутой.

И стоит на нем домик

Поэта Рубцова,

Очень маленький домик с большой бородой.

 

Тут капуста до срока в бидоне не киснет,

Тут моченые яблоки есть и вино.

Тут встречают мои одичавшие мысли.

Произносят их вслух

И кидают в окно.

 

И плывут они,

Словно тумана кусочки.

И кивает поэт, и дает им «добро».

И на чистом листе появляются строчки

Перед тем, как к нему прикоснется перо.

 

В тридевятом царстве…

 

Много царских детей разбрелось по земле,

Разлетелись в дыму сиротливые птицы.

Золотистая метка на птичьем крыле —

Золотистая родинка выше ключицы.

 

Истерично кричит узурпатор-злодей,

Опустели карманы подземной темницы.

Только скачут отряды и ищут людей

С золотистою родинкой выше ключицы.

 

Разлетелось семейство волшебной листвы.

И во всем государстве теперь постоянно

Повышается уровень вечной любви,

Понижается уровень тьмы и обмана.

 

И трясутся устои паучьих дворцов.

В них дрожат витражи и скрипят половицы.

И рождают крестьянки грядущих бойцов

С золотистою родинкой возле ключицы…

 

Малая земля

 

Дивный воздух

На малой земле

Малой, малой

(На три огорода)…

Керосинка

Да щи на столе,

Да полфляги цветочного меда.

 

Сделай вдох и скажи, каково?

Приходи, хлебоносная осень.

Ну а ежели нужно чего,

Не крадем, а у Господа просим.

 

Дай нам, Господи, сладкой земли,

Хлеба-соли

Да волюшки-воли,

И Ванюшку с утра похмели.

И жени его, Господи, что ли.

 

Нам бы, главное,

Злобу забыть,

Меньше лаять

И пить поумнее.

Да в сердцах никого не убить —

Это, Господи, даже главнее…

 

Куклы

 

Бывают дни — пустые куклы

И по рожденью — не мои.

В них тридцать три российских буквы

Шипят, как тридцать три змеи.

И нервно куришь сигарету.

И мрачно думаешь о том,

Что нет любви, и счастья нету,

И правды нету за окном.

Но непонятная прохлада

На лоб ложится, как рука,

И говорит: «Не ври, не надо.

Прекрасна жизнь,

Да коротка».

Прекрасна…

Милостивый Боже,

Ведь посылал же Ты нам весть,

Что есть Любовь

И Счастье тоже…

И даже Правда где-то есть…

 

Не возлюбили мы врагов…

 

Впустую прожиты века

И выпиты златые чаши.

Не грош цена,

А полплевка

Благим намерениям нашим.

 

Плескалось горькое питье,

Кровь, перелитая от змея.

Грешно Отечество мое.

Но прочие еще грешнее.

 

Ронялись лживые слова

Дождем из капель осторожных.

Сгорали души, как дрова,

В огне желаний невозможных.

 

О, Господи, я подл и зол,

Как все мои земные братья.

Что Ты такого в нас нашел,

За что не жалко — на распятье?

 

Что Ты такого разглядел

В слезах, расчетливо пролитых.

В кровосмешенье жарких тел

И обязательных молитвах?

 

Что в нас таится: стыд ли, честь?

Что это есть? Шепни нам в уши.

И если это все же есть,

То отчего мы водку глушим?

 

И почему, в пыли веков

Промчав в бессилии и силе,

Не возлюбили мы врагов,

Да и друзей не возлюбили…

 

Последняя охота

 

Коль вострубит последняя охота

И все начнут стрелять в кого-нибудь,

Не дай, Господь, мне в руки пулемета

И ленту пулеметную на грудь.

 

Склонись к моим сомнениям тревожным.

Но если впрямь стрельбы придет черед,

То сделай меня камнем придорожным

На два тысячелетия вперед.

 

Чтоб два тысячелетия угрюмо

Я простоял под солнцем, мхом, травой

И непрерывно

Думал,

Думал,

Думал

О странном мире, созданном Тобой.

 

---

Евгений Петрович Чепур­ных родился в 1954 го­ду в городе Чапаевске Куйбышевской (ныне Самар­ской) области. Работал слесарем, грузчиком, составителем поездов, литсотрудником в многотиражной газете. Учился в Куйбышев­ском государственном университете, Литературном институте им. А.М. Горького. Автор многих поэтических книг, в том числе «Картонное копье», «Маятник», «Новые стихи», «Перелетное счастье». Живет в городе Самаре.