Путь к птичьему сердцу

Писатели Азербайджана в журнале «Подъём»

 

 

Это был попугай. Самый обычный волнистый попугайчик, разве что крупнее положенного. И поярче оперением. Впрочем, в попугаях Севда не очень-то разбиралась. У нее никогда не было попугаев. В разные годы жизни были кошки, собаки и даже черепашка. Но после того как их всех не стало, Севда дала себе клятву больше не заводить никаких животных… А этот попугай сам влетел через раскрытую форточку, сделал по комнате круг и спокойно уселся на люстре. Не выгонять же бедную приблудившуюся птаху на улицу? Прогноз обещал на сегодня мокрый снег. Какое-то время они молча разглядывали друг друга — попугай смотрел на нее сверху черными глазами-бусинками, склонив голову набок.

— Ладно, посиди пока там. Я сейчас, — сказала Севда и помчалась к соседке.

— Ты не одолжишь мне клетку? Она у тебя все равно пустует.

— Хомяка, что ли, решила завести? — прищурилась соседка.

— Попугая. И, похоже, что это он решил завести меня. В качестве хозяйки.

— Да ну! Чем кормить-то, знаешь?

— Разберусь. Ты клетку давай, пока он мне всю люстру не изгадил.

Втащив клетку домой, Севда поставила ее прямо на обеденный стол, устлала дно клетки плотной бумагой, насыпала на нее хлебных крошек и налила воды в поилку, потом раскрыла дверцу и набралась терпения. Попугай не заставил себя долго ждать. Он слетел с люстры прямо на дужку Севдиных очков и начал болтать что-то вроде: «три подушки, три лягушки… палки-елки, елки-палки…» Севде пришлось сбросить птицу на стол вместе с очками. Попугай неловко приземлился на стол, заковылял по нему и, подойдя к порогу клетки, заглянул в нее. Вот тут-то Севда и втолкнула попугая внутрь, и захлопнула дверцу. Попка коротко пискнул, но, похоже, не обиделся на такую бестактность. Он поклевал хлебных крошек, попил воды, и вскарабкался на самую высокую из жердочек. Стал разглядывать себя в круглое зеркальце, прикрепленное к прутьям. Прихорашиваясь, он что-то забормотал. Севда прислушалась. Речь попугая была тихой и неразборчивой.

— Эй! — Севда щелкнула по обратной стороне зеркальца. — А что ты еще можешь говорить?

Попугай покосился на нее, помолчал немного и вдруг отчетливо продекламировал: «Идет бычок, качается… Наша Таня громко плачет… Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой…»

— Забавный ты у меня, — улыбнулась Севда. — Только стихи у тебя какие-то детские, и в голове у тебя какая-то неразбериха, все мешаешь в кучу… А давай, я тебя лучше своим стихам научу! — И, прижав губы к прутьям клетки, она стала читать: «А зима никак не начиналась… фиолетовый зацвел жасмин…» Дальше было про каких-то овец, превращенных в шашлыки, и про поле цвета фейхоа. Попугай слушал стихи очень внимательно.

— Что, нравится? — спросила Севда, закончив чтение. — Это мои стихи, я сама их сочинила. Ну, повторяй: «А зима никак не начиналась…»

…Под конец дня она просто выбилась из сил.

— Ты будешь за мной повторять или нет, глупая птаха? — закричала Севда. — Мне не нужен такой упрямый попугай! Я тебя просто возьму и выкину!

— Делай, что хочешь, — ответил вдруг попугай раздраженным тоном, — но я не буду декламировать всякую дребедень.

От удивления у Севды подкосились ноги, и она чуть не села мимо стула.

— Что?.. Что ты сказал?.. — она чуть не захлебнулась от возмущения. — Да ты хоть знаешь, кто я такая?! Я — Севда Кадырова! Известная поэтесса! Меня весь город знает… ну, полгорода…

— Нет, не знаю, — холодно ответил попугай. — Зато я знаю Агнию Барто.

— Ты просто хам! У меня слов нет! — и она со слезами кинулась к соседке, жаловаться: так, мол, и так, попугай нахальный завелся, за поэтессу ее не считает… А соседка аж согнулась от смеха:

— Ну, ты даешь! Тоже мне, нашла проблему… Возьми и накрой клетку чем-нибудь подходящим, так, чтобы он тебя не видел, только голос твой слышал. Попугаи — народ любознательный, на все отвлекаются.

— Сейчас я устрою тебе «темную», — объявила Севда, набрасывая на клетку большой цветастый платок безвкусной расцветки, которым она обычно покрывала голову. — Ты у меня по-другому заговоришь!

— «Темную» ты сама себе устроила, — промолвил попугай из-под платка. — Прежде чем тонировать мою клетку, ты шторы на окнах раздвинь, проветри как следует комнату, вытри пыль везде… От дыма твоих сигарет у меня уже глаза слезятся…

— Еще какие будут указания? — с издевкой спросила она. — Ты начинаешь действовать мне на нервы!

— Мне тоже действует на нервы эта вялая морковка, которую ты просунула между прутиками, — парировал попугай. — Хоть бы дольку апельсина догадалась дать.

Апельсины… Как давно Севда не ела их! А ведь они были любимым ее лакомством с самого детства…

На следующий день стол был устлан свежевыглаженной скатертью, на столе стояла ваза с фруктами, а рядом — еще и бутылка шампанского! Да-да, Севда купила свое любимое шампанское, которого не пила, кажется, сто лет… Клетка с попугаем переместилась на подоконник, залитый весенним солнцем (мокрый снег так и не пошел), занавеси были широко распахнуты… Платок был снят, меж прутьев клетки были щедро воткнуты дольки апельсинов и яблок, да еще и уголек — от несварения желудка.

— Знаешь, ты кое в чем прав, — сказала Севда, подойдя к клетке с бокалом шампанского. — Поэтому я не буду мучить тебя своими стихами. Вот только одно прочту, про шампанское… — и она начала читать что-то нерифмованное, несвязное…

— Что же ты молчишь? — спросила Севда, прервав чтение. — Молчишь и все время смотришься в это дурацкое зеркало…

— Советую и тебе хоть иногда следовать моему примеру, — спокойно ответил попугай.

— В смысле — молчать? Или смотреть в зеркало?

— И то, и другое, — сказал наглец.

— А вот это уже совсем не твое дело! — рассвирепела она и выплеснула шампанское прямо в клетку.

— Браво! Браво! — прокричал попугай, отряхивая мокрые перья и слизывая с себя сладкие капли. — Меня еще никогда не купали в шампанском!

…Разыскав у себя в квартире зеркало, Севда долго и тщательно протирала его, затем критически и не без грусти изучала свое отражение в нем. Потом раскрыла старый шифоньер и стала примерять платья и блузки, вышедшие, как ей казалось, из моды.

Попугай, которого выпустили из клетки полетать по комнате, сидел на шифоньере и внимательно наблюдал за хозяйкой.

— Нет, не то… И это не то… Это совсем не подходит… — комментировал он.

— Ты же птица, — смеялась Севда. — Что ты во всем этом понимаешь?

— Я удивляюсь, как ты могла во всем этом ходить, — брюзгливо сказал попугай.

И тут она вынула свой совсем уже старый костюм, с юбкой значительно выше колен. И сразу же на нее нахлынула лавина приятных воспоминаний… Севде показалось даже, что она вновь ощущает запах тех самых духов, которыми пользовалась при первом свидании и при первом походе в ресторан. Это было очень, очень давно… Вот почему она сохранила этот наряд…

— Что же ты замолк? — спросила она. — Неужели одобряешь мой выбор?

— Я думаю, если ты это наденешь, тебе может снова повезти, — ответил попугай.

— Ты хоть знаешь, сколько мне лет?!

— А ты хоть знаешь, сколько м н е лет? — парировал попугай.

«Что ж, стоит, пожалуй, подсуетиться», — подумала Севда. Костюм она немного разошьет, по своей нынешней фигуре. Передвинет пуговки поближе к краю. А на голову?.. На голову вместо поднадоевшего цветастого платка (безвкусной расцветки) она наденет пикантную шляпку с верхней полки гардероба.

Спустя несколько часов Севда в новом своем обличье отправилась в парикмахерскую.

С этого дня попугай все чаще стал оставаться один. Он сидел на жердочке, смотрясь в зеркальце, и повторял заученные стишки, в том числе и стишки своей талантливой хозяйки (жаль, что она этого не слышала).

Однажды Севда явилась домой не одна, а с кавалером.

— Сейчас я познакомлю тебя с моим попугаем, — пообещала она, снимая сапожки в прихожей. — Очень надеюсь, что ты ему понравишься.

— Кому я должен понравиться? — удивился кавалер. — Твоему попугаю?

— Видишь ли, он у меня не такой, как все, он особенный…

Они вошли в комнату.

— А где же попугай? — спросил мужчина.

Клетка была пуста. Тут Севда вспомнила, что не заперла утром клетку и даже не вставила на место упавший уголек — так она спешила…

Они подошли к клетке. И тут Севда поняла, что не стоит искать своего попугая где-нибудь в комнате. И вряд ли его стоит ждать обратно. На бумаге, устилающей дно клетки, было написано (тем самым угольком): «Я вспомнил адрес своей предыдущей хозяйки. Она модельер, и ей не обойтись без моих советов. Прощай. Будь счастлива. Самсон».

Хлопнула от ветра незакрытая форточка.

«Как стыдно, — женщина закусила губу. — Я даже имени его не знала…»

 

АЛЛО, ЭТО Я…

 

«Ну вот, все уже перестирано, и не так это страшно, как казалось… Хотя конечно, устала здорово, зато есть работа, пусть даже такая…»

Наргиз посмотрела на шесть веревок, протянутых между двумя противоположными верандами-балконами. Веревки были плотно увешаны выстиранным бельем. Потом Наргиз перевела взгляд на свой сломанный ноготь.

«Ничего, приду домой — приведу себя в порядок, — подумала она. — Осталось только наволочку повесить».

Она с силой потянула веревку на себя, едва найдя свободное место. И в это самое мгновение на кухне зазвонил телефон.

«Не иначе, хозяева звонят, — решила Наргиз. — Известное дело — первый день работы».

Она наспех пришпилила наволочку к веревке и бегом направилась на кухню.

— Алло?..

— Я, конечно, очень извиняюсь, — сказал голос в трубке, — но тут такое дело… Вы не могли бы как-нибудь подвинуть…

— Я все поняла, — затараторила совестливая Наргиз. — Вы знаете, такая огромная стирка, что мне пришлось все веревки занять, но, если вам так срочно, я попытаюсь освободить крайнюю… (она решила, что это звонит сосед с противоположного балкона, возмущенный столь бесстыдной оккупацией бельевых веревок).

— В этом нет необходимости, — сказал голос. — Я все равно не умею прыгать по веревкам, тем более в моем нынешнем положении. Вы так прижали меня к барьеру, что никакому, даже самому сильному ветру меня не сорвать. Я, как подумаю, что мне придется висеть вот так вот три дня, до следующего вашего прихода!.. Ведь эти молодожены, у которых вы сейчас работаете, сами даже пальцем не пошевелят, чтобы снять свои же шмотки…

— Я извиняюсь, но не могли бы вы сказать, с кем я говорю? — спросила сбитая с толку Наргиз.

— Да, конечно, это я могу. Я — свитер.

— Кто? — пролепетала Наргиз.

— Ну, свитер, свитерок, джемпер, — раздраженно сказал голос в трубке. — Можно — пуловер, если хотите. Вы не могли бы веревку, на которой я вишу, отодвинуть чуть вперед, чтобы я мог хотя бы рукав выдернуть из бельевого ролика?

Совершенно обалдевшая Наргиз механически взглянула в окно кухни. Свитер действительно висел у противоположного балкона и, действительно, был вплотную прижат к перилам, и один рукав его был зажат бельевым роликом.

— Ну что, убедились? — осведомился голос в трубке, которую Наргиз продолжала держать у уха. — Ну вот, я машу вам свободным рукавом (в это самое мгновение рукав и вправду зашевелился — от ветра… или как?..) — Ну, так что же?

В глазах у Наргиз потемнело, и женщина мягко осела на пол в глубоком обмороке. Она не слышала даже, как в замок входной двери стали тыкать ключом — это пришла мать хозяйки.

— Вай-вай! О, Аллах!..

По кухне металась маленькая пожилая женщина, зашедшая в дом своей дочери по делу и обнаружившая новую домработницу, лежащую без чувств посреди кухни. Женщина суетливо искала в аптечке нашатырный спирт, причитая при этом:

— Ай, Аллах, и зачем только фирма принимает на работу такую больную женщину, у которой даже элементарная стирка вызывает сердечный приступ! Бедняжка, она, наверное, хотела вызвать «скорую», но не успела…

Вернувшись на кухню со склянкой, женщина подобрала повисшую трубку и по укоренившейся привычке положила ее на рычаг — на секунду, чтобы тут же снять ее и набрать номер «скорой». Но она ничего не успела набрать, потому что телефон тут же зазвонил. Женщина сорвала трубку и поднесла к уху:

— Да!

— Слушайте меня внимательно, — заговорил в трубке гнусавый, растягивающий слова голос. — Вы стоите на кухне?

— Да, — растерянно ответила женщина.

— Посмотрите, пожалуйста, в окно. Вы видите среднюю веревку, на которой висят шесть простыней и наволочка?

— Вижу, да, — ответила женщина, скосив глаза на валяющуюся в обмороке домработницу. — Ну и что? Говорите быстрей.

— Так вот, в конце всей этой вереницы вишу я. Я вас очень прошу, помогите мне выбраться.

— Да кто вы? — ошарашенно спросила женщина.

— Я маленький зеленый свитерок, который совсем задохнулся. Я уже просил о помощи вашу домработницу, но она куда-то подевалась, а вы все-таки женщина взрослая, солидная, надеюсь, вы мне поможете, а то я совсем замучился тут висеть в такой позе, вниз головой, да еще и в закрученном состоянии, умоляю, помогите, передвиньте веревку! Вы меня видите? Ну, вот я машу вам рукавом, видите?

Хлоп! Женщина выпустила из руки трубку и боком рухнула на пол, рядом с бесчувственной домработницей. Как снаружи в дверной замок вставили ключ — она уже не слышала.

…А это пришел молодой человек, хозяин этой квартиры. День не складывался у него с самого утра. Он явился в свой офис с головной болью, которая становилась все сильнее и сильнее, да еще подскочила температура и запершило в носоглотке. Пришлось поведать о своем недомогании шефу. «Что ж, — сказал шеф, душевный, в общем-то, человек. — На сегодня вы свободны. Идите, лечитесь». В его тоне ощущалась, тем не менее, скрытая досада. Надо же, как бы говорил шеф, заболеть гриппом в самом начале лета, да еще и в первый месяц работы… И незадачливый сотрудник поплелся домой, шатаясь от порывов ветра.

Молодой человек — которого, кстати, звали Акифом — отпер дверь квартиры не без труда. Перед глазами у него все плыло. Он нашел в аптечке импортный аспирин и, разрывая упаковку, пошел на кухню, запить таблетку стаканом воды.

На пороге кухни он застыл, как вкопанный, вытаращив глаза. На полу лежали без сознания две женщины, в одной из которых он признал свою тещу, вторая же была совершенно ему незнакома. Со столика свисала на крученом шнуре телефонная трубка, из которой доносились слабые отбойные гудки. Совершенно машинально Акиф нагнулся (в глазах немедленно потемнело) и, подняв трубку, уложил ее на рычаг.

«Да, в «скорую» же надо позвонить», — спохватился он и потянулся пальцем к диску, но тут телефон зазвонил.

— Алло, — сказал хозяин дома, сняв трубку.

— Наконец-то я вижу перед собой мужчину, — проскрипел в трубке старческий голос. — Надеюсь, мы поймем друг друга, коллега.

«Ненормальный», — мелькнуло в голове у Акифа.

— Нельзя ли ближе к делу? — нетерпеливо сказал он. Чувствуя себя отвратительно, он присел, пытаясь нащупать пульс у тещи. — Что вам нужно? Кто вы вообще такой?

— Да-да, конечно…Посмотрите-ка в окно. Видите среднюю веревку с простынями? Их ряд завершаю я. Позвольте представиться — свитер. Уже полчаса я вишу в такой неприличной позе, мало того, что вниз головой, так меня еще наполовину защемили в бельевом ролике!.. Вот я, вот, машу вам свободным рукавом, видите?

Акиф посмотрел в окно и его зашатало. На веревке у противоположного балкона висел наполовину ущемленный зеленый свитер и махал рукавом. В глазах у Акифа поплыло, он сильно закашлялся и в довершение всего оглушительно чихнул.

— О, да вы совсем больны, — сочувствующе сказал старческий голос. — Будьте здоровы. Моя хозяйка тоже часто болела гриппом, думая обойтись без меня… Я был у нее самым модным — до тех пор, пока не вышел из моды…

— Послушайте, мне нет сейчас дела до вашей хозяйки, — нервно сказал Акиф. — Да и до вас тоже. Мне срочно надо вызвать «скорую», прощайте…

— Секундочку, — заскрипел голос. — Понимаю вас. Это все из-за тех дам, что лежат у ваших ног. Какая неприятность! Я всего лишь навсего попросил их о помощи. Но вы-то — мужчина, у вас нервы должны быть покрепче. Я надеюсь, вы-то поможете маленькому бедному свитеру…

— Какому еще Свитеру? — закричал Акиф, цепляясь за остатки здравого смысла. — А, так вы тот самый Свитер из еврейской общины, который поселился над нами и заблокировал наш телефон? Вот я сейчас поднимусь и намылю вам шею!.. — он закашлялся.

— Не надо мылить мне шею, — возмутился голос. — Она у меня абсолютно чистая. Я уже неделю, как чистый, и высохший к тому же. Вишу здесь, всеми позабытый. У меня к вам единственная просьба — снимите меня, я больше не могу, я задыхаюсь!..

«Не-ет, это не просто грипп, это похоже на ту самую… атипичную пневмонию, о которой сейчас все говорят. Где же я мог ее подцепить? Неужели от того китайца, с которым мы заключали контракт на прошлой неделе?..»

— Слушайте, — с трудом сказал Акиф, чувствуя, как сознание ускользает от него. — Слушайте, свитер, а как вы мне звоните-то?

— А хозяйка забыла в моем кармане мобильник, — объяснил голос. — Та еще растяпа… Вот я и звоню. Умоляю, помогите!

Секунду спустя Акиф занял место на полу между двумя лежащими дамами и порогом кухни. Он был без сознания…

 

Дверь спальни осторожно приоткрылась, и из нее бесшумно выскользнул молодой вор-домушник с туго набитой спортивной сумкой через плечо и в тонких кожаных перчатках. Он чуть было не погорел на этом «деле». Нет, вначале все шло гладко. Вору удалось благополучно спуститься с крыши дома на балкон по альпинистскому тросу (благо этаж был последний, девятый), отомкнуть входную дверь… Однако пожива была негустой — видеомагнитофон, кольцо с изумрудом, телефонный аппарат «Панасоник», несколько золотых украшений, кожаное пальто — да плюс к тому же его чуть не застукали! И, главное, косяком, косяком, один за другим… Но выдумка удалась на славу. Вор глянул на телефон, стоящий на кухне, и хихикнул. Хорошо еще, что он успел запомнить написанный на табличке номер и из спальни, из шкафа, стал названивать со своего мобильника от имени якобы свитера. Тем более, что в окно спальни он отлично видел все веревки с бельем. И уложил всех троих… Хорошая вещь фантазия! Пора, пора рвать когти, пока кто-нибудь из этих троих не очнулся. Или пока не принесло кого-нибудь четвертого. Вор выскользнул на лестничную площадку… и вздрогнул от сигнала собственного мобильного телефона, заигравшего моцартовскую мелодию. Домушник мгновенно отключил музыку и молча поднес мобильник к виску.

— Эй ты, салага! — сказал грубый голос из телефона. — Актеришка задрипанный! Неужели и ты мне не поможешь? Что ж, я так и останусь висеть тут до скончания века? Эй, ты!..

Вор в панике швырнул мобильник в разбитое окно на лестничной площадке и стремглав ринулся вниз по ступенькам с девятого этажа, напрочь позабыв о существовании лифта — подальше, подальше от своей собственной выдумки, непонятным образом воплотившейся в реальность.