Две встречи

Это история моего отца. На войне бывало всякое, и кто-то оказывался предателем, заглушая голос совести, а кто-то становился героем. Жизнь ставила людей перед выбором, и от этого выбора зависела их судьба…

I

Шло лето 1941 года. Смоленские леса принимали под свой кров отступающую Красную Армию. Обес­силевшие бойцы едва волочили ноги в высокой траве. И так странно и нелепо звенел воздух радостными птичьими голосами. С начала войны эти люди не видели ничего, кроме бесконечных вражеских атак, исступленных боев и изматывающего отступления.

Они двигались на спасительный восток, не имея ни малейшего представления о том, что их ждет впереди. Исподволь подкрадывался самый настоящий голод. Солдаты безнадежно поглядывали на командиров, а те, потеряв ориентацию и связь с вышестоящим командованием, не знали, что им делать.

II

Ранним августовским утром лейтенант Иван Ховрич вышел на опушку леса. Случилось так, что он отстал от товарищей.

С опушки на возвышенности хорошо виднелась деревня: крытые почерневшей соломой приземистые избы с гнездами аистов на крышах и крохотными подслеповатыми окошками, изгороди из вязаных прошлогодних стеблей подсолнечника, сады, сараи, медленно бредущие на выпас коровы и даже крестьяне с тяпками в огородах. Немцев в деревне, очевидно, еще не было.

Местность вокруг была усыпана бумажками — немецкими листовками, сброшенными с самолета. Ночной дождь размочил бумагу, но текст, хоть и с большим трудом, все же можно было разобрать. Вермахт обращался к окруженным советским войскам, предлагал солдатам сдаться в плен и заверял в неизбежной победе Германии. Местным жителям категорически запрещалось принимать в своих домах красноармейцев, а тех, кто нарушит запрет, ждала немедленная кара — расстрел всей семьи.

А солнце поднималось все выше, вокруг сияла обманчиво-радостная зелень, омытая ночным дождем. Щебетали птицы, а из деревни доносилось кукареканье петухов и мычание коров. Казалось, умиротворенная природа и сами люди здесь еще не успели ощутить дыхание войны.

Какое-то время лейтенант стоял неподвижно и лихорадочно размышлял: пойти в деревню или вернуться в лес? Потихоньку, крадучись, он все же решил зайти на ближайший огород. Голод с новой силой заявил о себе и, помимо его воли, вел все ближе к человеческому жилью. Пройдя через небольшой участок колосящейся ржи, Иван, как назло, попал в посадки картофеля. Он брел все дальше и дальше в надежде наткнуться на огурцы, морковь или капусту.

III

Вдруг неподалеку от ближайшей избы Иван увидел двух баб, пропалывавших овощные грядки. Сердце его заколотилось. Лейтенант не задумывался над тем, что произойдет дальше. У него было только одно желание — хоть чем-нибудь утолить голод. Он решил подойти к женщинам и попросить еды.

Приблизившись к крестьянкам, лейтенант вздрогнул от неожиданности: лицо одной из них показалось ему хорошо знакомым. Как такое могло быть? Конечно, ему это показалось. Женщина тем временем повернулась к нему спиной и начала сосредоточенно полоть грядку. Другая же, как-то странно оцепенев, пристально вглядывалась в лейтенанта, стараясь разгадать, что же таит в себе эта неожиданная встреча.

Стояла тишина, и только шуршание тяпки о землю нарушало ее. Лейтенант приблизился к той, что показалась ему знакомой. Она машинально выпрямилась. И тут Иван замер от внезапного откровения: перед ним в темной бабской юбке в сборку, в выцветшей, синей в красный горошек ситцевой кофте и надвинутом на глаза белом платке, завязанном у подбородка, с тяпкой в руках стоял… командир его полка.

Его лицо вспыхнуло багровыми пятнами от стыда и отчаяния, затем побледнело; казалось, он что-то обдумывал. Затем молча отстегнул цепочку с дорогими часами и дрожащей рукой протянул их лейтенанту. Иван не в силах был понять происходящее.

Машинально он взял сверкнувшие на солнце часы. И вдруг осознал, что с этого момента оказался причастным тайне, которую должен принять и хранить. Принятый откуп невольно стал его ношей. Они оба, лейтенант и командир полка, словно переступили некую черту.

IV

Пару недель назад их свел случай. После боев наступило временное затишье. Небо, сплошь заволоченное темно-серыми тучами, низко нависло над раскисшим черноземом, словно мешая вражеским штурмовикам атаковать отступающих с воздуха. Лил неторопливый теплый дождь, нужный дозревающему хлебу и всему, что растет и живет на земле. Природа будто доказывала: жизнь убить нельзя.

Военные промокли насквозь. В тупом молчании они кое-как сооружали шалаши. Но постепенно дождь стих, небо очистилось, и засияло солнце. Люди стали разводить костры, чтобы как-то обсушиться и приготовить немудреную еду.

Внезапно прилетел фашистский бомбардировщик и начал сбрасывать на лагерь бомбы. Люди в панике разбежались, самолет же улетел, покачивая крыльями со свастикой, словно прощаясь и обещая вскоре вернуться. Все стихло, раздавались только предсмертные крики раненых. Но куда было деваться живым? Они отряхивались, собирались в группы, вели переклички. Кто-то нерешительно предложил похоронить погибших, но его никто не поддержал, никаких сил уже не было, да и рыть землю было нечем.

И тут лейтенант Ховрич вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Он оглянулся и увидел раненого подполковника: по его босой ноге стекала струйка крови. Подполковник жестом подозвал к себе Ивана и приказал ему снять с кого-нибудь из убитых сапоги вместе с портянками. Для него. По такой вот мерке — срезанной ножом ветке. Куда деваться? Иван быстро выполнил приказ командира, аккуратно перевязал ему раненую ногу и помог обуться. Тот поблагодарил лейтенанта и в благодарность протянул пачку галет. Они, конечно, хорошо запомнили друг друга.

V

И вот встретились вновь. Хозяйка усадьбы, обыкновенная русская крестьянка средних лет, в такой же темной юбке и цветастой ситцевой кофте, своим нехитрым житейским умом быстро оценила сложившуюся ситуацию.

На днях она приютила незнакомого человека — офицера отступающей Красной Армии. Пусть и небескорыстно, но и нисколько не сомневаясь. А кто мог упрекнуть ее за такой поступок? С мужем они жили плохо, он частенько кулаками вымещал на ней свою злобу невесть за что. Потому ей стало даже спокойнее, когда тот ушел на фронт. Подспудно ощущая, какая трудная жизнь ждет ее впереди, как нелегко будет растить троих детей, женщина рассудила, что мужские руки в хозяйстве лишними не будут. К тому же ей стало неимоверно жаль этого голодного, едва стоявшего на ногах военного, а его умоляюще-вопросительный взгляд и вовсе невозможно было выдержать. Вот и сказала ему: «Оставайся…» О войне она старалась не думать, понимая, что судьбы не избежать. Уходить было поздно, да и некуда. Думала, что клочок земли, небольшое хозяйство, в котором были даже несколько кур и коза, позволят им худо-бедно прокормиться. Надеялась, что как-то все устроится.

Прочитав немецкую листовку, крестьянка понимала, что рискует собой и детьми, но прогнать поселенца из своей избы уже не могла, да и не хотела. В глубине души она надеялась, что обойдется, что немцам их деревня не интересна, ведь нужна им только Москва.

Теперь, в огороде, женщина задумалась, как ей быть. Она направилась в избу. Благо, дети еще спали. Быстро собрала в узелок нехитрую снедь: ломоть хлеба, пару вареных яиц, огурцов, помидоров, луковиц и яблок. Немного подумав, доложила по кусочку сала и сахара-рафинада, набрала черпак воды.

Вернувшись в огород, молча протянула все это лейтенанту. Подполковник стоял рядом совершенно потерянный. Иван взял сверток и жадно выпил воду. Никто из троих не произнес ни одного слова. Медленно повернувшись, опустив голову, нежданный гость, как в забытьи, побрел назад, в лес.

У края огорода привольно разрослись огромный ивовый куст, сочные заросли бузины и лопухов. Иван сел, развернул сверток с едой и с удовольствием, какого не помнил, начал есть. И тут же почувствовал прилив сил. Потом, насытившись, устроился в зарослях под ивой и заснул глубоким крепким сном.

Проснулся он отдохнувшим. Но тут же вспомнил раннее утро, и к нему вернулось ошеломляющее впечатление от нежданной встречи на огороде. Он не чувствовал к подполковнику ни презрения, ни ненависти, ни жалости. Как ни странно, он уже не осуждал его…

VI

Прислонившись к дереву, пытаясь осмыслить происшедшее, лейтенант снова почувствовал усталость и скоро опять уснул. Впервые за последнее время он видел сон: переливающиеся в рассветных лучах карманные часы, то приближаясь, то отдаляясь, слепили глаза. В то же время он понимал, что они принадлежали ему, и какая-то непонятная радость наполняла сердце.

Иван все никак не мог понять, во сне или наяву слышатся перекликающиеся эхом окрики на немецком языке: «Шнель! Шнель! Шнель!..» В школе он с удовольствием изучал немецкий язык, любил читать Шиллера и Гете и сейчас никак не мог осознать, что на этом языке говорят люди, пришедшие в его страну убивать.

И тут он вскочил, будто ошпаренный: до него отчетливо дошло, что немцы обнаружили красноармейцев и что ему тоже вряд ли удастся избежать плена.

Иван кинулся в сторону леса, но оттуда, было хорошо видно, выходили изможденные солдаты. Они шли, казалось, нескончаемым потоком, голодные, грязные, едва волоча ноги. Оружия ни у кого не было. Окружавшие их немцы помахивали автоматами, показывая, куда идти.

Иван оцепенел. Повернуть назад? А куда? Выбора не было. Медленно, словно пытаясь оттянуть время, он брел к лесу. Сердце, готовое вы­прыгнуть из груди, стучало так, что аж ломило в висках. Внезапно он увидел нацеленный на него автомат. Молниеносный страх заставил поднять руки вверх, и, как ни странно, с этого момента лейтенант ощутил неизбежную и опустошающую определенность в своей судьбе.

Немцы выводили людей к дороге, ведущей к железнодорожной станции. А дальше нескончаемые эшелоны с истощенными людьми гнали в Германию. Военнопленных размещали в лагерях, огороженных каменными стенами и колючей проволокой, буквально на голой земле, иногда разрешая разводить костры и варить картофельные очистки вместе с другими отходами, которые немецкие охранники приносили ведрами. Многие летом, когда стояла жара, по опрометчивости выкинули скатки шинелей и теперь горько сожалели о том, страдая от начинающихся холодов.

Лейтенанту Ивану Ховричу по счастливой случайности еще по дороге в лагерь удалось на часы от подполковника-дезертира выменять у мест­ных жителей небольшой мешок сухарей. И хотя они очень скоро превратились в мелкое крошево, все же это был какой-никакой, но хлеб, цены которому не было.

Вскоре Иван вместе с двумя другими пленными попал на сельскохозяйственную ферму на западе Германии. Их хозяин, пожилой немецкий фермер, оказался многое повидавшим в жизни неглупым человеком. К своим подневольным работникам он относился по-человечески. Пленные же выполняли все порученные работы, жили в сносном теплом сарае с печкой, спали на соломенных тюфяках. Они получали хлеб, вдоволь картофеля и других овощей, дробленые крупы, летом — фрукты, по воскресеньям — по 100 граммов сахара.

Иван исполнял роль переводчика в своей маленькой компании, авторитет его у товарищей был непререкаем. Пленные хорошо понимали, что только их сплоченность и взаимовыручка дают какую-то надежду на будущее. Никаких вестей о том, что творится на фронте, они не имели.

VII

Но вот однажды весной 1945 года Ивана подозвал хозяин и сказал, что война заканчивается, что Германия эту войну проиграла, и в ближайшее время их жизнь изменится. Как именно, никто не знал. Земля Германии, где находилась ферма, на которой они работали, оказалась в американской зоне оккупации, и вскоре по радио было объявлено о дате и времени, когда все советские военнопленные должны были зарегистрироваться в местных органах оккупационных властей.

С радостью и смятением они ждали возвращения домой. Угнетал и подспудный ползучий страх. Военные знали о словах Сталина: «У меня нет пленных, у меня есть только предатели». Но все они наивно полагали, что легко смогут доказать свою невиновность перед Родиной…

Вскоре по репатриации их вернули домой, в Советский Союз. Из одной тюрьмы… в другую. Иван вспоминает, как бывших военнопленных Красной Армии огромной толпой выстроили во дворе полуразрушенной школы в городе Геническе Херсонской области Украины. Здесь располагались так называемый фильтрационный лагерь и представительство Главного управления военной контрразведки СМЕРШ. Двор был огорожен высоким деревянным забором с фонарями и колючей проволокой, и люди с тяжкими мыслями разглядывали свое новое пристанище, где их встречала Родина. В длинном мрачном коридоре стояла очередь в бывшую классную комнату за обшарпанными дверьми. Там и определялась судьба каждого военнопленного, побывавшего в Германии.

Наконец, наступил черед Ивана Ховрича. С бешено колотящимся сердцем он переступил порог кабинета. В тот момент лейтенант помнил только о том, что ни в чем не виновен, что каждодневно в плену он мечтал вернуться на Родину.

VIII

За столом сидели трое: майор и два полковника. «Как они отнесутся ко мне? Будут ли ставить в вину пребывание в плену? Знают ли об отце, который был арестован как враг народа и сослан куда-то на Север без права переписки? А если спросят — отказался ли он от родства с ним? Что тогда?» Вопросы роились в голове, но Иван решительно взял себя в руки.

Майор держал в руках его «дело», которое было заведено еще в Германии. Иван ждал. И тут… Его словно молнией обожгло! Он не верил своим глазам: перед ним был тот самый бывший командир полка, которого лейтенант встретил в крестьянском огороде на исходе лета в начале войны.

На миг они встретились взглядами. Полковник-смершевец тоже узнал лейтенанта, лицо его побагровело, и он тут же опустил голову… Иван до мельчайших подробностей помнил их встречу летом 41-го на смоленской земле, его умоляющий, мучительно жалостный взгляд — взгляд за­травленного человека, не владевшего ситуацией. Теперь же перед ним был полковник карательных советских органов, от которого зависела его жизнь. Он смотрел в стол и, по всей вероятности, переживал весьма неприятные минуты в своей жизни. Вряд ли он не осознавал того, что стоящий перед ним лейтенант мог запросто сделать заявление о его дезертирстве.

Иван никак не мог сбросить с себя нахлынувшее оцепенение. Майор, сидевший рядом с другим полковником, уже стал злобно кричать на него, удивленный непонятным молчанием. Но Ховрич все же нашел в себе силы ответить на все вопросы, и под конвоем был отправлен во временный лагерь среди голой степи, обнесенный колючей проволокой. Здесь пленным было велено ожидать своей участи.

Через какое-то время стали оглашать списки. Собиравшихся людей размещали по грузовикам. По тому, как это делалось, многие понимали, куда их увезут. Бывало, обезумевшие люди остервенело бросались на охранников, пытаясь завладеть оружием, но бунты жестоко подавлялись шквальной стрельбой. Родина карала своих «предателей».

Тянулись бесконечные дни. Фамилию лейтенанта все еще не называли. Такого страшного времени в его жизни не было ни на войне в 41-м, ни в плену в Германии.

Однажды к Ивану незаметно подошел конвоир и тихо сказал, чтобы тот следовал за ним. Его привели в маленькую комнатку, вероятно, бывшую учительскую. В углу за столом сидел тот самый майор, который допрашивал его в первый раз. Ни слова не говоря, он протянул лейтенанту воинское удостоверение с его фамилией, и так же молча показал пальцем, где надо расписаться. Едва сдерживая дрожь, Иван поставил свою подпись, взял в руки кусочек бумаги в сером матерчатом переплете и, не веря случившемуся, направился к выходу. Окрик заставил его вернуться. Майор снова показал, где надо расписаться, и выдал разрешительный документ на право передвижения по железной дороге на территории Украины. Не помня себя, Иван вышел на улицу. Ему не верилось, что весь этот ад позади…

Он долго шел по проселочным дорогам к железнодорожной станции. Опять и опять вспоминал свои встречи с командиром полка на крестьянском огороде в 41-м и в контрразведке в 46-м. Иван хорошо понимал, что два этих поразительных события, столь причудливо связанных между собой, собственно и спасли его.

Постепенно его мысли от прошлого перекинулись к будущему, и он чувствовал, какой небывалой радостью наполнялось сердце. Сияло небо, на дороге, купаясь в пыли, весело чирикали воробьи, было тепло, а легкий прохладный ветерок приятно обвевал лицо… А что еще нужно было в жизни для счастья?!

——————————————-

Валентина Ивановна Беляева родилась в городе Бурыни Сумской области Украины. Окончила факультет прикладной математики и механики Воронежского государственного университета. Работала инженером на предприятиях Воронежа. Автор четырех поэ-тических сборников, книги для детей «Лики радужных дождей», книги публицистики «В Советском Союзе секса не было» и других публикаций в отечественных и зарубежных изданиях. Живет в Воронеже.