Его кистью водила история

СЕЛО АННА

 

Deserled is my own good hall,

My hearlth is desolate!..

Childe-Harold. Canto 1

 

Покинут мой прекрасный зал, пуст мой очаг!.. —

«Чайльд-Гарольд», песнь I (англ.).

 

Зачем же сладкою тревогой сердце бьется

При имени твоем, пустынное село,

И ясной думою внезапно расцвело?

Зачем же мысль моя

над дикой степью вьется,

Как пташка,

что вдали средь облаков несется,

Но, в небе занята своим родным гнездом,

И пестует его и взором и крылом?..

Ведь прежде я тебя, край скучный,

не любила,

Ведь прежде ссылкою несносной был ты мне:

Меня пугала жизнь в безлюдной тишине,

И вечных бурь твоих гуденье наводило

Унынье на меня; ведь прежде, средь степей,

С тоской боролась я, и там, в душе моей,

Невольно угасал жар пылких вдохновений,

Убитый немощью… Зачем же образ твой

Меня преследует, как будто сожалений

Ты хочешь от меня, приют далекий мой?..

Или в отсутствии немилое милее?

Иль всем, что кончено, и всем, чего уж нет,

В нас сердце дорожит? Иль самый мрак светлее,

Когда отлив его смягчит теченье лет?

Так память длинных дней, в изгнаньи проведенных,

Мне представляется, как радужная цепь

Дум ясных, грустных дум, мечтаний незабвенных,

Заветных, тайных грез… Безжизненная степь

Моею жизнию духовной наполнялась,

Воспоминаньями моими населялась.

Как тишь в волнах морских, как на пути привал,

Так деревенский быт в отшельнической келье

Существование былое прерывал

И созерцанием столичное веселье,

Поэзией шум света заменял.

От развлечения, от внешних впечатлений

Тогда отвыкнувши, уж я в себе самой

Для сердца и души искала наслаждений,

И пищи, и огня. Там ум сдружился мой

С отрадой тихою спокойных размышлений

И с самобытностью. Там объяснилось мне

Призванье темное. В глуши и тишине

Бедна событьями, но чувствами богата,

Тянулась жизнь моя. — Над головой моей

Любимых призраков носился рой крылатый,

В ушах моих звучал веселый смех детей;

И сокращали мне теченье длинных дней

Иголка, нитки, кисть, подчас за фортепьяном

Волненье томное, — когда былого сон,

Мелодией знакомой пробужден,

Опять меня смущал пленительным обманом…

И много счастливых, восторженных минут,

Сердечной радостью волшебно озаренных,

Прожито там, в степях… О, пусть они живут

Навеки в памяти и в мыслях сокровенных!..

А ты, затерянный, безвестный уголок,

Не многим памятный по моему изгнанью, —

Храни мой скромный след, храни о мне преданье,

Чтоб любящим меня чрез много лет ты мог

Еще напоминать мое существованье!

 

ПЕРВЫЙ СОЛОВЕЙ

 

Так это правда? И весна

Уж близко с общим обновленьем?

Цветами, солнцем, вдохновеньем

Я буду вновь упоена?

 

Так это правда? предо мной

Воскреснет, оживет природа,

Умолкнет буря-непогода.

Зазеленеет лес густой?

 

И ты, весны и роз певец,

Любимец Мая молодого,

Ты мне своею песнью новой

Затвора возвестил конец?

 

Но, говорят, кто соловья

Услышит в день весенний прежде

Всех птиц других, — о! тот надежде

Пусть вверит радостно себя!

 

Тому настал счастливый год,

Того исполнятся желанья,

Тому свои очарованья

Жизнь в полной чаше поднесет!

 

И я с восторгом песнь твою

Как предсказанье принимаю,

Тревожным сердцем ей внимаю,

Тебя слезой благодарю!

 

Я верю, сладкий соловей,

Я верю радостным приметам…

И буду ждать: авось ли светом

Сменится мрак души моей!

 

ДОМАШНИЙ ДРУГ

 

Joyeux, il chantait toujours.

Charles Nodier, Trilby

 

Веселый, он все время пел. —

Шарль Нодье. Трильби (фр.).

 

Есть в глуши далекой,

В сельской стороне, —

Словно у царевны

Дедовских времен, —

У меня потешник,

Сказочник-певец.

 

У царевен тоже

Были завсегда

Карлы выписные

Из заморских стран,

Птицы-щебетуньи

В клетках золотых.

 

Чем был карло меньше,

Тем дороже он

При дворе ценился;

Птиц любили тех,

Что всех чаще пели

Летом и зимой.

 

Мой потешник-крошка, —

Хоть и даровой, —

Просто невидимка,

Так он чудно мал,

Даже и с очками

Не сыскать его!

 

А поет он, бает,

Тешит здесь меня

В всякую погоду

И во всякий час;

Он всегда радушен,

Весел, говорлив.

 

Солнце ли сияет

В красный, вешний день,

В вечер ли осенний

Буря загудит, —

Я знакомый голос

Слышу за углом!

 

Были-небылицы,

Сказки о чертях,

Сплетни о раздорах

Ведьм и домовых, —

Вот чем зимний вечер

Сокращает он.

 

Жизнеописанья

Роз и мотыльков,

Свадебные песни

Джиннов, резвых фей, —

Вот что в летний полдень

Мне лепечет он.

 

Все на свете знает

Постоялец мой;

Знает, как мне вторить,

Чем развлечь меня

В час воспоминанья.

Грусти иль хандры…

 

Он наперсник верный

Дум и грез моих,

И слезы невольной,

И мечты святой…

Он свидетель жизни

И души моей!

 

Я к нему привыкла

И люблю его;

Но у нас на свете

Всем кто угодит? —

Так и он, бедняжка,

В доме мил не всем…

 

От врагов домашних,

От беды и зла

Я ему защитой,

Берегу его;

В нем примету счастья

Вижу и храню!

 

Кто же мой любимец,

Баловень и друг?

Ах, смеяться станут, —

Я боюсь сказать…

Он… кто угадает?..

Он — простой сверчок!

 

ПОСЛЕДНИЙ ЦВЕТОК

 

«J’avais pourtant quelque chose la» —

dit-il en se frappant le front…

Mort d’Andre Chenier

 

«А все-таки у меня здесь кое-что было!» —

сказал он, стукнув себя по лбу… —

«Смерть Андре Шенье» (фр.).

 

Не дам тебе увянуть одиноким,

Последний цвет облистанных полей!

Не пропадет в безмерности степей

Твой аромат; тебя крылом жестоким

Не унесет холодный вихрь ночей!

 

Я напою с заботливым стараньем

Тебя, мой гость, студеною водой;

Я нагляжусь, нарадуюсь с тобой;

Ты отцветешь — и с нежным состраданьем

Вложу тебя в молитвенник святой.

 

Чрез много лет, в час тихого мечтанья

Я книги той переберу листы;

Засохший мне тогда предстанешь ты.

Но оживешь в моем воспоминаньи,

Как прежде, полн душистой красоты.

 

А я, цветок, в безвестности пустыни

Увяну я… и мысли тщетный дар,

И смелый дух, и вдохновенья жар —

Кто их поймет?.. В поэте луч святыни

Кто разглядит сквозь дум неясных пар?..

 

Поэзия — она благоуханье

И фимиам восторженной души.

Но должно ей гореть и цвесть в тиши,

Но не дано на языке изгнанья

Ей высказать все таинства свои!

 

И много дум, и много чувств прекрасных

Не имут слов, глагола не найдут

И на душу обратно западут.

И больно мне, что в проблесках напрасных

Порывы их навек со мной умрут!

 

Мне суждено, под схимою молчанья,

Святой мечты все лучшее стаить,

Знать свет в душе — и мрак в очах носить!

Цветок полей, забытый без вниманья,

Себя с тобой могу ли не сравнить?..

 

ВЫ ВСПОМНИТЕ МЕНЯ…

 

Et sur vous si grondait l’orage,

Rappelez-moi, je reviendrais!..

Simple histoire

 

И если над вами грянет буря,

позовите меня, и я вернусь!..

«Простая история» (фр.).

 

Вы вспомните меня когда-нибудь… но поздно!

Когда в своих степях далеко буду я,

Когда надолго мы, навеки будем розно —

Тогда поймете вы и вспомните меня!

Проехав иногда пред домом опустелым,

Где вас всегда встречал радушный мой привет,

Вы грустно спросите: «Так здесь ее уж нет?» —

И мимо торопясь, махнув султаном белым,

Вы вспомните меня!..

 

Вы вспомните меня не раз, — когда другая

Кокетством хитрым вас коварно увлечет

И, не любя, в любви вас ложно уверяя,

Тщеславью своему вас в жертву принесет!

Когда уста ее, на клятвы тороваты,

Обеты льстивые вам станут расточать,

Чтоб скоро бросить вас и нагло осмеять…

С ней первый сердца цвет утратив без возврата,

Вы вспомните меня!..

 

Когда, избави бог! вы встретите иную,

Усердную рабу всех мелочных сует,

С полсердцем лишь в груди, с полудушой — такую,

Каких их создает себе в угодность свет,

И это существо вас на беду полюбит —

С жемчужною серьгой иль с перстнем наравне,

И вам любви узнать даст горести одне,

И вас, бесстрастная, измучит и погубит, —

Вы вспомните меня!..

 

Вы вспомните меня, мечтая одиноко

Под вечер, в сумерки, в таинственной тиши,

И сердце вам шепнет: «как жаль! она далеко, —

Здесь не с кем разделить ни мысли, ни души!..»

Когда гостиных мир вам станет пуст и тесен,

Наскучит вам острить средь модных львиц и львов,

И жаждать станете незаученных слов,

И чувств невычурных, и томных женских песен, —

Вы вспомните меня!..

 


Евдокия Петровна Ростопчина (Сушкова) (1811–1858) — графиня, русская писательница, одна из самых известных поэтесс второй четверти XIX века. Ее творчество высоко ценили Пушкин, Жуковский, Вяземский, Гоголь и др. классики отечественной литературы. С середины 1840-х годов попала в немилость императора из-за антиимперских стихов, была отлучена от двора, проживала в Москве, иногда выезжая в подмосковное имение Вороново или в Анну, где ей недавно был установлен памятник.