* * *

 Дождей приблизились обстрелы,

И влагой пажити дымят,

Никто не видит кукушат:

Движения птенцов несмелы,

Они в неведомость глядят.

 

Им кажется, что вдоль опушки,

Где бродит кто-то, но не я,

Где рыки чудятся зверья,

Где девы плачут от присушки,

И молят Бога кумовья,

 

Где свет подвластен дымным лохмам,

И шелест манит пустельгу,

Чья тень скользит по лозняку,

По травам чахлым и подсохлым,

Летит прощальное: «ку-ку…»

 

ТРАВНИЦА

Ей сложно выходить уже на двор

И ощущать и снег, и дождь щеками;

Она жива, но только до сих пор

Чего-то ждет молельными ночами.

 

Сроднился с ней изношенный халат,

Согрелось сердце в козьей безрукавке.

Кто прав был в прошлом, а кто — виноват,

Она решает в повседневной давке.

 

К ней приезжают все: и стар, и млад

Из дальних деревень, и городские,

Калеки, алкоголики, глухие.

И сквозь отчитку слышен перемат.

 

И трав сушеных у нее избыток,

Для каждого особый есть отвар,

И не берет старушка гонорар

За грешных исцеляющий напиток.

 

Багульник, зверобой, аир, иссоп,

И мех, и мясо им убитой дичи

Приносит ей чахоточный лесничий,

Ей хилый плотник приготовил гроб.

 

С лесов, полей, болот, долин и рощ,

Которым виден в небе беспилотник,

Ей собирает криворотый скотник

Бадан, бессмертник, медуницу, хвощ.

 

Ее сосед — безрукий долговяз —

Все носит ей акафисты, просфорки —

От сельского священника наказ,

Который хуже самой жесткой порки.

 

Ей отдыхать давно уж недосуг,

И травным сбором выдыхает чарка.

И приговор, и порчу, и присух

Изводит из просителя знахарка.

 

И плачет в одиночестве навзрыд,

И кается впотьмах под образами,

И верит, что Христос ее простит

И примет с искупленными грехами.

 

ТЬМА

 Неба погасшего полуоттенки

Ночь измельчила до полутонов.

Я был прижаться к тебе не готов,

Ты опустилась ко мне на коленки.

 

Время текло безвозвратно и снуло,

Ты, как и прежде, горька, холодна,

Тяжкой печалью меня обтянула,

В мрачной глуши тарабанил желна.

 

Были его переменчивы дроби,

Что настучал чернокрылый самец?

О переменах, о счастье, о злобе

Или о том, что Спожинкам конец?

 

Мир, словно деву, поймает у дуба,

Мертвый скиталец — клыкастый упырь.

Будет повержена слезно и грубо

За сорок дней солнцеликая ширь.

 

Будут деревья в следах кровососа

Плакаться полю в пунцовой дали.

Будут смотреть завороженно-косо

Листья, что под ноги людям легли.

 

Ливни затянут угрюмые речи,

Ты вновь захочешь прижаться ко мне.

Знаешь, я больше не верю желне

И зажигаю пасхальные свечи.

 

Тьма, оставайся на выжженном пне.

 

* * *

 Вы мне годы не срежете,

Убирайтесь скорей,

Вы, кудлатые нежити,

Духи мрачных полей.

 

Пролезая из темени,

Слезно бьетесь в окно,

Каплю летнего времени

Вам украсть не дано.

 

Ваши вежды навыкате

Пожирают меня.

Перестаньте, не кликайте

У свечного огня.

 

Ночь рассветом разгадана

Солнце — мой золотник.

Веет запахом ладана

Алой осени лик.

 


Александр Владимирович Орлов родился в 1975 году в городе Москве. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького, Московский институт открытого образования. Работает учителем. Публиковался в журналах «Подъём», «Наш современник», «Литературная учеба», «Сибирские огни», «Юность» и других изданиях, антологиях, альманахах. Автор четырех книг стихотворений и сборника прозы. Обладатель золотого диплома и лауреат международного славянского литературного форума «Золотой Витязь» и ряда других литературных наград. Живет в Москве.