Там, за туманами…

Что мы обычно увозим оттуда?

Туман. Он очень просится.  Лезет в окна машины, в кофры и рюкзаки, в карманы. Лезет в душу.

Однажды он скользнул под колеса нашего авто. Устроил аварию. В самом центре, там.

Мимо проезжающие водители останавливались, чтобы нас поддержать, все-таки какая нелепая ситуация. В такую погоду даже они не рыпаются, потому что для смерти нужна видимость, она не любит бродить вслепую.

Но нам повезло — старая переходила дорогу не в положенном месте, в тумане. Свист тормозов не отвлек, она даже не обернулась. Или с каким-то другим свистом спутала, с тем, что наверняка не оставляет в живых живых.

Никто не понял тогда – благодарить туман за жизнь или жизнь за туман?

В туман мы въехали и тогда, в свою первую поездку на Донбасс. Только-только пересекли КПП – а он уже варит кашу, смешивает серу с дождем: чем богаты, тем и рады…

Водитель-челнок, который за большие деньги согласился нас повозить по Донбассу, сказал:

— Это даже хорошо, что вы в туман приехали, парни.

— Чем хорошо?

— Реже стреляют.

— Потому что не видно, куда летит?

— Да не, просто технику в такую сырость из укрытия не вывезешь.

Где-то высоко в тумане загрохотало так, что казалось, будто Бог пробил дно рая кувалдой, а потом — звенящий оглушающий свист…

— Ссыкотно, мужики? Это наши. Истребитель. Полетел на позиции, — водитель закурил.

С ним мы как раз угодили в аварию. Но это было потом.

А тогда мы сквозь туман рассматривали прифронтовые дороги. В основном ехали военные крытые ЗИЛы, ехали навстречу. Иногда проносились БТРы, иногда «инженеры» тянули свою громоздкую технику – динозавров с чугунными полукруглыми хребтами. Встречались те, что побывали за туманами… И теперь возвращались, усталые, длинные дула и краны цеплялись за серую – как слежавшийся снег – вату… Странные были чувства от соприкосновения небесного и железного.

…И все же не только туман мы обычно увозим с Донбасса.

Что еще?

Истории. Фронтовые. Геройские. Мужские. Даже та девочка восемнадцати лет, что приехала в туманы СВО вслед за отцом, — чем не герой? И мужского в ней больше, чем в некоторых гражданах в брюках, что бестолково бродят по мирным городам.

Глаза. Их тоже мы привезли. Они в тумане ярче, они там главные маяки, взглянешь в бездонное небо над морщинками офицера, над шрамами солдата – и сразу понятно, кто перед тобой: свой или тот, кто своим только хочется казаться…

Еще привозим Жизнь.

Дело неслыханное – поехать на войну, обняться со смертью и встретить жизнь. Да она там на каждом шагу. В блиндаже, где сырые корни деревьев плачут рассветной киноварью. На дороге, которая всегда живая – можешь десять раз проехать по одной и той же колее, запомнить каждый куст, но когда будешь уходить от дрона, вдруг увидишь в кустах лазейку, которой раньше – вот вам крест – не было здесь. Но кто-то раздвинул для тебя ветки (понятно, Кто): езжай сюда, братик.

А сколько жизни в разговорах! Слова оживают у края бездны. Ты слушаешь всех наших, тех, чьи позывные в молитвенниках у белобородых ангелов, и процарапываешь где-то над сердцем горячей кровью – мир, любовь, сын, дочка, братья… Все то, на чем и стоит земля. И что не окутывается туманами.

Только на фронте могут удивиться твоему вечному вопросу – ты что не знаешь, в чем смысл жизни? Да ты шутишь! Тут все знают. Ну, пиши: Любить, Творить, Сражаться… Записал? Ну ты даешь, ей богу, как маленький!

Я все записал.

 

Декабрь 2022

 

Прогулка под обстрелом по центру Донецка, где жив театр, музеи, книжный магазин, и люди — живы и крепки.

После тяжелого дня — вернулись только что из Мариуполя — мы пили чай в Донецком театре кукол. Одна из руководительниц говорит: «Мы с девочками, когда совсем уж невмоготу, к Ленину ходим». – «Зачем?» — «Поплакать». К Ленину — это на площадь, где стоит памятник вождю. Спрашиваю: «А до этого куда обычно ходили?» — «Как все, к Пушкину. Там раньше весь город гудел». К Пушкину — это на бульвар имени поэта, вокруг которого театры и музеи, да чего там только нет. И вот — иду туда, к бульвару Пушкина. Как там сейчас?

 

Под широко раскрытым бронзовым взглядом Александр Сергеевича бродят только вороны. Горожане приходить сюда опасаются: слишком уж часто прилетает от тех, для кого Пушкин — совсем не наше всё. К тому же примыкающие к бульвару театры, дома культуры, музеи и многие кафе закрыты для посетителей. Самые частые гости у Пушкина теперь коммунальщики. Они оперативно заделывают последствия обстрелов, да и в другое время, если есть возможность, наводят тут какую-никакую красоту.

Вычищенный, но пустынный бульвар — зрелище жуткое. Как и мешки с песком возле витрин одной известной шоколадной фабрики. Как и забитые окна первых этажей. Как стаи ошалевших бродячих собак, которым не страшны уже обыкновенные автомобильные клаксоны.

И все же Пушкин жив. Хотя бы потому, что в считанных шагах от памятника вопреки всему работает книжный. Заглянул сюда — добрая открытая женщина, продавец Елена Лысакова, рассказывает мне: «Конечно, страшно, всюду пусто. Но все это время не закрывался один сетевой магазин — и мы. И люди к нам приходят, говорят: можно мы у вас хоть душой отдохнем?»

Душой в донецком книжном магазине есть где отдохнуть. Сразу напротив кассы — полка с современной российской литературой. Пелевин, Водолазкин, Басинский… Рядом икона Николая Чудотворца. Она не продается — охраняет. Не то современную прозу, не то продавцов с покупателями. А если пройти вглубь магазина, можно найти богатую букинистику и полные собрания сочинений — от Некрасова до Леонова.

— А что берут чаще всего?

— То, что советуем мы. Потому что мы все люди читающие. Я вот, например, сейчас влюбилась в «Хроники странствующего кота» Хиро Арикавы. Вот такая книжка! — Елена поднимает большой палец вверх. — А еще очень люблю ужастики. Почитаешь-почитаешь, а потом выходишь на улицу, и как-то уже не так страшно.

Через полчаса нашего знакомства скромная Елена признается, что пишет книги, детские. Пишет и ее дочь, Фалена, — правда, все больше фантастику. Писательство для них — тоже укрытие, и посильней бетонных стен.

Вечером поехал к Лысаковым в гости, примерно тем же путем, что и Елена. Из центра она садится на автобус, который минут через пятнадцать привозит туда, где война давно хозяйка. Выжженные глазницы домов провожают автобус, разнесены снарядами автоцентры и рынки, офисы наглухо заколочены. На одном из перекрестков автобус останавливается — интеллигентная женщина маленького роста идет под грохотом прилетов, отлетов и ПВО в сторону дома. Но там не спокойней — дом двух писательниц трижды был обстрелян. Не так давно снаряд влетел прямо к соседям, этажом выше. Воды нет давно, свет постоянно перебивает. Вот и читают — молитвы и ужастики.

Наверное, я задаю вопрос какой-то неуклюжий, но сейчас и здесь другое не приходит в голову: «Вы еще верите в живительную силу литературы?»

А она отвечает быстро, глазом не моргнув: «Мы бы иначе не работали».

В один из дней поехал в больницу имени Калинина. Ее только что обстреляли, несколько корпусов серьезно повреждено, в здании поликлиники — прямое попадание, на улицу высыпалось раскуроченное оборудование, батареи, кирпичи. Напротив пробитого фасада, у памятника святителю Луке Крымскому (тоже с книгой в руках), встречаю двух девчат, совсем молоденьких. Волонтерки, студентки меда, Ксения и Анастасия. Пришли работать санитарками после начала СВО. «Страшно нам? Да. Но уходить не будем, у нас работа такая». Разговорились. Ксения с Анастасией чуть не хором: «Когда в школе учились, читали много. Нравились нам книги о пионерах».

 

Медленно по Донецку давно не ходят и не ездят. Так вот, если выйти из книжного и быстрым шагом — вниз по бульвару, то минуты через три откроется тыльный фасад театра «Донбасс Опера». Оба крыла здания напоминают решето, особенно правое. Окна — если не забиты фанерой, то заложены мешками с песком или оклеены скотчем.

Место падения одного из недавних снарядов уже залито асфальтом. Из стен еще высовываются черные языки осколков. За этими стенами — классы детской балетной школы, репетиционные залы, а также кабинет инспектора пожарной охраны. И если школа сейчас закрыта, репетиции переведены в другие классы, то вот инспектор Людмила Ефремова здесь постоянно. Можно сказать, принимает все удары на себя.

— Когда две недели назад был обстрел, самый серьезный за последнее время, меня вынесло головой вперед в коридор, — рассказывает Людмила Алексеевна. — Я только когда очнулась, поняла, что случилось. Сразу побежала смотреть, что с театром.

Инспектор Ефремова на самом деле в прошлом балерина. Юное дарование в ней открыли, когда она была четырехлетней, и увезли в Москву. Потом хореографическое училище, карьера, дом — театр. И уходить отсюда просто так на пенсию она не думала. Теперь на плечах бывшей балерины часто — жизни артистов, зрителей, да и просто прохожих.

— Театр всегда спасает жизни всем, — объясняет Ефремова. — У нас к тому же самое надежное в округе бомбоубежище, за которое тоже я отвечаю. Как начинается бомбежка и волнами выносит двери, так все знают, что надо бежать к нам.

Спускаемся под круг сцены — именно там находится убежище — и видим: рядом с канистрами с водой… черепа. «Очень оптимистично», — заметил я. «Это жизнь», — пошутила Ефремова. Но на самом деле черепа — это реквизит, его тут сушат художники, потому что война войной, а репетиции и новые постановки никто не отменял.

В одном из классов, где репетируют солисты, нахожу Романа Белгородского. Это он исполнял Пер Гюнта на прошлогодних гастролях в Большом театре. Роман — ученик худрука «Донбасс Оперы» Вадима Писарева, блистал на сценах всего мира, постоянно участвовал в международном фестивале «Звезды мирового балета», который тот же Писарев проводил в родном Донецке. Во время войны Роман тоже времени даром не терял — женился: избранница — балерина Оксана Зизина. Последние дни перед родами Оксана провела под обстрелами — снаряды падали прямо на роддом. Но все закончилось хорошо — молодой танцовщик теперь в промежутках между репетициями успевает дотащить до дома многолитровые бочки с водой. В районе, где он живет, воды не бывает совсем.

— Как ни крути, война, конечно, оставляет след на нашей жизни и работе, — размышляет вслух Роман. — Верю ли я сегодня, что искусство может кому-то помочь? Мне хотелось бы верить, что искусство смягчает и морально поддерживает зрителей хотя бы на время, пока идет спектакль. Хотя они выходят из театра и снова попадают в ту же обстановку. Сложно все, — улыбается Пер Гюнт.

В холле «Донбасс Оперы» встречаю пару молодоженов. Фотографируются в интерьерах театра. Антон и Анастасия из разных донбасских городов, познакомились в интернете и со свадьбой решили не тянуть. Надо спешить жить. Кто знает, когда кончится война…

 

Куда еще нельзя было не зайти, гуляя по бульвару Пушкина — Союз писателей ДНР. Осколками он весь изрешечен. На одной стене председатель Союза Федор Березин подписывает «ранения» — в какой день прилетало. Календарь войны. А вот у него — экспонат для музея войны. Четырехтомник Генриха Манна, осколком прошило все тома. Это еще в марте прошлого года — только сам осколок утащил заезжий репортер. Приоткрываю раненую книгу — бросился в глаза обрубок фразы из какого-то романа Манна: «…слишком большая ненависть лишает сил. У него всегда было такое чувство, что жить важнее, чем мстить, и тот, кто действует, смотрит вперед, а не назад…» Будто бы кстати, будто бы про них, донецких.

После одного обстрела повредило трубы, писательские залы залило горячей водой — тогда она еще была в Донецке. Пришлось выбросить десятки килограммов книг. «Все страдают от войны, — Русанов рассуждает. — Наверное, поэтому так много появилось пишущих людей, для многих это способ сбросить стресс».

В Донецке и правда появилось много новых литобъединений. Проводятся фестивали, издаются сборники. Писателей зовут на творческие встречи в другие города. Прозаики и поэты из разных концов России — тоже  частые гости в Донецке. В прошлом году Союз писателей ДНР стал практически отделением Союза писателей России. «Теперь чиновники нас будут вынуждены хотя бы выслушать, а то обычно смотрят как-то так скептически: ну кто, мол, тут из вас Лев Толстой?»

На чем она тут держится, донецкая культура? Русанов объясняет так:

— На самом деле, в 2014 году люди культуры очень сильно разделились. Кто-то уехал, но большинство осталось. Держались зубами, когда не было ни зарплат, ни отопления, ни света. Актерам драмтеатра приходилось переезжать и жить в театре, потому что их поселки разбиты. А в оперном театре сгорел склад декораций. Почему, зачем — что им мешает бросить и сбежать? Жителям Донбасса свойственно здоровое упрямство. Да и любовь к родному краю тоже не сбросишь со счетов.

Глубоким вечером я шел с бульвара Пушкина с его героями и смыслами. По улице изредка проносились автомобили. Ярко горели фонари. В тот вечер, к счастью, было тихо. Люди и памятники перевели дыхание. Через пару дней возле бульвара снова падали снаряды. В который раз досталось «Донбасс Опере», художественному музею и Союзу писателей. В соцсетях Русанов написал: взрывная волна не справилась с фанерой, закрывавшей окна.

Писатель пригвоздил: «Наша фанера — самая крепкая в мире».

Да что там, собственно, фанера. Люди-то здесь покрепче.

 

Ноябрь 2024

 

История командира минометной батареи, который с 14 лет не выпускает из рук оружия

Обложки журналов по нему плачут — голливудская улыбка, концы усов по-пижонски закручены вверх, на висках — аккуратно причесанные темные волосы.

Актер?

Круче.

Это ZoNa — командир отдельной минометной батареи добровольческой бригады имени Святого Георгия. Ему еще только тридцать, но за плечами такой боевой опыт, что мама не горюй. Штурмовал Бахмут, освобождал Клещеевку… Да что там перечислять. Если взять те города и села, что за последние почти три года звучали в сводках с Донбасского фронта, — почти все они были в ZoNе особого внимания.

Между прочим, дважды представлен к званию Героя России. Золотая звезда пока до его кителя не добралась, зато «мужика» — так на фронте называют орден Мужества — сразу два, медалей «За отвагу» — столько же.

…Мы едем с ним по фронтовым дорогам: прыгаем из ямы в ухабину, вылетаем с колеи, перелетаем через колдобины, обгоняем танки, совершая такие кульбиты… что если бы нас преследовал дрон, то у его оператора сломался бы мозг.

ZoNa по этим дорогам носится каждый день и не по разу. Он привык. За рулем внедорожника чувствует себя уверенно, даже умудряется по пути проводить экскурсию… Вот за эти села противник практически не бился, лишь были небольшие очаги сопротивления. А вот эту воронку видите? Сюда так прилетело!.. А это — мы подъезжаем к воронке, которую залить — и получится приличных размеров пруд: уже наша авиабомба.

Еще минут десять полями, и мы в пункте временной дислокации минометчиков. Топится банька, на кухне на плите варятся щи, закипает чайник. Над столом — икона Спаса. После фронтовых дорог к такому уюту надо еще попривыкнуть.

«Тут должно быть все, как дома, даже еще теплее», — реагирует на мое удивление командир.

А не поговорить ли за кружкой чая? ZoNе есть что рассказать. Он в армии — полжизни. Как так? Говорит, уже в четырнадцать умел стрелять из всех видов оружия — отец друга был военным, брал с собой на полигон. Юношей же будущий командир напрыгал с парашютом на третий разряд. Прибавьте к этому спорт — боевое самбо, футбол…

Как ни крути — героя надо в себе воспитывать с детства.

Позывной его тоже оттуда, из детства — всегда любил играть в войнушку и всех делить на зоны. Фильм про советских десантников «В зоне особого внимания», помните?

Была еще одна причина, почему парень рвался на службу. Чисто географическая.

«Я родился между Калачом-на-Дону и Волгоградом — там, где наши войска замкнули в кольцо немецкую армию в Сталинградской битве. Памятью тех событий наша местность, что называется, пропитана».

Срочку, как и мечтал, служил в ВДВ. Легендарная 56-я десантно-штурмовая бригада — здесь ZoNa впервые услышал о том, что своя Сталинградская битва у его поколения еще впереди.

«Батальоном командовал подполковник, прошедший Чеченские кампании. Хороший был мужик, я в нем чувствовал что-то свое, родное. И вот он как-то на построении сказал: ребята, не рвитесь в бой, вам еще хватит войны».

После тех слов прошло десять лет. За это время ZoNa успел послужить в Армении и в Крыму, научился командовать минометной батареей, штурмовать окопы и города…

И вот — ZoNa на фронте, на своей войне.

СВО началась для него летом 2022 года. Тогда он подписал контракт с группой Вагнера и практически сразу же оказался в бахмутской мясорубке.

«Это была наша Сталинградская битва», — говорит ZoNa. И он нисколько не преувеличивает.

Вот лишь один эпизод.

На городской окраине нужно было отбить пятиэтажку, за которой простирался целый район, занятый ВСУ. Что именно нужно было сделать — пробежать полсотни метров под огнем врага по осколкам и разбитым плитам, заскочить в здание и уничтожить всех, кто оказывает сопротивление.

Совершить подвиг поручили ZoNе.

«У меня было две штурмовые группы, и всю операцию мы спланировали с ними до мелочей — как будем забегать в один из подъездов и потом рассредоточиваться по зданию. Но прямо перед нашим штурмом по дому отработал танк, и все подъезды завалило. Что делать? Ждать, пока пыль рассеется, было нельзя».

Штурмовики забежали в пробоину от танка — противник среагировать не успел. Дальше — больше. Оказалось, что из подъезда нет прохода в подвал, в котором засели нацики. Штурмовики пробили проход под лестницей и доделали свою работу.

«После этого мы заняли весь район без боя».

Там же, в Бахмуте, ZoNa чуть не остался навеки заваленным грудой кирпичей, плит и балок. По дому, где он находился, ударил танк. Кое-как, но командиру в тот день удалось выбраться из-под завалов.

Бахмут… Мы все еще не можем себе представить масштабы сражения за этот донбасский город. Обугленные и расколотые плиты, сложенные многоэтажки, усыпанные осколками квадратные метры — это лишь послесловие ужаса…

Сам ужас выглядел иначе. Как — пока не время описывать. Но у всех прошедших бахмутскую мясорубку — теперь один цвет глаз, и это цвет оседающего на рассвете пепла.

И все же… Как пройти через зону отчуждения и остаться человеком?

У ZoNы свой ответ. На фронте командир пришел к вере. Сам. Без чьей-то проповеди.

Ибо война — самая горячая проповедь.

На его шевроне — ангел, парящий над солдатом. Образ, который мощнее любых слов. Шеврон православному командиру подарил боец-мусульманин.

«В январе 2023 года мы установили Поклонный крест напротив села Зайцево. Кстати, хотите — верьте, хотите — нет, но сутки после этого в тот район не было никаких прилетов, — рассказывает ZoNа. — Буквально через пару дней после этого я вместе с бойцами проезжал этот крест и перекрестился. Один из парней был мусульманин. Он посмотрел на меня, а потом достал этот шеврон и сказал: на. И сам мне его приклеил».

…Мы идем за деревню, в которой стоят минометчики — там небольшой полигон, где бойцы из бригады Святого Георгия штурмуют окопы. Некоторые из них делали все то же самое десятки раз на практике, теперь — учат новобранцев. А их — со всей России. Немолодые уже, каждый второй — с бородой. Они приехали сюда не за деньгами, не за наградами.

А зачем?

За будущим, говорят. За тем, которое мирное. И где все люди — братья.

Даже те, с кем они приехали сражаться.

«В Бахмуте, проходя мимо тел противника, всегда говорил им: спите спокойно, братья, — вспоминает командир. — Я уверен, рано или поздно украинцы одумаются, мы объединимся и будем вместе воевать против другого нашего врага. И, конечно, победим…»

— А со всеми погибшими, — продолжал минометчик, — встретимся у Бога, для которого все — свои.

 

Май 2022

 

Пепел надежды: кто и зачем, рискуя жизнью, спасает артефакты в сожженном музее Мариуполя

Расстрелянные каменные сфинксы, пробитые осколками колонны, «упавшие» лицом в горячий асфальт многоэтажки… Иду по освобожденному Мариуполю. Среди битого кирпича – остатки мебели, детские игрушки, обгоревшие книги, на черных от копоти деревьях – одежда и обугленные вешалки-плечики. Война застала людей посреди жизни. Что еще бросилось в глаза – парк экстремальных развлечений. Перед самым входом – раскуроченная пулями и осколками «Волга», сразу за ней пробитые снарядами металлические разноцветные щиты – когда-то они защищали парк от морского ветра, теперь ветер пролетает сквозь них со свистом. Замерло Колесо обозрения, раздавлены и разорваны детские городки, в которых когда-то ребятня училась жить по-взрослому.

Сила зла, с которой нацики обрушились на этот русский город – мощнее ядерного заряда.

Мариуполь – это наша Хиросима? С одной лишь разницей: Мариуполь выжил. Почему выжил? «Правда, хочешь понять? Тогда сходи в музей, найди Ладкина», – сказала мне учительница русского языка, с которой мы познакомились в очереди за хлебом.

И я нашел.

Андрей Ладкин родился на Урале, но еще ребенком его увезли на Донбасс, здесь он увлекся археологией и устроился на работу в главный музей Мариуполя, служит ему уже более тридцати лет. Верой и русской правдой. На Украине он еще до спецоперации стал врагом народа, внесен во всевозможные расстрельные списки, ему много раз угрожали и однажды вынудили уехать из города, он скрывался у родных в Набережных Челнах, но вернулся – голыми руками защищать историю.

Когда в апреле 2022-го на соседних улицах еще шли бои, Ладкин первым из хранителей прорвался к знаменитому по открыткам трехэтажному зданию дореволюционной постройки. Но увиденное на долгие дни лишило его сна: «Будто что-то отрезали от меня».

Окна вылетели, в стене зияли огромные дыры – по зданию лупили из танка, по фасадам стекала тотальная гарь – та, что не смывается дождями и не съедается туманами.

Заходим в то, что осталось от музея: сверху донизу все черным-черно, в пробоины и в глазницы окон втекает густой туман – море тут рядом, он смешивается с пеплом и серой ватой падает на груды расплавленного метала, на разбитые стекла, на осколки керамики и кирпича. Сверху – грязный ливень, пара минут – и мой фотоаппарат безнадежно залит, телефон и фонарик приходится то и дело протирать –  без света здесь просто нечего делать. Вот луч выхватывает чугунную старинную лестницу с вензелями, по ней тоже бежит водопад, а вот – что-то похожее на древнюю телегу-тачанку… Она вышла целой из средневековых боев, но огонь все равно догнал ее – ядерная злость сжигает времена и расстояния.

А вот две кружки, вполне себе современного вида. «Похоже, что это оставили “азовцы”[1], именно они были в музее, и потом, как рассказывают местные жители, его подожгли, – говорит хранитель. – Скорее всего, подожгли сверху, потому что сами видите, рушились целые пролеты. И теперь только руины и больше ничего».

Но даже из «ничего» Ладкин умудряется откапывать артефакты. «Не посыпать же голову пеплом».

На моих глазах хранитель становится на колени и начинается рыться в груде оплавленных осколков. «Здесь стоял пифос, горшок такой для зерна, начало двадцатого века… – Ладкин перебирает в руках найденные фрагменты. –  Но нет, это куски витрины…»

И так – все последние дни. Без перчаток, под падающими на голову кирпичами он ищет смыслы в иле Ахерона и нащупывает надежду там, где, казалось бы, все давно кончено.

Он нашел и восстановил сотни экспонатов. Нож эпохи бронзы, каменный топорик, булаву в виде шара… Колесо арбы, на которой греки переезжали сюда из Крыма еще в 18 веке. Или вот, например, глиняные горшки, и как они не разбились при обрушении пролетов?!

«Я специализируюсь на археологических металлах, но теперь занимаюсь военной археологией, – шутит Ладкин. – И мне еще здесь копать и копать».

Но чего уже никогда, кажется, не раскопать – грамоту, которую Екатерина II пожаловала грекам, когда те переселились на это побережье Азовского моря, и уже точно не воссоздать из пепла сгоревшее кресло митрополита Игнатия, который этих греков сюда привел.

Это то, с чего начинался Мариуполь.

Всего в музее хранилось около 60 тысяч экспонатов, из них удалось спасти только 5 процентов. В основном это книги – удивительно, что бумага оказалась самой крепкой на войне, обстрелы и страшный пожар пережила гимназическая библиотека, которую перевезли в открывшийся после революции музей. Часть коллекции после окончания боевых действий увезли в Донецк…

Ждут своей судьбы и экспонаты, которые по разным причинам оказались во дворе музея: полуторка времен Великой Отечественной войны с надписью на борту «За Победу!», пушки той же войны, каменные скифские бабы, бронзовые бюсты советских вождей… Последних свезли сюда еще при Украине, свезли, что называется, на задворки истории, но они вновь оказались в авангарде – в новых залах истории XX века их разместят одними из первых. В том, что музей будет восстановлен, никто в Мариуполе не сомневается.

И пару слов о том, что стало с картинами Куинджи, Айвазовского, Добровского. Они выставлялись в музеях города, и мало какой турист не заходил на них посмотреть.  Многие картины погибли, но некоторые сотрудники музея спасли. Того же Айвазовского и Куинджи, а также напрестольное Евангелие 1811 года, изданное в Венеции на греческом языке, многие другие экспонаты, вывезенные из Мариуполя под огнем артиллерии, я увидел в краеведческом музее Донецка – над ними колдовали реставраторы.

…Чем еще запомнился Мариуполь. Сочной зеленью – будто бы с древнерусских икон, она пыталась скрыть от глаз прохожих ад войны, гомоном птиц – они о чем-то настойчиво напоминали выходящим из подвалов горожанам. Понятно – о чем. Рыком львов из местного зоопарка. Стаями бездомных собак. Огромными надписями на стенах и дверях – здесь люди, здесь дети. Караванами гуманитарных машин. Разбитыми вагонами у вокзала. Заводами-гигантами, чьи металлические конструкции – будто бы голодный пес – глодал серый густой туман. Я знал: там, вот прямо за этой нескончаемой цепью вставших намертво товарняков, – еще сотни убитых, до них саперы дойдут нескоро.

Но в то же время город запомнился мне улыбкой молодой учительницы. Той, что в изувеченном городе отправила меня по следу жизни. «У нас долгие годы русскую литературу запрещали, – рассказала она мне на прощание, – но я в своей квартире собрала большую библиотеку – от “Повести временных лет” до “Как закалялась сталь”. И знаешь что? Полквартиры сгорело, а полки с книгами целы. Правда ведь чудо?!»

 

Март 2024

 

Юная москвичка отправилась в зону СВО, чтобы быть рядом с отцом «Кубинцем».

Мы находимся на одной из баз добровольческой бригады «Эспаньола», большинство бойцов здесь — футбольные фанаты. Несмотря на предубеждения общества, привыкшего воспринимать их как отпетых хулиганов, в «Эспаньоле» служат те, у кого дисциплине еще надо поучиться. Здесь сухой закон, за нарушение которого жестко наказывают, все свободное время бойцы занимаются спортом, и никто не нарушает субординации. Поэтому, увидев в медчасти восемнадцатилетнюю девушку, мы за нее не испугались — здесь она, как бы это странно ни звучало, в гораздо большей безопасности, чем на гражданке.

Девушка приехала в зону СВО, чтобы быть рядом со своим отцом, военным медиком. Вот и он — коренастый мужчина, похожий на Че Гевару. Внешность не обманчива — его папа родом с Кубы. Позывной самой девушки — «Куби», что лишь подчеркивает преемственность и нежную привязанность дочери к своему отцу.

Они и на гражданке, где он водил машины скорой помощи, были не разлей вода. Одну музыку слушали, за один футбольный клуб, ЦСКА, болели, одними интересами жили. Но тут объявили специальную операцию, и Кубинец засобирался на фронт.

«Я сначала не воспринимала всерьез его слова, но потом папа стал готовиться, сбросил несколько десятков килограммов в весе и в конце концов уехал, — вспоминает девушка. — И тут я начала плакать, переживать, при любой возможности звонила отцу, спрашивала, как он там».

Куби тогда училась на дизайнера в одном из столичных учебных заведений, признается, что среди молодых «креативщиков» после начала СВО она почувствовала себя не в своей тарелке.

«Я думаю, если бы молодежь побывала здесь, хотя бы в более-менее безопасных местах, она бы все поняла, и гораздо больше бы парней и девушек встали на патриотические позиции», — уверена Куби.

Впервые в зону СВО дочь военного медика отправилась с волонтерами. Некоторое время смогла побыть с отцом, своими глазами увидела, с какой отвагой он спасает на передовой раненых, вывозит их из-под обстрелов и потом с отеческой заботой помогает им вернуться в строй. И должность его звучит красиво — замначмеда.

Гордость за отца? Разумеется. Но еще больше в сердце Куби было любви. На СВО чувства обостряются до предела.

«После возвращения в Москву меня стало магнитом тянуть на СВО, я начала умолять папу меня взять к себе. Но начальником ситуации все-таки была мама, пока отец не заверил ее, что здесь я буду в безопасности, она меня не отпустила», — говорит девушка.

К слову «безопасность» у Кубинца свое отношение. «Если суждено погибнуть, то и на гражданке погибнешь, мало что ли людей, на которых случайно что-то падает или которые давятся косточкой?» — считает док.

Он, как человек проработавший на скорой, конечно, о коварности судьбы знает не понаслышке. И все-таки спрашиваем: зачем разрешил дочке приехать туда, где в любой момент может «прилететь»?

— Мне здесь за нее спокойнее, здесь она делом занимается, чувствует себя нужной, — не скрывает Кубинец, и как отец я его понимаю. — Она мне помогает во всем, освоила тактическую медицину, продолжает этому учиться и сейчас. Опять же, кому-то надо заполнять документы и бесконечные отчеты — она это делает быстро.

Чтобы поехать на фронт, Куби пришлось взять академический отпуск, но дизайн студентка не забросила — создала для медгруппы логотип и шеврон. Получилось сурово, но со вкусом. В «Эспаньоле» вообще люди творческие, есть даже своя музыкальная группа, они ее называют «нашим маленьким оркестром». Когда ситуация позволяет, устраивают концерты и творческие вечера.

Так что Куби здесь своя среди своих.

«Меня спрашивают московские знакомые — не хочу ли я домой? Отвечаю всем — нет. Здесь люди более настоящие, чем в городах, здесь мы все одного духа, и все стоим на одних позициях, так что отсюда уезжать не хочется», — признается девушка.

В зоне специальной военной операции Куби находится уже пять месяцев.

 

Февраль 2024

 

Герой России сержант Мушенков вызвал вражеский огонь на себя, чтобы спасти товарищей

Уходя на фронт, сапер-штурмовик Юрий Мушенков пообещал жене и своим трем сыновьям вернуться живым.

Сдержать обещание оказалось непросто. Попав в засаду, он вызвал вражеский огонь на себя, чтобы спасти товарищей. Потом три дня под обстрелами пробирался через лес и минные поля, насквозь прошел занятую боевиками деревню.

Везло сержанту много раз. Даже тогда, когда осколок залетел под бронежилет — повезло. Осколок замер в миллиметре от сердца.

«Не знаю, можно ли везение чем-то объяснить, — признается сержант. — Но теперь я точно покрещу своих младших детей».

Мы встретились с сержантом Мушенковымвскоре после того, как Сергей Шойгу вручил ему звезду Героя России, лично прикрепив медаль к кителю. Передо мной стоял парнишка — средний рост, подстрижен аккуратно, в очочках. Никакой не Рембо. Встретить такого, кажется, нетрудно где-нибудь в столичном офисе. И говорит — спокойно, тихо и без пафоса. Запнулся разве что однажды от волнения — когда заговорили о семье, любовь которой берегла его в аду. И помогла домой вернуться.

Начиналось все дежурно. Нужно было заминировать дорогу в «серой зоне». Для инженерно-штурмового отделения сержанта Мушенкова — задание почти рутинное. Бойцы все опытные — на фронте с первого часа СВО. Саперы-штурмовики — универсальные солдаты. Всегда на самом острие. Прокладывают или уничтожают пути под носом у врага.

В тот день попали в засаду. По «Тайфуну К», в котором ехали саперы, ударили противотанковыми управляемыми ракетами. Пули стучали по броне.

«Тяжелые моменты, когда ты понимаешь, что в тебя летит со всех сторон, и надо быстро сориентироваться, где укрыться, — объясняет Юрий. — Машина в этой ситуации — укрытие плохое. Особенно, когда по ней уже попали».

Рядом, в пятидесяти метрах, ангар. Тоже удобная мишень для артиллерии. Но деться больше некуда — над головой кружили вражеские коптеры.

«Заняли круговую оборону в ангаре. Приняли бой, держались крепко, и тогда противник применил артиллерию. Ангар сложился как карточный домик. Без потерь и ранений не обошлось, но многие успели залечь в ближайших ямах».

Огонь безостановочный. И снова нужно за доли секунды решить, как спасти товарищей.

«С одними отслужили вместе семь лет, с другими чуть поменьше. Кто-то еще со “срочки” был под моим началом. За каждого ответственность на мне. Надо отвлечь противника, вызвав основной удар на себя».

Как закалялась сталь? Да просто. Юра вырос в многодетной деревенской семье, с малых лет помогал отцу по хозяйству. Еще до школы попробовал сесть в трактор, порулить. И получилось. А в семь лет он подорвал петардами машину — разумеется, свою, игрушечную. Шутит: «Видимо, уже тогда во мне дремал сапер». И дискотеки, и свидания в соседних деревнях, и после танцев с местными на кулаках — бывало разное. Смеется: «Это был адреналин — идешь, и знаешь, что рискуешь. Но без риска фарта нет».

Вот и теперь — с этой шпаной неонацистской — надеялся: может, и тут удача бережет рисковых. «В лесополосе меня искали. Залег в яму, забросал себя травой. Украинские штурмовики ходили вокруг, но найти не смогли».

— А если бы нашли?

— Пару патронов, честно, я оставил для себя.

Ночью добрался до ангара. Там аптечки, рация и магазины для автомата. Всем удалось уйти. Осталось двое раненых. Ранения тяжелые, пробираться к своим будет непросто.

«Решили прорываться. Потому что… — Пауза, будто ком соли проглотил. — Потому что у всех дети, все обещали вернуться… Думал: вот сейчас жена и дети тоже думают, наверно, обо мне».

Он снял очки — да что-то запотели. Если бог войны и есть, то он за тех, кто помнит о любви.

«Решили прорываться там, где нас меньше всего ждут. Поползли в деревню, за которую еще шли бои и где пока закрепились нацисты. Лесополосу — когда мы пробирались — накрыли запрещенным фосфором. Загадка: он не тухнет никогда, а тут — разгорелся и сразу погас. Ползли через широкое поле — снаряды сыпались, но те, что упали рядом, не взорвались. Мы прощались друг с другом несколько раз. Но вот же — случилось чудо».

Весь рассказ о прорыве группы сержанта Юрия Мушенкова к своим — цепочка чудес вперемешку с тяжелейшими испытаниями.

Ночью в деревне хоронились за деревьями. На рассвете нужно было пересечь дорогу. Первый боец пробежал и нырнул во двор ближайшего дома. Командир со вторым бойцом на спине рванул за ним, но уже у дома запнулся о низкий палисадник. Грохнулись всем весом, даже не успели простонать. И тут же — голоса с дороги.

«Они говорили, что в деревне прячутся русские, что есть приказ на уничтожение. Мы буквально в метре, как они нас не заметили — не понимаю!».

В одну из перебежек все-таки их «срисовал» вражеский дрон. «Птичка» висела долго. Притворялись мертвыми. Показалось, им даже поверили. Но только «птичка» улетела, над ними тут же разорвалась кассетная бомба. Ранения такие, что втроем уже точно не прорваться. Бойцы настояли — командир, иди один, расскажешь нашим, где мы.

«У меня были ранения осколочные и пулевые, но я верил, что дойду. Потом включил рацию, вышел на связь — оказалось, что у направляющего меня бойца позывной “Апрель”. Понимаете?»

Впервые улыбнулся.

Дальше надо было проползти через огонь фашистских автоматчиков, два минных поля. Дотерпел. Дожил.

«Меня встретили, проверили, посадили в машину. Полез под бронежилет в передний карман, а там между тканью и железом — осколок. Как-то залетел под бронь, совсем немного не дошел до сердца. Я только попросил у мужиков, чтобы набрали номер моей жены».

…В школе учителя прогульщику грозили: быть тебе разве что сантехником. Он наперекор собрался, подтянулся, поступил в престижный Морской технологический колледж во Владивостоке. После первого курса заглянул в родную школу при всем параде — вот вам и сантехник. Это был такой урок жизни — если собрать всю волю, можно прыгнуть выше головы.

Мы шли с героем по коридорам Минобороны. Подходили офицеры — пожимали руки. Говорили: «Молодец». Для скупых на словеса военных — выше нет признания.

В день награждения сержанту Юрию Мушенкову предложили поступить в Тюменское высшее военно-инженерное командное училище.

На прощание он только попросил: «Не пишите, что я герой. Просто люблю своих мальчишек».

Нет смысла уточнять. И тех, кто не дошел. И тех, ради которых выжил.

 

Декабрь 2024

 

Чем живет Горловка, где дроны бьют по школам, автобусам и дворцам культуры.

На Ленина, центральной улице Горловки, движение — как в спальном районе Москвы. Снуют трамваи и автобусы, пусть не такие модные, а все еще советские. Открыты магазины, продают цветы, газеты… И мелкий дождь, и тяжелый туман. «Вечер как вечер, зима как зима».

Но…

Ручной детектор дронов, предупреждающий о «птичках» в небе, обычно пищит по нарастающей — а тут вдруг орет как резаный. Смотрим наверх. И что же? Из тумана прямо над нами — черное «крыло». Так называют беспилотник с неподвижным крылом, он летит по заданному курсу: по какому, знают только те, кто запустил.

«В здание!» — кричит боец с детектором в руках. Первыми с места срываются те, кто успел разглядеть в тумане черное пятно — за ними уже все в радиусе нескольких десятков метров.

Здесь дважды повторять не надо. Третий год обстрелы. Если кричат — не думай, а беги. В ближайшее здание, торговый центр, какой-то офис, чей-то дом — неважно, пустят везде.

Заскакиваем в оказавшийся ближе всего дворец культуры «Шахтер». Бывалые предупреждают любопытных: подальше от окон. Но детектор вдруг затих. Опасность миновала. Повезло.

 

Зачем над мирным городом летает смертоносный беспилотник?

Всплыли вдруг в памяти кадры из михалковских «Утомленных солнцем» — как немецкие танки несутся по полю на полном ходу, а ветер поднимает над ними огромные транспаранты со свастикой. И это не выдумка режиссера — так действительно бывало. И страшные маски на лошадиных мордах. И сброшенные с самолетов пустые бочки с дырками — падая, они свистели так, что юные бойцы в окопах на глазах седели. Что это? Бьют по нервам. Атакуют психику.

Вот так и это черное крыло над мирной улицей разрезало туман — из той же оперы, фашистской. Апгрейд кошмара. Вроде бы.

Нас успокаивают: «Нет, на этот счет не беспокойтесь. В Горловке уже нельзя посеять панику. Если за годы артобстрелов и бомбежек из 250-тысячного города здесь остались две трети жителей — это же о чем-то говорит?»

О том, что не на тех нарвались.

По темным пролетам и коридорам дворца — свет не везде — пробрались к зрительному залу. Раз уж попали сюда. Типовой советский зал с лепниной по потолку и стенам, глубокой коробкой сцены и красными креслами в зале… Пару лет назад он именно таким и был. Сегодня сверху — выбито полкрыши, дождь очередями бьет в огромную дыру по красным креслам и строительному мусору.

Хаймерс прилетал сюда из «евро-сада». Дворец культуры был обстрелян четырежды — явно хотели стереть его с лица земли. Ничего, изранен, но стоит. И замдиректора «Шахтера» Лилия Филоненко рассказывает нам в таких невыдуманных декорациях, какая в Горловке по-прежнему идет культурная жизнь.

— В Горловке всегда все крутилось вокруг нашего дворца. Сюда артисты приезжали. Здесь занимались все ведущие коллективы города. А теперь… Теперь наши артисты репетируют, но удаленно. А мы продолжаем ходить на работу. Да, под такими прилетами оставаться здесь смертельно опасно, но мы сохраняем наш ДК.

— Что, совсем не страшно?

— Страх проходит — совесть остается. Или долг — называйте, как хотите.

Слева от входа во дворец надпись крупными красными буквами: «Скоро». Да тут никто не сомневается: дворец отстроят заново, сохранят монументальный фасад, и яркие афиши будут шелестеть по-прежнему. Будет все. Никто не сомневается, что скоро. Насколько возможно.

…Через несколько минут пришло сообщение. «Крыло», летевшее над нами, повредило линию электропередачи. Пострадавших нет. А к перебоям со светом в Горловке привыкли.

 

Нет раненых и в школе №18. Здесь был «прилет» четверть часа назад. Но школьники давно на удаленке. И все равно немой вопрос — зачем же ВСУ целятся по школам?

Ужасную статистику приводит мэр Иван Приходько: «У нас повреждены все полсотни школ. А школа №15 уничтожена под ноль. Плюс к этому повреждены все 50 детсадиков и все объекты культуры. Да и по зданию городской администрации прилетало 11 раз».

Иван Приходько возглавляет Горловскую мэрию с июля 2016 года. До этого руководил районами Донецка — самыми «горячими». И здесь все эти годы среди ада все-таки старается устроить жизнь более-менее сносную. И у него — наперекор головорезам-террористам — получается. За что Приходько получил три покушения и четыре контузии.

«Да нет, — Приходько машет в сторону автобуса на остановке. — Тут герой не я, вон там герои. В мире нет такого города, как Горловка, — чтобы автобусы курсировали с РЭБами. Глушат видеоканалы, и “птичка” промахивается. Это для нас спасение».

По пассажирским автобусам в Горловке били уже больше сотни раз. И операторы прекрасно видели, куда направляют свои дроны — не могли не видеть.

От чего РЭБы спасти не могут, так это от осколков.

«Представьте картину: совсем недавно 10 пассажиров и водитель автобуса, все ранены, и все вместе едут в госпиталь».

…С северо-западной части города — эхо новых глухих хлопков.

«Это обстрел в Никитовском районе, — сориентировал нас мэр и тут же что-то пишет в телефоне. — А коммунальщики сейчас на вышке, восстанавливают электроэнергию. Слава богу, что теперь хотя бы нет прямой видимости с линией боестолкновения — три месяца назад обстреливали даже из стрелкового оружия».

«Герой не я, тут все герои». Мэр повторяет эту мысль — чтобы усвоили.

С этим трудно спорить.

Но…

Приходько вспоминает: как-то в большом российском городе его остановил гаишник, по инструкции проверил документы и спросил с каким-то раздражением: «А чего вы все оттуда не уедете? Чего сидите, терпите?»

«Хотел было сказать ему про долг и совесть, но ведь, если спрашивает, значит, не поймет», — говорит Приходько.

Не объяснишь ведь: каково каждое утро, отправляясь на работу, прощаться с родными, как в последний раз.

 

Всем, кто приедет в Горловку, покажут Центр туризма, краеведения и экскурсий. Не для того, чтобы познакомить с маршрутами по местным достопримечательностям. Увы, не для того.

Здесь музейная комната «Солнечный круг». В самом сердце этой комнаты — фотографии погибших горловских детей. В несколько рядов. Двадцать четыре снимка. В типографии сейчас допечатывают фото еще двоих мальчишек. Один погиб 30 сентября. Другой скончался от ранений буквально на днях.

Дети на снимках улыбаются. Вот среди них и десятимесячная Кира на руках у мамы, Кристины Жук, — печально знаменитой Горловской Мадонны.

Все эти истории у горловчан из памяти не вынуть.

«27 июля 2014 года мы называем этот день “кровавым воскресеньем”, — рассказывает методист Елена Ласточкина. — Тогда обстреляли Сквер героев, погибло много людей, и Кристина, уже смертельно раненная, обнимала убитую дочку, шепча ей…»

Этот «Солнечный круг» нестерпимый, до слез. Мужики не могут удержаться. Рядом с фотографиями — фрагменты ракет, снарядов и мин, которыми убиты дети.

А теперь по детям — чаще дронами. Охота черных беспилотников точнее и страшнее.

В этом же Центре — небольшой музейчик о советском прошлом. Там еще все были вместе, транспаранты «мир, труд, май» и дети в школьной форме, и никто не знает, что их ждет.

Кажется, недавно было. Чуть ли не вчера.

А что там за пластинка у патефона? «Так сейчас включим», — тут же кидаются методисты. Черная, как уголь, пластинка ложится на диск, труба с иглой опускается, металлическая ручка крутится, все замирают, и детектор дронов понимающе молчит.

Среди насквозь простреленного города знакомое нежное женское сопрано поет. Это из старой-старой «Свадьбы с приданым». «На крылечке твоем каждый вечер вдвоем мы подолгу стоим…»

Крылечко счастья, голос мира — по-другому он и не звучит.

 

Ноябрь 2024

Кто держит фронт: истории командиров, остановивших неонацистов в Курском приграничье

 

Мчим от Рыльска в сторону линии боевого соприкосновения, в добровольческий отряд дальневосточников «Тигр», скорость почти космическая, притормаживаем лишь у сожженных гражданских автомобилей — преступления неонацистов нужно документировать.

Водитель, что везет нас, кричит: «Давайте быстрее! Если прилетит, нам здесь деваться некуда, поля вокруг заминированы».

«Тогда — на газ».

За окном все снова сливается в одну серо-бурую реку, лишь иногда успеваем замечать несущуюся рядом технику с привычными уже белыми «V».

«Я до СВО работал водителем автобуса, — рассказывает водитель, — о пассажирах всегда думаю. На фронте все знают — с Бешеным доедешь хоть куда».

Бешеный — это его позывной.

Он уже немолод, хорошо за сорок, с сединой. Точно таких же, как здесь говорят, «дедяк» я встретил и в отряде.

— А молодые у вас есть?

— А мы че, старые? На командира посмотрите — рубаха-парень.

Командир Сергей Ефремов с позывным Кубинец, на минуточку, — вице-губернатор Приморского края, действующий, еще недавно курировал внутреннюю политику региона, после вторжения неонацистов в Курск сменил пиджак и рубашку на камуфляж с тельняшкой.

Такое с ним уже не в первый раз. Он и до 2022 года был чиновником, но в начале спецоперации на Донбассе «пропал с радаров» его сын, ушедший добровольцем. Бросился искать. Нашел. «И, оценив ситуацию, понял, что нужно идти помогать своим детям и своей стране».

Ефремов кинул клич, что набирает отряд. Собрались и те, у кого за плечами горячие точки, и мужики, которые автомат в руках держали прежде только на срочной службе: строители, водители, медики. Пригодились все.

Два года дальневосточные добровольцы помогали морпехам Тихоокеанского флота громить неонацистов на Донбассе. И теперь «Тигры» бьются, как львы, почти у всех награды. Потери? Они минимальные, чем Кубинец страшно гордится.

И, кажется, это история про то, как служба военная пересиливает в нем рутину чиновничью:

«Мне часто задают вопросы о том, что у меня большой перерасход снарядов, высокая интенсивность стрельбы. Понятно, что нужно и снаряды считать, но я лучше буду иметь расход снарядов, чем расход людей».

Когда неонацисты и сочувствующие им садовники из «европейского сада» вторглись в Курскую область, отряд «Тигр» только-только вернулся домой. И тут же — звонок. Губернатор Приморского края Олег Кожемяко попросил помочь курянам. На сбор три дня.

«Летели-то мы помогать с эвакуацией, но быстро поняли: придется снова браться за оружие. Тут же влились в состав боевого отряда, который воюет вместе с родной 155-й бригадой морской пехоты… И оказались на “передке”», — объясняет, как карта легла, вожак «Тигра».

Кубинец показывает видео зачистки очередного села. Командир — впереди. Проверяют дом за домом, комнату за комнатой, сараи, гаражи. «Есть кто живой?» — автоматная очередь — перебежка к следующей постройке. Такие трудовые будни.

«Мы все снимаем, потом подробно разбираем, анализируем», — говорит Кубинец. Если в нем что-то и осталось от чиновника, то только то, что на фронте приносит пользу.

Мы в командно-наблюдательном пункте. Это уже давно не как в фильмах про войну — никаких биноклей, бумажных карт и телефонов с проводом, который каждый раз обрывается. Сегодня это экраны во всю стену и десятки мониторов по периметру. Поле боя — как на ладони. И где сколько стоит врагов, и где стоят наши, — видно всё.

«Отсюда мы наблюдаем за противником, находим его на рубежах подхода, на рубежах развертывания, на рубежах перехода в атаку и наносим огневое поражение», — объясняет командир.

Из необычного здесь разве что трехлитровая банка, набитая деньгами. Штрафы за «матерок». Сам командир вчера проштрафился дважды. Банка пополнилась на тысячу. Но это с ним случается редко.

Здесь же мы познакомились с женой Ефремова. Ирина, очень красивая и во всех смыслах светлая женщина, прилетела на несколько дней к мужу: «Когда он вернулся домой из первой командировки, я его не узнала. Алкоголь в рот не берет! Не матерится! Не нервничает!»

Она к нему и на Донбасс приезжала — вместе отмечали свои полтинники, благо дни рождения почти рядом. И сын тогда приехал, еле прорвался — по единственной дороге била артиллерия.

Сейчас сын Ефремовых — тесен мир войны — снова воюет рядом.

На одной из стен командного пункта сразу над стягом «Тигра» — большие часы с разными поясами — время московское, время приморское. И есть еще время оперативное. Совпадает со столичным.

Но если сверять часы так, по-настоящему, по-мужски, то сходятся они не всегда. Чиновник и офицер Сергей Ефремов на вопрос «Чего нам не хватает для того, чтобы завершить спецоперацию?» отвечает прямо: надо напрячься. Всем.

«На самом деле, я крайне удивлен, что добровольческий отряд под Курск сформировал и отправил только Приморский край. Я не говорю про “Ахмат”, они тоже давно на СВО, честь им и хвала. А представьте, если бы хотя бы сорок сильных регионов отправили сюда по отряду хотя бы в 200 человек? Они бы спокойно сели в оборону, а части регулярной армии двигались бы вперед».

…Пока мы говорили с дальневосточниками, над Курской областью началась метель — ее здесь встречают, как манну небесную. При такой погоде «птички» не летают, значит, можно спокойно передвигаться, решать кое-какие задачи. Подарком воспользовались и мы — поехали дальше. В армянский батальон «АрБат».

 

Командир «АрБата» Айк Гаспарян с позывным Абрек везет нас на российском бронеавтомобиле «Тигр». Телеграм-каналы, наши и не наши, недавно разжились видео, на котором этот самый «Тигр» подорвался на мине. Дым столбом, огонь… И что же? Броник забрал раненых бойцов и поехал дальше.

Внутри машины — простор, хоть армянскую свадьбу справляй. Да вот только «узоры» на окнах не праздничные — следы от разнокалиберных пуль. А вот окна в многочисленных боях не посыпались: крепка броня и «Тигры» наши быстры.

«АрБат» входит в состав Дикой дивизии Донбасса, она же интернациональная бригада «Пятнашка». Когда под Курском началось, они тут же выдвинулись маршем на помощь армии.

Айк в то время был в госпитале. Но когда раздался звонок: «Ты с нами?» — сумка у него уже была собрана.

«В час дня мне позвонили, а в девять вечера все мы уже одной колонной на “Уралах”, “КамАЗах” и “Тиграх” ехали сюда, — вспоминает командир. — Примчались, и сразу в бой. Могу с гордостью сказать, что самый первый поселок под Курском был освобожден силами “АрБата” и еще одного добровольческого отряда “Сармат”».

Дикая дивизия на своем участке фронта не просто остановила неонацистов и их наемников, но еще и так вдарила по ним артиллерией и всеми возможными средствами, что о дальнейшем продвижении фанаты Бандеры забыли вмиг.

Айк умело ведет машину по фронтовому бездорожью и рассказывает, как же так получилось, что он, карабахский армянин, защищает русский мир?

«До спецоперации я профессионально занимался единоборствами, у меня был свой зал, где я тренировал детей… Но когда встал выбор: идти на СВО или нет, — все решила совесть. Возможно, воспитание. Я не мог отсиживаться дома. Поехал туда, где был нужен государству, в котором живу. И народу, с которым живу. И могу вам сказать совершенно точно — о своем выборе я не жалею».

Прежде чем возглавить «АрБат», Айк Гаспарян воевал в группе «Вагнер». Прошел Донбасс. Брал Соледар. Его штурмовая группа первой ворвалась в Опытное — пригород Артемовска/Бахмута. Там он был «поцелован» украинским снайпером — пуля пробила насквозь каску, но самого бойца не задела.

Со снайпером он потом разобрался — узнав, с какого чердака тот стреляет по нашим, штурмовик взял «Муху», выбежал прямо под прицел врага — до него было метров тридцать, выстрелил и четко попал. Снайпер нажать на курок не успел. «Я увидел, как в воздух отлетели его ботинки. Ну, всё, думаю, теперь я тебя достал».

У Айка много геройских историй и наград не меньше. Но одна особая. Его медаль «За отвагу» весь мир обсуждал. Еще бы — сам главнокомандующий на груди закрепил, руку пожал, да еще и с Новым годом поздравил. И все это в эфире федеральных телеканалов.

«Как дело было? Меня вытащили прямо из окопов, даже не было времени помыться, побриться. Привезли, наградили, и… обратно в окопы».

Портрет президента Владимира Путина с автографом висит в штабе батальона «АрБат» рядом со стягами и иконами.

«Победа — Мать России!» — написал президент.

С Айком мы приехали на одну из баз «АрБата». Бойцы — разного возраста, опыта и разных национальностей. Знакомимся с армянами, осетинами, русскими и даже с одним езидом — эта древняя нация, много раз пережившая геноцид, изгнание, войну, как никто чувствует несправедливость.

Где ж ему быть, как не здесь. С братьями.

Обращение «брат» в ходу на фронтах и Донбасса, и Запорожья, и Херсонщины. По позывным, если не по рации, бойцы друг друга называют редко.

Вот и сейчас мы сидим за длинным столом, закусываем растворимый кофе конфетами, и с разных сторон — «брат», «братья», «брату». Здесь это как местоимения.

Что-то подобное недавно слышал в прифронтовом мужском монастыре в Чугинке, под Луганском. У монахов на Руси с бойцами гораздо больше общего, чем кажется. Одна вера — в Победу. Один Бог — Правда. Одно будущее — вечность.

Одни молятся за мир и сражаются с недругами невидимыми. Другие за мир бьются — и противники их зримы, осязаемы, опасны. Но и там, и тут враги — чинят «ненавистную рознь мира сего».

Пафосно? Значит, вы ничего не знаете о природе мужества.

— Можно, конечно, быть и отшельником, жить без семьи и без братьев, — размышляет Айк. — Но тогда тебя не будет волновать и судьба страны, и судьба людей, которые в этой стране живут. Тогда ты просто эгоист. Вот и на фронте могут быть люди разных верований, политических взглядов, представлений о жизни — но эгоистов здесь быть не может, нет.

Какие еще заповеди исповедуют в «АрБате»? Никогда ничего не проси: добрые люди найдутся сами, помогут.

«Вы никогда не увидите в интернете, как наши бойцы кого-то благодарят за гуманитарную помощь или просят ее, — это уже говорит основатель батальона Армен Саркисян. — Это наша принципиальная позиция. При этом нам всего всегда хватает, мы даже другим помогаем».

Тогда отдельный батальон специального назначения «АрБат» все ближе подбирался к Судже. Через несколько дней после нашего отъезда в их телеграм-канале появилось видео вскрытых вражеских опорников. Как все свои посты, добровольцы подписали этот лаконично и гордо: «АрБат — первые всегда и во всем». Могут себе позволить.

 

Спускаемся в овраг с одним из ротных командиров батальонно-тактической группы «Каштан» спецназа «Ахмат», младшим лейтенантом с позывным Ральф. Здесь, среди густых зарослей кустарника, можно поговорить без оглядок на «птичек». Сюда долетает только глухое эхо танковых выстрелов.

Ральф воюет с 2014 года, прошел многое, видел всякое. Возможно, поэтому со своим оружием не расстается. Как и с рацией, даже если до линии ЛБС километры…

— Вы и спите так?

— Я это называю: всегда на фокусе, — улыбается он. — Ты как бы и спишь, и в то же время всегда готов.

Ральф — штурмовик. Воевать приходилось и в лесополосах, как здесь, под Курском, и в плотной городской застройке. Везде — как рыба в воде. Это уникальная способность. Командир группы с позывным Каштан называет его талантом.

Боец рассказывает о своей первой серьезной операции на СВО — штурме Соледара. Ральф тогда еще был в «Вагнере», командовал взводом, отвечал за наступление и выбивание противника с позиций. Было тяжело — и реку форсировали, и укрепленный полицейский участок брали, и загоняли врага в клещи, и бились в многоквартирных домах…

Город удалось взять за одиннадцать дней.

«И везде — чувство локтя, без которого не выстроишь тактику. Друг друга страховали, прикрывали, выручали, друг за друга были горой. Работали как братья».

Потом Ральфу предложили перейти в «Ахмат». Конечно, он знал, что сегодня это одно из самых боеспособных подразделений, поэтому над предложением не раздумывал.

В чем же сила «Ахмата»? Все легендарные герои здесь передают опыт новичкам: не только правила боя, но и правила жизни.

«Делаю по максимуму то, что знаю, чему меня научили. Тому же самому учу других, — говорит Ральф. — И никаких понтов, никто здесь не круче и не хуже других. Если такое понимание есть, все будет хорошо».

Судьба любит тех, кто без понтов.

Сколько раз везло в бою Ральфу? «Пальцев сосчитать не хватит, наверное, на руках и ногах».

«Однажды по мне минут пятнадцать работали минометы, но так и не смогли попасть… О чем думаю в такие моменты? Просто молюсь, чтобы все было нормально. Потому что, если погибну, подведу своих парней».

А что под Курском?

Кошмарить противника ахматовцы начали, что называется, с колес. Наемники, а сначала их только здесь и видели, во время своего прорыва смогли занять выгодные высоты, группа «Каштана» их с этих высот благополучно спустила и погнала к границе.

Теперь, уверенно заявляют тут, ситуация на фронте стабильная.

Братья работают.

Что еще дает уверенность в том, что наши здесь никогда не оступятся? Небо — оно наше.

Это успех еще одного подразделения батальона — группы радиотехнического вооружения. Начальником здесь опытнейший спец с позывным Биус. Мы с ним познакомились непосредственно в центре БПЛА, куда нас привезли уже далеко заполночь. Работа кипела: бойцам нужно было «перешить» еще немало «птичек», всего в день здесь «ставят на крыло» не одну сотню летающих камикадзе.

«Оборудование на “птичках” такое, что радиоэлектронная борьба противника подавить или тем более поразить их не может, — говорит Биус. — Так что да, небо у противника мы здесь забрали».

Командир показывает многочисленные видео, как наши пилоты с помощью дронов-камикадзе уничтожают все, что находят, все что движется.

Как выглядит этот сверхважный центр БПЛА? На все 360 градусов дроны, дроны и оборудование, разобраться в котором у гуманитария нет никаких шансов. Да и зачем? Гуманитарий здесь, чтоб рассказать, из чего не эти дроны, а сами герои сделаны.

До ухода на фронт Биус был успешным бизнесменом, строил объекты в Петербурге. В семье тоже все слава богу: красавица жена, четверо детей. Но когда объявили о наборе добровольцев, пришел к военкомату одним из первых. Он знал: возьмут обязательно, все-таки за плечами служба на флоте, учеба в военном училище, такими кадрами не разбрасываются.

Говорит: «Сразу решил, я здесь до конца. Или до конца войны, или до конца себя».

Воевал в «БАРС-8», в «Вагнере», теперь — в спецназе «Ахмат». Был не единожды ранен, в том числе «попробовал» пулевое, смерть тогда прошла в считаных миллиметрах от жизненно важной артерии.

С собой у Биуса всегда его талисман — Чебурашка. С серьгой в ухе (как у самого бойца) и… в бронежилете.

«Я специально пластиковые пластины вырезал для него, а моя супруга броник смастерила, пластины вшила».

В бою с пулевым «ушастик» был рядом.

«Только прошу не считать меня инфантилом, — предупреждает Биус. — Я не впадаю в детство, просто каждому нужно рядом что-то дорогое. Так что Чебурашка — это мой боевой товарищ. Мы вместе на фронте уже не первый год, он побывал со мной в разных переделках, в боях и под обстрелами… А недавно мы с ним наехали на мину. Нам повезло, к огорчению нашего врага».

«Я искренне считаю, что на войне побеждает не оружие. Побеждает солдат, — раскрывает военную тайну боец. — Но только если солдат здесь в правильной атмосфере, дружеской, братской. Когда приказы отдаются правильные и понятные, а работа идет ритмично и в унисон. В “Ахмате” всё именно так».

Как к его талисману относятся другие бойцы? Бережно, как к брату. На роли героев здесь вводят себя, как у Высоцкого, — «друзей успокоив и ближних любя».

Биус улыбается: «В детстве я часто представлял себя солдатом, который сражается с какими-нибудь басмачами или буржуинами. Они меня пытают, а я же Мальчиш-Кибальчиш, не выдаю им военную тайну… Знаете, так часто подходишь к зеркалу и хочешь увидеть в нем именно того мальчишку…»

 

Февраль 2025

 

Командир отряда «Тигр» Сергей Ефремов погиб под Курском

 

Весть о трагедии выбила из колеи. Считаные дни назад мы обменивались с ним голосовыми сообщениями в Telegram-канале. Они остались в памяти мессенджера. Человека нет, а его тревожный голос, сообщающий об очередных прилетах «где-то рядом с нами», по-прежнему летит через сотни километров…

Автомобиль с Ефремовым подорвался на мине. Вместе с ним погиб еще один офицер. В тот час они возвращались с боевого задания.

Переслушиваю его последнее сообщение мне: «Обнимаю, жму руку». Он сказал это с улыбкой, сказал, как батя сыну. Он и был батей. Для всех своих…

Отряд «Тигр» теперь носит имя Сергея Ефремова.

 

 

16 мая 2025 года

Папа тут — навсегда

Блокпосты встречались все чаще, и от главной дороги, утыканной зубьями дракона, все чаще в сторону границы уходили пути, занавешенные антидроновыми сетями. Где-то рядом взмыли вертолеты, полетели, прижавшись к незасеянным полям.

Мы тоже нажали на газ.

Наконец свернули в лесополосу, а там, не сразу разглядишь за маскировкой, низенькие деревянные постройки. У ближайшей — несколько мужчин, один заметно выделялся: рослый, крепкий, рубашка поверх тельняшки. Аккуратно причесан, легкая щетина. широченная улыбка. Господи, какие там киношные шварценеггеры – им столько обаяния не снилось. Это наш, обыкновенный русский подполковник и комбат. И он же – сын другого легендарного комбата отряда «Тигр». Помните, уверен, вице-губернатора Приморья Сергея Ефремова (позывной Кубинец), погибшего под Курском, в начале февраля.

 

В зоне особого внимания

 

«Роман Веселов, позывной Веселый, – представляется командир. И тут же, заметив в моих глазах вопрос, отвечает. – Да, Ефремов мой отчим, но роднее его у меня нет».

Рукопожатие крепкое, командирское, на внутренней стороне правой руки в глаза бросается свежая татуировка – клинок, а внутри два слова: «Папа тут».

Я был знаком с Кубинцем и знал, что на фронт спецоперации он отправился, чтобы помогать сыну, тогда еще лейтенанту из 155-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты Тихоокеанского флота. Собранный Ефремовым отряд добровольцев «Тигр» шел за бригадой по пятам, морпехи штурмовали и освобождали, «тигры» занимали отбитые позиции и садились в оборону, чтобы у бойцов 155-й была возможность продвигаться дальше… Идеальная сцепка для наступательных действий.

И не раз отец прикрывал сыну спину, предупреждая в радиоэфире: «Сынок, ничего не бойся, папа тут». Эти трогательные позывные на фронте уже стали крылатыми. Эти слова-обереги и теперь с Романом – на его руке.

Из трех сыновей Сергея Ефремова только Роман пошел по его стопам: Суворовское училище, Рязанское высшее воздушно-десантное, 155-я бригада… В детстве всей семьей и в обязательном порядке смотрели фильмы о десантниках – «В зоне особого внимания», «Ответный ход»… Потом ездил с отцом по воинским частям – там настоящее мужское братство, форма, стать, оружие звенит – как устоишь!

Армия для Ефремова-старшего была призванием, но в девяностые, когда всё рассыпалось, офицерам по полгода не давали даже нищенского жалования, он ушел в бизнес. А потом – госслужба, должности… Сын служил – отец гордился.

Но в феврале 2022-го Роман вдруг перестал выходить на связь…

 

Первый бой

 

«Мы были на учениях в Белоруссии. И оттуда нас отправили – на Киев. И тут всё, что мы видели в кино, стало реальностью. Мы сами – главными героями блокбастера. Попадали в засады, отстреливались…»

Тогда Роман получил легкое ранение – но родителям во Владивосток сообщили, что всё серьезно, везут в госпиталь. Везли на самом деле однофамильца, но в неразберихе первых дней спецоперации было не до уточнений.

В тот момент Сергей Ефремов был одним из руководителей приморской ДОСААФ. Использовал все возможности, чтобы найти сына. Наконец, однажды поздно ночью Роман позвонил сам. Чтобы успокоить. Но отец почуял сердцем: дело тут небыстрое. Засобирался на войну.

«Настоящий патриот не может себе позволить остаться в стороне. Папа был таким, – говорит мне Роман. – И каждый раз, когда у нас при наводнении затапливало некоторые населенные пункты, он сам ездил на лодке и спасал людей…»

Летом 2022 «тигры» Ефремова прибыли на фронт. Веселый к тому времени уже прошел огонь и воду. 155-ю бригаду кидали на самые опасные участки фронта, морпехи освобождали Мариуполь, блокировали «Азовсталь», гнали неонацистов из сел на Южно-Донецком направлении…

Но все равно – в память врезался первый бой. Зачищали вражеские траншеи и наткнулись на «немцев» в соседнем блиндаже. Самое простое – закидать гранатами – не успели. «Поднимаю голову – идут двое и один поворачивает голову на меня… На курок я нажал первым».

Просто выучка. Чуть-чуть везения.

 

Два фильма за штурм

 

«Мне цыганка перед СВО нагадала, что со мной в 2022 году все будет хорошо, и я верил в это, поэтому иногда даже бронежилет не надевал, а мои бойцы верили в меня и шли за мной», — не то в шутку, не то всерьез говорит Веселый.

«Что еще могу сказать за свой позывной? Мы когда с моим товарищем, командиром взвода, штурмуем лесополосу, то успеваем посмотреть пару фильмов. Как? Начинается минометный обстрел, мы падаем в ближайшую “норку”, достаем телефоны и смотрим. Обстрел заканчивается – дальше идем. Если лежать и бояться, никогда задачу не выполнишь».

И уже совсем серьезно: «Веселость тоже от отца, он всегда находил место шутке, в том числе, на войне».

Отец и сын шли нога в ногу при освобождении Павловки, открывавшей путь на Угледар. Роте Романа поставили задачу – первыми зайти в населённый пункт. И в это же время отец услышал в эфире, как резервная группа противника идет в сторону сына. Вот тогда впервые прозвучало на весь фронт: «Ничего не бойся, папа тут». Ефремов с «тиграми» бросился «немцам» наперерез. Отработали так, что от врага не осталось мокрого места. Сын потом его похлопал по плечу: красавчик, батя!

После Павловки Роману за отвагу и грамотные действия дали капитана. «Отец мне раньше говорил: Ромка, мне сил хватит давать тебе подзатыльников как минимум до капитана», — смеется Веселый. Сам-то Ефремов был полковником.

 

Батя для всех

 

Майорские погоны Роману вручили за оборону Никольского, по которому неонацисты били артиллерией и дронами с сатанинской остервенелостью: здесь же стоит многострадальный Николо-Васильевский монастырь. Не упускали и попыток штурмовать наши позиции. Но командир роты Веселый так давал им прикурить, что «немцы» были вынуждены откатиться.

В Никольском же был трогательный случай – хоть кино снимай. Дни рождения у Ефремова с женой Ириной — рядом, в августе, и где бы ни были, всегда отмечали вместе. Вот и теперь – она доехала до мужа. Рома был неподалеку, но нацисты крыли так, что не поднимешь голову. Прождали день, второй, Ирине уже уезжать, а сын все не едет. И что же сделал отец?  «Он обрушил на врага все свои силы, от дронов до артиллерии, чтобы те и дорогу забыли в мою сторону», — вспоминает сейчас Роман. А я помню, как о том же не без гордости мне рассказал комбат Ефремов: «Это была несложная войсковая операция – создать коридор для сына, и Ромка на мотоцикле к нам прорвался, поцеловал мать, и наутро уехал обратно. А как иначе – мы в нашей семье всегда друг за друга горой».

Как ни крути, но на войне везет любому смельчаку-герою, у которого такой отец.

Ефремов вернулся было домой – легендой, героем ДНР, с орденом Мужества на груди, Георгиевским крестом. Его «Тигра» признали лучшим добровольческим подразделением России. Должность на гражданке у комбата по заслугам – вице-губернатор Приморья. Но… не выдержал. Враг рвется к Курску. Ефремов снова бросил клич, и «тигры» снова рванулись на фронт: помогать своим.

В августе 2024-го пути отца и сына опять пересеклись. Как раз в те времена мы с Кубинцем и познакомились. Я слышал сам: бойцы комбата называли «Батей» и наперебой готовы были мне рассказывать, как первым идет в бой, как зачищает от неонацистов сёла…

Сердце не прятал за спины ребят – хотя только сердце и знало, как ему непросто.

«Когда нас спрашивают, как получается воевать, я отвечаю прямо – да пока хреново получается, – признавался мне комбат. – Через забор перепрыгнуть молодому намного проще, чем нам, толстощеким и толстопузым. Но лучше я буду перепрыгивать через забор, чем сидеть дома сложа руки».

 

Он по-прежнему рядом

 

В то февральское утро Кубинец, как обычно, сам отправился на задание. Под Суджу. Что именно случилось, одному Богу известно. Основная версия – машина, в которой находился комбат, наехала на мину.

Роман был одним из последних, кто видел отца живым.

«Так получилось, что мы с отцом, хоть и рядом на фронте, но виделись редко. У командиров всегда полно дел и задач. А перед его гибелью мы несколько вечеров собирались у него – так судьба распорядилась. Накануне вечером он спросил: что завтра приготовить, рыбу, мясо? Я говорю – давай завтра решим. А утром сообщили – отца больше нет…»

У Веселого впервые дрогнул голос.

«Не могу признать смерть отца. Для меня он жив, просто на задании, где связи нет. Татуировку набил: если не слышу его по станции – хотя бы прочитаю, что папа тут».

…Мы привезли Роману на фронт номер газеты, вышедшей после гибели отца. С фото на первой странице смотрит Ефремов со своими добровольцами, улыбается. Заголовок – «Ничего не бойся. Папа тут». Роман читает молча. Все вокруг молчат…

 

31 декабря 2022 года

Накануне Нового года волонтеры привезли в донецкие библиотеки книги, собранные на non/fiction

Эта по-настоящему новогодняя история началась на ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction в Москве. Я тогда собирался в командировку на Донбасс и, гуляя по Гостиному двору, разговаривал по телефону с дончанами. Одна из собеседниц, библиотекарь, рассказала, что в Центральной донецкой библиотеке не хватает современных книг, а они ой как нужны: у ЦГБ более тридцати филиалов, многие обстреливаются, а недавно прибавились филиалы на освобожденных территориях. Вот где гуманитарная катастрофа, подумал я, и тут случилось первое чудо — не успел я положить трубку, как увидел стенды волонтеров, что собирали на ярмарке книги для Донбасса. Подхожу, знакомлюсь, оказывается, это ребята из благотворительного фонда «Мама». Рассказываю о звонке из Донецка, и тут — чудо второе — мне говорят, что «никаких проблем, давай точный адрес библиотеки и контакты директора».

Прошло недели три, я приехал в Донецк и первым делом решил зайти в ту самую библиотеку, которая нуждалась в книгах. И вот тут случилось чудо номер три: в этот же самый момент там оказались мои добрые знакомые с ярмарки, они за несколько часов до моего прихода выгрузили собранные в столице книги. Сдержали слово! В наше время это само по себе значит многое.

«Мы привезли в Донецк 83 коробки с книгами, это примерно две тонны, столько нам дали места в фуре с гуманитаркой, — рассказывает вице-президент ассоциации благотворительных фондов «Мама» Евгений Фадеев. — Здесь уникальная литература, некоторых книг еще нет даже на полках Москвы, есть книги с автографами авторов, на ярмарке многие писатели подходили к нашей стойке и просили отвезти их произведения на Донбасс».

Среди тех, кто отдал свои книги с автографами, — Любовь Казарновская. «Дорогие, мужественные, сильные воины! Силы духа и крепости сердца вам! Скоро будет свет везде!» — написала оперная певица уверенным размашистым почерком.

Свои книги в Донецк передали и современные фантасты, и ученые, и журналисты. И на каждом форзаце или на первой странице трогательные добрые пожелания: «Жителям Донбасса, с любовью».

В Центральной городской библиотеке я встретил и директора фонда «РусПомощь» Василия Александрова. Это они нашли место в своих фурах для книг. «Мы уже тонн 15-16 точно доставили сюда начиная с 2014 года! — рассказывает Александров. — Для бойцов первостепенны сейчас средства войны, с этим никто не спорит, но книги — это тот фундамент, на котором формируется новое поколение, откуда браться русскому духу? Конечно, из книг».

Но главный вопрос, который меня лично мучил первые минуты, пока мы общались с волонтерами и руководством библиотеки, — а есть ли вообще читатели? Центральная библиотека находится на одной из улиц, по которой в последнее время стреляют, когда я подъезжал сюда, громыхала канонада, из сводок также помнил, что в здание, где находится ЦГБ, совсем недавно прилетал снаряд.

— Помню, в 2014 году, когда город опустел, все удивлялись: а вы что, работаете? — вспоминает директор ЦГБ Татьяна Авраимова. — И когда началась специальная операция, нам тоже стали звонить, спрашивать: вы работаете? И люди даже не верили тому, что работаем. Переспрашивали: вы точно работаете? Мы всем говорим: работали, работаем и будем работать.

Центральная городская библиотека с 140го года действительно не закрывалась, сокращался лишь рабочий день. За эти годы именно ЦГБ в Донецке стала одним из центров притяжения людей — сначала здесь собирали лекарства для ополченцев, потом стали проводить встречи с известными людьми из России, здесь же организовали сбор информации о погибших, библиотекари на свои деньги выпускают брошюры с историями героев. При этом, как в и любых других библиотеках России, здесь регулярно проводятся выставки, мастер-классы, праздники. Жизнь идет своим чередом, несмотря на то что за окнами падают «грады» и другие «подарки».

Иду на абонемент. Широкий зал заставлен книжными полками, на стенах плакаты, агитки, портреты писателей. Несколько человек выбирают книги.

— Дончане с началом войны стали больше читать детективов и женских романов, чтобы отвлечься, это понятно, — делится наблюдениями библиотекарь Анна Маргун. — Но с февраля этого года, все больше людей стали просить русскую классику, читают и зарубежную. И я даже спрашиваю иногда — какая лучше? Отвечают, что наша, она глубже, позволяет поразмышлять и прожить с героями историю страны.

Одна из читательниц при мне берет Шолохова, увесистых два тома. «До встречи в Новом году», — говорит библиотекарь. «Нет, я еще успею прийти в этом», — отвечает. Позже я замечу, что в Донецке все делают быстро — передвигаются, едят, читают…

Привезенные волонтерами книги сотрудники библиотеки начали разбирать в тот же день, надо успеть передать на освобожденные территории. Опять же позже я пойму, почему библиотекари торопились: достаточно интеллигентные люди в русскоязычном Мариуполе меня удивляли своим незнанием произведений Валентина Распутина, Василия Белова… Но это еще полбеды.

«Очень тяжело с фондом, потому что он, я бы сказала, “грязный”, пропитан нацизмом, бандеровщиной, это страшно, какие учебники, какие книги! — рассказывает директор ЦГБ. — Но тем не менее, у нас теперь есть чем эти фонды “вылечить”».

Волонтеры просят, чтобы на освобожденные территории были доставлены не только новинки, но и книги советские, ведь москвичи на non/fiction несли и старые обложки, несли от чистого сердца. В одной из коробок я увидел и знаменитый синий букварь, тот самый, по которому учились первоклашки всего Союза, да и в девяностые он еще был в ходу. Это здесь рядом со словом «мама» написано — «Родина». С заглавной буквы.

«Миру — мир!» — тоже из этого букваря.

 

[1] Террористическая организация, запрещена в РФ.