Читая строки дней минувших

Город Козлов глазами Сергея Терпигорева

Мичуринск носит почетное звание литературного города России. С ним связаны биографии многих выдающихся писателей и публицистов. Творчество одного из них было известно читателям ХIХ века под именем Сергей Атава.

Это псевдоним выдающегося писателя Сергея Николаевича Терпигорева (1841–1895), происходившего из обедневшего дворянского рода. Свой творческий путь он начал в достаточно зрелом возрасте. Этим объясняется и выбор псевдонима, который родился в одной из бесед с Некрасовым: атава или отава — название травы, выросшей на месте скошенной.

Некоторые судьбоносные страницы биографии писателя, талант которого не затерялся даже в эпоху Золотого века, связаны с городом Козловом. Свой короткий век, а точнее говоря, полвека (Терпигорева не стало в возрасте 53 лет) уроженец Тамбовской губернии прожил достойно, оставив после себя немеркнущий свет таланта, отраженного в его произведениях.

В них журналист описывал, в частности, быт и нравы жителей Козлова второй половины ХIХ века.

ВОКЗАЛ

В очерке «Первые впечатления» публицист оставил потомкам воспоминания о Козлове и его жителях в самых мельчайших подробностях, отчего для исследователей эпохи они становятся просто бесценными. Знакомство заезжего журналиста с уездным городом Тамбовской губернии началось, как водится, с вокзала, которому он дал вполне положительную характеристику. Обратимся к страницам произведения, чтобы почувствовать себя пассажирами железнодорожного экспресса второй половины ХIХ века, сошедшими на станции Козлов. Вот какие первые впечатления произвел город на гостя, следовавшего в Тамбов и сделавшего здесь остановку: «Вокзал, очень хороший и хорошо отделанный, был ярко освещен газом. В зале второго и первого класса был накрыт прекрасно сервированный стол. Несколько человек, мужчин и дам, приехавших встречать поезд, пили чай, ужинали».

Но то ли это здание посетил Терпигорев, которое ныне встречает останавливающиеся поезда на узловой станции Мичуринск-Уральский? Этот вокзал открыли лишь в 1872 году. Очерк же Терпигорева впервые опубликовали в журнале «Отечественные записки» в 1869-1970-х годах, поэтому писатель мог посетить только небольшое деревянное здание при станции, которое возвели в 1866-м.

Сергей Николаевич пишет, что в Козлове, «кроме вокзала, негде порядочно пообедать или поужинать». Терпигорев привык к уровню жизни в больших городах, и его представления о комфорте и обслуживании вряд ли соразмерялись с условиями, которые ему мог предложить уездный город. При этом вокзальное меню, представленное вниманию читателя, рисуется в воображении вполне аппетитным и внушительным. В нем есть и ростбиф, и портер, и лафит, и холодная пулярка, и шампанское, и мороженое, и даже персики. Слова красивые, но некоторые из блюд и напитков нуждаются для современного читателя в пояснении.

Например, портер. Это темное пиво, появившееся в Лондоне на базе охмеленного эля из коричневого солода. Варили его тогда многие заводы по всей Российской империи, а некоторые полностью на нем специализировались. Для примера, портер купца Ивана Дурдина имел плотность 18,6 %, а крепость 5,5 % (весовых).

А что это за лафит такой и с чем его едят? Как выяснилось, его тоже вовсе не едят, а пьют. Это французское красное вино бордоского типа из округа Медок, в качестве основного импортного вида получившее распространение в России в последней трети XIX века. Лафит подавался подогретым к мясным блюдам.

Вот их очередь как раз сейчас и подошла. Инженер из очерка Терпигорева отобедал ростбифом и пуляркой. Первое из блюд принадлежит к достоянию английской национальной кухни. Ростбиф представляет собой большой запеченный кусок говяжьего мяса.

А вот пулярка — это курица, выращенная в специальных условиях, позволяющих ей быстро набирать вес, чтобы мясо при этом было нежным и сочным.

В ТРАКТИРЕ РОГОВА

Излюбленным местом встречи козловских купцов был трактир Рогова. Располагался он на улице Московской. Современный адрес — Советская, 327.

А еще в ХIХ веке здесь бурлила жизнь козловского купечества. Свидетельства о том, что в заведении проводил время и сам Терпигорев, прежде всего, можно найти в его произведении. Ну, а какое еще место столичный гость предпочел бы ему, чтобы можно было и чаю попить, и за местными жителями понаблюдать?!

Вот что сообщает текст очерка: «Я знал, что центр козловской жизни — козловская биржа — гостиница купца Рогова, и направился туда. Я нашел биржу в полном разгаре. Все столы заняты чайными приборами, идет самый оживленный разговор, и публика все прибывает». И вот еще одно описание: «Народ в зале нисколько не убавлялся: одни уходили, на их место сейчас же приходили другие. Несколько человек, я заметил, приходили и уходили раза по два, по три и все пили чай, и все с новыми лицами». Этот неоднократно упоминаемый напиток здесь правил бал. Терпигорев отмечает, что «ни одна самая ничтожная коммерческая сделка, хотя бы на какую-нибудь сотню рублей, не обходится без пары чаю в роговском трактире».

Еще наблюдения публициста: «Бдят мало, пьяных я тоже никого не заметил — все чай, чай и чай; в год, мне сказали, выходит его до трех тысяч фунтов». Вопреки распространенному мнению о пристрастиях русских, излюбленным напитком в нашей стране была не столько водка, сколько напиток, который, согласно исследованиям специалиста по истории кулинарии Вильяма Похлебкина, еще в ХVI веке из Китая в Россию привезли казаки.

О том, что козловские купцы предпочитали другим напиткам чай, находим свидетельства не только у Терпигорева. Согласно воспоминаниям сына мелкого промышленника Павла Григорьевича Трунова (1862 — 1942), утро его родителя начиналось так: «Поговорив с приказчиком, сидевшим в лавке, отец отправлялся в трактир Курочкина, что находился недалеко от базара на углу Мясницкой (ныне Интернациональная — здесь и далее примечания автора) и Монастырской (ныне Филиппова) улиц… Отец обычно заказывал “пару чая”, половой (официант) в белой рубашке и белых штанах с полотенцем на левой согнутой руке приносил большой белый чайник с кипятком, маленький чайник с порцией чая, залитой кипятком, две чашки с блюдцами и блюдце с колотым сахаром. Заварной чай порой был невысокого качества, но настой давал темного, почти черного, цвета. Отец наливал себе и мне горячего чая, и мы начинали неторопливое чаепитие. Пить горячий чай вприкуску после домашнего сладкого чая со сливками и свежей булкой не хотелось, но ритуал надо было соблюдать. Зал наполнялся народом. Столы почти все были заняты. Половые носились по залу с подносами, мгновенно откликались на призыв: “Человек, пару чая”. В зале стоял приглушенный гул от разговоров, шарканья ног и стука посуды». Как видим, купцы чай пили и в других заведениях.

Однако справедливости ради стоит отметить, что в трактире Рогова спиртное тоже подавали. Но, по свидетельству того же Терпигорева, днем им не злоупотребляли. Рюмочкой-другой символически отметив успешную сделку, посетители снова отправлялись по своим делам. Подтверждение в тексте публициста: «Иван Максимыч (купец) потребовал графинчик водки и селянку. Выпили по рюмке…»

Блюдо, которым закусил посетитель трактира, — это суп, известный нам под названием солянка. Однако в ХIХ веке селянка могла быть и горячей закуской на основе кислой или свежей тушеной капусты. Единодушного мнения у исследователей нет. Некоторые из них считают, что селянка — это все же неправильное, искаженное наименование солянок.

А вот и описание интерьера заведения Рогова, которое содержит очерк Терпигорева: «Говоря относительно, трактир чист, мебель мягкая, на окнах кисейные занавески (из чрезвычайно легкой, прозрачной хлопчатобумажной ткани полотняного переплетения), стены оклеены яркими обоями, висят картины обыкновенного трактирного содержания — разные лежащие женщины с голубями, цветами, генералы и прочее».

Декор предстает перед читателем вычурным. Конечно, это взгляд со стороны, видение приезжего аристократа, избалованного столичным комфортом и имеющего представление о стиле. Между тем, литератор передает хоть и мещанскую, но уютную, располагающую к отдыху и непринужденному общению атмосферу заведения.

КАК ОДЕВАЛИСЬ МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ

Немалое внимание в своем очерке публицист уделяет тому, как одеты козловцы. Уже первое его знакомство с городом, начавшееся еще на железнодорожной станции, не обходится без описания внешнего вида горожан. Читаем: «Два местных денди в палевых и розовых галстучках». Тон писателя здесь явно ироничный. «Местные денди» — это своего рода оксюморон. Сравните с пушкинским Онегиным, который «как денди лондонский одет» и представляет собой эталон стиля, элегантности. А на шеях терпригоревских щеголей повязаны «галстучки» (обратите внимание на уменьшительную форму слова, к которой обычно прибегают для передачи саркастического оттенка). А что это за экстравагантные оттенки, скажет читатель? Между тем розовый до середины ХХ века считался преимущественно мужским цветом. Так что не все так однозначно, как кажется на первый взгляд.

В трактире Рогова публицист встречает «барина в сюртуке, сильно накрахмаленной манишке, широчайшем галстуке, подпиравшем шею». В его образе все избыточно: манишка — сильно накрахмалена, галстук — широчайший. Ношение слишком крупных аксессуаров считалось признаком дурного вкуса. К гипертрофированности деталей в наряде персонажа Терпигорев прибегает, чтобы подчеркнуть невзыскательность образа провинциального помещика, желающего таким образом выделиться и подчеркнуть свою значимость. Ирония публициста неудивительна. Ведь внешний облик самого автора-повествователя, прибывшего из Санкт-Петербурга, разительно отличается от окружающих его местных жителей. Один козловский чиновник говорит Терпигореву: «И шляпа на вас такая, тут таких нет». Понятно, что, при всем желании провинциалов следовать столичной моде, приезжего от местного жителя почти всегда можно было отличить по тому, как он одет.

Автор очерка дает также портрет козловских женщин: «Купчихи и мещанки — все в ярких платочках на головах и каких-то тюлевых мантильях (длинных шарфах-вуалях) — я видел такие только в Козлове — шли к поздней обедне, высоко поднимая платья и выставляя грязные юбки и ноги, обутые в суконные чулки». Находим также описание и представителя белого духовенства: «Спешно прошел, шагая через грязь, дьякон в зеленой рясе, с сильно напомаженными волосами». Московская улица (ныне Советская), как указывает Терпигорев, — «единственная на которой есть признаки мостовой», вот потому-то и не запачкать одежду и обувь, особенно в дождливую погоду, было невозможно.

Встречается в очерке Терпигорева и описание представителей непривилегированных сословий. В поле зрения журналиста попал половой. Так до революции называли работника, обслуживавшего трактиры. Помимо обязанностей официанта, на него были возложены функции помощника постояльцев — он подносил вещи, встречал гостей, показывал им номер, сопровождал проживающих, освещая лестницу в темное время. Ранним утром в коридоре гостиницы Северова половой предстает перед публицистом в неопрятном виде, так как только что пробудился ото сна: «В одной рубашке, с заспанной рожей, босой». Подытоживая рассказ о портретных характеристиках козловцев, которые дает в очерке Терпигорев, стоит напомнить, что это все же взгляд аристократа, проживающего в столице. Потому многие детали видятся ему более выпуклыми, но при этом восприятие петербуржцем провинциальных жителей не лишено некоторой степени снобизма.

ЧТО ЧИТАЛИ

Описание облика — это внешняя характеристика козловцев, а чем же с точки зрения Терпигорева была наполнена их интеллектуальная, духовная жизнь? Ответ на этот вопрос можно найти в эпизоде, в котором автор рассказывает о посещении им книжного магазина. Этот объект торговли богатством ассортимента не блистал — на полках было расставлено всего около двух-трех сотен томов. Выписывали здесь и периодические издания. «Но дело с ними идет плохо, охотников до газет мало, а газеты до того треплют и рвут, что, побывавши в двух-трех руках, они почти уже не годятся в дело», — сообщает Терпигорев. Здесь же стояли «коробки с конфетами, бочонки с селедками, виноградом, два-три арбуза, спаржа». Хозяин магазина — местный дворянин, представленный Терпигоревым в ироническом свете. Персонаж очерка испытывает двойственные чувства: он одновременно стесняется своего занятия, которое при этом считает просветительской миссией, и вместе с тем гордится своей культурностью.

Из его диалога с Терпигоревым: «ведь ничего дурного я не делаю, что книгами торгую?»; «ведь было бы гораздо хуже, если бы я стал, положим, пить или воровать?»; «я, благодарю Бога, получил образование. Вот видите эти книги? Я их все прочитал». А книг в магазине, как мы помним, не более трехсот — по современным меркам весьма скромный культурный багаж для интеллигента. Однако для провинциала того времени такой показатель достоин уважения. Для сравнения: в личной библиотеке Пушкина насчитывалось более трех с половиной тысяч книг. Причем, судя по воспоминаниям его друзей, поэт прочитал большую часть своей коллекции. Так что более 8 процентов от бэкграунда Александра Сергеевича — весьма значительное достижение. Другое дело, что чтение хозяина магазина было беспорядочным и не все издания годились для этого в силу низкого качества содержания и изложения материала.

Согласно очерку Сергея Терпигорева, козловские дети тоже тянулись к знаниям. Однако беда заключалась в дефиците мудрых наставников, способных посоветовать полезную литературу. Так, юный посетитель магазина, говоря о новой книге, которую он хотел бы взять, вместо «обменяйте» произносит просторечное слово «обмените». Да, деталь, не характеризующая мальчика как образованного. Но его личной вины в этом нет. Ведь даже сам продавец не знает, что можно предложить для чтения ребенку: «Как затруднительно! Ну, что я дам читать этому мальчику? Дать ему вот этих книг — оно, конечно, займет его (он указал на записки Ригольбош, наставление в браке и прочее), но полезно ли?.. Я больше им все исторических даю». Наставление в браке — явно не подходящее чтение для юношей. Однако и «Записки Ригольбош» (16+) еще меньше для этого годятся. Ригольбош — это прозвище, под которым выступала танцовщица парижских публичных балов Маргарита Бадель. В 1860 году издали ее мемуары. В них танцовщица, чье прозвище стало нарицательным для определенного типа исполнителей, рассказывала о кокотках, их образе жизни, канкане, кавалерах «аристократического оазиса» и прочих малопристойных вещах. Так, в конце ее записок помещено «Руководство для влюбленных». В них автор рассказывает, как ухаживать за блондинками, брюнетками, рыжими, седыми и плешивыми…

Терпигорев сообщает, что, как это ни парадоксально, но больше всего у козловцев пользовалась спросом литература фривольная и дидактической направленности. «Книги раскупают охотнее всего двух родов — духовного и скоромного (непристойного) содержания: различные исследования о брачной жизни и прочее, хорошо идут также фотографические карточки, тоже преимущественно веселого характера».

Конечно же, это не означает, что город Тамбовской губернии состоял сплошь из благочестивых, ханжей и откровенных развратников. Страницы истории Козлова содержат много выдающихся имен, и у города, безусловно, была своя неповторимая культурная атмосфера, которая благотворно, например, повлияла на становление как писателя Константина Федина.

Позднее три года (1908–1911), проведенных здесь, прозаик называл лучшими в своей юности. Благодарен он был и наставникам в Козловском коммерческом училище: «Я многим обязан… словесникам, — писал Федин, — как тогда называли преподавателей русской литературы. Классные занятия выходили за рамки программ, — мы читали сборники “Знания” (12+), издававшиеся по инициативе и при участии Максима Горького, писали сочинения о русских “модернистах”, об Ибсене, и это открывало нам взгляд на литературу как на цепь меняющихся в борьбе живых явлений, а не схоластический школьный “предмет”».

Однако люди склонны балансировать между возвышенным и низким во все времена. Найти же равновесие бывает ой как нелегко! И жители Козлова во второй половины ХIХ века в этом случае тоже не выглядят исключением.

О памятнике Пушкину в Мичуринске и его близнецах

Когда мы говорим об Александре Сергеевиче Пушкине, избежать избитой фразы «великий русский поэт» вряд ли удастся. Да и не нужно. В самой очевидности и бесспорности этого постулата есть что-то незыблемое для всей нашей культуры. Столь же монументальное, как и памятник работы Опекушина в Москве.

Но и в Мичуринске, сравнительно небольшом провинциальном городе, расположенном в Тамбовской области, память великого поэта тоже увековечена в скульптуре. Здесь с конца прошлого года можно увидеть уже не один, а целых два пушкинских монумента. Недавно созданный сквер литераторов в ландшафтном парке-набережной «Мичуринское подгорье» теперь украшает новый памятник поэту в полный рост, в цилиндре, с пером в руке и с котом ученым у ног. Новый арт-объект уже успел полюбиться мичуринцам.

Есть в литературном городе России и памятник Александра Сергеевича с уже сложившейся историей — гипсовый, но зато тоже «живой» и романтичный. Это парковая скульптура «Пушкин-лицеист. Фигура сидя». Известно и имя его автора — заслуженный художник РСФСР, народный художник РСФСР Альдона Михайловна Ненашева, которая родилась в 1929 году на станции Арчеда Волгоградской области.

По скульптурной модели в конце 1950-х годов изготовили всего несколько гипсовых памятников. Помимо Мичуринска, среди городов, где установили «Пушкина-лицеиста», — Черняховск Калининградской области. Здесь скульптура появилась в середине ХХ века на территории, прилегающей к автовокзалу. К сожалению, памятник к настоящему времени утрачен.

А вот в Волчанске Свердловской области его гипсового близнеца можно увидеть на улице с родным жителям наукограда названием — Мичурина.

В городе Чусовом Пермского края тоже есть такой памятник, обнаруженный не так давно местными краеведами на территории бывшего пионерского лагеря.

Мичуринцы, безусловно, могут гордиться, что их стараниями удалось сохранить подлинное произведение искусства советской эпохи.

В начале июня по заведенной с 1979 года традиции возле памятника русскому гению в Парке культуры и отдыха проходят творческие встречи. Гости праздника рассказывают о том, чем им дорог Александр Сергеевич, а также читают любимые стихотворения. По окончании встречи к подножию монумента возлагают цветы.

Был в литературном городе России еще один памятник автору бессмертного творения — романа в стихах «Евгений Онегин». В номере «Мичуринской правды» от 12 августа 1959 года читаем: «Недавно в сквере на перекрестке улиц Украинской и Марата установлен бюст великого русского поэта А.С. Пушкина». Взор Александра Сергеевича в этом его скульптурном изображении был устремлен куда-то вдаль, словно вот-вот его посетит вдохновение. Поэтому в поднесенной к лицу руке он уже держал перо, готовое записывать новые строки. Со временем гипсовый бюст стал разрушаться и был в итоге демонтирован.

Стоит отметить, что для Мичуринска Александр Сергеевич не чужой, здесь жили его предки и продолжают жить потомки.

Денис ЕРЕМИН,

член Союза журналистов России