Ангелы, цветы и листья

Двухтомное издание сборника стихотворений Дмитрия Мизгулина «Русского сердца таинственный сад»1 стало результатом работы многих людей — и уже поэтому в названии можно видеть образ согласного единства разных участников одного творческого пространства. Или таинственный сад.

Редактор-составитель сборника — поэт и педагог Нина Ягодинцева, издание богато иллюстрировано графическими композициями «художника книги» Василия Валериуса, созданными по мотивам фотографий тобольского фотохудожника и книгоиздателя Аркадия Елфимова.

Первый том подарочного издания целиком посвящен поэзии Дмитрия Мизгулина. Благодаря редактору-составителю Нине Ягодинцевой, каждое отдельное стихотворение гармонично сочетается с последующим, и в целом сборник образует стройную картину. Однако с первого раза читатель может не разглядеть все цвета и оттенки «Таинственного сада» Дмитрия Мизгулина уже в силу того, что эта живая картина подчинена круговороту времени. И сад, как первооснову, и сборник, как литературное продолжение природы, на четыре части делят времена года: «Осень», «Зима», «Весна», «Лето».

Хотя жизнь человеческая не начинается с осени, трудно не увидеть за символическими обозначениями в поэзии Мизгулина тех метафор, за которыми жизненный путь. Раскрыть метафорические образы помогает предисловие поэта и эссеиста Юрия Перминова — а переводом литературы на язык образов становятся иллюстрации Василия Валериуса.

«Русского сердца таинственный сад — синоним жизни в лирике Дмитрия Мизгулина, воплощенный Василием Валериусом в разветвленные многослойные метафоры: “сад — жизнь”, “сад — вечность”… художник… сердцеприимно участвует во всей философско-лирической концепции поэта Мизгулина, открывая, если хотите, ее новые смыслы-символы. Причем не только в поэзии, но и в светописи Елфимова…» (Юрий Перминов).

Заметим только, что поскольку сборник начинается со стихотворений «Осени», речь, вероятно, не столько о жизни вообще, сколько о жизни литературной. Начиная с Пушкина, ценившего осеннюю пору как самый творческий период, жизнь поэта стала все громче заявлять о выборе собственного ритма, несколько отличного от просто природного и собственного ритма, несколько отличного от просто природного и общечеловеческого. Возможно, Александр Сергеевич был не первым отвечавшим на осеннее ненастье пышными соцветиями стихов, но Дмитрий Мизгулин на своем творческом пути оказался впереди идущим

Художественные образы второго тома идут след в след за рифмованными строками поэта и не только помогают увидеть лирическую образность набранных типографским шрифтом слов, но подтверждают художественную ценность литературы. И также право на выбор осени в качестве начала творческого цветения. У каждого творца свой путь и своя творческая задача-задание.

«Творчество и жизнетворчество в искреннем художнике всегда становится одним целым, для такого художника разрыв с внутренним заданием, а оно было у каждого из участников сего издания…» (Юрий Перминов).

Но, как тропки одного сада, художественное видение поэта, художника и фотографа переплетаются в границах одного пространства — и это «Русского сердца таинственный сад».

Вот поэтическая Осень, и, перелистнув страницы томика стихотворений Дмитрия Мизгулина, прочитаем:

За окном — все крыши, крыши, крыши,

А вдали горит в закате сад.

Слышишь этот шорох тихий, слышишь?

Это листья желтые летят…

Здесь ощущение набираемой поэтом высоты и смещение взгляда от близкого города до дальнего сада. И за человеческой суетой слышится первозданная тишина, где шорох летящих листьев становится медным гулом и напоминает о вечности.

Если мы откроем Второй том, то увидим, что «осеннее» четверостишье с теми же желто-медными листьями здесь дополняется образом, созданным Василием Валериусом, где ощущение полета передано иначе.

Жизнь, не мною начатая где-то,

Продолжает свой прекрасный бег.

И падают желтые листья —

Последние в этом году.

И рядом с этими строчками деревья в осеннем уборе и застывший посреди живописного сада Ангел — тоже напоминание о вечности.

За листопадами и дождями с неизбежностью следует Зима — время размышлений и оформления, всего накопленного Осенью. Время неспешности, серебра, света.

Иней на ветках пустых серебрится.

Листья еще в октябре облетели.

Солнечный свет осторожно струится,

Путаясь в иглах заснеженной ели…

В эту пору одиночество воспринимается как благословение и повод для легких летучих стихов.

Зима и, слава Богу,

Живу и глух и нем.

До города дорогу

Позанесло совсем…

Откроем второй том, и взгляд остановит вид на зимнюю деревню — занесло не только «дорогу до города», но и дома по самые крыши. Заснеженное человеческое жилье на весь книжный разворот — и на одной странице то, что важно в такую пору (художественно выделено шрифтом):

Одиноко и тихо в ночи,

И не плачется мне, и не пьется.

Лишь огонь неуемный в печи

Пылко пляшет и глухо смеется.

На другой странице сквозь заиндевелые стекла и типографскую краску пробивается теплый свет, и хочется думать, что огнем в ночи светят все хорошие стихи. Пусть даже они сложились холодной зимой.

Не успеешь задуматься приходит Весна. И для поэта это время не только буйство «запахов и звуков», но и возможность заново оценить торжественный покой писателя. И становиться немного горько от мысли, что творческий подъем «в морозных высях» невозможно сохранить навсегда.

Весна. И запахи, и звуки

Взорвут заснеженный покой!

И вновь любви случайной муки

Овладевают прочно мной.

……………………………..

И станет горько и тоскливо,

Когда подумаешь, что зря

Душа парила горделиво

В морозных высях января.

Но поэт — это художник, а живописец ценит не только белую краску зимы, но и белые цветы весны. Второй том, продолжая весеннюю тему, образно сообщает о красоте любой природной поры и любого человеческого состояния.

Но все же сегодня — цветенье,

И помыслы грешной души,

Преодолевая смятенье,

Плывут в предрассветной тиши.

И чернеющие строчки стихотворений становятся черными веточками дерева, на которых белой кипенью раскрываются белые цветы — это яблоня: значит, будут плоды в этом саду, в свой черед, непременно.

А пока писателя и читателя ждет Лето. Здесь такие короткие ночи! Но если не спится, то хорошо слышно, что и у теплой июньской темноты свой голос.

Не витийствуй, не пророчь,

Не тверди, что все понятно,

Вслушайся, как шепчет ночь

Осторожно и невнятно…

И пребывая в согласии с природой, оставаясь готовым слушать и зимний плач, и летний шепот, перестанешь жалеть о прошлом. И всегда будешь готов в дорогу, за границы сада.

Исчезнем буднично и просто

С высоты небесной — в никуда.

Оставляя храмы и погосты,

Покидаем села, города…

Но сад не кончается, даже когда уходит садовник, и сажать деревья для будущих поколений, возможно, лучшее занятие для человека. Как утверждал Антон Чехов в одном из своих произведений, «мы насадим новый сад, роскошнее этого…» С необходимостью продолжить сажать деревья трудно не согласиться, и первый том на этом жизнеутверждающем четверостишье можно закрыть.

Что ж теперь? Теперь — сажать деревья?

Ну и пусть нам больше здесь не жить —

Будет липа в вымершей деревне

С тополем по-русски говорить…

И липа, и тополь, и Россия не кончаются. И во втором томе вместо «вымершей деревни» рядом со словами о покинутых «храмах, селах, городах» перед путником встает Белый город на холме. Графическая композиция Василия Валериуса дополняет стихотворения Дмитрия Мизгулина не просто красками, но мыслимой высотой и уровнями смысла. И вместо того, чтобы остановиться там же где поэт, художник идет дальше и завершает Земной круг возвращением к осеннему листопаду.

И что так внезапно встревожит

Грядущего скорбный итог?

Иль этот случайный прохожий?

Иль первый осенний листок?

Если мы говорим про «таинственный сад», прозреваемый русским поэтом, то видимая логика жизни опровергается внутренним ощущением бесконечности — то, что кажется кругом, может быть спиралью и уходить в небо. И «первый осенний листок» здесь не знак «скорбного итога», но возвращение к началу пути. На новом, высоком витке горнего пути.

Не случайно второй том, последние страницы издания, «сердцеприимно» взращенного художниками и поэтами, заканчивается образом Храма. И слова «Иди своей дорогой И Господу молись» становятся напутствием читателю.

Осенний листок, совершая свой небесный-земной путь, возвращается к изножью когда-то вознесшего его дерева. И так замыкается круг, и Сад получает свою завершенность.

Высокий духовный уровень в прочтении поэзии Дмитрия Мизгулина позволяет лучше увидеть творческое, иномирное пространство, объединившее всех причастных к появлению двухтомного издания «Русского сердца таинственный сад».

Таинственный сад, поднимающийся в сердце, — это тот же сад, где когда-то начинало биться сердце первого человека. Соединяя светопись и образность, слово и то, что за ним, читатель закрывает книгу и остается в Земном саду, и с ним продолжают говорить цветы, ангелы, осенние листья.

 

---

1 Дмитрий Мизгулин. Русского сердца таинственный сад. Стихи / Дмитрий Мизгулин; составитель Нина Ягодинцева; художник Василий Валериус; предисловие Ю. П. Перминова. Тобольск, Общественный благотворительный фонд «Возрождение Тобольска», 2020, 2021. В 2-х т. (Т.1. 104 с., с илл. Т.2. 112 с., с илл.)