Наедине с русской классикой

Русская классическая литература — великое культурное наследие России. Это «образцовая» литература, ставшая такой благодаря своим литературным и языковым достоинствам: идейно-тематической проблематике, авторскому индивидуальному стилю, безупречному русскому языку. Ее создатели — поэты и писатели — ставили в своих произведениях такие нравственные и общественные вопросы, актуальность которых непреходяща в веках. Хотя читатель и не обязательно находит конкретные ответы на волнующие его этические, идеологические, религиозные, эстетические, гендерные и другие проблемы, но он становится мудрее, переживая вместе с героями произведений их жизни и решая их проблемы. Эта литература заставляет думать, она обращена к читательской личности, она диалогична. Сила русской классической литературы в ее гуманизме, способности формировать национальное самосознание, влиять на выбор этических и эстетических ценностей, актуализировать общественные проблемы и даже быть голосом совести. У нее учительный и просветительный характер. Русская классическая литература — составная часть культуры современного человека. Ее не только читают, но и перечитывают.

Порой привлекает читателя не толь­ко сама классическая литература, но и чьи-либо размышления над ее прочтением. Живой интерес обычного читателя к подобным раздумьям обусловлен, конечно, не сугубо научным литературоведческим анализом, а субъективным взглядом авторитетного читателя на любимые, знакомые с детства книги. Неослабевающий интерес всегда вызывает мнение незаурядной личности, обладающей качествами настоящего профессионала, а не дилетанта. Поэтому такое повышенное внимание вызвала к себе книга А.Н. Ни­колюкина «Наедине с русской клас­сикой»1.

Кроме того, что А.Н.Николюкин — литературовед, текстолог, библиограф, доктор филологических наук, член Союза писателей России, академик Российской академии естественных наук, главный редактор «Литературоведческого журнала», главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, — это сильная харизматическая личность, имеющая, конечно, свой взгляд на русскую классику. Александр Николаевич — наш земляк, родившийся 26 мая 1928 года в Воронеже, в сердце России, как он сам определяет местоположение своего появления на свет. В воспоминаниях «Журнал для себя», опубликованных в книге «О русской литературе» (2003), — он немало строк посвятил прекрасной природе Воронежского края. В детстве и юности он бывал в Подклетном, Сомове, Графском, Дубовке, Новоживотинном, которые очаровывали его во все времена года.

Наряду с природой внимание и воображение Александра Николаевича с тех пор, как он научился читать, захватили книги и… книгоиздательское дело. Путь к его будущей профессии начался зимой 1936-1937 гг. Он стал выпускать многотомную (в нескольких тетрадях) «Детскую и взрослую энциклопедию», в начале которой юный автор написал: «Эта энциклопедия в память столетия со дня смерти великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина». По признанию Николюкина, Пушкинский юбилей 1937 года стал для него «духовнообразующим событием более, чем какое-либо иное в страшном XX столетии». Удивительно, но эта трагическая для России дата отмечалась как всенародный праздник. Показательно, отмечает литературовед, что в старой (царской) России отмечали даты не смерти, а рождения: 100 лет Пушкину — в 1899 го­ду, 100 лет рождения Гоголя — в 1909-м, когда открыли ему памятник на Пречистенском бульваре. В советское же время отмечались преимущественно годовщины смерти творцов русской классики. «Все началось с Ленина, день смерти которого был превращен в общегосударственный праздник. <…> Собирались широко отметить 100-летие гибели Лермонтова в 1941 году, но помешала начавшаяся война. Гоголь не только удостоился «празднования» 100-летия смерти, но ему открыли новый памятник взамен старого».

С того момента, как в декабре 1935 го­да было принято решение о «праздновании» 100-летия гибели Пушкина, А.Н. Николюкин погрузился в безбрежное пушкинское море. Он самостоятельно открыл для себя великого поэта. «Все, что я делал в те годы, — вспоминает ученый, — проходило под знаком Пушкина». Первая статья в его энциклопедии, конечно, посвящалась Пушкину. Помимо года и места рождения, значилось: «Его убил подговоренный царем жандарм Дантес в 1837 году 10 февраля в 2 часа 42 минуты в Ленинграде (Петербурге)». Осенью этого же года, когда вся страна готовилась к XX-летию Октября, второклассник Николюкин подготовил домашнюю стенную газету «ЛЕНИН», а позднее — газету «СТАЛИН».

Мир книг, литературы, писателей был для юного Александра Николаевича таким же значимым и необходимым, как и реальная жизнь. Как будто фотографии близких родственников, у него над кроватью были развешены портреты русских писателей в одинаковых застекленных рамочках. Они размещались в виде пирамиды, которую венчал, конечно, Пушкин; во втором ряду — Гоголь, Тургенев, Толстой; в третьем — уже пятеро, а в последнем четвертом — семеро, кончая Языковым. Достоевского не было: портрета его не продавалось. Зато в большой деревянной раме был портрет Шевченко: совсем недавно широко праздновался его юбилей.

В довоенной квартире Николюкиных было два больших книжных шкафа. В одном — детские книги, а в другом — дореволюционные книги издательств А.Ф. Маркса, П.П. Сойкина, В.М. Саблина, А.С. Суворина. Интерес к книгам, изданным в старой графике (с ятями и ерами), у советского школьника явно преобладал. Уже в четырнадцать лет, как он сам замечает в воспоминаниях, он мог отличить хорошую книгу от «чтива», которое его не привлекало.

Мудрость родителей будущего литературоведа — Николая Ивановича Николюкина и Нины Аполлоновны Тимофеевой — проявилась в предоставлении сыну большой самостоятельности, возможности иметь собственное мнение, право выбора. Они уважали его увлечения и интересы и справедливо полагали, что классическая литература дурному не научит. Так, Пушкин не только доставляет эстетическое удовольствие читателю, но и воспитывает и направляет его, особенно того, кто внимателен к слову, кто хочет и умеет думать, кто многое примеряет на себя. Проницательный читатель сможет отличить поэзию момента от поэзии вечности и выделить ее афористичность. Он понимает, что не только Николаю I адресованы строки

Семейным сходством будь же горд;

Во всем будь пращуру подобен…

Александр Николаевич отнес эту фразу Пушкина и на свой счет, проявив интерес к своей родословной. Вскоре он узнал, что ему есть чем гордиться. Его дед, крестьянский сын, Иван Николаевич Николюкин (1863—1918), уроженец села Березняги Богучарского уезда Воронежской губернии, окончил медицинской факультет Московского университета и первый в России стал делать операции катаракты в условиях земской больницы, о чем опубликовал в 1890-е годы несколько статей в киевском «Вестнике офтальмологии». В Воронеже он служил врачом в городской больнице, имел свой дом на Большой Девиченской улице (ныне ул. Сакко и Ванцетти), который вскоре после Октябрьской революции был национализирован. Огорчения хозяина дома были настолько сильны, что он уехал в родное село и там умер от инфаркта. Другого деда — Аполлона Андреевича Тимофеева (1864—1920), жившего в Перми и служившего в земстве, впоследствии погибшего в Усть-Каменогорске при невыясненных обстоятельствах, Александр Николаевич также не видел.

Памяти двух своих дедов он посвятил книгу «Наедине с русской классикой». В первом разделе «Вместо предисловия» автор сообщил читателям о судьбах своих дедов и родителей. Его отец, Николай Иванович Николюкин (1896—1976), крупный советский ученый в области гибридизации рыб, после прошедшей в Москве печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ (1948) был назван антимичуринцем, обвинен в пропаганде лжеучения Менделя и вейсманизма-морганизма и освобожден от работы в Воронежском педагогическом институте, где он был профессором и заведующим кафедрой зоологии, руководил научной работой биологической станции в Новоживотинном, а также деканом естественно-географического факультета.

Семья Николюкиных, бывшая летом 1942 года в Новоживотинном на биостанции пединститута, вернувшись в Воронеж 4 июля, не успела эвакуироваться. Но именно в этот грозный период жизнь Александра Николаевича была, пожалуй, наиболее тесно связана с книгами. Во-первых, он ни на один день, даже в дни сильнейших бомбежек, не прекращал чтение «Мертвых душ», начатое перед самым отъездом из села. Во-вторых, живя рядом с пединститутом, он без труда проник в никем не охраняемую библиотеку и литературный кабинет вуза (все имущество было в спешке оставлено) и погрузился в книжный мир драгоценных сокровищ. «Я находил для себя все новые и новые пласты русской и мировой классики, — пишет в воспоминаниях А.Н. Николюкин. — Передо мной открывался огромный мир в десятки полок от Апухтина до Языкова». Полтора года провел Александр Николаевич на оккупированной территории, его отец работал в НИИ рыбного хозяйства в Киеве, а затем — в рыбопитомнике близ Белой Церкви.

Летом 1944 года Николюкины вернулись в родной Воронеж. В 1946-м Александр Николаевич окончил мужскую среднюю школу № 2 Юго-Восточной железной дороги (теперь это школа № 5), ту самую, где учились К.П. Фе­октистов, В.И. Воротников, Л.Л. Семаго и многие другие известные воронежцы. С этого же года начались его университеты: сначала искусствоведческое отделение исторического факультета Ленинградского университета, затем та же специализация в Московском. Однако болезнь, из-за которой пришлось пропустить полный академический год, вернула Александра Николаевича к тому, что ему было дорого с самого детства: к литературе и книгам. В 1953 году он окончил романо-германское отделение филологического факультета МГУ. На основе кандидатской диссертации была опубликована монография «Массовая поэзия в Англии конца XVIII — начала XIX вв.» (1961). В 1970 году за книгу «Американский романтизм и современность» (1968) А.Н. Николюкину была присуждена ученая степень доктора филологических наук.

Ценность книги «Наедине с русской классикой» как раз и состоит в том, что автор, обладая широким компаративистским взглядом, может видеть и оценивать русскую классику в контексте мирового литературного процесса. «Сопоставление русской классики с западноевропейской и американской литературой <…> позволяет глубже понять национальную сущность русской словесности», — подчеркивает автор. Для А.Н. Николюкина этот процесс был длительным и основательным. Например, лишь через полвека он подошел к теме «Пушкин и Америка».

В главе «Пушкин сегодня и Америка вчера» чрезвычайно интересно такое наблюдение автора. В 1836 году А.С. Пуш­кин прочитал, по его словам, «славную книгу» А.Токвилля «О демократии в Америке», второй том которой заканчивается сопоставлением русских и американцев: «В настоящее время существуют на земле два великих народа, которые, начав с различных точек, приближаются, по-видимому, к одной це­ли: это русские и англо-американцы. Оба они выросли незаметно; и когда взоры людей были обращены в другую сторону, они вдруг заняли место в первом ряду между нациями, так что мир почти в одно время узнал об их появлении и об их величии».

Книга французского историка, социолога и политического деятеля А.Токвилля оказалась популярной среди мыслящих людей России. Николюкин в подтверждение этого привел много убедительных примеров, что ею зачитывались, на нее ссылались А.И. Тур­генев, Н.А. Бестужев, Н.М. Са­тин, В.Г. Белинский, А.И. Герцен…

А.С. Пушкин откликнулся на книгу А.Токвилля в статье «Джон Теннер», опубликованной в третьем томе «Современника» за 1836 год. Статья представляет собой изложение «Записок» Джона Теннера, изданных в Нью-Йорке в 1830 году Дж. Теннер провел 30 лет среди индейцев Северной Америки. Перевод сделан Пушкиным с французского издания книги Теннера, вышедшей в Париже в 1835 году. Поэт также продолжил рассуждение о сочинении Токвилля и в неотправленном письме П.Я. Чаадаеву, в котором, в частности, заметил, что находится «под горячим впечатлением» от книги Токвилля «и совсем напуган ею». Напугала Пушкина, как следует из письма, перспектива «наводнения демократии худшей, чем в Америке».

Пушкин в статье «Джон Теннер» писал о жестоком истреблении аборигенов, о том, что благодетельное влияние цивилизации на индейцев проявилось в том, что они узнали, что такое порох и свинец, что благодаря торговому обмену индейцы пристрастились к рому и водке. Поэтому Пушкин не без иронии замечает: «Оставляем читателю судить, какое улучшение в нравах дикарей приносит соприкосновение цивилизации!» Отсюда главный вывод статьи Пушкина: уважение к американ­ской демократии, «плоду новейшего просвещения», сильно поколебалось. С самого начала статьи, подчеркивает А.Н. Николюкин, Пушкин стремится довести до читателя свой главный тезис, направленный против демократии доллара и наживы: «С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы». Пушкин, делает вывод Николюкин, поставил под сомнение самые основы новой демократии, складывавшейся в Америке.

А.Н. Николюкин рассмотрел и другие аспекты американской литературы, заинтересовавшие Пушкина. Так, русского литератора привлекли американцы Бенджамин Франклин, Вашингтон Ирвинг и Фенимор Купер. Пушкин, подчеркивает он, был одним из немногих в тогдашней России, кто делал различие между американской и английской литературой. Америка, по словам литературоведа, «найдена Пушкиным, как Древняя Россия — Карамзиным».

«Гоголь, — пишет Николюкин, — давно стал у нас символом русской литературы, другом и продолжателем Пушкина. Понимали его по-разному, в свою когорту зачисляли его и славянофилы, и западники, и монархисты, и революционеры; последнее время украинские националисты предъявили на него особые права». В главе «Восковые фигурки» Гоголя» Николюкин знакомит читателя XXI века с мнением В.В. Розанова, порой неоднозначным, на творчество Гоголя.

Розанов, подчеркивает исследователь, первый обратил внимание, что «речь в великой поэме Гоголя идет отнюдь не о николаевской России, до которой современному читателю, в сущности, мало дела, а о чем-то гораздо большем и важном — о человечестве, о народе и о России. И в этом понимании «Мертвых душ» бесспорная заслуга Розанова».

Чрезвычайно интересный материал для любителей русской классики, в частности творчества И.С. Тургенева, содержится в главе «Один из последних рыцарей» и американские писатели». Автор «Записок охотника» вошел в жизнь А.Н. Николюкина очень рано. Будущий литературовед ощутил его сильное влияние еще в детском возрасте, когда хочется во всем подражать любимому автору. Тургенев является для Николюкина таким писателем, который видит, чувствует, обоняет природу, как никакой другой: «Не будь его, природа стала бы мертвой, она держится на его личном писательском восприятии. Лес, степь, да и люди существуют лишь благодаря ему, его огромному таланту воплощать увиденное, но так, чтобы мы никогда не забывали о его присутствии».

В детстве будущий литературовед, живя летом в старой усадьбе Веневитиновых на Дону близ города Воронеж, каждое утро уходил в парк с тетрадкой «на этюды», где делал записи всего, что видел и слышал вокруг. Словами старался передать состояние воздуха, света, шелест листвы, пение птиц, пейзаж заброшенного парка. Однако вскоре он понял, что учиться у Тургенева можно, а подражать ему нельзя.

Николюкин рассказывает, почему И.С. Тургенева гораздо больше читали в Америке, чем в Англии. Русскому писателю повезло, что его новый роман «Отцы и дети», только что изданный в Москве, оказался в руках американского литератора Юджина Скайлера, выучившегося русскому языку у православного священника. Впоследствии Юджин Скайлер переписывался с Тургеневым, получил рекомендательные письма к друзьям писателя в России, в частности к Л.Н. Толстому, В.Ф. Одоевскому, Ф.И. Тютчеву, М.М. Стасюлевичу и Б.Н. Чичерину. Скайлер, будучи американским консулом в России, проявлял неизменный интерес к русской литературе и культуре. Он много путешествовал по России, был на Украине и за Уралом, по приглашению воронежского помещика М.А. Веневитинова, одного из родственников поэта Д.В. Веневитинова, приехал в Воронеж на открытие памятника А.В. Кольцову. А.Н. Николюкин заключает, что «в истории американо-русских литературных и культурных связей XIX века Скайлер остается одной их наиболее ярких, хотя и недостаточно оцененных фигур. Писатель и дипломат, он во многом содействовал установлению дружественных контактов двух стран».

Однако роман «Отцы и дети» в переводе Скайлера не был по-настоящему оценен в Америке. Первым американским писателем, подчеркивает Николюкин, открывшим для литературы США творчество И.С. Тургенева, стал Уильям Дин Хоуэллс.

К произведениям Тургенева обращались и другие американские писатели и переводчики, благодаря чему русский автор имел в Америке много горячих поклонников, и вообще «американская критика ставит его наряду с Диккенсом… о нем всегда говорят с восторгом в литературных кружках Бостона», — приводит Николюкин слова американского писателя Ялмара Бойесена.

Учился писательскому мастерству у Тургенева и Генри Джеймс, который специально приехал в Париж, чтобы познакомиться с русским гением. Особой чертой Тургенева Джеймс считал наблюдательность, умение через детали передать целое, создать образ. Главную же причину неувядаемой прелести тургеневской прозы американский писатель видел в ее русском национальном колорите.

Гордость за родную русскую литературу значительно возрастет у рядового российского читателя благодаря цитированию А.Н.Николюкиным различных первоисточников, в частности такого: «писатель Хэмлин Гарленд (1860—1940) заносит в записную книжку 16 ок­тября 1884 года: «закончил читать «Отцов и детей» с чувством глубокого уважения к автору и гораздо большим пониманием, чем прежде, русского образа мышления. В этой книге писатель проник в самые глубины человеческой души».

Из книги читатель узнает, почему американцы открыли для себя художественный мир Л.Н. Толстого раньше, чем литераторы и читатели Западной Европы. Благодаря разысканиям Николюкина стало ясно, что не Гюстав Флобер, как считалось до сих пор, а именно Юджин Скайлер познакомил своих соотечественников с «Войной и миром», перевел один из «Севастопольских рассказов», а затем и «Казаков». Однако не только американские литераторы и читатели заинтересовались творчеством Толстого, русский исполин также обнаружил в заокеанской литературе «блестящую плеяду» писателей. Л.Н. Толстой, напомнил исследователь, из Америки получал более всего писем и называл ее — «самая сочувственная мне страна». Русский писатель уловил самую суть национального развития американского общества. Чрезвычайно актуально звучат сегодня следующие высказывания Толстого, которые приводит исследователь в своей книге. Так, секретарь писателя Д. Маковицкий записал в 1906 году такое высказывание Л.Н. Тол­стого: «Американцы достигли наивысшей степени материального благосостояния и упали на низшую степень нравственности, религиозного сознания. На днях бывший здесь Scott — он американский писатель — не знал лучших писателей своей страны. Это так же, как русскому писателю не знать Гоголя, Пушкина, Тютчева».

Нельзя не упомянуть и такую мысль Л.Толстого. В беседе с американским журналистом Стивеном Бонслом, заявившим, что американцы велики и сильны, писатель сразу же ухватился за это определение. «Велики и сильны! Велики и сильны!.. Кто это говорит, что вы велики и сильны? Только лишь ваши глупые и пустые политики! Я допускаю, что вы были велики и сильны в эпоху Эмерсона и Торо, но сегодня вы уповаете на войско и на сокровища в ваших банковских сейфах. Велики и сильны! Как бы не так! Нация, как и отдельная человеческая личность, сильна лишь своей верой, а нынешняя Америка, боюсь, верит только во всемогущий доллар».

Из этой главы «Лев Толстой и Америка» читатель также узнает о причинах расцвета русской и американской литератур в XIX веке; о том, как складывались отношения Толстого к У.Уитмену и наоборот американского поэта к русскому писателю; о работе Юджина Скайлера над переводами произведений автора «Войны и мира», о посещении Ясной Поляны американцем и о его воспоминаниях о писателе, в которых немалое внимание уделено и его педагогической деятельности. Николюкин не забыл также напомнить читателями о негативном отзыве Теодора Рузвельта о «Войне и мире» и «Анне Карениной» и что именно этот американский президент возглавил антитолстовскую кампанию в США. И все же, заключает литературовед вслед за Джоном Аланом Смитом, влияние Л.Н. Толстого на американскую литературу и культуру в целом огромно.

Известно, что В.И. Ленин называл Л.Н. Толстого сильным художником, но слабым мыслителем. В главе «Круг чтения» и философский дневник (Книги жизни Толстого)» Николюкин справедливо опровергает это ленинское утверждение. Он, в частности, пишет, что не было двух Толстых, как не было и двух Гоголей — автора «Ревизора», «Мертвых душ» и, с другой стороны, «Выбранных мест из переписки с друзьями». «Подлинный писатель, особенно классик, тем и велик, что его наследие являет собой целостность художественного и идейного, которую современники не всегда хотят понять, а последующие поколения не всегда хотят пересмотреть утвердившуюся точку зрения». В «Круге чтения» Толстой последовательно излагал свое мировоззрение, находя подтверждение собственным идеям в мировой мудрости. Ему импонировали мысли Эпиктета, Конфуция, Ксенофонта, Сократа, Плутарха, Цицерона, Лао-Цзы, Монтескье, Руссо, Вольтера, Канта, Шопенгауэра и других мыслителей.

К сожалению, в массовое 22-томное советское издание собрания сочинений Л.Толстого «Круг чтения» не был включен. Читатели, таким образом, лишились «этой последней из величайших работ Льва Толстого», цитирует А.Н. Ни­колюкин И.И. Горбунова-Посадова, руководителя издательства «Посредник», который за издание «Круга чтения» был предан суду и приговорен к заключению в крепости на один год. И.И. Горбунов-Посадов справедливо полагал, что место этой книги Л.Н. Толстого «в Пантеоне великих, благотворнейших для всего человечества произведений мировой литературы».

Первый раздел книги Николюкин заканчивает главами, посвященными творчеству А.П. Чехова и В.В. Розанова. Читатель узнает, как наследие А.П. Че­хова воспринимали в США, чему учились американские писатели у русского коллеги. В.В.Розанов же, речь о котором идет в этой книге в двух главах, стал для автора давно родным человеком. Уже почти четверть века имена Розанов и Николюкин для современного читателя существуют неразрывно. А.Н. Николюкин комментирует, интерпретирует, исследует, изучает наследие В.В. Розанова, помогая читателям познать многоликое творчество философа, публициста, писателя. Издано 30-томное собрание сочинений оригинального русского мыслителя, вышла «Розановская энциклопедия», в серии «ЖЗЛ» опубликована биография В.В. Розанова.

Второй раздел книги содержит главы о представителях Серебряного века русской литературы. Литературовед разбирает само понятие Серебряный век, делится собственным мнением о творчестве Д.С. Мережковского, З.Н. Гип­пиус, стремится понять особенности повествовательной манеры И.А. Бунина, размышляет о России В.В. Набокова, повествует о «другом» М.М. Пришвине, стремится убедить читателя в целостности русской литературы XX века — советской и русского зарубежья.

В Приложении автор публикует воронежские воспоминания, имеющие подзаголовок «Около Андрея Платонова», записки о литературоведах, работавших бок о бок с ним в Институте мировой литературы и др. материалы.

Книга А.Н. Николюкина адресована широкому читателю, любящему и ценящему русскую литературу, понимающему, что «в конце концов все стекается в слово, и все завещается потомству», как писал В.В.Розанов. Книга эта является связующим звеном между отжившими и живущими поколениями, она пронизана любовью к России, родной литературе, истории, культуре. Любовь — это прежде всего память и знание. При этом каждый человек и общество в целом должны работать над увеличением знаний о своем прошлом, о своих великих соотечественниках.

1 Николюкин А.Н. Наедине с русской классикой. М.: РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-инфор. исслед., 2013. — 442 с.