Ищите в Горловке меня

Я В ЭТОТ ВЕК…

 

Я в этот век не заслужил

быть убиенным.

Я в этот раз спокойно жил

гражданско-пленным.

Не перепахивал дома

из миномета.

Не забирался в закрома,

страшась прилета.

На грудь не вешал ордена.

Не пил из фляги,

предполагая, что война —

строка из саги

о героизме не моем,

о чем-то дельном.

И неба снежный водоем

был беспредельным.

И все казалось, что по мне

пройдет едва ли

молва, что не был на войне…

А вы бывали?..

Вы перекусывали жгут

на венах рваных?

Вы пролагали тот маршрут,

где безымянных

грузили в спешке по мешкам

клочками плоти?

И пуля к вашим ли кишкам

рвалась в излете?

Кому еще стреляли в пах?

Кому в колено?

Вы знали, как пронзает страх

попеременно

песком забитые глаза?

Вы это знали?!

На этой не был я войне…

Но ведь сжигали

меня в Одессе каждый день,

все восемь весен.

Стоит обугленная тень,

глядит на осень

глазами полными огня,

почти слепыми.

Ищите в Горловке меня.

Я с неживыми

стою единственный в строю,

машу рукою,

и не молюсь, и не пою —

беззвучно вою…

 

А ТЫ, А Я…

 

А ты — стремительно успешный,

надмирно слепленный Творцом.

А я — томящийся и грешный,

пропах махрой и холодцом.

В твоих садах Семирамиду

совсем бессмысленно искать.

В мою безумную планиду

не стоит руки запускать.

Мы бродим по одной планете

на очень разных полюсах:

ты — отражаешься в эстете,

я, с сединою в волосах,

гляжу на отраженье в луже,

не узнавая лет своих…

И кто кого сегодня хуже

из нас, непонятых, двоих?

Ты — верный сын своей удачи,

и мне ль тебе вменять в вину,

что, наскребя остатки сдачи,

я уезжаю на войну?..

 

ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ

 

Пули сбивали ветки — пальцы деревьев голых.

Солнце не восходило. Слеп предрассветный мрак.

Где-то готовил жертву полузабытый Молох…

Плотник строгал полено, мерно скрипел верстак.

В варежке мирозданья грели ладони дети.

Сны приносили счастье медленной тишины.

С каждым ударом сердце, верившее примете,

все становилось ближе к утру своей войны.

Нет ни живых, ни павших. Нет ни чужих, ни правых.

Нет ничего, что было. Тает сгоревший снег.

Шли в бесконечность люди после боев кровавых.

Шел по следам их морок, словно искал ночлег.

Чья же на это воля, если она немилость?

Разве всесильна ярость, если она за нас?

Выбор простой у смерти — с жизнью несовместимость.

Выбора нет, ребята, так как мы здесь сейчас.

Дети мои — солдаты, сестры мои — солдатки,

это ли причащенье, этим ли помирать?

В пролежнях двадцать третий скручивал плащ-палатки

и, уходя в окопы, снова готовил рать.

 

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПОЭТУ-ВОИНУ

ДМИТРИЮ АРТИСУ

 

Выверни гимнастерку и посмотри в солдата —

это осколок глупый, врезавшийся в него.

Что тебе до трофеев? Дата и… снова дата.

Кто-то играет в вечность, кто-то играет в го.

Помнится, знал поэта, пьющего до потери —

нынче сидит в окопе, пишет через прицел.

Так открывают сердце и закрывают двери.

Только бы он вернулся. Только б остался цел.

В нас закипает память снежной далекой вьюги,

в старом шкафу медали бабушкины звенят.

Девочки, сестры, жены, мальчики, братья, други,

видно, и вам досталось взвиться над адом, над

пеплом дороги к миру, мраком дороги к свету.

Слово в гортани стынет. Что теперь говорить?

Так остаются солью. Так берегут планету.

Так покидают землю, чтобы еще пожить…

Это святое право — кровью служить народу.

Кровь выдает на правду временные права…

Выверни гимнастерку, глянься в нее, как в воду.

Там, где прошли солдаты, скоро взойдет трава.

 

---

Андрей Владимирович Шуханков родился в 1972 году в городе Рига (Латвия). Окончил факультет журналистики Воронежского государственного университета. С 1973 года проживает в Беларуси. Проходил службу на Тихоокеанском флоте. Многие годы занимался художественной ковкой, увлекался литературным творчеством, авторской песней. Публиковался в литературных сборниках и альманахах, а также в местных и республиканских СМИ. Автор книг «Недосягаемая геометрия», «Запястье запятой». Лауреат ряда конкурсов и фестивалей. Член Союза писателей Беларуси. Проживает в городе Новополоцке.