Зрением истинной веры

Дай Бог, чтобы появлялись такие произведения, чтобы появлялись такие герои, которые своей святостью будут впечатлять современного читателя, чтобы святость стала не чем-то канонически изображенным на фресках и не всегда понятным современному человеку, но чтобы святость стала желанной, чтобы она становилась целью, чтобы к достижению святости устремлялись люди. А для этого нужно научиться изображать святость в художественной литературе.

Из выступления Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла на церемонии вручения Патриаршей литературной премии имени святых Кирилла и Мефодия 28 мая 2015 г.

Читать этот роман непросто. И дело вовсе не в тяжеловесности его языка и стиля, как сразу подумают многие. Напротив, язык — выразителен и прост, стиль динамичен, лишен сюжетных провисаний, а внезапная смена событийных планов, подчиненная своеобразному ритму, придает повествованию известную кинематографичность. Уже сам заголовок «Становящийся смысл» нацеливает на глубокое, вдумчивое постижение описываемой действительности и затем — по мере движения вперед — на драматичное осознание множества религиозных, философских, этических, нравственных, бытовых проблем, которые в обычной на первый взгляд судьбе отдельного человека нередко завязываются в тугой коварный узел, оглушают и загоняют в тупик трагических утрат и лишений, угнетают тягостными сомнениями с последующими лихорадочно-безрассудными метаниями в поисках выхода, а в историческом бытии русского народа оборачиваются всплесками хаоса и социальными катастрофами. И лишь в лоне православной веры, в Христовой Церкви обретается гармония осмысления явленных в земной юдоли кричаще-противоречивых начал, потрясающих безнадежностью ситуаций, вызывающих ропот у тех, кто не знает или не взыскует Божественной истины, — так можно очертить концептуальную основу романа. «Разум — это свет, это Истина Христова», — утверждает писатель, и с первых же страниц ведет к ней читателей. Кто захочет следовать за ним, кто отступит, кто дойдет?..

Фабула романа вращается вокруг строительства храма Михаила Архангела в Липецке, его главный герой — сам автор, выведенный под именем священника, отца Евгения; оставив мир­ские занятия, он немало лет служит Богу искренне и самозабвенно. Характер, убеждения, чувственная сфера отца Евгения раскрываются в общении со множеством людей, разных по социальному и имущественному положению, но ведущая и лучшая черта его личности видится сразу. Это — сострадание ближнему, которое для отца Евгения и потребность, и благо, и долг; он готов помогать всем, кто к нему обращается, в любое время дня и ночи. Служение его связано не столько с благодеяниями дарителей и жертвователей, с истинно верующими прихожанами, сколько с печальной стороной жизни — старостью, одиночеством, болезнями, страданиями, смертями, отпеваниями и похоронами. Отцу Евгению приходится исповедовать наркомана, маньяка, преуспевающих бизнесменов, эмигрантку, уехавшую за ловлей счастья в США, где ее настиг фрустрационный кризис, совершать церковные таинства над умирающими детьми… Писатель достигает подлинного мастерства в обрисовке характеров даже второстепенных и эпизодических персонажей, используя целый спектр приемов психологического анализа: внутренний монолог, внимание к оттенкам душевных состояний, эмоционально насыщенные детали, интерпретацию поведения и мимики. Не кончается поток исповедующихся, и каждого надо понять, каждому сказать целительные и убедительные только для него слова. Однако не всегда священник добивается того, чтобы рассказывающий о совершенных грехах человек взаправду раскаялся и попытался изменить и себя, и жизнь или хотя бы повернулся к добру. Из-за слепой ревности, «деспотизма любви» после исповеди совершит самоубийство еще молодой Рустик. А отец Евгений, остро переживая случившееся, винит себя в самонадеянности: забыл, что «человек может быть оболь­щен собой»; итог его раздумий выстрадан и честен:

«Мы, священники, думаем, что имеем власть над современными людьми. Что мы сакральные существа, слова и наставления которых воспринимаются как руководство к жизни. И вот это обольщение властью порой ослепляет нас, делает близорукими. Мы склонны думать, что поставлены быть отцами по статусу своего положения. Но отцовство следует заслужить аскетическим подвигом и страданием. Послушание отцовству не по статусу положения, а по существу складывается из доверия людей к человеку, посвятившему свою жизнь служению. Тогда возникает желание подчиниться, как подчиняются любви, красоте, добру».

Многим священнослужителям стоит взять это за незыблемый закон духовного делания…

* * *

Дорога к становлению смысла начинается с понимания того, что писатель определил как «царское церковное сознание», от века заложенное и неуничтожимое в нашей ментальности; именно оно формирует принципиально иное мировидение. Так закладывается православно-философский фундамент романа:

«Представь себе картину, мой мальчик, твердый камень это — Святейший Патриарх, на нем все стоит, все держится, а круги, расходящиеся от этого главного камня при соприкосновении с водой, — это все мы, кто на каком круге. Кто ближе, кто дальше. Так вот, этот мальчишка в наушниках может быть на самом последнем круге. Он ничего не знает, кроме своего рэпа. Но и он включен в это Царское церковное сознание, в эту полноту жизни. Потому что там, на камне, где стоит Святейший, и проходит ось мироздания, и вокруг этой оси все вращается».

Если трансформировать предложенную метафору, то для всех, приходящих к отцу Евгению, он — тоже ось одного из небольших кругов мироздания, и ее устойчивость и устремленность к Небесному упрочивают веру окружающих. Автобиографическая исповедь главного героя — мировоззренческая доминанта и стержневая сюжетная линия романа. Содержательно-композиционное ядро ее заключено в письмах отца Евгения к сыну Ивану, которые периодически, но органично останавливают общий ход событий. Эти откровения, поразительные по интеллектуальной весомости и мощи нравственного воздействия, то лирические, то философские, но всегда по-доброму поучительные и подчеркнуто-доверительные, дают возможность читателю остановиться и подумать уже с иных — надмирных — высот разума о болевых точках и дисгармонии текущей жизни, оценить свои поступки, пересмотреть мнения, а писателю — донести до него размышления о сущности христианского вероучения, о национальной истории, о русском народе, в менталитете которого смешаны созидательная энергия и стихия разрушения, изначальная святость и порывы безверия, о подоплеке дьявольских деяний — и о многом другом, ведущем к осознанию конечного смысла мира как Церкви. Автор последователен в данном стремлении: а поскольку все им изображенное — от закладки храма до прозрения отцом Евгением реальности бессмертия души в финале романа — воссоздано в пределах христианской картины мира, утверждающей всеобщий онтологический статус Бога и спасение души в вечности, то будет справедливым отнести «Становящийся смысл» к произведениям духовного реализма, основа которого — «духовная вертикаль», «художественное восприятие и отображение реального присутствия Творца в мире» (А. Любомудров).

Сплав душеполезной прозы и интимного дневника — отцовские письма — целый кладезь благодатных проповедей, чистосердечных практических советов, которые принимаются и усваиваются не под нажимом назидательности, а по причине бескорыстной убедительности, доброжелательной и верной аргументации, чей вечный источник — евангельская мудрость. Спокойные, заветные и я бы даже сказал нежные разговоры «по душїм» отца с сыном, наполненные особенной чувственной логикой, подвигают к созиданию «становящегося смысла — церкви Христовой» в себе самом. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» (1 Кор. 6:19). И в этих письмах, и в исповедальных диалогах обретают явь и словно осветляются суть благочестия («таинственного ресурса»), совести, любви, безграничной во внешних нюансах, но единой по внутренней сути («надо любить человека не для себя, а для него»), мера ответственности за свободу личного выбора, необходимость получения знаний и самосовершенствования, подводные камни во взаимоотношениях детей и родителей, истина веры и истина разума («ум Христов»), дополняющие друг друга. Предостережением и пророчеством звучат слова о жгучих и страшных проблемах дня сегодняшнего — о «бесчувственности к силам зла», о «религии золотого тельца», которая, завладев на рубеже тысячелетий миллионами людей, уводит их все дальше от религиозного сознания к небытию и смерти:

«Я знал, что все потеряно, что процесс деградации современного человечества настолько велик, что исправить его, остановить падение человека сможет, пожалуй, только глобальная катастрофа. Потому что современное человечество находится уже в сновидениях ада. Только перед лицом реальных страданий может опомниться человек».

Жутко представить, что есть «духовная смерть личности»…

Помимо Библии, святоотеческих трудов и житий святых, писатель апеллирует к классикам русской и зарубежной литературы — А. Пушкину, Ф. Достоевскому, Л. Толстому, Ф. Тютчеву, В. Шекспиру, Н. Гоголю, С. Есенину, упоминает по конкретным поводам З. Фрейда, М. Пруста, Г. Гессе, религиозного философа Вл. Соловьева, иллюстрирует рассуждения фактами истории (я с радостью обнаружил в книге твер­скую ниточку: одна из героинь романа была прямым потомком знаменитого анархиста Михаила Бакунина, чья родовая усадьба Прямухино находилась в Тверской губернии), культурными и политическими параллелями между прошлым и настоящим и даже медицинскими реалиями, что позволяет выделить в содержании романа культурологический аспект.

* * *

Надо обладать очень большим мужеством, чтобы публично снять покров с участи таинства священства: принести в «воцарившийся мрак страдания присутствие Божье через свой облик, через слово, через любовь и заботу, принести надежду». А если надежда не сбывается, как в случае с Наталией, матерью измученного болезнью маленького Илю­ши, чья короткая жизнь на Земле вся превратилась в сплошное страдание? Его история — самая щемящая и надрывная в романе. Или если кто-то сомневается, а то и просто отвергает возможность допущения Божьего присутствия внутри себя, желая оставаться во власти прежних соблазнов и новых грехов? Отец Евгений не снимает с себя личной ответственности за всякое действие, за всякое слово, за всякую мысль. Он — живой человек, без позы и ханжества. Ни грана самолюбования, лишь сострадательность, смирение и кротость, но иногда и отчаяние, нервная саморефлексия, боли в сердце из-за необходимости едва ли не каждодневно пропускать через себя чужое горе:

«Но когда настоящая беда хватает человека, несет его в темноту и держит, превращая все его существо в одну сплошную оголенную боль, тогда не работают никакие теоретические рассуждения на тему промысла Божьего, вины родителей, жизни будущего века и так далее. Тогда нужно что-то другое. И это другое подобно сошествию в ад. Надо идти вместе с ними, со всей своей любовью, со всем своим состраданием, на которые ты только способен, идти в их жизнь, как друг, как отец, как священник. Надо этих людей выделить, как единственных сейчас в твоей жизни, как самых родных, самых дорогих и близких. Взять на себя их боль».

Поэтому отец Евгений, «находясь на границе жизни и смерти, света и тьмы, времени и вечности», достойно исполняет пастырский долг — направляет человека на путь спасения души. Неизбежное горе — смерть горячо любимой и почитаемой матери — падает на него великой скорбью, переданной с удивительной тонкостью и эмоциональной глубиной. Главному герою тоже постоянно нужны понимание и поддержка. Конечно, духовные силы отец Евгений черпает прежде всего в Священном Писании, но он не один: в романе мы встречаем целую галерею подвижников ве­ры, ярких образцов святости в женской и мужской ипостаси: монахиня Тавифа, инокиня Неонила, игуменья Любовь, схиигуменья Дорофея, архимандрит Кирилл, отец Владислав, отец Серапион. Подробно, с проникновенной любовью прорисован образ девушки Веры (имя, конечно, не случайное), показано, как меняется ее богатый внутренний мир. Вера постепенно приблизилась к Церкви, прониклась истиной и красотой православия в общении с отцом Евгением; он же в свою очередь духовно обогащается, видя, как всесторонне преображает человека обретение им «становящегося смысла».

Аналоги образа отца Евгения (он не автопортрет) в современной российской прозе едва ли отыщутся, поэтому я с полным правом считаю его художественным открытием писателя, плодотворно развивающего литературную традицию «диалектики души».

* * *

Важное качество романа — полемичность. На всем его протяжении отец Евгений познает и себя, размышляет о священническом труде, критически оценивает собственную деятельность. Прежде чем наставлять людей писатель-священник должен доказать истинность всего того, что он стремится посеять в людских умах и сердцах как служитель Бога, самому себе. Ему приходится спорить как с сыном, наталкиваясь на стену непонимания с его стороны, так и с самим собой, со своим alter ego. Споры эти порою напряженны и тяжки, но и полезны, ибо укрепляют веру опровержением того, что ее умаляет и искажает, поддерживают необходимое «бодрствование в духе». Совершенное неопровержимое доказательство — воспитание и убеждение сына личным примером (вера без дел мертва есть) — приносит благодатные плоды.

«Непризнание авторитетов, отказ от всего священного, попрание преданий, неуважение к духовному опыту отцов и великих учителей, забвение уроков истории — вот характерные черты современности», — роковая, более чем однозначная оценка нашего века. Ее, безусловно, примут в штыки апологеты идеологии потребления. Поэтому писатель ведет в романе одновременно и мировоззренческую полемику, вступив в духовную битву с ярыми и агрессивными отрицателями православных ценностей, что крайне важно на фоне сложной социально-нравственной обстановки в российском обществе. Насильственное внедрение западных и американских аксио­логических стандартов в нашу культуру, в массовое сознание нарастает по всем информационным каналам, а в отношении молодежи — с утроенным натиском. Последний фактор губителен еще и потому, что восьмой смертный грех — «грех неведения», когда «русские не понимают самих себя», приведет к плачевному результату — уничтожению христианской цивилизации и «смерти души для вечной жизни». Писатель, рискуя навлечь на себя шквал окриков и упреков, смело и прямо бьет по «русским псевдопатриотам», которыми «культивируется миф, фантом о предопределении русской судьбы»:

«”Умом Россию не понять”! — восклицают они во все времена, не понимая, что в словах этих выразилось отчаяние поэта, а не убежденность в том, что, что бы ни происходило, Бог спасет Россию».

Альтернатива — «утверждать понимание России как национальную добродетель», осуществить на практике «гармонию закона совести и юридиче­ского закона».

Роман адресован широкой аудитории, но на освоение его идейного спектра существенно повлияет степень близости конкретного читателя к Церкви, его осведомленность в православной антропологии и христианских догматах, которые должны подпитываться жизненной конкретикой. Иначе существует опасность их восприятия как чего-то схоластического, абстрактного, оторванного от повседневности. Автор в значительной мере преодолел эту опасность, хотя прочтение и понимание отдельных мест может вызвать трудности, например, разъяснения о Крови Христовой и о крови нашего народа, в которой «продолжают сохраняться программы и коды идеологии бессмертия». Или обширный фрагмент о Писании, Предании и деле, взятый из работы «Церковь одна» А. Хомякова, ведущей фигуры раннего славянофильства. Последующее его толкование явно не помешало бы, тем более, если учесть, что мышление нынешней молодежи изрядно де­градировало вследствие достижений технического прогресса.

* * *

…Сияют золотом купола вновь возведенного храма, начинавшегося с брезентовой палатки, праздничное торжество от нового воплощения Божественной гармонии, средоточия духовности и красоты, разлито вокруг. Сколько людей обрели и еще обретут «становящийся смысл» в самих себе!

Роман-исповедь завершается жизнеутверждающим аккордом, содержащим и предупреждение, ибо зло в этом мире остается:

«И тот, кто выбирает зло, выбирает смерть, находится вне Бога, вне творения, вне жизни! А кто пребывает в любви, тот пребывает в Боге и принадлежит бессмертию!»

Проницательный и теплый роман вселяет твердую, светлую веру в то, что не все потеряно, если избрать жизненными принципами и нравственными императивами вечные, несокрушимые христианские ценности. Дальнейшее зависит исключительно от личного выбора каждого из нас.

Александр Михайлович Бойников родился в 1960 году в поселке Тетьково Калининской (Тверской) области. Окончил Калининский государственный университет. Кандидат филологических наук. Доцент Твер­ского госуниверситета. Автор многих литературно-критических, краеведческих, научно-исследовательских книг и работ. Публиковался в региональных изданиях. Лауреат литературной премии им. М.Е. Сал­тыкова-Щедрина. Член Союзов писателей и журналистов России. Живет в Твери.