За живой водой знаний

Дар педагога и просветителя, значимость научных свершений, обаяние, благородство и человечность, присущие Борису Тимофеевичу Удодову, давно и справедливо замечены всеми, кто с ним учился или работал, слушал лекции, участвовал в подготовке научных изданий, читал его труды.

В художественной литературе, как и в жизни, ученый искал глубинный смысл победы человека над гибельными обстоятельствами. Не потому ли вновь и вновь в минуты, располагавшие к разговору, он возвращался к событиям, пережитым на войне?..

…Летом 1944 года три дня стояла небывалая жара. Бойцы страдали от жажды, но не решались под пулеметным огнем противника отправиться к расположенной поблизости реке. Сержант Удодов, не вняв осторожным окрикам, дополз до спасительной воды, а когда вернулся с флягами к своему окопу, то увидел сквозь клочья гари, что тот разворочен разорвавшейся миной. Победа, одержанная над страхом, помогла тогда сохранить жизнь…

В этом символическом эпизоде откликается биография будущего ученого, не раз переступавшего через насаждаемые препятствия и запреты в поисках живой воды знаний.

Он родился 27 июня 1924 года в селе Новая Усмань Воронежской губернии. Впечатления, полученные в раннем детстве, были в целом безрадостны. Отец умер, когда Борису едва исполнилось десять лет.

Когда мать переехала в Воронеж, сын поступил в первую среднюю школу Московско-Донбасской железной дороги (сейчас это школа № 35). Его мать, Анна Ефимовна, много работала на заводе, чтобы Борис, не мысливший себя без учебы, получил достойное образование: десятилетку в то время могли позволить себе далеко не все.

Записи из дневника не по годам серьезного старшеклассника позволяют увидеть взятую им высоту интеллектуальных и жизненных запросов:

«Признаться, меня очень привлекает профессия литератора. Я даже иногда о ней мечтаю. Но особенного “призвания” в себе пока не чувствую. Если бы я знал, что у меня есть писательский талант, то я бы только благословлял судьбу…»

«20 июня 1941 года. 18 числа у нас в школе был выпускной вечер <…> Мне радостно слышать музыку, видеть оживленные лица <…>, улыбающегося директора… С аттестатом я получил “Избранные произведения” Лермонтова, которого с каждым годом люблю все больше и больше…»

Обращение к Лермонтову, романтизация образа и творчества поэта, столь частые на страницах юношеского дневника, показательны. Спустя много лет, говоря об истоках духовного самосознания тех своих ровесников, чью молодость опалили «сороковые, роковые», Владимир Соколов отведет Лермонтову особую роль:

Сын века, гордость поколенья,

Мятеж, легенда во плоти.

Дух отрицанья, дух сомненья,

Нам с ним лишь было по пути.

Борис Удодов принадлежал к легендарному и трагическому поколению пытливых молодых людей, многие из которых в предвоенные годы жили с ощущением неразгаданной тайны русской классической литературы. И не теряли веры в ее художественную силу и «всепроникающую человечность» с началом Великой Отечественной войны.

В семнадцать лет Борис Удодов — студент Воронежского государственного университета, а в восемнадцать, несмотря на врожденную близорукость, — рядовой солдат, доброволец. Есть свидетельства, что войну он прошел с томиком поэзии в вещмешке, что в обстоятельствах, совсем не располагавших к занятиям, записывал наблюдения и мысли о любимой русской литературе в истрепанный блокнот.

На войне он был артиллеристом. Рядовым. Затем сержантом. Без специальной подготовки из-за ранений и «убытия» офицеров пришлось занять место во главе боевого артиллерийского расчета, а затем огневого взвода. Иногда казалось: жить дальше нельзя не только от полученных осколочных ранений (в том числе в височную часть черепа), но и от ран, нанесенных сознанию: повседневная жестокость, гибель близких друзей. И тут же — обезличенная пропаганда, оскорбительная для памяти павших.

Верность фронтовому братству Борис Тимофеевич сохранит до конца своих дней. Помню, с каким достоинством и не утихшей болью он выводил слова из песни «Эх, дороги…» в День Победы, в кругу коллег, близких ему людей…

Ратный путь Б.Т. Удодова отмечен боевыми наградами: орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны I степени и тринадцатью медалями «За взятие Будапешта», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «В память 1500-летия Киева» (за участие в его освобождении во время Великой Отечественной войны) и другими.

В 1945-м, уже в Европе, его прикомандировали после госпиталя к частям военной контрразведки Смерш с производством в офицеры. Об увольнении из Красной Армии приказали «даже не думать». Но мечта продолжить учебу в университете не отпускала — рискуя попасть в «черный список», написал о своих планах в рапорте. Возможно, помог случай: началась реорганизация этого секретного ведомства. В 1946 году Удодов был демобилизован и вскоре зачислен на второй курс историко-филологического факультета ВГУ.

Как и другие фронтовики, он ходил на занятия в аккуратно заштопанной армейской форме — другой одежды не было. Как вспоминал Борис Тимофеевич, никаких привилегий его ровесникам-студентам участие в Великой Отечественной не давало, скорее, задавало высокий уровень требований к себе. Об этой черте легендарного поколения хорошо сказал Д. Самойлов в одном из ходившем в списках стихотворении:

Нет, не вычеркнуть войну.

Ведь она для поколенья

Что-то вроде искупленья

За себя и за страну.

Простота ее начал,

Быт жестокий и спартанский,

Словно доблестью гражданской,

Нас невольно отмечал.

Неустроенная повседневная жизнь второй половины 1940-х годов, голод, нехватка самого необходимого обостряли ощущение всего настоящего и подлинного в приобретаемых знаниях. С гордостью и любовью однокурсники называли Бориса Удодова «нашим Шахматовым»: начинающий исследователь не скрывал своего интереса к рукописям, к последним достижениям и открытиям археографических комиссий.

Сохранилась редкая фотография: на сцене студенческого театра в спектакле по пьесе А. Штейна «Суд чести» Борис играет убеленного сединами профессора. Выбор постановщика удачен и закономерен: академическая основательность и врожденная культура уже на студенческой скамье воспринимались как неотъемлемая часть личности Бориса Удодова.

…Многие литературоведы называли его, несмотря на молодость, филологом «старой школы». Ссылки на труды Н.К. Пиксанова, Б.М. Эйхенбаума, В.А. Мануйлова и других исследователей, считавших, что подлинная наука начинается с первоисточника, а не с идейно-тематической схемы, появлялись на страницах его работ в годы, когда предпочтительны были другие имена и другие — социологические — подходы к историко-литературным явлениям.

В свете текстологии на рубеже 1960–70-х годов Б.Т. Удодов по-новому прочитает лермонтовские шедевры. А пока… В 1949 году по обвинению в «антисоветской деятельности» сотрудники НКВД арестовали сокурсницу и нескольких студентов, учившихся на историко-филологическом факультете, за участие в самодеятельном литературном кружке.

В послевоенные годы откровенный разговор о наболевшем, как впоследствии горько шутил Борис Тимофеевич, напоминал прогулку по минному полю. Лагерные сроки давали за сказанное невпопад слово, неправильно произнесенные титулы вождей. Такими были времена. На старшем курсе Борису пришлось подрабатывать на областном радио. Природная смелость и закаленный на фронте характер вновь помогли справиться с рутинной работой. Не диктор, равнодушно произносивший очередной «материал», а живой человек — узнаваемые тембры хорошо поставленного «красивого» голоса, привносящего «осердеченность» даже в официальные документы.

«Текст читал Борис Удодов», — это имя надолго запомнилось воронежским радиослушателям.

И, конечно, студентам. В первой половине 1950-х, поступив в аспирантуру, он начал пробовать силы на преподавательской стезе. Вскоре получил постоянное место работы на университетской кафедре.

Лекции и семинары Удодова всегда собирали аншлаг. Многие поколения филологов благодарны ему за «избавление от слепоты», за радость «первооткрытия» новых значений русской классики, за школу мыслить и говорить не по трафарету.

После защиты кандидатской диссертации «Вопросы теории советского художественного очерка» (Саратов, 1959) в творческой биографии Б.Т. Удодова наступила счастливая пора работы над фундаментальным трудом о Михаиле Лермонтове, личность и творчество которого «никогда не переставали удивлять и волновать» ученого «феноменальной исключительностью» и «глубокой человечностью». Многолетними вехами на пути к глубокому осмыслению этой большой темы были работы, опубликованные им в журнале «Подъём», сборниках «Писатель и современность», «Вопросы литературы и фольклора», ряде других.

Однако «современность» классики, несмотря на широкий читательский интерес к литературному наследию былых веков, в провинции нередко ставилась под сомнение. «Надо было <…> давно сообщить Вам, — писал воронежскому ученому один из саратовских краеведов, — что Лермонтовской конференции в этом году не будет. Оргкомитет вынес решение: в силу того, что все заняты 50-летием советской власти, отложить конференцию до будущего года. Правда, теплилась надежда, что это решение будет пересмотрено и советские лермонтоведы, как и все остальные, соберутся для того, чтобы сказать народу о том, что же сделано за 50 лет советской власти в этой области. Однако эти надежды не оправдались» (Письмо Л.И. Прокопенко от 17.06.1967).

Наверное, неслучайно проблеме самоидентификации деятелей литературы и культуры в условиях провинции посвящены многие труды, опубликованные Б.Т. Удодовым в начале 1970-х годов. В своих работах и беседах с коллегами исследователь не раз подчеркивал продуктивность идей Н.К. Пиксанова о роли «культурного гнезда» в самосознании личности. Особенно заметной была книга «К.Ф. Рылеев в Воронежском крае» (1971).

Но подлинным событием стал выход в 1973 году в издательстве Воронежского университета монографии «М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы». Верный себе, автор этого фундаментального труда не стал выбирать осторожных путей. Приводя в замешательство рецензентов и цензоров, ученый «простодушно» упоминал в одном ряду заседания императорской Академии наук и комиссий Института русской литературы АН СССР. И в тексте исследования совсем не стремился обходить стороной «спорные» для того времени вопросы восприятия творчества поэта. Напротив, предлагал новые на них ответы, опираясь на не всеми принятую методику анализа.

Больше тридцати лет прошло, а я хорошо помню, с каким радостным волнением довелось мне в публичной библиотеке впервые читать эту книгу. «Герой нашего времени» и — в особенности — «Демон», прочитанные вместе с Борисом Тимофеевичем, показали мне, первокурснику московского вуза, что такое глубинная семантика сюжетно-фабульных отношений, насколько увлекательной может быть работа с инвариантами и редакциями художественного произведения. До знакомства с книгой Б.Т. Удодова текстология казалась обычной «вспомогательной» дисциплиной. Но главное: незнакомый мне автор научного исследования говорил на живом языке, свободном от тяжеловесных штампов официальной науки. Многие термины и факты, приводимые на страницах книги, были тогда непривычны: «соотнесение и открытие родового человека в человеке видовом», «общечеловеческое» в значении «идеальное», имена создателей научных школ и направлений, уже «забытых» официальной наукой.

В 1974 году докторскую диссертацию, подготовленную на том же «лермонтовском» материале, Б.Т. Удодов блестяще защитил в Институте русской литературы АН СССР. Предложенные в работе идеи, интерпретации и характеристики скоро были востребованы в науке и преподавательской практике. «Дорогой Борис Тимофеевич! — писал в мае 1975 года знаменитый хранитель Пушкинского Дома В.А. Мануйлов на титульном листе пособия, посвященного «Герою нашего времени». — Мне очень хочется послать Вам эту книжку, чтобы Вы видели, что Ваша монография прочно вошла в изучение Лермонтова, а также, чтобы иметь возможность признаться Вам в глубоком уважении и любви».

Б.Т. Удодов принял участие в первой «Лермонтовской энциклопедии» (1981), сыгравшей большую роль в формировании структуры и состава подобных изданий. Для этого обширного академического труда ученый подготовил девять статей, в том числе такие значимые, как «Психологизм», «Творческий процесс», «Герой нашего времени».

Вспоминая мои студенческие и аспирантские годы, должен сказать, что многие формулировки, предложенные Удодовым, воспринимались нами в восьмидесятые как иносказания, адресованные новому времени. В условиях подцензурного изложения воронежский исследователь сумел не только подвести итоги проделанной многолетней работы, но и объясниться с широким читателем по поводу социальных ролей, «уготованных судьбой» неординарному человеку, способному отстаивать и утверждать собственную позицию вопреки так называемой «надобности казенной».

Странно выглядят сегодня попытки иных литературных критиков, претендующих на постижение «идентичности многих поколений русских читателей», игнорировать иносказательные проекции «Лермонтовской энциклопедии».

На протяжении многих десятилетий, обращаясь к творчеству К. Рылеева, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Кольцова, И. Никитина, Н. Гоголя, И. Тургенева, Ф. Достоевского, А. Чехова, Борис Тимофеевич Удодов не выпускал из поля зрения вопросы теории и методологии. От концепции человека, реализованной в индивидуальном художественном мире, он обращается к осмыслению русской литературы как художественной антропологии. Уточняя представления о «соотношении в человеке естественно-природной, социально-исторической и родовой сущности, как и других антиномических начал», об их «конфронтации и неразрывной связи в образах-типах русских писателей», Б.Т. Удодов открывал новые горизонты для изучения «общечеловеческой сущности» русской литературной классики.

В монографии «Пушкин. Художественная антропология», выдержавшей два издания (1996, 1999), и в «Очерках истории русской литературы 1820–1830-х годов» (2004) систематизированы основные принципы созданного ученым научного направления. Многие последователи и ученики (О.А. Бердникова, А.П. Валагин, А.Б. Удодов и другие литературоведы) результативно использовали предложенную методику, на разном материале показывая, что идеям профессора Б.Т. Удодова о художественной антропологии суждена долгая жизнь…

Творческий путь ученого нельзя в полной мере понять без гражданского измерения его личности. Солдат Победы, в повседневной жизни, как и в науке, Борис Тимофеевич не робел перед начальством, невзирая на многолетний бдительный надзор за «работниками идеологического фронта», а затем на изменившиеся условия существования научного сообщества. Может быть, поэтому и не был вознесен на официальный Олимп казенной власти, не избирался в высокие инстанции, в депутатах и правительстве не состоял. Но сила влияния на людей человека, сказавшего свое слово в науке и подкрепившего его своим личным примером, конечно же, неизмеримо выше.

В 1970-е годы профессора Б.Т. Удодова приглашали возглавить Воронежский педагогический институт, но не на административном поприще видел он свое призвание и предназначение.

«Извечную» российскую проблему самоопределения человека ученый решал по-своему: университетская кафедра была его чистилищем и храмом, местом интеллектуального самостоянья и верности профессии.

В научном сообществе Борис Тимофеевич снискал себе исключительно высокий авторитет. Много лет он заведовал кафедрой русской литературы ВГУ; в 1990–1991 годы входил в Оргкомитет по формированию Российской Академии наук.

На склоне лет ученый ни в чем не изменил своему нравственному кредо. Вот одно из характерных сообщений прессы: «В областной администрации состоялось уже традиционное ежегодное вручение государственных наград и почетных званий: 28 воронежцев получили заслуженные награды от губернатора. Грамотами были отмечены лучшие работники в области экономики, экологии, филологии; работники транспорта, избирательной комиссии.

Доктор филологических наук, профессор Б.Т. Удодов, получивший государственную награду за вклад в развитие филологии, на церемонии вручения пожелал, чтобы такое внимание к людям, отдающим себя своей профессии, стало повседневностью».

Да, он был из той когорты ученых, кому наука не только продлевала радости «быстро текущей жизни», но и составляла ее достоинство и смысл, служила путеводной звездой, не меркнувшей в самые глухие и скудные годы. Явно не случайно работы Б.Т. Удодова так высоко ценили убежденные сторонники восприятия русской литературы с демократических позиций. «Дорогой Борис Тимофеевич! — откликался Юрий Буртин на выход в Москве пособия, посвященного «Герою нашего времени». — Мне только сегодня передали из редакции Вашу книгу, примите запоздалую благодарность. В редакции я не был уже год с четвертью (инвалидность после инфаркта). Рад за учителей и школьников, получивших Вашу книгу и тем самым возможность увидеть знакомый роман в новой для них духовной перспективе. Кладу ее на стол моему сыну-десятикласснику, который как раз подошел к Лермонтову в уже сознательном освоении русской литературы» (Письмо Ю. Буртина от 15.02.1990).

Могу добавить, что книги, написанные ученым для школы и вуза, по-прежнему востребованы. Сегодняшнее племя студентов, участников интернет-форумов, не обходит почтительным вниманием труды воронежского профессора.

Его работы продолжают будить самостоятельную мысль, заряжают щедрой энергией научного поиска.

Полагаю, к этим словам присоединятся многие читатели.

Позволю себе еще одно признание. Помню, как мы готовили к печати «Указатель литературы», посвященный 75-летию Б.Т. Удодова. Накануне я рассказал о моем давнем заочном знакомстве с ученым в публичной библиотеке Москвы. При новой встрече Борис Тимофеевич подарил мне экземпляр своей монографии, посвященной Лермонтову, с добрым, явно не заслуженным, но дорогим для меня автографом.

Я перечитал текст исследования и вновь пережил радость живого общения: «невольно удивляешься, как все просто, легко, обыкновенно и в то же время так проникнуто жизнию, мыслию, так широко, глубоко, возвышенно…»

Под этими известными словами, написанными когда-то о «Герое нашего времени», могу подписаться и сейчас, говоря о значении трудов и личности Бориса Тимофеевича Удодова для разных поколений его студентов, читателей, благодарных учеников.

Литература

1. Удодов Б. Дневник. Книга 1. 1938-1944 годы. Рукопись. Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить А.Б. Удодова за возможность ознакомиться с материалами из архива его отца. Автографы и письма исследователей, адресованные Б.Т. Удодову, любезно предоставлены вдовой ученого Е.Н. Караваевой.

2. Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. — Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1973.

3. Удодов Б.Т. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: книга для учителя. — М.: Просвещение, 1989.

4. Удодов Б.Т. Пушкин: художественная антропология. — Воронеж: Изд-во Воронеж­ского университета, 1999.

5. Удодов Б.Т. Очерки истории русской литературы 1820–1830-х годов. Учебное пособие для студентов-филологов. — Воронеж: Издательский дом Алейниковых, 2004.

Олег Юрьевич Алейников родился в 1962 году в Воронеже. Окончил Российский университет дружбы народов, аспирантуру РУДН. Кандидат филологических наук. Доцентом кафедры русской литературы ХХ и ХХI веков, теории литературы и гуманитарных наук филологического факультета Воронежского госуниверситета. Публиковался в журналах «Подъём», «Студенческий меридиан», «Вестник ВГУ», «Образование и общество» и др. Автор книг «Если выпало в империи родиться», «Андрей Платонов и его роман “Чевенгур”», «Личное дело Андрея Платонова» (в соавт.) и др. Принимал участие в подготовке научного собрания сочинений А.П. Платонова (ИМЛИ РАН). Живет в Воронеже.