За далью дорог

ВОЛШЕБНАЯ ВОЛЯ ПОЭТА

 

Новый век, рациональный и самовлюбленный, пожалуй, проник во все уголки нынешнего существования. Казалось бы, поэзия по своей лирической природе не должна быть подвержена этому влиянию, которое, подобно жаркому ветру пустыни, способно засушить всю непредсказуемую живость человеческого бытия. Но нет, и теперь в стихах рассудочность чувствует себя как дома, тогда как полтора века тому назад это литературное свойство считалось недостатком. Строки молодых и старых, «мужские» и «женские», вне зависимости от темы соединили в себе властное авторское эго и стремление сочинителя быть судьей всему, на что упадет его цепкий взгляд. На этом фоне стихотворения, проникнутые внутренним страданием, душевной мягкостью, бережным отношением к памяти, сокровенным чувством родной почвы, кажутся уникальным явлением. Несомненно, подобных произведений и сегодня много, однако на первом плане — их противоположность.

Лирика воронежского поэта Михаила Каменецкого — редкий пример строк, одухотворенных переживанием, в котором есть место всему — и близким людям, и великим событиям, и скрытому страданию. Одни стихи Каменецкого напевны, другие — строги по мысли, которая движет их сюжет. Литературный инструментарий автора широк и гибок, слова послушны воле поэта и способны быть мягкими и жест­кими, по смыслу — прямыми, весомыми и — легкими, пастельными.

Каменецкий не заваливает читателя предметами, которые находятся в пределах досягаемости его зрения или руки. Такая «творческая барахолка» сегодня очень популярна и призвана, очевидно, скрыть духовную бедность повествователя. Органическое сочетание большого и малого, главного и второстепенного, фронтального и бокового, фонового всегда украшало русскую поэзию. И в таком ракурсе творчество Михаила Каменецкого классично.

Волшебное умение заворожить читателя своей стихотворной речью среди поэтов встречается нечасто — так было в прошлые века и десятилетия, так обстоит дело и сейчас. Михаил Каменецкий в своих стихах словно бы подводит читателя к каждой дорогой его сердцу картине, оживляет ее и вводит читателя в круг ее действующих лиц. В этом — особая теплота его стихотворений, их задушевность и залог долгой жизни в памяти всякого, кто их услышал или прочитал.

Для воронежской литературы поэзия Каменецкого важна еще и чутким отношением автора к интонациям песен Алексея Кольцова. Умолкнут легкомысленные суждения о «вчерашнем дне» кольцовской музы, и станет очевидным, что ее традиции — своего рода показатель жизненной силы русского поэтического слова. Его универсальной способности коснуться всего и каждого и сохранить свою единственность, обозначенную именем автора.

 

Вячеслав ЛЮТЫЙ

 

 

СОЛОВЬИ

 

Та песня, которой Фатьянов

на фронте слова написал,

в тылу не сходила с баянов.

Напев ее души спасал.

Во тьме обветшалых бараков

ансамбль Александрова пел.

Вертелась пластинка и плакал

сход женский, что беды терпел,

с войны, на судьбу уповая,

ждал весточек, хоть пол-строки…

Им виделась передовая,

где спят на заре мужики.

За шаг — до бессмертья, до славы,

до «безвести», до лагерей…

Под спящими майские травы,

над ними звенел соловей.

Ах, птица, как трель твоя куца,

как сон, что сморил на росе…

Солдаты с Победой вернутся,

но только не каждый…

Не все…

 

***

Ты навей, ты навей, ветерок,

в эти строки, покуда пою,

дух ромашки и мяты

и свежесть прозрачных глубин.

Донеси, донеси, ветерок,

ту заветную песню мою

до травинки до каждой,

чтоб знали, как я их любил.

Ты расправь, ты расправь, ветерок,

золотое заката крыло

над простором лесов,

над которым молчит небосвод.

Ты пойми, ты пойми, ветерок,

как ее покидать тяжело

эту милую землю, где Усманка-речка

течет.

Напои, напои, ветерок,

как живою водою, строку,

всем, что ведает Ведуга

и в Рамони играет гармонь.

И когда я иссякну, шепни,

чтоб легла под щеку

бесконечная, вечная

русского поля ладонь.

 

 

ПАМЯТИ ПОЭТА СЕРГЕЯ ОРЛОВА

 

С волненьем небольшую книжку эту

открою и, забыв про все, прочту,

как будто в дом к любимому поэту

вдруг постучусь и не спеша войду.

И расплывутся строчек очертанья.

А на пороге встанет он, живой,

герой пропахших порохом преданий,

веселый парень с русой головой.

Мы допоздна с ним засидимся двое

у огонька неяркого в тиши.

Он мне, как другу верному откроет

заветное из глубины души.

Ночь озарится дальними кострами

в моторном реве, в скрежете брони.

Меня перезнакомит он с друзьями,

сам молод и отважен, как они.

И вспомнит грохот взрывов, чад тротила

и злую дробь осколков по броне,

и горестные братские могилы

в своих краях и в дальней стороне.

И все, что сердце ведает и разум,

не пропуская слов, ни одного,

из первых уст — не

по чужим рассказам,

услышу и пойму, чем я обязан

святому поколению его.

 

КАК СЛАДОК МОЙ КРАЙ…

 

В Смелянщине милой,

где вишни цвели,

где Тясмин сверкал

в берегах тополиных.

Меня напоила дыханьем

земли,

печалью и песней своей

Украина.

Пропахший колосьями

в зное полей,

украинский ветер

мне пел в колыбели,

украинский вечер

пронес до купели

на ласковых крыльях

своих журавлей.

И помнил всегда я:

за далью дорог

есть дом, где вовеки

не буду я лишним,

и сад, где в апреле —

цветущие вишни,

и верба, что наш

осеняет порог.

И даже шагнув

за последний рубеж.

Я радости воспоминанья

не скрою:

как сладок мой край,

как прохладен и свеж

притясминский ветер

рассветной порою.

 

* * *

В лучах заката голуби летели.

Не те ли, белокрылые, не те ли,

что в детстве не забывшемся, когда-то

кружились в небе над отцовской хатой.

Свеча луны горит на краснотале.

Не та ли, одинокая, не та ли,

что в юности, у самого начала,

тропинку нам с тобою освещала.

В груди займется сердце вдруг от боли.

Не то ли, молодецкое, не то ли,

что в синеву, крылатое, летело,

не ведая преграды и предела.

Подводит время мой итог чертою.

Не тою ли последнею, не тою,

за коей никогда тропа иная

нас не сведет с тобой, моя родная.

 

ПАМЯТИ НАШИХ МАТЕРЕЙ

 

Оплакала Россия похоронки

и вечно помнить их дала

наказ…

Суровых буден тыловых девчонки,

кто воспоет и кто оплачет вас?

Страна вас, как солдат, тогда теряла,

невосполнимых средь ее потерь.

Вы ласковыми были матерями

Нам, пацанам, уже седым теперь.

В бараках сыновей вы не будили,

к своим станкам вставая до зари…

Вы замуж в двадцать лет повыходили

и вдовами остались в двадцать три.

Вы не дожили до победных маршей,

до наших свадеб, до своих внучат,

и числитесь сегодня среди павших,

с войны не возвратившихся солдат.

Без вас прошли все будни и застолья,

без ловких ваших рук и добрых глаз…

Порой и радость обернется болью,

и станет темным самый светлый час.

Лишь в памяти, всех наших дел

основой,

вы над забвеньем встали в полный рост.

Ваш долгий взгляд из детства

фронтового

неугасим, как свет далеких звезд.

 

ТОПОЛЬ

 

В шумном городе, не во поле,

где простора вольный дух,

отрубили ветки тополю,

чтоб не сеял белый пух.

Потрудились, отчекрыжили

аж до самого ствола,

как из тела душу выжили

и сожгли ее дотла.

Но над ветками спаленными,

не признав лихой удел,

вновь победными знаменами

листья к небу он воздел.

Грозовой нависнув тучею,

он кому-то застил свет…

И решили плоть могучую

до земли свести на нет.

Помня ствол исчетвертованный,

не признав лихой удел,

пень пророс ветвями новыми

и листвой зашелестел.

Словно в поединке выстрелил,

брызнув яростным огнем.

Но его канатом стиснули

и свалили хмурым днем.

Стерли пот, из сил повыбились…

И тогда из-под земли

вдруг литые корни вздыбились

и ветвями проросли.

 

———————————————————

Михаил Матвеевич Каменецкий родился в 1935 го­ду в городе Смела Киев­ской области Украинской ССР. Окончил Харьковский авиационный институт. С 1959 го­да работал на Во­ронеж­ском механическом заводе. Автор книг стихотворений «Вечные приметы», «Травяная струна», «След мимолетный» и других. Член Союза россий­ских писателей. Живет в Воронеже.