БАБЬЕ ЛЕТО

 

Это время у нас называют бабьим.

Бабы — они как глина, под стать природе,

Мягкие как земля и ни дать, ни взять, им

Вовсе не хочется думать о недороде.

Им бы в тепло, им бы видеть на небе звезды,

Хороводы водить и водить мужиков кругами,

И круги на воде, и вода на стекле, и весны,

Налегают на весла, хороня золу с очагами.

 

Каменея в степях, становясь тяжелы,

как глыбы,

Ожидая, пока дождем не вобьет по шею…

Вы смогли бы так же, скажите,

Вы бы —

Острием иглы отчаянно рыть траншею,

Несуразность поз прикрывать одеждой,

Соловеть от грез, прикрывая веки,

Застывать в мороз, называясь снежной,

Убегать ручьями в моря и реки?

 

Острием, отчаянно, оголтело…

Распороть бы небо, да сшить бы платье.

Улетело, облако, улетело,

Не поймать мне белое, не поймать мне.

 

В ЗИМНЕМ ГОРОДЕ

 

В зимнем городе снег

Разделил нас на черных и белых,

На пушистых и голых,

Немых и восторженно-смелых,

На гриппозно-морозных,

На лыжно-коньковых и квелых,

Спиртуозно-веселых

И так — беспричинно-веселых,

Беззаботно-скользящих,

Смеющихся, плачущих, спящих,

Барабанно-стучащих,

Хрустящих,

Зубами скрипящих,

Тех, кто падает,

Мерзнет,

Взлетает и вьется,

И бьется…

«Огонька не найдется?»

Конечно, найдется. Найдется.

 

ПОНЕДЕЛЬНИК

 

Начинался понедельник. Вдоль дощатого забора

Ветер гнал сухие листья и обрывки разговора,

Ждал тактично и сурово новых драм почтовый ящик,

Ждал подъезд неутомимо звуков звонких и шипящих.

В колокольном ореоле вдоль восходов и закатов

Плыл, задумчив и печален, затуманенный Акатов;

И кивал фонарь, забытый между булочной и школой,

В сизом воздухе холодном головой своей тяжелой.

Начинался неизбежно, неизбывно, по-иному,

Но никто не удивлялся ни предчувствию, ни слову.

 

ВРАЧБОГ

 

  Время изношенных рук и изогнутых спин…

                                                                         А. Ряскин

 

На изношенных сердцах — по рубцу;

И мозоли, и мозги — все не в счет.

Буйну голову сложить молодцу,

А повинную — и меч не сечет.

Пить за здравие сплошной витамин

Не грешно ли? Да повадки не те;

За изогнутыми спинами — сплин,

За горбатыми — по гроб в хомуте.

Костылями обнуляя итог,

Я сумею перемножить нули.

Исцели меня, великий Врачбог,

Навсегда меня, навек исцели.

Из палаты и в палату — не раз,

Не болит — уже и то благодать.

Дай нам всем… А ведь и всем-то не даст…

Все одно тебе, Врачбог — исполать!

 

ГОБЕЛЕНОВЫЙ

 

Гобелен с оленями — дань эстетике,

Кукушонок — пыльному времени,

Облачно и солнечно. Арифметика,

Табурет, тетрадка, газетка с Лениным…

 

Ничего не меняется, кроме зеркала,

Посмотрел в него — увидел несчастного.

Это надо же — насквозь исковеркало,

И всю жизнь вот так — от общего к частному.

 

Он негнущийся. Теперь он поленовый,

А когда-то, верно, был гуттаперчевым

И доверчивым… Боже, каким доверчивым!

Вот совсем, как тот олень гобеленовый.

 

Тишина придет тонуть в этом омуте,

И углы не воспрепятствуют этому;

Кукушонок выглянет — пусто в комнате —

Песню петь свою извечную некому.

 

НА ХОД НОГИ

 

Теперь последнюю, давай — «на ход ноги»,

Прощаться больно, но реветь не буду.

Мне на пороге что-нибудь солги…

 

Я дверь закрою, вымою посуду —

Две стопки, две тарелки, вилки две…

Вот так всегда — на выход, да с вещами.

Сесть, покурить… Соломенной вдове

Не так-то просто жить без обещаний.

 

И будет ночь, железная кровать,

Все повторится… Простыни в горошек…

И будет снова за окном сиять

Луны начищенный,

Округлый

Медный

Грошик.

 

НЕ НАСТАЛО ЛИ ВРЕМЯ…

 

Не настало ли время ступать по-лисьи,

Бежать по-рысьи, скулить по-песьи?

Получив с размаху да в переносье,

За облака бы, да в поднебесье…

 

Крутороги сирые, но убоги,

Как ни прыгай — крохи, на вздохе — «охи»,

Мхи, овраги, мухи… Да из бумаги

Птахи-страхи. Мечутся. Бедолаги.

 

Не пора ли… Впрочем, молчим — пророчим,

Захотим — хохочем, получим — точим,

Ущипнем — полощем, зацепим — тащим.

Нищим проще — мелочью, но почаще.

 

Время-бремя. Только увечья вечны.

Речи громче и плачи. Ярче свечи.

Я прошу… я знаю — мы все конечны,

Только лучше — шепотом по-человечьи.

 


Татьяна Александровна Шепелева родилась в Воронеже. Окончила историче­ский факультет Воро­неж­­ского государственного педагогического университета. Работает в областной юношеской библиотеке им. В. Ку­банева. Публиковалась в региональной печати, коллективных сборниках, альманахах. Автор двух книг стихотворений «Региональный синдром», «Дивиртисай». В журнале «Подъ­ём» печатается впер­вые. Живет в Воронеже.