Возвращение мастера

I

 

Дневник Е.С. Булгаковой, известный в читательской среде как «Дневник Мастера и Маргариты», обрывается записью: «10 марта 16.39. Миша умер…»

Сведений о том, как возникла комиссия по литературному наследию Михаила Булгакова и кто в нее входил, в «Дневнике…» нет. Литературовед и текстолог Лидия Яновская, много лет посвятившая изучению и подготовке рукописей Михаила Булгакова к печати, утверждала, что комиссия была создана вскоре после похорон писателя.

Прощание с Михаилом Булгаковым, сообщала в письме матери в Ригу Ольга Сергеевна Бокшанская, сестра Елены Сергеевны Булгаковой, прошло одиннадцатого марта 1940 года в Доме Союза советских писателей. В тот же день тело Михаила Булгакова отправили в крематорий. Урну с прахом опустили в могилу три месяца спустя на Новодевичьем кладбище, на участке, выделенном Художественным театром.

Двадцать первого марта 1940 года Президиум Союза советских писателей утвердил комиссию по литературному наследию Михаила Булгакова. Но этот документ до сих пор не обнаружен. Исследователи в своих изысканиях поль­зуются воспоминаниями участников событий тех лет.

«Большая комиссия, — подчеркивала Яновская, — состоявшая из весьма разных лиц». И называла самых активных ее участников — Александра Фадеева, Николая Асеева, Самуила Маршака… Комиссия создавалась при условии, что умерший писатель являлся членом Союза советских писателей. Михаил Булгаков подал заявление о приеме в члены Союза советских писателей в конце мая 1934 года, за два с половиной месяца до открытия Первого съезда писателей СССР.

Вот как выглядело это заявление Михаила Булгакова, опубликованное в «Дневнике…»:

«Прошу принять меня в члены Союза Советских Писателей, сообщаю о себе следующие сведения:

1. Фамилия, имя, отчество — Булгаков Михаил Афанасьевич

2. Возраст — 43 года.

3. Социальное положение — служащий

4. Партийность — беспартийный

5. Образование — высшее

6. Литературный стаж — около 15 лет.

7. Какие имеет произведения и где напечатаны: «Дьяволиада» (Альманах «Недра», 1924 г.), «Роковые яйца» («Недра», 1925 г.), (и на фр. языке в журн. в Париже), «Белая гвардия», роман («Россия», 1925, № 4 и 5, отдельным изданием в Париже и Риге, в Риме на итальянском языке). Пьесы: «Дни Турбиных» (в Берлине на нем. языке), «Зойкина квартира» (Берлин, на нем. языке), «Мольер» (в Берлине на немецком языке) и другие.

8. Критические статьи и где напечатаны — Большая Советская энциклопедия.

9. Общественная деятельность —

10. Место работы — Московский Художественный Театр СССР им. Горького.

11. Личный адрес — Москва, 19, Нащокинский, 3, кв. 44, тел. 58-67.

Подпись — М. Булгаков

29 мая 1934 г.»

Отвечая на седьмой пункт анкеты, Михаил Булгаков не упомянул небольшую 16-страничную книжечку «Трактат о жилище» издательства «Земля и фабрика», изданную в 1926 году. Не упомянул и тоненький сборник рассказов, вышедший в середине 1926 года в серии «Юмористическая иллюстрированная библиотека журнала “Смехач”». Эти незначительные, на его взгляд, издания он обозначил одним словом — «и другие».

Как вспоминал киносценарист и драматург Сергей Ермолинский — ближайший друг Михаила Булгакова и его семьи, — по предложению Александра Фадеева в комиссию вошли поэт Николай Асеев, вдова писателя Елена Сергеевна Булгакова, заместитель заведующего литературной частью МХАТа Виталий Виленкин, литературовед Сергей Ермолинский, прозаик Всеволод Иванов, писатель и драматург Леонид Леонов, заместитель директора Большого театра Яков Леонтьев, театровед и историк театра, театральный критик, заведующий литературной и художественной частью МХАТа, а затем и художественный руководитель МХАТа Павел Марков, поэт Самуил Маршак, философ и литературовед Павел Попов, театральный драматург и сосед Михаила Булгакова Алексей Файко, писатель Константин Федин, народный артист Советского Союза Николай Хмелев, юрисконсульт Шефров (имя, отчество не установлены. — Н.Б.). Таким, по воспоминаниям Сергея Ермолинского, был состав первой булгаковской комиссии. Возглавил комиссию секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев (Генеральным секретарем Союза писателей СССР Александр Фадеев станет в 1946 году. — Н.Б.).

Задача комиссии сформулирована в письме Александра Фадеева от пятнадцатого марта 1940 года, написанном в печальные для Елены Сергеевны Булгаковой дни. Письмо большое. В шестидесятых годах из него чаще цитировали следующие строки: «И люди политики и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью, что путь его был искренен, органичен, а если в начале своего пути (а иногда и потом) он не все видел так, как оно было на самом деле, то в этом нет ничего удивительного. Хуже было бы, если бы он фальшивил». И мало обращали внимания на концовку письма, где Александр Фадеев обронил несколько очень важных строк: «Нечего и говорить о том, что все, сопряженное с памятью М.А., его творчеством, мы вместе с вами, МХАТом подымем и сохраним: как это, к сожалению, часто бывает, люди будут знать его все лучше по сравнению с тем временем, когда он жил. По всем этим делам и вопросам я буду связан с Маршаком и Ермолинским и всегда помогу всем чем могу».

Таким образом, никаких запретов и ограничений на сбор и издание произведений Михаила Булгакова со стороны правительственных органов не было, а письмо Александра Фадеева можно рассматривать как своеобразную охранную грамоту, выданную Елене Сергеевне Булгаковой Союзом советских писателей.

Это письмо сыграет важную роль в шестидесятых годах: оно откроет Елене Сергеевне двери в издательства страны, но, правда, процесс издания произведений Михаила Булгакова оказался очень сложным.

Первое заседание комиссии по литературному наследию прошло в квартире Самуила Маршака в доме № 14/16 по улице Чкалова (ныне улица Земляной вал. — Н.Б.). Встретились Сергей Ермолинский, Павел Марков, Самуил Маршак, Алексей Файко и юрисконсульт Шефров. Члены комиссии, вспоминал Сергей Ермолинский, «потолковали» и постановили:

«1. Внести на заседание президиума ССП предложение об издании избранных произведений Булгакова. В первую очередь — избранных пьес.

2. О закреплении площади за семьей Булгакова.

3. Просить президиум ССП возбудить ходатайство о назначении персональной пенсии вдове Булгакова Елене Сергеевне Булгаковой».

Президиум Союза советских писателей поддержал эти предложения. Елена Сергеевна отбирала пьесы Михаила Булгакова для сборника. Ее сестра Ольга Бокшанская, не отрывая головы от машинки, перепечатывала отобранные тексты. Друг семьи Марика Чамишкиан (первая жена Сергея Ермолинского. — Н.Б.) помогала вычитывать корректуру.

Елене Сергеевне звонили писатели, театральные актеры и режиссеры. Звонил Николай Асеев. Все просили тексты пьес: «Нигде не можем найти». Еще бы! С 1926 года после публикации небольшой книжечки «Трактат о жилище» в стране не напечатали ни строчки из Булгакова.

В те же мартовские дни Елене Сергеевне позвонил Борис Пастернак и сказал, что Булгакова «надо печатать полностью, а не избранное».

На заседании комиссии по литературному наследию, собравшейся четвертого мая 1940 года, между ее участниками Александром Фадеевым, Всеволодом Ивановым, Леонидом Леоновым, Николаем Хмелевым разгорелся спор, какие пьесы включать в сборник, а от каких отказаться.

К 1940 году было известно около ста шестидесяти рассказов, тринадцать повестей и романов и четырнадцать пьес Михаила Булгакова: «Дни Турбиных» (1924, написаны на основе романа «Белая гвардия»), «Зойкина квартира» (1925), «Бег» (1926–1928), «Багровый остров» (1927), «Кабала святош» (1929, второе название «Мольер»), «Мертвые души» (1930, инсценировка поэмы Н. Гоголя), «Адам и Ева» (1931), «Война и мир» (1932, инсценировка по одноименному роману Льва Толстого), «Полоумный Журден» (1932), «Блаженство (сон инженера Рейна)» (1934), «Последние дни (Пушкин)» (1935), «Иван Васильевич» (1936), «Дон Кихот» (1937–1938, инсценировка по роману М. Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанч­ский»), «Батум» (1939, пьеса о юности И.В. Сталина, первоначальное название «Пастырь»).

Еще были либретто опер «Минин и Пожарский» (1936), «Черное море» (1936), «Рашель» (1937–1939, по мотивам рассказа «Мадмуазель Фифи» Г. Мопассана), «Дон Кихот» (1939, по роману М. Сервантеса), киносценарий «Ревизор» (1934, по комедии Н. Гоголя), пьеса «Необычайное происшествие, или Ревизор» (1935, по комедии Н. Гоголя),

Ранние пьесы «Самооборона», «Братья Турбины», «Глиняные женихи» («Вероломный папаша»), «Парижские коммунары», «Сыновья муллы», поставленные на сцене 1-го Советского театра Владикавказа в 1920–1921 годах, не упоминались.

Из письма Павла Сергеевича Попова, направленного Елене Сергеевне Булгаковой, видно, что заседание прошло довольно бурно.

«Дорогая Елена Сергеевна, — сообщал Попов, — припишу Вам несколько слов о заседании. Протокол Вам, впрочем, вышлют. Деловая сторона (издательство, квартира, пенсия) разрешается удовлетворительно, но тон заседания во всяком случае не в духе Миши. Безапелляционный и орденоносно-авторитетный. Оказывается, Миша написал две плохих пьесы: Мольера и Ивана Васильевича. На Мольера бросался Фадеев, на Ив. Вас. — Хмелев и Леонов. Очевидно, Хмелев не подыскал себе роли, свои оценки он доводами не подкрепляет. У Фадеева хоть аргументы есть — в конце Ив. Вас. милиция не должна задерживать всех; Тимофеева, как изобретателя, следовало оставить в покое. Мольер — самая бесцветная фигура в пьесе, а возвеличен Людовик. Но что же делать, если последнего Болдуман хорошо играл, а Станицын — плохо…» Тем не менее, писал Павел Попов, делается попытка издать шесть пьес: «Дни Турбиных», «Бег», «Мольер», «Иван Васильевич», «Пушкин», «Дон Кихот». Самым «симпатичным» в заседании, на котором поэт Николай Асеев не смог присутствовать, оказалось его письменное заявление, направленное членам комиссии. К сожалению, содержание этого письма до сих пор неизвестно. Попов утверждал, что Асеев очень хорошо написал о пьесах Михаила Булгакова. Маршак и Виленкин, наблюдая словесную перепалку между Фадеевым, Леоновым и Хмелевым, писал Павел Попов, «мило отмолчались, каждый был занят своей озабоченностью…»

Попов ничего не скрывал от Елены Сергеевны: давал понять — за Булгакова предстоит побороться. Лично его пригласили как автора будущего биографического очерка о Михаиле Булгакове, который предполагалось включить в сборник. На заседании комиссии было предложено подготовить о Михаиле Булгакове две статьи — биографию и оценочно-идеологическую, говорящую о творчестве писателя в целом. Для написания последней статьи Александр Фадеев рекомендовал известного литературного критика тех лет Иосифа Юзовского и театрального критика Абрама Гурвича. Остановились, как вспоминал Павел Попов, на двух: Павле Маркове и Абраме Гурвиче. С Павлом Марковым все было ясно: МХАТовец, считал «Дни Турбиных» своего рода новой «Чайкой» для Художественного театра. С литературоведческими работами Иосифа Юзовского (они печатались за подписью: Ю. Юзовский. — Н.Б.), особенно о творчестве Максима Горького, члены комиссии были знакомы: в предвоенном 1940 году из печати вышел его большой 348-страничный труд «Драматургия Горького». Имя Абрама Гурвича, как писал Павел Попов, ему ничего не говорило. Зато его хорошо знал Александр Фадеев: Абрам Гурвич, как и Николай Асеев, в 1940 году вошел в созданный впервые Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства.

Написанную Павлом Поповым биографию Михаила Булгакова было предложено «пустить на просмотр всем членам комиссии». Общая статья о творчестве Михаила Булгакова, по мнению Александра Фадеева, должна была содержать «то положительное, что внесено М[ишей] в литературу (“многого он не видел”): 1) гуманизм, 2) он любил свою родину, 3) боролся с ложью». «По существу это верно, — соглашался Павел Попов, — но нельзя рубить талант тезисами».

Информация с заседания комиссии от четвертого мая 1940 года просочилась в печать. «После смерти талантливого драматурга Михаила Булгакова, — читаем в газетном отчете, — президиум Союза советских писателей СССР принял решение об издании его литературного наследства. На заседании редакционного совета издательства «Советский писатель» было заслушано сообщение критика Ю. Юзов­ского о драматургическом наследии М. Булгакова. М.А. Булгаковым написано шесть пьес: «Дни Турбиных», «Бег», «Мольер», «Дон-Кихот», «Александр Пушкин» и «Иван Васильевич». Большинство этих пьес не известно зрителям, и все шесть не известны читателям, поскольку ни одна из них никогда и нигде не печаталась».

 

II

 

Содержание доклада до сих пор неизвестно: есть лишь небольшой пересказ сообщения критика Ю. Юзовского. Но исследователям доступна умная, глубоко взвешенная и необыкновенно доброжелательная рецензия «О пьесах Михаила Булгакова», которую Иосиф Юзовский написал для Главреперткома. Ее текст хранится в фондах Российского Государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) в Москве.

На рассмотрение Иосифу Юзовскому передали пьесы «Дон-Кихот», «Мольер», «Иван Васильевич», «Бег», «Александр Пушкин», «Дни Турбиных».

«Большинство из этих пьес, — утверждал Иосиф Юзовский, — неизвестны зрителю, а все шесть неизвестны читателю, поскольку, как мне известно, ни одна из этих пьес никогда и нигде не печаталась. Таким образом, если они появятся впервые и, стало быть, идет вопрос не столько о книге избранных пьес Булгакова, сколько вообще о его пьесах, достойных публикации и внимания читателя».

Иосиф Юзовский разделил представленные для анализа пьесы на два типа. К первому он причислил «Дни Турбиных» и «Бег».

«“Бег”, — не скрывал Иосиф Юзовский, — в свое время был запрещен к представлению, так же, как и “Дни Турбиных”, которые впоследствии были восстановлены на сцене. Вероятно, то же случилось бы и с “Бегом”, если бы он был поставлен, тем более, что “Бег” более сильная пьеса, чем “Дни Турбиных”, более трагическая по замыслу и еще больше показывает, так же, как и “Дни Турбиных”, русскую военную интеллигенцию». Действительно, соглашается Иосиф Юзовский, не только Михаила Булгакова, но и других наших драматургов интересовали процессы, которые происходили в двадцатых годах среди интеллигенции технической, гуманитарной…

«Булгакова интересовала преимущественно военная интеллигенция, — утверждал Иосиф Юзовский. — Это, собственно, его тема в “Днях Турбиных” и в “Беге”, тема разочарования, тема разрушенных иллюзий, тема тупика, который с особенной силой безнадежности, бесповоротности и отчаяния выведен в “Беге”. “Бег” — это сначала Крым, затем Константинополь, затем Париж, безостановочный бег, похожий на бред, на кошмар, на страшный сон — не случайно отдельные акты названы снами. Люди, которые считали дорогими те ценности, которые поднимала на щит российская буржуазия, оказались за рубежом, отброшены в сторону, никому ненужные. Единственно, кто преуспевает, это буржуа. Финансисты, коммерсанты, которых эти офицеры защищали в Крыму и которые оказались такими же хозяевами, какими были и раньше. Сейчас они не нуждаются в этих слугах и выгоняют их на улицу…»

В этом, собственно говоря, заключается главная тема названных выше пьес, считал литературный критик. Возможно, писал Иосиф Юзовский, она «недостаточно правильно выдержанная», однако «здесь нет тех идеологически враждебных элементов, которые некогда были Булгакову инкриминируемы». Пьесы «Дни Турбиных» и «Бег» — это, по мнению литературного критика, — «яркий исторический очерк того финала, к которому пришли Турбины, Чарноты, Голубковы и т.д.»

Давая оценку литературным качествам, Иосиф Юзовский утверждал, что «литературно “Бег” написан с большим блеском, талантом, даны очень острые, прекрасно зарисованные типы, читается пьеса с увлечением. Таким образом, и “Бег” и “Дни Турбиных” должны быть включены в сборник».

Написанные в разное время пьесы «Мольер», «Александр Пушкин», «Дон Кихот», по заключению Иосифа Юзовского, объединяла одна тема — «личность благородная, высокая, с большими идеями человечества, находящаяся в среде органически враждебной и для нее гибельной». Это Мольер и Людовик XIV, Пушкин и Николай I, Дон Кихот и Санчо Панса.

Наряду с «трагическим осознанием Дон Кихотом разлада между жизнью и мечтой, между сущим и должным, — писал Иосиф Юзовский, — великолепно показано то благородное достоинство и сила, с каким Дон Кихот сохраняет мужество, не приходит в отчаяние от открывшейся перед ним пропасти…»

Булгаков, считал литературный критик, взялся за «Дон Кихота» не только из простого желания инсценировать знаменитый роман, побуждала его к этому «личная писательская, художническая тема», его собственное понимание задач искусства, поэтому «Дон Кихот» у него «не ремесленническая и бездушная инсценировка». «Это оригинальное произведение», — такой вывод делает литературный критик.

В «Мольере», по мнению Иосифа Юзовского, драматургом Булгаковым отражена «история борьбы французского духовенства эпохи Людовика с ненавистным автором “Тартюфа”». В пьесе есть «гений, которому завидует посредственность», пьесу отличает «благородная мысль, которую топчет тупоумие» и «человечность, которую душит порок».

«Мольер» Михаила Булгакова — не только типичная биография Человека с большой буквы, но одновременно и трагедия выдающейся личности в старом мире.

Говоря о пьесе «Александр Пушкин», литературный критик отмечает, Михаил Булгаков проявил большой такт, что не вывел в ней самого поэта. Действующие лица говорят о Пушкине, но самого Пушкина на сцене нет. Пьеса слабее предыдущих, считал Иосиф Юзовский, но заключительный акт, где зритель видит за окнами глухой станции засыпанный снегом гроб Пушкина, «производит сильное впечатление». В последней сцене пьесы, считал Иосиф Юзовский, отражены симпатии к нему народа и друзей, ненависть и страх врагов.

Пьеса «Иван Васильевич», полагал Иосиф Юзовский, стоит особняком: «Очень веселая, остроумная шутка драматурга между двумя серьезными пьесами, но шутка настолько незаурядная, полная веселья и нестесняющей себя фантазии, что читается с искренним удовольствием…»

Пересказав кратко содержание пьесы о некоем изобретателе машины времени и о приключениях героев пьесы в обыкновенной московской квартире, Иосиф Юзовский делает заключение: «Шутка будет прочтена каждым с удовольствием».

Подводя итог своим размышлениям о пьесах Михаила Булгакова разного литературного достоинства, литературный критик приходит к выводу о том, что «все шесть пьес заслуживают опубликования», тем более что ни одной из этих пьес читатель не знает.

Из архивных документов 1940 года рецензия Иосифа Юзовского, пожалуй, один из самых аргументированных отзывов о творчестве Михаила Булгакова.

«Заслушав и обсудив сообщение тов. Юзовского, редакционный совет издательства “Советский писатель” постановил издать все пьесы Михаила Булгакова отдельной книгой», — информировала читателей «Вечерняя Москва».

Однако издательство «Советский писатель» так и не смогло запустить проект по изданию пьес драматурга. В октябре 1940 года НКВД арестовало по доносу литературоведа Сергея Ермолинского, под редакцией которого Союз советских писателей планировал издать сборник пьес Михаила Булгакова. В январе 1941 года в печати промелькнуло сообщение, что издательство «Искусство» запланировало издание пьес Михаила Булгакова. Но и этот проект не получил дальнейшего развития.

Сергей Ермолинский вспоминал, что вопрос о сборнике булгаковских пьес обсуждался и в «Советском писателе», и в «Искусстве»: «Но время ли было для “воскрешения” Булгакова? Грозные события неотвратимо надвигались. В июне 41-го разразилась война. И естественно, тема войны, тема воинской доблести и всенародного подвига стала главной, единственной темой в нашей литературе. Враг был на подступах к Москве. Москва эвакуировалась. Членов нашей булгаковской комиссии развеяло по всей стране — у каждого было свое место, своя судьба в общем потоке дел и событий. Единственно, что нам удалось, — сохранить за семьей Михаила Афанасьевича его квартиру».

Весной 1942 года решением Особого совещания Сергея Ермолинского отправили в ссылку на три года в Кзыл-Ордынскую область, в город Чилим. В 1943 году по ходатайству Сергея Эйзенштейна и Николая Черкасова его перевели в Алма-Ату. Работал Ермолинский сценаристом на эвакуированной киностудии «Мосфильм».

В войну Елена Сергеевна с сыном Сережей оказалась в эвакуации в Ташкенте. Поезд отправился из Москвы четырнадцатого октября 1941 года. Булгакова ехала в одном поезде с актрисой Любовью Орловой, режиссерами Всеволодом Пудовкиным, Сергеем Эйзенштейном, с семьей Алексея Толстого. Здесь же была семья Чуковских, лингвист Виктор Жирмунский, писатель Михаил Зощенко.

В Ташкенте во дворе дома по улице Жуковского, 54 в старых низких постройках, окна и двери которых выходили в большой общий двор, жили семьи драматургов Николая Погодина и Алексея Файко, поэта Иосифа Уткина. Здесь же жил писатель Борис Лавренев, брат Надежды Мандельштам поэт Евгений Хазин, Лидия Чуковская с десятилетней дочкой Леной, поэт Владимир Луговской с матерью и сестрой. В Ташкенте Елена Сергеевна с сыном Сережей жила в деревянной надстройке над основным домом, которую на местном разговорном жаргоне называли «балахана». Чтобы попасть в нее, надо было подниматься по наружной лестнице. Елена Сергеевна как могла устроила свой быт: сшила чехлы на матрацы, повесила на стены карикатуры Сергея Эйзенштейна, в спальне поставила шкаф с книгами и рукописями Михаила Булгакова.

В эвакуации Елена Сергеевна встретилась с Анной Ахматовой, с которой дружила еще с тридцатых годов. В 1940 году Ахматова написала стихотворение на смерть Михаила Булгакова и буквально заставила Елену Сергеевну выучить его наизусть: не доверяла бумаге. Начиналось оно так: «Вот это я тебе, взамен могильных роз…»

В Ташкенте по вечерам Ахматова читала вслух рукопись романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Маргарита Алигер записала рассказ актрисы Раневской, как Ахматова восхищалась неизданным романом: «Фаина, это гениально, он гений!»

В июле сорок третьего Елена Булгакова с сыном Сережей вернулась в Москву, ее вызвали для консультаций. В театре собирались восстановить спектакль по пьесе Михаила Булгакова «Александр Пушкин». Анна Ахматова оставалась в Ташкенте, перешла жить в «балахану». Об этом у нее есть стихи:

В этой горнице колдунья

До меня жила одна:

Тень ее еще видна

Накануне новолунья…

В Москве, несмотря на трудности, Елена Сергеевна, как это видно из ее писем друзьям в Ташкент, поняла, что «она дома, здесь ее друзья, дорогие для нее вещи, здесь она знает, что она Булгакова…»

 

III

 

Вдова писателя Елена Сергеевна считала, что первый состав комиссии ничего не сделал для сохранения литературного наследия Михаила Булгакова. Об этом свидетельствует ее письмо, с которым в июле 1946 года она обратилась к Председателю Совета Министров СССР И.В. Сталину:

«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

В марте 1930 года Михаил Булгаков написал Правительству СССР о своем тяжелом писательском положении. Вы ответили на это письмо своим телефонным звонком и тем продлили жизнь Булгакова на 10 лет.

Умирая, Булгаков завещал мне написать Вам, твердо веря, что Вы захотите решить и решите вопрос о праве существования на книжной полке собрания сочинений Булгакова. Наступившая вскоре война задержала выполнение его последнего желания.

После смерти Булгакова в 1940 году, постановлением Президиума Союза советских писателей была создана комиссия по литературному наследству Булгакова. Эта комиссия не сделала ничего.

В то же время Издательство “Искусство” включило в свой план издание сборника шести пьес (“Дни Турбиных”, “Бег”, “Мольер”, “Иван Васильевич”, “Пушкин”, “Дон Кихот”), но в дальнейшем Издательство вычеркивало последовательно по пьесе, так что остался нетронутым один “Дон Кихот”, и сборник не вышел.

“Дни Турбиных”, пьеса, в которой впервые проявились блестящие таланты советского поколения мхатовских актеров, сыгравшая огромную роль в истории Художественного Театра, прошедшая во МХАТе около тысячи раз, — снята и не разрешается к возобновлению.

О пьесе “Бег” Горький на прослушивании в Театре сказал: «Это превосходнейшая комедия с глубоко скрытым сатирическим содержанием. Твердо убежден: “Бегу” в постановке МХАТа предстоит триумф, анафемский успех» (“Красная газета”, 10.Х. 1928 г., вечерний выпуск).

МХАТ дважды начинал репетировать “Бег”, и дважды репетиции запрещались в середине работы.

Пьеса “Мольер”, тоже одобренная Горьким (отзыв которого прилагаю), получила визу Главного Репертуарного Комитета, и Театр, после четырехлетней работы над ней, выпустил пьесу с большим успехом. После седьмого представления “Мольер” был снят.

Комедия “Иван Васильевич” была снята после генеральной репетиции в Театре Сатиры, хотя до этого Репертуарный Комитет разрешил Театру постановку этой пьесы.

И, наконец, говоря о пьесах Булгакова, я не могу не сказать о последней его пьесе “Батум”, которую он писал с таким увлечением и которую так хотел поставить МХАТ.

Роман “Белая гвардия” не вышел полностью до сих пор. Две трети романа были напечатаны в журнале “Россия”, №№ 4 и 5, 1925 г.

“Жизнь господина де Мольера”, биография, написанная Булгаковым в 1933 году по заказу редакции “Жизнь замечательных людей”, также не была издана.

Из всего его литературного наследства: четырнадцать пьес, романы, повести, рассказы, оперные либретто, наброски и подготовительная работа для учебника истории СССР, — не печатается ничего, а на сцене идут: пьеса “Последние дни (Пушкин)” и инсценировка “Мертвые души”, но в одном только Художественном Театре, причем спектакль о Пушкине Театр не имеет права ставить по субботам и воскресеньям и более двух-трех раз в месяц.

Булгаков не держал в руках гранок 15 лет, с 1926 года по день смерти, — хотя каждая строчка его произведений написана им для своего театра, для своей страны.

Дорогой Иосиф Виссарионович, я прошу Вашего слова в защиту писателя Булгакова. Я прошу именно Вашего слова — ничто другое в данном случае помочь не может.

Сейчас, благодаря Вам, Советская Россия вспомнила многие несправедливо забытые имена, которыми она может гордиться. Имя Булгакова, так беззаветно отдавшего свое сердце, ум и талант бесконечно любимой им родине, остается непризнанным и погребенным в молчании. Я прошу Вас, спасите вторично Булгакова, на этот раз от незаслуженного забвения.

Вдова писателя Булгакова

Елена Булгакова.

Москва, 7 июля 1946 года».

 

У литературоведов до сих пор нет ясного ответа на вопрос, дошло ли письмо Елены Сергеевны до Сталина? Известно, что передавалось оно непосредственно А.Н. Поскребышеву — секретарю И.В. Сталина.

В рукописном архиве Е.С. Булгаковой сохранилась копия ее письма А.Н. Поскребышеву следующего содержания:

 

«Многоуважаемый Александр Николаевич!

Надеясь на Ваше благосклонное отношение к творчеству Булгакова, обращаюсь к Вам с большой просьбой передать прилагаемое письмо товарищу Сталину.

Елена Булгакова.

Москва, 7 июля 1946 года».

 

Из записки Е.С. Булгаковой, приложенной к копии письма А.Н. Поскребышеву, видно, что письмо ее к Сталину было рассмотрено в ЦК, принято положительное решение и ей рекомендовано «связаться с издательством “Искусство” на счет издания пьес Булгакова».

Но никакого издания после этих обращений Елены Сергеевны не последовало. Осталось главное: имя Михаила Булгакова после печально известного постановления оргбюро ЦК ВКП (б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» от 14 августа 1946 года было сохранено.

Постановлением ЦК ВКП (б) запрет на публикацию был наложен не только на произведения Ахматовой и Зощенко. Были закрыты журналы «Костер», «Чиж», Еж». В опалу попали прозаики Сергей Варшавский, Юрий Герман, Борис Рест, Александр Штейн, поэты Мария Комиссарова, Илья Садофьев, Александр Хазин, мемуарист Михаил Слонимский, драматург Григорий Ягдфельдт. Проблемы возникли у журнала «Октябрь»…

 

В связи с приближающимся десятого марта 1950 года десятилетием со дня смерти Михаила Булгакова его вдова напомнила Союзу советских писателей о постановлении, принятом Правлением Союза советских писателей двадцать первого марта 1940 года, издать сборник пьес писателя. Тогда же пятнадцатого марта 1940 года «Литературная газета» писала о М.А. Булгакове «как о писателе большого таланта и блестящего мастерства». В подтверждение своих слов Елена Сергеевна привела факт о том, что в течение четырнадцати лет не сходит с театральной сцены спектакль по пьесе Михаила Булгакова «Дни Турбиных». Кроме издания сборника пьес Елена Сергеевна просила издать роман «Белая гвардия» и биографию Мольера, написанную Михаилом Булгаковым для серии «Жизнь замечательных людей».

«Если Секретариат, — писала она, — не может самостоятельно разрешить вопрос о литературном наследстве Булгакова, то прошу ходатайствовать об этом перед Правительством».

К этому письму Елена Сергеевна приложила иждивенческую карточку на четыреста граммов соли и три коробки спичек. Она получала ее в Литфонде с октября 1946 года. Вернула и карточку на сухой паек. Эту карточку она получала с февраля 1947 года. Елена Сергеевна попросила вычеркнуть ее «из списка, получающих снабжение в Литфонде».

«Я надеюсь, — писала с горечью вдова писателя, — что у членов ССП хватает воображения для того, чтобы ясно представить это себе. С упорством, достойным лучшего применения, ССП делает вид, что драматурга Булгакова вообще не существовало на свете».

На заявление Елены Сергеевны откликнулся Константин Федин.

«Дорогая Елена Сергеевна! — писал он. — Получил копию Вашего заявления в ССП. Постараюсь непременно повидать Фадеева и поговорить с ним. Но вы знаете, как это хитро — он почти совсем недоступен, я не встречаюсь с ним месяцами. Скоро (25 января) будет Пленум правления ССП, тогда, может быть, удастся. Возможно, заявление поставят на рассмотрение Секретариата, тогда я получу возможность участвовать в разговоре. Говорить же с другими членами Секретариата в отдельности — мало смысла (!). Без Фадеева никакого ответа никто не даст. Я лично с большим желанием поддержу вашу просьбу, т. к. считаю ее и правильной и обоснованной».

В те же дни Сергею Ермолинскому позвонил Самуил Маршак: «Говорил с Фединым, говорил с Сурковым, с Тихоновым. Мне очень горько». Маршак всплакнул в телефон, бормоча невнятные утешительные слова».

Выписка из постановления Секретариата Союза Советских писателей от двадцать первого апреля 1950 года буквально огорчила Елену Сергеевну:

«№ 26, параграф 10. Об издании произведений М.А. Булгакова (докладчик Воронков). Постановили: Воздержаться в настоящее время от переиздания избранных произведений М.А. Булгакова».

Правда, в письме Елены Сергеевны речь шла не о переиздании избранных произведений, а об издании сочинений, неизвестных советскому читателю, если не считать роман «Белая гвардия», частично опубликованный главным редактором Исаем Лежневым в журнале «Россия» в 1924–1925 годах. Да и тот давно стал библиографической редкостью и был недоступен широкому читателю.

В этих условиях о публикации литературного наследия Михаила Булгакова не могло быть и речи. И все же Елена Сергеевна попыталась. Двадцать девятого мая 1953 года она обратилась с письмом к министру культуры СССР П.К. Пономаренко, приписав в конце: «Все слова остаются на бумаге, прошу помочь. Елена Булгакова».

Второго ноября 1953 года начальник главного управления по делам искусств Министерства культуры СССР Н.Н. Беспалов сообщил Елене Сергеевне, что министр П.К. Пономаренко «дал указание об издании избранных произведений М.А. Булгакова». Кроме того, писал он, будет возбужден вопрос о возобновлении спектакля «Дни Турбиных».

К тому же, истекал срок действия авторских прав на произведения М.А. Булгакова, и его наследники не имели прав на гонорар за опубликованные произведения, за поставленные на театральной сцене спектакли. По Основам авторского права 1928 года он составлял всего лишь пятнадцать лет. Десятого ноября 1954 года МХАТ присоединился к ходатайству Союза советских писателей «О продлении срока авторских прав на литнаследство М.А. Булгакова». Письмо подписали и.о. директора А.К. Тарасова и гл. режиссер М.Н. Кедров.

Рассмотрев обращение вдовы писателя к министру культуры СССР П.К. Пономаренко, московское издательство «Искусство» в том же 1954 году приняло решение об издании двух пьес Михаила Булгакова. Руководство издательства ничем не рисковало: на театральной сцене Москвы шли спектакли всего лишь по двум пьесам «Дни Турбиных» и «Последние дни (А.С. Пушкин)».

 

IV

 

Наступил декабрь 1954 года. В Москве собрался Второй съезд советских писателей.

На четвертый день работы съезда, восемнадцатого декабря, выступил Вениамин Каверин, автор известного романа «Два капитана», за который в 1946 году он был удостоен Сталинской премии. Его речь, как отмечала литературовед Виоллета Гудкова в статье «Инерция страха и попытка прорыва: Второй съезд советских писателей», — это, пожалуй, «первые, прозвучавшие на съезде интонации и мысли живого, думающего человека».

Каверин говорил о труде писателя, об уроках, усвоенных им после встреч с Владимиром Маяковском и Максимом Горьким, о горах черновиков, десятках отвергнутых ими вариантов. «Не верьте тем, — повторял он слова Максима Горького о труде писателя, — кто утверждает, что это — легкий хлеб». Особо подчеркнул в своем выступлении Каверин следующее: «Я вижу литературу, в которой приклеивание ярлыков считается позором и преследуется в уголовном порядке, которая помнит и любит свое прошлое. Помнит, например, что сделал Юрий Тынянов для нашего исторического романа и что сделал Михаил Булгаков для нашей драматургии.

Я вижу литературу, которая не отстает от жизни, а ведет ее за собой».

Выступление Каверина не осталось незамеченным организаторами съезда. Каверин оказался в числе тех писателей, чей призыв по перестройке Союза советских писателей, превратившегося в «департамент по литературным делам», был услышан, но своеобразно. Двадцать шестого декабря «Литературная газета» опубликовала передовую статью «Улучшить идейно-воспитательную работу среди писателей» и тем самым, как она считала, «дала отпор» Вениамину Каверину, Эммануилу Казакевичу, Михаилу Луконину, Самуилу Маршаку, Константину Паустовскому, Николаю Погодину, Степану Щипачеву, их неслыханным «нигилистическим настроениям».

И все же Каверин считал свое выступление победным: имя Михаила Булгакова прозвучало на Втором съезде советских писателей, оно осталось в его стенографическом отчете. Сергей Ермолинский так писал о выступлении Вениамина Александровича на Втором съезде писателей: «…выступление Каверина, встреченное с молчаливым напряжением, еще ничего не решало, но оно подтолкнуло, обнажило тот скрытый интерес к таинственному писателю, который давно назрел».

В дни работы съезда произошло еще одно событие, не отмеченное в истории отечественной литературы. На следующий день после выступления Каверин получил большую корзину цветов от Елены Сергеевны Булгаковой, а «вместе с ней аккуратно перепечатанные машинописные томики прозы Булгакова». Позднее, познакомившись с Еленой Сергеевной, Каверин говорил Ермолинскому: «Боже мой, какая женщина! И как сохраняет она каждый листок, имеющий к нему отношение! Я увидел, что делается это такой трепетной рукой, что у меня сжалось сердце».

Первым посмертным изданием произведений Михаила Булгакова стал сборник пьес, в который вошли «Дни Турбиных» и «Последние дни (А.С. Пушкин)», вышедший в Москве в издательстве «Искусство» в 1955 году. Объем 120 страниц. Тираж — десять тысяч экземпляров. Это было первое издание двух известных пьес писателя на русском языке. Как известно, при жизни Михаила Булгакова пьеса «Дни Турбиных» печаталась лишь на английском и на немецком языках. «Последние дни (А.С. Пушкин)» существовали в рукописи, которую сохранила Елена Сергеевна.

Сборник «Дни Турбиных. Последние дни (А.С. Пушкин)» Михаила Булгакова, изданный «Искусством», Вениамин Каверин назвал «робким и скромным». Книга издана без предисловия, биографического очерка, комментариев, без справки об истории написания и постановки пьес.

Материальное положение Елены Сергеевны Булгаковой это издание не улучшило. Срок «авторских прав на наследование» к этому времени, как считали в издательстве, истек, и его бухгалтерия отказалась выплатить вдове писателя положенный за издание гонорар. Решение вполне оправданное: пятнадцатилетний срок авторских прав на литературное наследие Михаила Булгакова в те времена действовал с года смерти писателя, то есть с 1 января 1940 по 31 декабря 1954 года.

Дальнейшая борьба Елены Сергеевны за издание литературного наследия Михаила Булгакова уже не связана с желанием получить вознаграждение. В этом ее никто не мог упрекнуть, даже самые ярые противники издания произведений Михаила Булгакова.

Тринадцатого мая 1956 года застрелился Александр Фадеев. Клятва, данная им Елене Сергеевне пятнадцатого марта 1940 года, осталась невыполненной.

Председателем комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова, созданной двадцать первого марта 1940 года, после Александра Фадеева становится Константин Симонов. В новый состав комиссии вошли писатель Вениамин Каверин, драматург Виктор Розов, театровед и критик Владимир Пименов. Из старого состава в комиссию не взяли Сергея Ермолинского, держали на задворках, «за ширмой».

В 1955 году по инициативе Каверина и при поддержке директора «Гослитиздата» Анатолия Котова группа писателей подготовила и в следующем году издала первый сборник альманаха «Литературная Москва». Сказать, что издание имело колоссальный успех, — ничего не сказать. Тираж сто тысяч экземпляров. Большая его часть ушла через библиотечный коллектор. На первое января 1951 года в стране насчитывалась 351 тысяча библиотек всех типов и видов. Для сравнения: на начало 1941 года в стране было около 280 тысяч библиотек.

Москвичи стояли в очереди у книжных киосков. Сборник продавался в кулуарах ХХ съезда КПСС, состоявшегося 14-25 февраля 1956 года.

Каверин вспоминал: «Ни с “Новым миром”, ни с любым другим журналом нельзя было сравнить “Литературную Москву”. Мы впервые напечатали шедевры Н. Заболоцкого “Журавли”, “Лебедь в зоопарке”, “Уступи мне, скворец, уголок” и др. Мы впервые опубликовали новые главы поэмы Твардовского “За далью — даль”:

И перемен бесповоротных

Неукротим победный ход.

В нем власть и воля душ несчетных,

В нем страсть, что вдаль меня зовет.

Глава, в которой он протягивает руку другу юности через пропасть семнадцатилетней разлуки:

— Ну, вот и свиделись с тобою.

Ну, жив, здоров?

— Как видишь, жив.

Хоть непривычно без конвоя…

После “Литературной Москвы” А. Ахматова и Л. Мартынов стали печататься часто — запрет молчания, недоверия был нарушен, и это относилось не только к ним. “Заслоненные” произведения открылись перед читателем, показывая, что наша литература богаче, значительнее, чем это могло показаться».

Отвечая Илье Эренбургу на замечание, что «альманах мало отличается от хорошего номера “Нового мира”», и на реплику Эммануила Казакевича, что «альманах ничем не отличается от других изданий подобного рода», Каверин писал: «Но различия были: впервые мы опубликовали пастернаковские “Заметки к переводам шекспировских трагедий” — я часто перечитываю это удивительное произведение, в котором, опираясь на описки и повторения в трагедиях Шекспира, Пастернак с практической наглядностью показал работу великого драматурга, написавшего в течение двадцати лет тридцать шесть пятиактных пьес, не считая двух поэм и собрания сонетов».

А имена! Для первого тома предложили свои произведения Константин Федин, Маргарита Алигер, Леонид Мартынов, Алексей Сурков, Самуил Маршак, Эммануил Казакевич, Вера Инбер, Михаил Луконин, Николай Заболоцкий, Евгений Евтушенко, Людмила Щипахина, Сергей Антонов, Александр Твардовский, Василий Гроссман, Петр Замойский, Анна Ахматова, Константин Симонов, Николай Асеев, Борис Слуцкий, Алексей Марков, Назым Хикмет, Лев Василевский, Н. Мельников, Овидий Горчаков, Виктор Шкловский, Роберт Рождественский, Яков Хелемский, Семен Липкин, Константин Ваншенкин, Сергей Михалков, Виктор Розов, Анатолий Злобин, Владимир Тендряков, Артем Анфиногенов, Константин Лапин, Корней Чуковский, Борис Пастернак, Михаил Пришвин.

Второй сборник альманаха «Литературная Москва», вышедший в том же 1956 году, оказался значительно интереснее, чем первый. В сборнике представлены Александр Фадеев, Вениамин Каверин, Владимир Соколов, Алексей Сурков, Юлия Нейман, Константин Ваншенкин, Николай Погодин, Иван Катаев, Самуил Маршак, Семен Кирсанов, Константин Мурзиди, Юрий Нагибин, Николай Жданов, Николай Заболоцкий, Николай Чуковский, Евгений Долматовский, Марк Соболь, Владимир Семакин, Алексей Марков, Евгений Босняцкий и Алексей Коробицин, Николай Тихонов, Александр Яшин, Сергей Бондарин, Яков Аким, Сергей Бобров, Анатолий Кудрейко, Сергей Михалков, Борис Ямпольский, Ефим Дорош, С. Синельников, Илья Зыков, Марк Щеглов.

В сборнике опубликованы семь стихотворений Марины Цветаевой и статья Ильи Эренбурга о ее творчестве, напечатаны Юрий Олеша, Лидия Чуковская, Александр Крон. Большое впечатление на Каверина произвели «Заметки писателя» Александра Крона.

О чем писал Александр Крон? Приведу лишь одну важную, на мой взгляд, мысль, касающуюся новаторства в творчестве писателя, в том числе и Михаила Булгакова: «…новатор — в какую бы эпоху он ни жил — всегда в чем-то опережает восприятие своих современников и не всегда бывает сразу понят. Там, где вкус одного человека становится непререкаемым, неизбежны нивелировка и грубое вмешательство в творческий процесс, вредная опека, травмирующая талант, но вполне устраивающая ремесленников. В этих условиях быть непонятным значило быть осужденным. Там, где истиной бесконтрольно владеет один человек, художникам отводится скромная роль иллюстраторов и одописцев. Нельзя смотреть вперед, склонив голову».

Для третьего выпуска альманаха «Литературная Москва», как вспоминал Каверин, редакция отобрала новые повести Константина Паустовского, Владимира Тендрякова, рассказы Федора Кнорре, Анатолия Злобина, стихотворения Александра Твардовского, Николая Заболоцкого, Павла Антокольского, статьи и очерки Ильи Эренбурга, Корнея Чуковского, Константина Симонова, Марка Щеглова, Эммануила Казакевича.

Директор «Гослитиздата» Анатолий Котов поддержал предложение Комиссии по литературному наследию напечатать произведения Михаила Булгакова. Более того, он уведомил Елену Сергеевну о том, что такое издание будет в самое ближайшее время. А пока суть да дело, Каверин предложил напечатать в третьем выпуске «Литературной Москвы» сокращенный вариант повести Михаила Булгакова «Жизнь господина де Мольера». Прошли переговоры с вдовой писателя. В повести насчитывалось около десяти условно-печатных листов, а объем альманаха «Литературная Москва» по договору с «Гослитиздатом» не должен был превышать шестидесяти условно-печатных листов, и Каверин попросил Елену Сергеевну сделать некоторые сокращения в повести.

Но не суждено было быть напечатанным Михаилу Булгакову и в этот раз.

Двадцать восьмого ноября 1956 года скоропостижно умер директор «Гослитиздата» Анатолий Котов. В издательстве произошла смена руководства: новым директором назначен Григорий Владыкин, которого литературовед, пушкинист Юлиан Оксман характеризовал как «предел серости». Тем не менее, под редакцией Григория Владыкина издательство впервые выпустило собрания сочинений Сергея Есенина (в пяти томах), Александра Островского (в двенадцати томах). Наступали новые времена.

Разгром альманаха «Литературная Москва», вспоминал Каверин, «начался как бы и с фронта, и с флангов». Николай Погодин утверждал, что кампанию против альманаха начал драматург Александр Корнейчук — лауреат пяти Сталинских премий, академик АН СССР, доктор филологических наук. Этот «литературный вельможа», как назвал его Каверин, прочитал во втором выпуске альманаха блестящую статью Марка Щеглова «Реализм современной драмы», в которой «среди разбора других наиболее заметных пьес он с особенной глубиной разобрал пьесу Александра Корнейчука “Крылья”».

«Никто из писавших о “Крыльях” до сих пор не обошел упоминанием недостатков пьесы. Но никто в полный голос и не назвал их… Как будто этому драматургу выдана на все времена некая индульгенция в защиту от критики! На мой взгляд, это, вероятно, не только удручающе для совести талантливого художника, но и подает дурной пример всей нашей драматургии. Ведь и незоркий глаз обнаружит, что идейно-художественные качества “Крыльев” не соответствуют смыслу и значению тех вопросов, которые эта пьеса пытается осветить перед народом», — к такому вывод пришел Марк Щеглов.

В разговоре, состоявшемся на правительственной даче с Председателем Совета министров СССР Н.С. Хрущевым, как доверительно рассказывал Вениамину Каверину драматург Николай Погодин, Александр Корнейчук сравнил «Литературную Москву» с «кружком Петефи» — так называлась группа венгерских литераторов, принимавшая участие в восстании 23 октября — 10 ноября 1956 года.

«Перелом, наметившийся в литературе после Двадцатого съезда, сказался в таком расширении ее русла, в такой раскрепощенности, на фоне которой второй сборник “Литературной Москвы” тогда вовсе не выглядел ни особенно смелым, ни выходящим за границы общепринятых в ту пору ограничений. В противном случае он просто не мог появиться. Правда, с цензурой иногда приходилось воевать — тогда она еще не была таинственной невидимкой, загадочно-недоступной», — вспоминал Каверин.

Тридцатого января 1957 года секретариат Союза советских писателей постановил: «Считать возможным издание в “Гослитиздате” сборника пьес Михаила Булгакова (“Дни Турбиных”, “Последние дни”, “Бег”, “Мольер”, “Дон-Кихот”)». В постановлении упоминалась и проза — повесть «Жизнь господина де Мольера», романы «Белая гвардия» и «Записки покойника» («Театральный роман»).

Но после публикации в «Литературной газете» за пятое марта 1957 года статьи Д. Еремина «Заметки о сборнике “Литературная Москва”» ситуация в литературной жизни страны резко изменилась.

От статьи Д. Еремина, написанной, по оценке Каверина, «суконным языком», несло «завистью и бессильной злобой». В произведениях авторов сборника «критик» увидел «мелкотемье», «уныние», «разочарование в красоте и правде нашей жизни»: «Через всю книгу так и тянется эта грустная, элегическая нота, порой превращаясь то в плач, то в горький сарказм». А закончил он статью обвинением в «глубоком пессимизме», «холодном описательстве», в «предвзятости» и, наконец, в «тенденции нигилизма». «Доброхоты», как назвал их Каверин, поддержавшие Д. Еремина, нашлись сразу.

Вслед за его статьей редакция журнала «Крокодил» опубликовала в пятом номере за 1957 год фельетон И. Рябова «Про смертяшкиных». Автор критиковал Илью Эренбурга за очерк в «Литературной Москве» о трагически погибшей Марине Цветаевой и ее творчестве.

После Третьего пленума Московского отделения Союза писателей «Литературную Москву» добили окончательно своими статьями «Правда», «Московская правда», «Вечерняя Москва», открытое партийное собрание Союза писателей, заседание в ЦК. И… речь Н.С. Хрущева, позднее заявившего: «…в искусстве я — сталинист». О рецензии Марка Щеглова, скоропостижно умершего второго сентября 1956 года, — ни слова. Корнейчук все сделал чужими руками. «Литературную Москву» закрыли, члены редколлегии устали от борьбы, опустили от бессилья руки и… покаялись перед власть держащими.

Не сдался лишь Каверин: «После несправедливого нападения на “Литературную Москву” я чувствовал себя невинно осужденным и преследующий меня всю жизнь оптимизм именно в этот день разыгрался с особенной силой».

У Каверина и его сторонника Ермолинского была цель — довести принятое секретариатом Союза советских писателей постановление об издании произведений Михаила Булгакова до логического завершения.

Прошло еще два года, но в попытках Елены Сергеевны и ее друзей издать сборник пьес Михаила Булгакова ничего не переменилось. Устав от беспомощности Комиссии по литературному наследию, Елена Сергеевна напишет тридцать первого марта 1959 года письмо в ЦК КПСС с просьбой издать пьесы и прозу Михаила Булгакова, указав, что его произведения не издавались в стране с 1926 года. В ответе от восемнадцатого августа 1959 года ей посоветовали обратиться к главному редактору «Гослитиздата» (с 1963 года издательство «Художественная литература». — Н.Б.) А.И. Пузикову. Но что мог сделать подневольный Александр Иванович, когда не было прямых указаний об издании произведений Михаила Булгакова? И никто их не давал: ни ЦК, ни Союз советских писателей.

В конце мая 1959 года председатель Правления Союза писателей РСФСР Леонид Соболев сообщил Сергею Ермолинскому, что на ближайшем заседании правления издательства «Советский писатель» будет внесено предложение об издании произведений Михаила Булгакова. Но и эта надежда на издание оказалась неосуществленной. От бессилья устали все: члены Комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова, руководители издательств, главные редакторы журналов, которые без давления цензоров не могли напечатать ни строчки. Но не Каверин.

«Бороться и искать, найти и не сдаваться!» — девизу героев романа «Два капитана» верен был и сам автор.

 

V

 

Перечитав рукопись «Жизнь господина де Мольера», написанную Булгаковым в начале тридцатых годов для серии «Жизнь замечательных людей», Каверин позвонил в издательство «Молодая гвардия» Юрию Короткову и предложил «провести вечер над чтением очень интересного маленького романа».

Коротков работал в издательстве с 1953 года, редакцию «ЖЗЛ» возглавлял с 1958 года. По существу, он возродил ее, привлек к изданию книг этой серии многих видных ученых и писателей страны. Книги выходили с примечанием, что серия биографий «ЖЗЛ» основана в 1933 году М. Горьким, ссылка на которого и после смерти писателя, была весомым аргументом для издания забытых имен и авторов.

Прочитав «Жизнь господина де Мольера», Юрий Коротков на следующий день отправил рукопись в производство. Из письма Елены Сергеевны литературоведу Сергею Ермолинскому видно, что это известие не обрадовало ее: «Если бы ты знал, как трудно мне в течение 21 года добиваться, что Мишу надо печатать». Вдова писателя полагала, что переданную в «Молодую гвардию» рукопись постигнет такая же судьба, как и в издательствах «Искусство», «Советский писатель», «Гослитиздат». Но случилось чудо: Елену Сергеевну пригласили в издательство для подписания договора. Редактор книги Галина Померанцева вспоминала: «На экземпляре “Мольера” издания 62-го года, подаренном мне вдовой Булгакова, чьей неутомимой настойчивости мы обязаны тем, что тогда эта книга увидела свет, надпись: “…Первому (после 37-летней паузы) редактору прозы Булгакова…” Сейчас это кощунственно звучит, но в ту пору Булгаков до такой степени еще не воспринимался классиком, что мы с Еленой Сергеевной и впрямь позволили себе кое-где подправить Булгакова. Елена Сергеевна сделала это, следуя инерции — она и при жизни Михаила Афанасьевича осуществляла легкую редактуру его, я же восприняла это как должное».

Признавшись в «преступлении», совершенном с оглядкой на мнение Александра Тихонова (Сереброва) и Максима Горького — первых чтецов рукописи Булгакова, написанной для Биографической библиотеки, получившей впоследствии название «Жизнь замечательных людей», — Померанцева вспоминала: «Потребовалось еще почти двадцать лет, чтобы в новых условиях стало возможным предложить читателю книгу саму по себе — без оговорок, а лишь с комментарием, отметившим достижения последующей мольеристики. И тем самым читатель получил возможность без подсказки проследить за трагическим единоборством поэта и самодержца, что и было главным мотивом для Булгакова (король “смертен”, поэт — “бессмертен”), и сделать из этого свои выводы».

Забегая вперед, отметим, что «Жизнь господина де Мольера» напечатана по авторскому оригиналу, с восстановлением ранее сокращенного и измененного текста, в 1991 году, в его четвертом издании, о чем издательство «Молодая гвардия» уведомило читателей в аннотации к книге.

Но тогда, в 1962-м, редактор не могла сбросить со счетов критику издателя Александра Тихонова (Сереброва) «на беззаботность многих авторов по части социально-политической». В письме Максиму Горькому он приводил в пример именно Булгакова и его «Мольера». И что оставалось делать Померанцевой? Редактор издательства «Молодая гвардия» сделала попытку «усилить социальное звучание книги, как того хотели Тихонов и Горький». Это казалось уместным и даже совершенно необходимым и в 1962 году. «Мольер» Булгакова предстал перед читателем с предисловием Григория Бояджиева, «где осторожно и изящно» был «оговорен и сервилизим Мольера, беспокоивший, очевидно, и Тихонова, и “идеализация” Людовика».

Книга Булгакова, правда, с измененным на обложке названием, а на титульном листе осталось авторское, была подписана в печать двадцать седьмого декабря 1961 года. Печаталась она в типографии «Красное знамя» на улице Сущевской, 21. Издательство «Молодая гвардия» напечатало повесть «Жизнь господина де Мольера» в серии «ЖЗЛ» тиражом сто пятьдесят тысяч экземпляров. Весной 1962 года она поступила в продажу.

Книга вышла с предисловием театроведа, театрального критика и педагога, старшего научного сотрудника Института истории искусств, профессора Григория Нерсесовича Бояджиева, защитившего в 1958 году диссертацию на соискание ученой степени доктора искусствоведения по теме: «Мольер: исторические пути формирования жанра высокой комедии».

Вступительное слово к изданию Григорий Нерсесович назвал скромно «Краткое предуведомление». О повести Михаила Булгакова «Жизнь господина де Мольера», написанной около тридцати лет назад, театровед писал, что «яркие краски ее не потускнели» и «она сразу же пленит вас удивительным лиризмом, задушевностью и чарующей простотой».

Противникам Михаила Булгакова профессор Григорий Бояджиев осторожно напомнил, что «в годы написания повести в нашей научной литературе господствовал взгляд, согласно которому Мольер был писателем откровенно буржуазного толка, обучающим “свой класс правилам здоровой морали и уравновешенного благомыслия”». Михаил Булгаков показал Мольера как «великого драматурга и замечательного актера», «благородного, бесстрашного и пылкого человека».

В тех условиях цензура не приняла бы столь блистательных оценок повести Михаила Булгакова. Автор «Краткого предуведомления», предполагаю, после восторженных оценок («Фигура Мольера под пером Булгакова обрела героический и драматический отсвет, его страсть к театру воспринимается как подвижничество, его жизнь предстает как непрерывная цепь писательских подвигов») сознательно писал и о недостатках повести драматурга. Театровед утверждал, что «неугаданной, к сожалению, оказалась у Булгакова и сознательная народность воззрений Мольера». Это привело автора «к невольной идеализации Людовика XIV как единственной опоры драматурга в его борьбе с многочисленными врагами». Довольно часто в «Кратком предуведомлении» можно встретить определения типа «может быть», «возможно, отсюда», «жаль, что М. Булгаков», «иначе он не допустил бы некоторых досадных ошибок». Делая эти укоры, Григорий Бояджиев развязал руки цензору, которому было поручено написать отзыв о целесообразности публикации повести. Г. Бояджиев написал также «Примечания», «Основные даты жизни и творчества Ж.Б. Мольера» и «Краткую библиографию» сочинений Мольера и литературы о нем.

«Краткого предуведомления» и справочного материала издательству «Молодая гвардия» показалось недостаточно, и оно обратилось к Вениамину Каверину сказать свое слово о книге. Послесловие «Михаил Булгаков и его Мольер» занимает в издании семь с половиной — восемь страничек. В послесловии, разбитом на одиннадцать небольших главок, больше похожих на тезисы к литературоведческой работе, Каверин отвечает на волновавшие его вопросы. Обращаясь к читателям, он спрашивал: «Что же представляет собой эта книга? Историческое исследование, биографию. роман?» И ответил взволновано следующим образом: «“Жизнь господина де Мольера” — это и биография, и роман, и историческое исследование, основанное на превосходном знании материала…»

Елена Сергеевна в одном из писем Каверину так оценивала «Мольера»: «…посылаю Вам — на всякий случай — список авторов, у которых разбирался вопрос женитьбы Мольера… переписала и посылаю библиографию к этой повести. И еще — хочется сказать, что его черновые тетради пестрят такими разделами: Костюмы. Модные лавки. Еда. Брань. Непристойности и двусмысленности. Имена. Названия, выражения. Медицина. Предметы. Деньги. Театр, развлечения. Драки, избиения. Медаль Мольера. Могила Мольера. Не говоря уже о том, что не только для главных героев или их предков, но и для второстепенных действующих лиц составлены биографии. Словом, Михаил Афанасьевич проделал адскую работу, чтобы написать такую кажущуюся легкой вещь».

Напомнив читателям и о других пьесах Булгакова, автор послесловия писал, что «Дни Турбиных» — пьеса, десятилетиями не сходившая со сцены МХАТа, — по-прежнему пользуется успехом», «Последние дни» («Пушкин») тоже прочно вошли в репертуар того же МХАТа, а «Бег» в настоящее время поставил Ленинградский театр академической драмы. Каверин тонко подвел читателей к мысли, что Булгаков в отличие от других писателей двадцатого столетия выдержал «испытание временем».

Каверин писал о драматургии Булгакова как о самой сильной стороне его творчества. Но вместе с тем отмечал, что Михаил Афанасьевич еще и автор фантастических повестей «Роковые яйца», «Дьяволиада». Каверин впервые упомянул о рукописи романа «Мастер и Маргарита» как о произведении, в котором «невероятные события происходят в каждой главе», а «превращениям, чудесам, мрачному издевательству нет предела — и все-таки силы зла отступают». О ее существовании в те годы знали немногие. Роман «принадлежит к тому направлению нашей литературы, которое определилось впервые непостижимым миражем гоголевского “Носа”». И при любом удобном случае Каверин говорил о «Мастере и Маргарите» как о выдающемся романе двадцатого столетия. Оправдывая долгое замалчивание Михаила Булгакова, Каверин нашел для читателя простое и понятное объяснение: «В литературе есть имена, как бы “находящиеся в обмороке” и медленно — к сожалению, слишком медленно — возвращающиеся к жизни. Подчас трудно даже вспомнить, какая ошибка, неудача, идеологический или художественный промах послужили причиной этой невольной “потери сознания”. В иных случаях это серьезные, глубокие неудачи, оставившие неизгладимый след в творчестве того или другого писателя. Нельзя сказать этого о Михаиле Булгакове, талант которого продолжает действовать в нашей литературе и о котором, с моей точки зрения, нельзя молчать, потому что его творчество заслуживает острого, живого обсуждения».

Каверин напомнил читателями о роли Максима Горького, который «обогатил нашу литературную жизнь дорогими начинаниями, в том числе и серией “Жизнь замечательных людей”». Безусловно, «книга Михаила Булгакова в этой библиотеке биографий займет достойное место», писал Вениамин Александрович. «Мольер» Михаила Булгакова пришел к читателям. Но, по мнению Каверина, «“Жизнь господина де Мольера” невозможно отделить от всей “Мольерианы” Булгакова — от пьес “Кабала святош”, “Полоумный Журден”, от “Скупого” (в переводе Булгакова “Скряга”)». В книге «Жизнь господина де Мольера», написанной как монолог, Михаил Булгаков открывал читателям не только величайшего в мире драматурга, жившего три столетия назад, но и самого себя. Каверин отмечал, что Булгаков был «потрясен» любовью к Мольеру. «Этот младенец станет более известен, чем ныне здравствующий король ваш Людовик XIII, он станет более знаменит, чем следующий король, а этого короля, сударыня, назовут Людовик Великий или король-Солнце…» — так, обращаясь к некой акушерке, писал Михаил Булгаков о рождении сына госпожи Поклен и господина Поклена, которого нарекут Жан-Батист Поклен, а войдет он в историю человечества как Мольер, над героями пьес которого зрители смеются и в наши дни. Воображаемый разговор Булгакова с акушеркой написан настолько превосходно, что спустя девяносто лет, читается на одном дыхании.

«Мольер» в серии «ЖЗЛ» стал первой победой, маленькой, но победой на пути к изданию литературного наследия писателя.

Издание повести «Жизнь господина де Мольера» совпало еще с одним событием. В 1962 году по итогам конкурса издательство «Молодая гвардия» одобрило новое типовое оформление переплета книг серии «ЖЗЛ». Его автор — художник Юрий Арндт. С 1962 года и до наших дней на переплете книг этой серии публикуется фотография или иной портрет персоны, дополненные изображениями (рисованными или фотографическими), связанными с жизнью и деятельностью героя. Изменения коснулись и корешка книги. С 1958 году по предложению Юрия Короткова на корешке переплета печатали эмблему серии «ЖЗЛ» — золотой факел. С 1962 году символ просвещения, созданный художником Борисом Пророковым, стал белого цвета.

Книгой Михаила Булгакова «Жизнь господина де Мольера» Юрий Коротков открыл серию «ЖЗЛ» в новом оформлении, вот почему редакционный совет одобрил и новую нумерацию книг этой серии: «Выпуск 1 (334)».

В том же 1962 году в московском издательстве «Искусство» вышла еще одна книга Михаила Булгакова. Это был сборник «Пьесы» с предисловием Павла Маркова — еще одного члена Комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова.

Павел Марков назвал «роман Булгакова с Художественным театром романом его жизни». В 1920–1921 годах во Владикавказе, где были поставлены спектакли по первым ранним пьесам Булгакова, драматург мечтал о большой сцене. И нашел ее в московском Художественном театре.

«Он очень любил Художественный театр, и театр его очень любил. Это была дружба страстная, сильная, часто мучительная, но абсолютно неразрывная, порой доходившая — как в постановке “Мольера” — до трагического взаимонепонимания», — утверждал Павел Марков.

В 480-страничный сборник вошли «Дни Турбиных», «Последние дни (Пушкин)», напечатанные ранее в 1955 году. Впервые опубликованы пьесы «Бег», «Кабала святош (Мольер)» и «Дон Кихот».

Примечание выполнил ученый, критик Константин Рудницкий — автор потрясающего очерка «Бенефис Булгакова», вошедшего в его книгу «Театральные сюжеты». Он был одним из тех немногих, кто сказал свое честное слово о повести Михаила Булгакова «Собачье сердце», сказал в довольно трудные времена: «…читаешь “Собачье сердце” взахлеб и с таким чувством словно повесть только что вышла из под авторского пера, словно еще не просохли булгаковские чернила».

 

VI

 

В книге «Драматические сочинения» Сергей Ермолинский высоко оценивал заслуги Вениамина Каверина в восстановлении имени Михаила Булгакова. К заслугам Каверина, по мнению литературоведа, следует отнести выступление Вениамина Александровича на Втором съезде советских писателей, где он публично сказал о вкладе Булгакова в отечественную драматургию.

А «Заметки о драматургии Булгакова» Вениамина Каверина, опубликованные в десятом номере журнала «Театр» за 1956 год и повторенные вместо предисловия к сборнику «Драмы и комедии» Михаила Булгакова 1965 года издания! В новой обстановке, писал Каверин, произведения Булгакова, равно как и других забытых писателей, должны быть напечатаны как можно скорее. Подробно проанализировав пьесы «Последние дни (Пушкин)» и «Бег», Каверин процитировал одобрительный отзыв Максима Горького о «Беге», о котором в те годы знали немногие: «“Бег” — великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех. Это превосходнейшая комедия с глубоко скрытым сатирическим содержанием». Горький обратил внимание на то, что Булгаков неслучайно в подзаголовке пьесы написал: «Восемь снов».

Завершил Каверин статью напоминанием, что упомянутые пьесы — лишь часть литературного наследия талантливого писателя. Подтверждение тому — издание «Жизни господина де Мольера» с его блестящим послесловием.

Информацией Каверина о существовании рукописи романа «Мастери Маргарита» воспользовался Абрам Вулис — литературовед из Ташкента, автор 378-страничной монографии об Ильфе и Петрове, напечатанной «Гослитиздатом» в 1960 году. Прочитав неопубликованный роман «Мастер и Маргарита», он включил материалы о нем в свою диссертационную работу. Такого смелого шага в отечественной литературоведческой науке до Абрама Вулиса не делал никто. На основе своей научной работы исследователь издал в 1965 году там же в Ташкенте монографию «Советский сатирический роман: Эволюция жанра в 20-30-е годы» объемом 286 страниц. И тем самым приблизил час публикации романа.

Наряду с широко известными именами писателей-сатириков Михаилом Зощенко, Евгением Замятиным, Михаилом Кольцовым, Юрием Олешей, Ильей Эренбургом, Ильей Ильфом и Евгением Петровым исследователь вспомнил забытых к шестидесятым годам Николая Никитина, Андрея Соболя, Анатолия Шишко, Ефима Зозулю, посвятивших себя жанру сатиры. Быть в тех условиях писателем-сатириком оказалось не просто.

Каверин мягко не соглашался с оценкой Ермолинского в свой адрес и считал, что в этой истории «постепенного узнавания» Михаила Булгакова самое важное принадлежит вдове писателя Елене Сергеевне: она «сыграла роль умного, настоятельного, осторожного “толкача” — в противном случае мы познакомились бы с творчеством Булгакова еще десятью годами позже».

Оставаясь рядовым членом Комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова, Каверин с уважением и восхищением следил за ее деятельностью: «…отношение к Булгакову и его наследию менялось. Прежде чем окончательно установиться, оно претерпело ряд перемен. Сложная биография Булгакова как бы отбрасывала тень на все, что он написал. И надо было осторожно, никого не обижая, отвести эту тень. Так и поступала Елена Сергеевна. Она действовала тонко и изящно».

Эту черту характера в Елене Сергеевне подмечал и Сергей Ермолинский, который сделал в дневнике осторожную запись: «24 мая 1964 г. вопрос о сборнике пьес как будто уже решен».

Тридцатого августа 1965 года издательство «Искусство» завершило подготовку сборника «Драмы и комедии» Михаила Булгакова к печати. В него вошли «Дни Турбиных», «Бег», «Кабала святош», «Полоумный Журден», «Последние дни», «Иван Васильевич», «Дон Кихот». Объем 628 страниц. Отпечатанный с большим количеством архивных фотографий театральных постановок тиражом десять тысяч экземпляров, он стал событием в литературной и театральной жизни страны.

В обширном предисловии «Заметки о драматургии Булгакова» к этому изданию есть несколько важных строк, из которых можно сделать вывод, что Каверин очень высоко ценил не только драматические произведения Михаила Афанасьевича, но и его «закатный» роман. Правда, с этим определением Вениамин Александрович не был согласен. И приводил следующий довод: Булгаков работал над романом с 1928 по 1940 годы. В эти же годы драматург написал комедию «Полоумный Журден» (1932), пьесу «Последние дни (Пушкин)» (1934–1935), комедию «Иван Васильевич» (1935–1936). В этот же период — с 1930 по 1936 год — работал над пьесой «Мольер», перевел «Скупого».

Рассказывая о русской традиции соединять смешное и трагическое, как это делал Гоголь, а затем Салтыков-Щедрин, продолжили Владимир Одоевский, Сухово-Кобылин, Каверин утверждал: «Из наших современников к ней принадлежит, без сомнения, Булгаков, начавший “Диаволиадой”, а кончивший “Мастером и Маргаритой” — романом, который, несмотря на всю его сложность, давно пора издать, потому что по своеобычности едва ли найдется ему равный во всей мировой литературе».

Каверин до конца жизни не переставал сожалеть, что «не знал М.А. Булгакова и даже никогда не видел его», признавался, что завидовал свободе, с которой написан роман «Белая гвардия»: «В нем чувствуется не оглядывающаяся назад, свежая, молодая сила. Ясный, участливый голос звучит естественно, просто. В этом, самом поэтическом из произведений Булгакова, высокое лирическое умонастроение нигде не исключает вседневности, которая воплощена с беспощадностью историка-очевидца… Это — виденье беспощадное, зоркое. Но одновременно это еще и ясновиденье, присущее поэзии, вся книга мягко озарена поэтическим светом».

Одновременно с изданием сборника «Драмы и комедии» Михаила Булгакова в том же 1965 году в издательстве «Советский писатель» вышла книга Вениамина Каверина «Здравствуй, брат. Писать очень трудно…» Наряду с очерками о Юрии Тынянове, Аркадии Гайдаре, Владимире Маяковском, Николае Заболоцком, Евгении Шварце, Всеволоде Иванове, Валерии Брюсове, Максиме Горьком, с которыми автор был знаком, с некоторыми дружил, Каверин включил очерк и о Михаиле Булгакове.

Нет и тени сомнения, что работа Каверина в Комиссии по литературному наследию Михаила Булгакова, его творческие заметки о драматургии писателя были подчинены одной цели — представить его как личность, но «не ту личность, существо которой определяется анкетными данными, а личность литературную, позицию в литературе, взгляд на жизненную задачу». О Булгакове, подчеркивал позднее Каверин, написано много — эссе, заметки, статьи, очерки, воспоминания, диссертации. Вениамин Александрович тоже написал о нем — ни много ни мало пять статей. Другие, считал он, написали о Булгакове если и меньше, но лучше. Они знали Михаила Афанасьевича лично, встречались с ним, бывали на репетициях спектаклей, присутствовали при чтении им его произведений, некоторые, как Сергей Ермолинский, были с ним в многолетней дружбе. Это ощущение личного знакомства с Булгаковым делало их воспоминания более ценными и более весомыми.

Но Каверину, по оценке Елены Сергеевны, удалось как никому «сорвать все ярлыки, неправедно наклеенные на Булгакова», и его книги стали издавать наравне с другими писателями. После «Жизни господина де Мольера» увидели свет «Записки юного врача» в библиотеке журнала «Огонек» (1963, № 23), «Театральный роман» в журнале «Новый мир» (1965, № 8), пьеса «Блаженство» с предисловием А. Вулиса в ташкентском журнале «Звезда Востока» (1966, июль). В сборник «Избранная проза» (1966) в издательстве «Художественная литература» с предисловием заместителя главного реактора журнала «Новый мир» В.Я. Лакшина вошли роман «Белая гвардия», повесть «Жизнь господина де Мольера», «Театральный роман (Записки покойника)», шесть рассказов из цикла «Записки юного врача». Разрешился вопрос и о гонораре: Совет министров, как писал Сергей Ермолинский в книге «О времени, о Булгакове и о себе», разрешил директору издательства «Художественная литература» т. Ксенофонтову выплатить гонорар Е.С. Булгаковой за однотомник прозы, применив высшую оплату.

И, наконец, главный редактор журнала «Москва» Евгений Поповкин в 1966–1967 годах публикует роман «Мастер и Маргарита» с предисловием Константина Симонова и послесловием А. Вулиса — правда, очень сокращенный. Собственно, с этой публикации начинается триумфальное шествие произведений Михаила Булгакова. Предсказание Вениамина Каверина, что роману «Мастер и Маргарита» «едва ли найдется ему равный во всей мировой литературе», полностью сбылось. Сбылось и другое предсказание о Булгакове: «Чудо его таланта жило рядом с нами. С его вторым рождением свежий воздух ворвался в нашу литературу, и стало легче работать и жить, потому что растаяла привычка к тесноте и появилась необходимость оглянуться на собственную работу, сравнивая ее с тем, что было сделано им».

Каверин добивался литературной реабилитации Булгакова с 1954 по 1989 го­ды — в течение тридцати пяти лет. В последней книге Каверина «Счастье таланта», подписанной издательством «Современник» в печать двенадцатого мая 1989 года, через десять дней после его кончины, Вениамин Александрович утверждал: «Увлекательные поиски личности писателя, начавшиеся много лет назад, продолжаются и доныне. Их не могут заменить ни рассказы родных, ни воспоминания друзей. Мне кажется, что, читая Булгакова, я понял значение его иронического и трагического искусства, родившегося из острого ощущения самых фантастических сторон русской жизни, полного изобразительности, беспощадности и благородного риска».

Булгаков не сомневался, что его произведения — рассказы, очерки, фельетоны, пьесы, повести, романы и его лучшая книга «Мастер и Маргарита» — будут опубликованы и придут к читателям. Это случилось: возвращение Мастера русской литературы произошло на наших глазах.

«Буквально на глазах перестраивалась наша литературная жизнь: многое из того, что шумело, искусственно воздвигаясь на вершины, оказалось всего лишь сиюминутным, конъюнктурным и лопнуло как мыльный пузырь. Исчезло, забылось. Общепризнанны стали те, кого еще недавно отвергали. Теперь каждый из нас знает их имена. Они неотъемлемая честь русской культуры. Тем более это не могло не коснуться Булгакова», — утверждал Сергей Ермо­лин­­ский.

Возвращение Михаила Булгакова произошло благодаря всем, кто верил в его талант. В этом ряду стоит много имен: Елена Булгакова, Николай Асеев, Анна Ахматова, Ольга Бокшанская, Григорий Бояджиев, Виталий Виленкин, Абрам Вулис, Сергей Ермолинский, Всеволод Иванов, Юрий Коротков, Владимир Лакшин, Леонид Леонов, Яков Леонтьев, Павел Марков, Самуил Маршак, Константин Симонов, Галина Померанцева, Павел Попов, Виктор Поповкин, Константин Рудницкий, Александр Фадеев, Алексей Файко, Константин Федин, Николай Хмелев, Марика Чамишкиан, Иосиф Юзовский… Не забудем и Вениамина Александровича Каверина, сказавшего на Втором съезде советских писателей, а затем — в послесловии к книге Михаила Булгакова «Жизнь господина де Мольера» свое первое слово о нем.

 

---

Николай Федорович Блохин (1952–2024). Родился на Ставрополье. Окончил отделение журналистики Ростовского государственного университета. Работал в средствах массовой информации Ставрополя, Волгограда, Луганска, Киева. Автор двадцати книг, среди которых — «Лес и степь», «Изгнание Параджанова», «Ермоловский бульвар», «Черное золото Прикумья». Лауреат ряда литературных и журналистских премий.