«Вместе мы повернем на правильную дорогу»

В моей библиотеке есть книга Валентина Распутина с такой надписью: «Валерию Черкесову искренне, с самыми добрыми воспоминаниями о прошлом и надеждой на будущие встречи. Белгород. 21.03.1999». Интересны как история этого автографа, так и судьба самого экземпляра книги.

Июнь 1974 года. В Иркутске проходило совещание молодых писателей Сибири и Дальнего Востока. В один из вечеров в номер гостиницы, в котором жили мы — литераторы из Благовещенска, зашли Евгений Носов и Валентин Распутин. Их пригласил прозаик Борис Машук — оба писателя руководили его семинаром. Прошло столько лет, а я до сих пор помню то удивительно умное, непринужденное, а порой и веселое общение, кстати, с минимумом горячительных и хмелящих напитков.

Евгений Иванович для нас уже был мэтром, к тому времени написал многие свои лучшие произведения, говорил он больше о «своей» войне, о курской природе, рыбалке. А Валентин Григорьевич был ровесником Машука — ему исполнилось 37 лет, я тогда знал лишь его «Деньги для Марии», «Последний срок», «Уроки французского» — вот и все, пожалуй, а говорил он о новой повести «Живи и помни», которую закончил писать. Вспомнил своего друга, безвременно ушедшего в мир иной драматурга Александра Вампилова, говорил о Байкале и родной Сибири. Подробности его рассказов со временем стерлись в памяти, осталось лишь ощущение, что молодого писателя многое в тогдашней жизни тревожило. Хотя по официальной пропаганде 70-е годы были временем индустриального расцвета нашей страны, возводились Братская и Зейская ГЭС, объявили о строительстве БАМа, но именно размах этой, так сказать, цивилизации, порой неумной, и беспокоил Валентина Григорьевича. Это я понимаю теперь, а тогда в номере гостиницы «Сибирь» я просто его внимательно слушал.

По итогам совещания Евгений Иванович и Валентин Григорьевич рекомендовали принять Бориса Машука в Союз писателей СССР, довольно высоко оценив рукопись его рассказов «Горькие шанежки», которая вскоре вышла в Хабаров­ском книжном издательстве, а после и в Москве.

Через какое-то время после той встречи в Иркутске я прочитал в журнале «Наш современник» «Живи и помни» — это поистине новое слово о Великой Отечественной войне, о народных бедах и страданиях, которые она принесла. После публикации повести имя Распутина закономерно и прочно встало в ряд больших русских писателей.

Кстати, вместе с Борисом Машуком в семинаре обсуждался и приморский прозаик Александр Плетнев. Он был автором книги прозы, которая называлась «Чтобы жил и помнил». Что это? Похожие названия книг к Распутину и Плетневу пришли одновременно или?.. Возможно, исследователи творчества Распутина уже ответили на этот вопрос, я же только констатирую сей факт. А Александр Плетнев на том совещании был рекомендован в писательский союз, впоследствии учился на Высших литературных курсах при Литературном институте имени А.Горького, издал несколько книг в столице, в том числе и роман «Шахта», который был экранизирован на студии «Мосфильм». Его книги выходили не только в нашей стране, но и за рубежом. Он жил в Омске. Александр Никитич до конца жизни поддерживал дружеские отношения с Валентином Григорьевичем.

В 1982 году я перебрался в Белгород, а летом 1989 года вновь побывал на Дальнем Востоке, заехал в Хабаровск, в этом городе и купил сборник повестей Валентина Распутина. Вышел он в тамошнем издательстве в серии «Мужество». Вернувшись на Белгородчину, я однажды поехал в хутор Старый Редкодуб, к родителям моей жены, и там оставил эту книгу. А в следующий приезд услышал от тещи, Натальи Никитичны: «Хорошая книга. Правдивая. Душевная». Такие слова, пожалуй, мечтает услышать каждый писатель.

Я, право, был удивлен. Женщина, по сути, не училась в школе, но одолела более шестисот страниц. Причем, судя по ее оценке, не просто пробежала по тексту, но вняла ему, сопереживая персонажам, которые были ей близки.

Наталья Никитична тоже была из числа много испытавших русских женщин. Войну она пережила с тремя мальчишками на руках, а муж воевал; она не раз говорила, что ничего нет страшнее того, когда голодают и страдают дети. Когда Архип Николаевич, израненный, вернулся с фронта, его избрали председателем колхоза, а потом отправили в лагерь «за халатное отношение к колхозному имуществу» (в голодном сорок шестом от недокорма пало несколько коров), она уже с четырьмя сыновьями терпела далеко не сладкое житие-бытие.

Чем не распутинская героиня? Ее судьба простой белгородской крестьянки не менее тяжка, как и судьбы женщин из повестей «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни» и, конечно же, «Прощание с Матерой» — пожалуй, самого пронзительно-кричащего произведения писателя.

Для меня эта повесть — особая и, скажу больше, главная книга писателя. В 1967 году я, двадцатилетний журналист областной газеты «Амурский комсомолец», впервые побывал на строительстве Зейской ГЭС, которую велеречиво называли первенцем дальневосточной гидроэнергетики. Тогда в будущую плотину был уложен первый кубометр бетона. Потом я еще не раз приезжал сюда в командировки, писал об основных событиях, происходящих на стройке, — о перекрытии Зеи, образовании водохранилища, называемого рукотворным морем, поглотившим десятки поселков и сел, о пуске первых агрегатов. А о строительстве Бурейской ГЭС я рассказывал в газете еще с изыскательских работ, о том, как возводился временный поселок у Талаканского створа, устанавливались первые ряжи и так далее. Как правило, это были бодрые, полные оптимизма репортажи, очерки и зарисовки о гидростроителях, которых еще именовали авангардом строителей коммунизма: газете иного не требовалось.

А Валентин Распутин в это время писал «Прощание с Матерой» — печальный реквием по трагически исчезающей русской Атлантиде — русской деревне; вместе с ней уходило в прошлое, в небытие и то время, и, что особенно больно, традиции и обычаи нашего народа, нашей духовной основы и опоры.

Когда я прочитал эту повесть, то уже по-иному, как бы через распутинскую духовную призму посмотрел на великие стройки, а спустя какое-то время написал несколько стихотворений. Одно из них «На Зейском море» выдохнулось явно под влиянием «Прощания с Матерой»:

Выплывают из глубины

миражами былого погосты,

и поселок, как призрачный остров,

закачался на гребне волны.

Голоса… Или плещет волна?

Они спрашивают или молят:

— В светлом будущем нас

кто-то помнит?..

Да, чужая не легче вина.

Обо всем этом я рассказал Валентину Григорьевичу весной 1999 года во время первой встречи на Белгородчине. Он приезжал к нам в составе «десанта» журнала «Наш современник», вместе со Станиславом Куняевым, Александром Казинцевым и Юрием Кузнецовым. Я напомнил ему о давней беседе в иркутской гостинице «Сибирь». Тогда-то и появился автограф на моем экземпляре его книги, который я привожу в начале статьи.

Валентин Григорьевич еще не раз бывал в наших краях. Думаю, его впечатлила история Белгородчины и особенно то, что связано с Великой Отечественной войной. Не случайно в одном из интервью, размышляя о духовных ценностях русского народа, он сказал: «С нами поле Куликово, Бородинское поле и Прохоровское поле…». А в тот памятный приезд писатель посетил легендарную Прохоровку, выступил в местном Дворце культуры. Я записал некоторые его высказывания:

— Белгородчина — земля, на которую мы смотрим с упованием и надеждой: вы не только сохранили, но и приумножаете наше основное богатство — культуру. А без нее нет духовности в народе.

— Легкой жизни ждать в будущем не приходится, но я уверен, все вместе мы повернем на правильную дорогу.

— В нашем народе есть хорошая черта — терпение и умение выстоять в любые, самые драматические времена.

— Патриотизм — это некий генератор, который питает не только нынешнее, но и будущие поколения.

— Сейчас такое время, что уже нельзя стоять в стороне, отсиживаться. Не обязательно выходить на баррикады, можно в любом деле отстаивать свою национальную позицию.

— Да, стране нужны были перемены, но свои, а не чужие.

— У русского писателя в произведениях обязательно должно быть чувство сострадания, совестливость, он должен любить человека.

— В душе человеческой много места. Хватит его и для Звонницы, и для Прохоровского поля. Я давно хотел здесь побывать — это мой человеческий долг. И, думаю, буду приезжать еще не раз, скажу свое слово о том, что меня здесь тронуло, что взволновало, запало в душу.

Поразительно: сказанное писателем много лет назад, актуально и сегодня. Перечитайте: «Все вместе мы повернем на правильную дорогу». Давайте верить в это, как верил русский писатель Валентин Григорьевич Распутин, и хоть что-то, хотя бы самую малость для этого делать.

* * *

Последняя встреча с Валентином Григорьевичем произошла в феврале 2008 года. В Москве проходил съезд Всемирного Русского Народного Собора. После открытия форума писатели-участники съезда перебрались в Центральный Дом литераторов, где в Большом зале шла работа писательской секции.

Народа в зале было немного, гораздо меньше, чем в буфетах. Я вошел, когда выступления уже начались, устроился на одном из крайних кресел. Через какое-то время почувствовал: кто-то присел рядом. Повернул голову — Валентин Григорьевич! Мы пожали руки. Молча слушали выступающих. Когда же наступил перерыв, я спросил писателя, давно ли он из Иркутска. Это было уже после того, как в авиакатастрофе погибла его дочь Мария, поэтому других вопросов не задавал. Что он ответил, не помню, только одну фразу: «Я сейчас мало читаю, да и почти ничего не пишу». В тот момент невольно вспомнились слова из одного его интервью. Звучали они примерно так: «После шестидесяти лет писатель живет на «сухарях», но и в это время еще можно сделать что-то стоящее».

Валентин Григорьевич успел многое. Его «лебединой песней» стала публикация в большой книге-альбоме «По Ангаре, по Ангаре…», которая вышла в Иркутске. Ее презентацию прошла уже после смерти Распутина, которая наступила 14 марта 2015 года. Он всего несколько часов не дожил до своего 78-летия. «Для меня Родина — это, прежде всего, Ангара, Иркутск, Байкал», — вот его сокровенные слова.

А рубежный возраст, о котором говорил поистине великий народный русский писатель, я уже перешагнул. Но, как его напутствие, часто повторяю про себя: «Еще можно сделать что-то стоящее».