Вино и вода для последней чаши

ВОРКУТИНСКИЙ ВОПРОС

 

Я родился в краю гагар,

Куропаток и белых сов,

И сюда никакой Макар

Не гонял телят и коров.

 

И в судьбе моей падал снег,

Снова падал — как будто впрок.

Я смотрел на него, как зэк,

У которого долгий срок.

 

Я смотрел на него в упор,

С ним легко соглашаясь в том,

Что не я выбирал простор,

Что не я выбирал роддом.

 

Кто же выбрал? Какая цель?

Непонятно. Туман и тьма.

Но зато впереди метель,

Но зато впереди зима.

 

* * *

 

Солнце споткнется о времени край,

как об порог.

Март остается зимою. Сон не найдет покой.

Вижу во сне, как падает птица, вянет цветок.

Вижу ночное небо и звезды над головой.

 

И мать умерла. И умер отец. И умер сын.

Ляжет на память снег и на улицы путь кривой,

Чтобы понять, никого нет рядом — и я один.

Только ночное небо и звезды над головой.

 

Время споткнется о солнце — снова придет весна.

Встанут отец и мать. И сын возвратится живой.

В это поверить сможет лишь память вечного сна.

Только ночное небо и звезды над головой.

 

* * *

 

Если ищешь рай, то ищи на Востоке,

А на Западе хлеб и масло свобод,

Можно весело петь, не скрывать пороки,

Можно выть от тоски — и никто не прервет.

 

А начнешь умирать от свобод и песен,

Позовешь нотариуса и семью,

Скажешь: — Завещаю всем тысячу песо…

Но подумаешь: — Мог бы я жить в раю…

 

Умирать бы мог без юристов и грусти,

От восточных ветров в сарае дрожа.

И Великий Ростов иль Великий Устюг

Хоронил бы юродивого бомжа.

 

И прошли бы слухи, что ты, умирая,

Рассказал то ли служке, то ли стене,

Что тебе показали пути до рая —

По какой восточной идти стороне.

 

* * *

 

Когда Ты молитвам внимаешь,

Глядишь на тревожный закат,

Ты знаешь, конечно, Ты знаешь,

Зачем наши судьбы сгорят.

 

Сгорят не для точных ответов —

Мы только, как дети, поймем,

Что строгое таинство света

Дополним неровным огнем.

 

Запутавшись в снах и порядках,

И в чаяньях ночи и дня,

Мы просто сгорим без остатка

Неровного ради огня.

 

* * *

 

Еще одна деревня умерла,

Уехали и старики, и дети.

Ушел народ искать свои дела:

Без дела-то нельзя на белом свете.

 

Кто в Сыктывкар подался, кто в Квебек.

В район соседний. Или за три моря.

Не проживает больше человек

В деревне древней на реке Печоре.

 

У человека планы и расчет,

И он упрям, и многое умеет.

Он целый мир однажды обретет,

Но на деревню став душой беднее.

 

ВЛАДИМИР КЕМЕЦКИЙ

 

Не жилось во Франции поэту,

Захотелось посмотреть на снег,

И уехал он в страну Советов,

Где так вольно дышит человек.

 

Где растет на кочках тундры ягель,

И где дышит почва, а не блажь.

И пошел он по этапу в лагерь

За любовь к стране и шпионаж.

 

За любовь и странные оттенки

Той любви.

Поди, предугадай,

Что тебя за них поставит к стенке

Трудовой народ, любимый край.

 

Не рыдала скудная природа,

Расстреляли — да и все дела,

Около Кирпичного завода

Воркута поэта погребла.

 

Замели январские метели

Узника и смыслов жизни путь.

Он совсем не думал о расстреле,

Не просил во Францию вернуть.

 

Не хотел судьбу менять — и умер…

В Воркуте живу который год —

Я бродил по тундре и подумал,

Глядя на заброшенный завод,

 

Что Россию власти не согнули,

Что никак не понимает власть,

Если честно до последней пули

Жизнь прошла, то, значит, удалась.

Удалась, хоть гении ГУЛАГа

Не нашли в ней никакой цены.

Что же мы меняем честь на благо,

И порой, как Франция, скучны?!

 

ПРИКОСНОВЕНИЕ

 

  И сказал Иисус: кто прикоснулся ко Мне?

                                                                                      Лк. 8, 45

Господи, это я, который в молитвах солгал,

Ближних не возлюбивший

И не простивший врагам,

Пьяный вином, сикерой и сочиненьем стихов,

Женщинами, судьбою,

Пропахший насквозь грехом,

Я, потерявший сына,

Теряющий жизни вкус,

Я прикасаюсь к Тебе…

И, может быть, прикоснусь.

 

НА ПЛОЩАДИ ВОССТАНИЯ

 

Человек, доверчивый, как лошадь —

И таких, как он, еще табун —

Выйдет на бессмысленную площадь

И на беспощадный выйдет бунт.

Говорит, что хмурая держава

Не удержит вздоха естества:

— Тварь ли я дрожащая иль право

На дела имею и слова?!

Правду перемешивая с ложью,

Как с осенней грязью первый снег,

Он дрожит, как тварь.

Но тварь-то Божья!

Все-таки не лошадь — человек.

 

ОШИБКА АФАНАСИЯ ФЕТА

 

У чукчей нет Анакреона,

К зырянам Тютчев не придет.

                                   Афанасий Фет

 

Федор Тютчев к зырянам пришел,

Это стало для Фета укором,

Но затем подошли рок-н-ролл,

Гербалайф, орифлейм и Киркоров —

И не сразу теперь разберешь

Голос Тютчева в этом содоме,

Что есть мысль изреченная ложь…

Вот беда! И не только для коми!

Жизнь теперь называется лайф —

В этом кайф и конец разговора,

Потому что кругом гербалайф,

Рок-н-ролл, орифлейм и Киркоров.

 

* * *

 

Царство Божие не для пьяниц,

Знаешь, русский мой человек,

Больше нашего пьет испанец,

Пьют прилично поляк и грек.

 

Но о нас говорят с укором,

Что мы пьем с тобой день-деньской,

Потому что спим под собором,

Хмель тяжелый смешав с тоской.

 

А в соборе иконы, ладан,

Свечи, служба — спасенья ковчег.

Надо встать! Царство Божие рядом.

Встанем, русский мой человек!

 

* * *

 

Деревня потихоньку гибла

От дураков и от дорог.

Деревне не хватало гимна,

Высокого, как сена стог,

Простого, словно день недели,

Родного, как коровий рев —

Чтоб гимн бы этот все запели —

Все семь оставшихся дворов.

И от мелодии душевной

Смог осознать любой дурак,

Что гибнет русская деревня,

Но не сдается, как «Варяг».

 

* * *

 

В нашей осени света все меньше,

Дождь идет — и молчим ни о чем.

И вздохнут о нас души умерших,

Что неправильно снова живем.

 

Не хватает нам часто усилий

Разбираться, где ночь, а где суть.

И они также в точности жили.

И уже ничего не вернуть.

 

Не вернуть им ненастной погоды —

Неба низкого, ветра с дождем,

Не вернуть этой сладкой свободы —

Жить не так и молчать ни о чем.

 

* * *

 

Какую воду и вино ни пей,

Колеблется земля и все на ней,

Живущие в придуманном покое.

А жизнь, как выстрел в небо, коротка,

И тоньше крыльев сна и сквозняка —

Безумны возлюбившие земное.

 

Не поднимайте высоко свой рог —

Ни запад не поможет, ни восток,

Ни площадь недовольного народа.

Пески сравняют, занесут снега,

И снова обломаются рога,

Качавшие устои небосвода.

 

И человек судьбы не передаст,

И снова будет прав Екклесиаст,

Что суета и скорбь — познанья наши.

Но надо жить и видеть между строк,

Как время для суда находит Бог,

Вино и воду для последней чаши.

 

РУССКИЙ АЛАДДИН

 

Вышел мужик с новой лампой паяльной,

Бак отгореть в отопленье центральном

С водопроводной трубой.

 

Лампу разжег, но внезапно заминка —

Лампа шипит: самолет-невидимка

Входит в простор голубой.

 

Предупреждает: из области дальней

Гость над хозяйством летит коммунальным

В мирной работы разгар.

 

Верит, невидим он муке похмельной,

Бдительность спит, как директор котельной,

Слеп пограничный радар.

 

Смотрит на наши исконные земли,

Только паяльная лампа не дремлет

И через тайную щель

 

Держит приборы слеженья по ветру,

Чтобы радировать хмурому центру:

— Вижу отчетливо цель.

 

Слышит мужик вдруг чеканные речи,

Лампе командует строгий диспетчер:

— Ближе чуть-чуть подпусти.

 

Все под контролем. На Северный полюс

Вышел на помощь тебе бронепоезд

От запасного пути.

 

Сладили дело. И бак отогрели.

В доме тепло. Нет невидимой цели.

Только вот денег впритык.

 

Чистое небо. Погода нормальная.

Как хорошо, что есть лампа паяльная

И терпеливый мужик!

 

---

Андрей Гельевич Попов родился в 1959 году в Воркуте. Окончил филологический факультет Сыктывкарского государственного университета. Автор нескольких сборников стихотворений. Лауреат Южно-Уральской литературной премии, международной премии С. Есенина «О, Русь, взмахни крылами», премии Н. Тряпкина «Неизбывный вертоград». Стихи переводились на венгерский, болгарский, немецкий языки. Член Союза писателей России. Живет в Сыктывкаре.