В размагниченном времени
- 28.03.2022
* * *
Все истины, конечно же, избиты.
Но не убиты, не убиты, нет.
Они живут, у них свои орбиты,
И в старости к ним тянется поэт.
Пусть кто-то скажет: это все трюизмы,
Все истины банальны, дважды два…
Но ты в них видишь явную харизму,
Когда твоя седеет голова.
Тогда ты их свежо воспринимаешь.
У них свои орбиты и пути…
И ты все чаще грустно поминаешь,
Что жизнь прожить — не поле перейти.
* * *
Засверкали небесные пилы,
Топоры засверкали — и вот
Лед распиленный тронулся к устью,
И расколотый тронулся лед.
Ах, весна и стихи — это вечно!
Так и было, и будет всегда.
И всегда будет мертвые льдины
Уносить по теченью вода.
* * *
Что-то я суечусь и петляю…
Но сегодня притормозил.
По Тверскому бульвару гуляю,
Набираюсь возвышенных сил.
На душе тут заметно теплеет:
Все, казалось бы, взято в полон —
Только русской поэзией веет
Выводящий на Пушкина склон.
* * *
«Прощай, немытая Россия…»
Какие пошлые слова.
Прощай, великая Россия!
Которая во всем права.
И в том, что приросла Сибирью,
И в том, что в космосе была,
Что милосердием и ширью
Народы малые влекла!
«Прощай, великая Россия!
Прощай, красивая Россия!
Прощай, душевная Россия!» —
Я так, наверное, скажу,
Когда с тобой прощаться буду…
«Прощай… Я в вечность ухожу».
А это пошло,
это мелко…
И потому это —
подделка.
ПАМЯТИ ГЕННАДИЯ ФРОЛОВА
Друг мой, друг… Ты жизнью тяготился
где-то лет, пожалуй, с тридцати.
Ты молился, искренне постился,
ты провидел горние пути.
Ты теперь на тех путях-дорогах
к вечной жизни Богом приобщен…
В мире горнем, милостивом, строгом
ты, наверно, понят и прощен.
Я не знаю, я предполагаю.
Я и сам вопросами томлюсь.
Я и сам на милость уповаю…
О душе молюсь.
«Пил чаи с оранжевым вареньем…» —
написал ты в восемнадцать лет.
Счастлив я твоим стихотвореньем…
С юности ты истинный поэт.
Чай с вареньем пьем и вспоминаем…
Все прошло — как не было, прошло.
Но ты, как живой, за нашим чаем.
Помним, любим
ясно и светло.
Вижу я тебя в домашнем кресле.
Слышу стихотворный твой напев.
Ты сказал однажды, что воскресли
Мы, еще родиться не успев.
* * *
Режим такой, режим сякой…
А где же сытость и покой?
И вот уже режим другой —
России это не впервой.
Режим другой — и он сякой,
Такой-сякой, такой-сякой…
И только не сякие мы
И наши светлые умы.
* * *
В размагниченном времени мы пребываем сегодня.
Даже рифмы — и те словно россыпь древесных опилок…
Время как бы исчезло, ушло и оставило нас,
И повисли в пространстве безвольно понятия жизни.
Честь и правда, отчизна и счастье, и даже любовь
Не наполнены смыслом, а так — словно призраки вьются…
То на Боге стоял этот мир, то на Мысли,
На Истории тоже стоял этот горестный мир.
А теперь их не стало, как будто их не было вовсе.
Можно верить во все и не верить… И смысл не искать.
Можно так, можно эдак — и это зовется постправдой…
Ничего нет святого и все виртуально теперь.
Геннадий Викторович Иванов родился в 1950 году в городе Бежецке Тверской области. Служил в армии, работал в районной газете. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор десяти книг стихов. Написал три книги очерков о своей малой родине «Знаменитые и известные бежечане». Лауреат нескольких литературных премий, в том числе — им. Ф. Тютчева, В. Шишкова, М. Салтыкова-Щедрина и др. Первый секретарь Союза писателей России. Живет в Москве.
