В чуткий час, когда замолкнут птицы
- 05.05.2025
ШЁЛОКША
Здесь белая церковь на склоне
Заветную тайну хранит,
Пасутся печальные кони
Под сенью плакучих ракит.
А рядом – пугливей мышонка,
Лелея родные края,
Кугою шуршит Шёлокшонка –
Притихшая речка моя.
Гниет на мели плоскодонка
И ершики плавают там.
Я снова с тобой, Шёлокшонка!
Уж я-то тебя не предам.
Когда же глухая тетеря
Вопит, в том не видя греха,
Что любит Россию – не верю!
Я знаю – Россия тиха.
* * *
Здесь тишина, как стражник на часах
У вечности – о крупном и о малом
Не размышляет, ибо время – прах.
Сидит всю ночь с опущенным забралом.
Здесь тишина такая, что слова
Бессмысленны, и тщетны разговоры,
Здесь слышно, как весенняя трава
Сквозь земляные проползает поры.
И каждая травинка – словно меч,
Пронзающий стреноженное время.
И ты себя не сможешь уберечь –
Уйдешь как все – не с этими, так с теми.
Здесь всех других ловчее и живей,
И всех бодрей, и зря не суетится
Наш среднерусский рыжий муравей –
Ни жизни он, ни смерти не боится.
А жизнь права, и смерть права – они
В гармонии своей равновелики,
И равнодушны к нам, как эти пни,
Как заросли садовой повилики.
DÉJÀ VU
Вот она, лета нежнейшая милость –
Лезет сквозь землю шальная трава.
Не от росы ли коса затупилась?
Лишь одуванчики косит едва.
Может, и к лучшему? Мне от пореза
Дальше б держаться, не быть дурачком.
Рухнут цветы, и покроются срезы
Детским каким-то смешным молочком.
Всё это, кажется, было когда-то.
Солнечный луч, на травинках роса.
Зеленоглазый такой, конопатый
Худенький мальчик смотрел в небеса.
Не был в Шанхае он, не был в Париже,
Доллар не видел, не трогал юань.
Был почему-то понятней и ближе
Город с названием Тмутаракань.
Ел по утрам он овсяную кашу
И, шелковистую гладя траву,
Знать не хотел про политику вашу.
…Желтая пижма. Полынь. Déjà vu.
* * *
То, как ящерка, время бежит,
То ползет по-улиточьи тихо.
Что за куст у забора дрожит?
Облепила забор облепиха.
Удивительно всё же просты,
Незатейливы девичьи вкусы –
Серебристые эти листы,
Желтых ягод браслеты и бусы.
А когда золотая заря
На верхушке куста полыхает,
Проступает Музей Янтаря –
Так, что сам Кенигсберг отдыхает.
Нас учила посконная жизнь,
Всех, вкусивших хоть капельку лиха –
От начальства подальше держись –
Проживешь, как твоя облепиха.
Ей-то что! Ведь жила при князьях,
На советский не злясь муравейник,
Был пырей да цикорий в друзьях,
А в подписчиках – серый репейник.
Как нам хрупкая жизнь дорога!
Даже если по пояс снега
Или спать не дает лихорадка.
Потому-то и в дождь, и в жару
Все дрожит на бесхозном ветру
Серебристая нежная прядка.
* * *
В чуткий час, когда замолкнут птицы,
Но в саду по-прежнему тепло,
В окна бьются бабочки-ночницы,
Бьются головами о стекло.
Как ты непонятно, мирозданье!
Кто нам может точный дать ответ,
Почему мучнистые созданья
Все летят, летят на яркий свет?
Может, электрического тока
Притяженье тайное жестоко?
Или света гибельны лучи?
Может быть, им слишком одиноко
В русской опредмеченной ночи?
Может, их просторные рубахи
Не вмещают жуткой тишины?
Мучают безудержные страхи
Под магнитным оловом луны?
Однодневки жалкие не знают,
Что к холодной осени растают,
Не узнав про русские снега.
Что ж они так головы теряют?
Или просто жизнь не дорога?
Пляшут их веселые сестрицы —
Бражники, капустницы, репницы
В византийский полдень на лугу.
Всё не могут жизнью насладиться.
Ну, а я постигнуть не могу –
Почему в июне и в июле,
Бросив комариные рои,
Словно зажигательные пули,
Бьются в стекла смертницы мои.
* * *
Вот если бы вторую жизнь прожить
Вот здесь, за этим сонным полустанком,
Репницей мягкокрылой прокружить
По разноцветным войлочным полянкам!
Ужом желтоворотым в закуток
Скорей вползти, чтобы брюшком – в болото,
И кислорода свежего глоток
Вдруг ощутить, как вдох перед полетом.
Вторая жизнь была бы хороша,
Когда бы в ней ни боли и ни дрожи,
Когда б всегда светла была душа,
Когда б она, сверкая и шурша,
На первую была бы не похожа.
А если вновь велят ходить в строю
Под кваканье не чищенного горна,
Писать в стихах, что ты живешь в раю,
Чтоб получить за это горсть попкорна?
И, как пластинка, тупо повторять,
Что дважды два, конечно, будет пять,
Годами лицезреть врата Аида,
Перед скотом навытяжку стоять
И надевать намордник от ковида?
Опять среди тотального вранья
Прожить всю жизнь, мечтая о наркозе?
Нет, не хочу!.. Но вспомню муравья,
Ползущего по сломанной березе…
* * *
Осенний день пугал дождливой мглой,
И небосвод от горя накренился.
Навстречу мне таджик с бензопилой
И с четырьмя канистрами тащился.
И вспомнил я Некрасова. Ему
Запомнился б не лес, не ежевика,
Стихи бы посвящались одному –
Печальной доле бедного таджика.
Гремел за рощей обветшалый гром,
И ветер гладил хилые вершины.
Я только дачник, вылезший с ведром
Из наспех припаркованной машины.
«Ты, дяденька, скажи – работа нет?» –
Спросил таджик. Не знаю сам, мой свет,
Какую предложить тебе работу.
Вся жизнь моя – подобье чепухи.
Блуждание по лесу да стихи
Про шум травы, скрипение ольхи
Да облаков закатных позолоту.
Здесь точит баба косу – бжиг да бжиг,
Здесь пьяный неотесанный мужик
О собственном мечтает самолете,
И для деревни нашей твой таджик
Стал органичней утки на болоте.
Мы – разные. Кто совесть за вино
Продаст, кто украинское зерно
Засыпать хочет в полые карманы.
Но смотрят звезды вечные на нас,
А в это время в сумеречный час
По полю бродят Ваньки да Равшаны.
И я уже нисколько не боюсь,
Что в сумеречной дымке растворюсь –
Жизнь не была обманом и ошибкой.
Ведь я давно на «ты» с осенней мглой,
А рядом лес, родимый перегной
Да этот вот таджик с бензопилой
С фальшивой виноватою улыбкой…
Евгений Ростиславович Эрастов родился в 1963 году в городе Горьком. Окончил Горьковский медицинский институт и Литературный институт им. А.М. Горького. Доктор медицинских наук. Автор шести поэтических и четырех прозаических книг, а также многочисленных публикаций в периодике. Произведения переводились на английский, немецкий, испанский, македонский и болгарский языки. Лауреат многих литературных премий, в том числе им. А. Горького, им. М. Цветаевой, победитель ряда международных поэтических конкурсов. Член Союза писателей России. Живет в Нижнем Новгороде.
