У порога родного
- 04.08.2020
ЯНВАРЬ-43
Позади — белый сумрак
ушедшего прочь,
не похожего ни на вечер,
ни на ночь,
не боящегося ни совести,
ни огня, —
позади — белый сумрак
седого дня.
«Когда мы до победы с болью,
но доползем,
мы заставим их жрать порох
и чернозем!» —
говорили, блестя глазами,
над пареньком,
укутанным мерзлой кровью
и январем.
Поравнявшись с сугробом,
молчал солдат,
вспоминая, как раньше,
сто дней назад —
или двести — теперь
только черт поймет! —
он впервые вцепился
в свой пулемет.
И была безжалостна
его рука,
когда он впервые
застрелил врага
и продолжил холодно,
не молясь,
разряжать обойму
в чумную мразь
за убитых прошедшей ночью
и год назад,
за схороненных на высотах
и пустырях,
за снесенный угол
родной избы,
за горячую нитку крови
из губы!..
Над безглазым теперь Воронежем
нет ворон,
испугавшихся не бомбежек
и похорон,
а свирепости его преданных
сыновей,
истекающих черной кровью
донских степей.
Воет вьюга, как сотни страшных
железных птиц,
и в скелеты домов входит ветер —
в дыру глазниц.
От костра тени пляшут, солдаты смотрят
на огонек.
Не лампадный — да и не важно.
Хоть бы
уберег.
* * *
…А по той стороне растянулся сухой дым
И свернулся клубком, как на печке белесый кот.
От сожженных мостов —
только сваи.
И я к ним
Подойду, если все же придется идти вброд.
* * *
Я давно не была у порога родного,
И мне больно приехать назад:
Покосились ворота у храма худого,
Что когда-то казался пузат.
Нет ни капель вина, ни дыхания жизни.
В нем уже не толпятся, шумя, по утрам.
Ему вечный помин, и лишь ворон на тризну
Залетит в продуваемый храм.
Спину гнет колокольня, морозы почуяв.
Не слышна тропарей монотонная речь.
Позабытую миром старушку хромую
Богу здесь не сберечь.
Куполами примято земли покрывало,
Через щель на стене — весь алтарный проем.
Мы поможем вернуть красоту Нотр-Дама —
А свою не спасем.
* * *
На полях — стерня, заболочен лог,
Кружит колея через топь дорог.
Где река текла, через бор сырой
Девка Анка шла с ключевой водой.
Повернет домой: по пути — погост,
У крестов сухой наберет хворост.
Упадет на лоб золотая прядь —
Среди всех зазноб не найти под стать.
Издалече знал девкин сарафан
И трусливо ждал молодой цыган.
Он напал и взял красоту и пыл —
Не слыхал никто, окромя могил.
Выли бабы день и кричали ночь —
Как глухая тень, мать глядит на дочь.
Была девка-кровь, острие ножа,
А теперь она будет не нужна.
А года — идти, не сыскаться — муж,
По тому пути Анка ходит уж.
Больше века ей, но и в свет, и в мрак
Взор из-под бровей не поднять никак.
Где река текла, со своей клюкой
Девка Анка шла с ключевой водой.
Каждый волос скрыть надо под платком
И пойти топить свой студеный дом.
ВЕСНА?
За зеленой весной — тишина,
И не слышат деревья ни звука.
Я давлю слишком нервно на
Кособокий пробел ноутбука.
За окном небеса — синЕ,
Резко пахнет сырой сиренью,
И белесые корабли
Раскидали большие тени.
Самолеты летят домой
И морщинят небесный саван.
С непокрытою головой
Рвется женщина в двери храма.
Где-то злится гроза сварливо
И вразвалку сюда идет
С небывалой доселе силой
Покарать наш людской род.
По прозрачной сухой жаровне
Где-то вплавь, а местами — вброд
Мимо старой больной часовни
Желтый лист плывет.
Прикоснулся он чуть устало
К растрепавшимся волосам
Той, убитой в дверях храма,
Не допущенной к образам.
А потом будто бы легко
Закружился безмолвно и,
Умирая, влетел в окно
И упал на ладони мои.
ГОЛОЛЕД
В городе оттепель, в городе тает воздух,
Трубы укутаны шарфом табачного дыма.
В городе пробки, автобус уполз, и поздно
Переродиться в себя, как когда-то было.
Ежится пепел-сугроб, до земли промокший.
Ноги залил Иордани проспект ватный.
А под водой только тоненький лед, и подошва
Тихим предателем вбок и чуть-чуть обратно.
Скользко себя удержать, чтоб звучало гордо,
Чтобы колени — не в кровь и синяк саднящий.
Тяга к падению или сама природа
Свергнут тебя к миллионам других пропащих.
Как собачонка скулит над разбитой лапой
И умоляет душе дать покой и отдых,
Толпы людей, поскользнувшихся вдруг когда-то,
Тонут в холодных проспектных святых водах.
Нет и не будет ковчега и голоса свыше,
Сгинет в тумане пророк, как смиренный безумец, —
Только подтаявший снег со стальной и покатой крыши
Ринется лезвием вниз на Помпеи больших улиц.
* * *
В тихий ноябрь спущусь с косогора.
Лес молчалив. Гулко дятел стучит.
Чувствует мир: неизбежно и скоро
Все насовсем замолчит.
Вместо травы — иссыхание листьев,
Прелость земли — саркофаг для корней.
Дуб на плече у товарища виснет,
С жизнью прощаясь своей.
Маленький клен жмется к мамочке родной
В траурном платье из черной листвы.
Не обнажившись, смущенно и гордо
Ждет она миг темноты.
Лес не отпустит: в агонии хладной
Тонкими пальцами веток и жил
Держит за плечи и руки и жадно
Пьет и тепло, и остаток сил.
Рвется дыхание, и не взобраться
Вверх по крутому подолу холма.
Листья шуршат и ползут обниматься…
Дышит зима.
Екатерина Сергеевна Стрельникова родилась в п.г.т. Анна Воронежской области. Окончила филологический факультет Воронежского государственного университета. Работает учителем, учится в аспирантуре. Участник областных совещаний молодых литераторов Воронежской области (2013, 2016, 2018), Межрегионального совещания молодых литераторов в Воронеже (2019), Всероссийского совещания молодых литераторов в г. Химки (2020). Публиковалась в журнале «Подъём», региональных изданиях. Живет в Воронеже.
