Тёмные люди

1

 

В шесть часов утра, по укоренившейся давнишней привычке, Свет­­лана Константиновна встала с постели, подошла к раскрытому окну, полюбовалась ярко-зеленой, омытой недавними теплыми летними дождями листвой ветвистых тополей, кленов, березок, роскошными цветами, красовавшимися в клумбах, занимавших значительную часть двора пятиэтажного дома, в котором она жила. Из всей неоглядной и неразрывной цепочки дней и ночей, рассветов и закатов ей больше всего нравилось летнее июльское утро. Она посмотрела на хрустально чистое без­облачное небо. Солнышко поднялось невысоко и разогреться пока не успело. Светит ласково, нежно, улыбчиво, словно хочет сказать: «Люди, не волнуйтесь. Моего тепла хватит на всех». Хоть сколько смотри на эту красоту — не насмотришься, сколько ни любуйся — не налюбуешься.

Светлана Константиновна никуда не торопилась, не строила неотложных планов, одним словом, как и все неработа­ющие пенсионеры, жила спокойной, размеренной жизнью, по принципу «сама себе хозяйка». Но и без дела не могла сидеть — тоже привычка, выработанная за многие десятилетия. Всяких дел, домашних и прочих, непочатый край. Есть у Светланы Константиновны одно занятие, без которого она не может представить свою жизнь. Еще с детства она пристрастилась к чтению художественных книг. Вот и теперь, дожив до пенсионного возраста, частенько сидела за чтением какого-либо романа, рассказа или повести. Особую, прямо-таки неописуемую любовь Светлана Константиновна питала к русской классике, которую считала вершиной мировой художественной культуры; многое из этого наследия перечитала по нескольку раз, получая всегда несказанное наслаждение. Не исключена возможность, что любовь к художественной литературе привела к тому, что после филологического факультета университета она практически всю жизнь работала библиотекарем в городской библиотеке. А перед пенсией несколько лет была заведующей этой библиотекой. И если сейчас ей приходится разговаривать с кем-либо о книгах, то она непременно ненавязчиво скажет, что книга — это величайшая ценность, которую создал человеческий разум; и обязательно добавит, что к любой книге следует относиться со священным трепетом.

Жила Светлана Константиновна в двухкомнатной «хрущевке». С некоторых пор, чтобы не было скучно одной и в целях пополнения личного бюджета, стала пускать квартирантов. Сейчас у нее квартировала молодая симпатичная девушка Лота, работавшая менеджером одного крупного книжного магазина. Лота кончила политехнический институт, но работу по специальности не нашла, поэтому пришлось довольствоваться тем, что подвернулось под руку.

После утреннего кофе Светлана Константиновна собралась в скверик, находившийся недалеко от дома. По коридорчику она ходила тихо, почти бесшумно, на кухне старалась не греметь посудой, ложками, вилками, двери открывала и закрывала с необыкновенной осторожностью, чтобы нигде не скрипнуло, не звякнуло, радио не включала, хотя любила слушать последние новости. Причиной соблюдения такой абсолютной тишины было то, что Лота, занимавшая другую комнату, еще спала крепким сном. Кощунственно, по разумению пожилой хозяйки, тревожить сладкий сон молодой девушки. Добрая, отзывчивая по своей природе, она старалась создать все необходимые условия для спокойствия менеджера.

 

2

 

Лота проснулась чуточку позже хозяйки. Облачившись в яркий розовый халат, она вышла из своей комнаты в коридор. Ее светло-рыжие волосы взлохматились после ночного сна, большие, несколько кругловатые глаза смотрели сонно; Лота чему-то рассеянно улыбнулась, когда возле ванной комнаты встретилась с хозяйкой.

— Доброе утро! — не сходила вялая улыбка с полных губ менеджера.

— Доброе утро, Лоточка! — приветливо улыбнулась Светлана Константиновна. — А ты почему сегодня так рано встала? Тебе ведь к десяти часам на работу.

— Я сегодня немного позже пойду. Буду дома изучать документацию. Ужасно сколько бумаг накопилось, — посетовала Лота. — Надо их рассортировать и сложить по порядку. А вы, наверное, сейчас будете читать? Вы много уделяете времени чтению. У вас такая хорошая библиотека.

— Нет, я сейчас читать не буду. Я сейчас пойду в сквер. Такое утро сегодня замечательное. Надо подышать свежим воздухом. А читать потом буду. Но я сейчас не так много читаю. У меня гипертония. Об этом нельзя забывать. В основном я читаю днем.

— Свою библиотечку вы сами приобрели или дети? — заинтересовалась Лота.

— Дети помогали мне финансами. А я подписывалась на всякие издания. Если хочешь что-нибудь почитать, бери любую книгу, — указала Светлана Константиновна на полки, стоявшие в ее комнате.

— Нет, нет! — замахала Лота обеими руками, словно отпугивая от себя ночное наваждение. — Я просто так спросила. Сейчас некогда читать. Да я как-то не пристрастилась к чтению.

— Ты что, никогда не читала художественных книг? — широко раскрыла глаза Светлана Константиновна.

— Нет, я читала, — неуверенно сказала Лота, глядя в сторону.

— Я очень люблю нашу отечественную классику, — не без гордости сказала Светлана Константиновна. — Многие романы и повести перечитывала по два раза, а то и больше. Очень люблю Льва Толстого. А ты любишь нашу русскую классику?

— Я тоже Толстого люблю, — еле слышно промолвила менеджер.

Светлана Константиновна боготворила людей, которые любили художественную литературу. И общалась с ними с большим наслаждением, когда выдавался благоприятный момент.

— Какой роман Льва Николаевича ты прочитала последний раз? — спросила она квартирантку.

Лота расплывчато взглянула на хозяйку.

— Ой, знаете, я еще как следует не проснулась, — она аппетитно зевнула и помахала ладошкой вокруг рта. — Вы кого назвали?

— Льва Николаевича.

— А-а-а, — растерянно промычала Лота. — Мне больше всего понравился его роман «Мартышка и очки».

— «Мартышка и очки?» — напрягла Светлана Константиновна слух, потому что не поверила ушам своим.

Поклонница русской классики опешила, но постаралась скрыть свое недоумение.

— Понравился?

— Разве может не понравиться этот роман Льва Николаевича! — широко и свободно улыбалась Лота, обнажив верхние зубы и бледно-розовые десны.

Светлана Константиновна не стала стыдить квартирантку, не стала укорять ее, разъяснять, что у Льва Николаевича Толстого нет такого романа и быть не могло. Зачем это нужно? Это бессмысленно и бесполезно. Ей все было ясно. Но про себя все же подумала, какая темная у нее квартирантка.

— Ну что ж, Лоточка, — милосердным тоном сказала хозяйка, — ты сейчас завтракай и занимайся документами. А я пойду в сквер. Дома не хочу сидеть в такую погоду. И потом, это благотворно влияет на здоровье. У меня гипертония. Нужен свежий воздух.

— А после оздоровительной прогулки в сквере, — мило улыбнулась Лота, — будете читать что-нибудь.

— Обязательно! Немного почитаю.

— Что вы сейчас читаете?

— Рассказы О. Генри. Замечательный писатель!

— Первый раз слышу, что есть такой.

— Очень жаль, Лоточка. Ты многое потеряла в жизни. У меня есть двухтомник О. Генри. Если захочешь, почитай, — посоветовала Светлана Константиновна, сомневаясь, однако, что квартирантка возьмет в руки эти томики.

 

3

 

В сквере Светлана Константиновна медленно и беззаботно прогуливалась по аллеям, любовалась яркими красивыми цветами, сидела в тени старой липы, раскинувшей во все края густые ветви. На одной аллее повстречалась со своими бывшими коллегами по библиотеке: поговорили от души, вспомнили, как полагается в таких случаях, работу, хорошее и плохое, порадовались встрече и, конечно, договорились встретиться как-нибудь еще для поддержания духа дружбы и товарищества, объединявшего их в прежние годы.

Домой Светлана Константиновна возвращалась в приподнятом настроении и с хорошим самочувствием: прогулка в сквере, где воздух относительно чист и свеж, повышает жизненный тонус, укрепляет нервную систему и хоть немножечко, но все же стабилизирует артериальное давление. Отдохнув в сквере около часа, Светлана Константиновна отправилась домой.

Маршрут всех жильцов, обитающих в ее доме, куда бы они ни шли из дома и откуда бы ни возвращались в любое время суток, пролегал мимо ненавистной всем мусорной свалки, располагавшейся в непосредственной близости от дома и с вызывающей омерзительностью торчавшей на фоне густого школьного сада, раскинувшегося за высокой железной оградой. Довольно часто от мусорной свалки несло тошнотворным зловонием.

Светлана Константиновна за многие десятилетия окончательно свыклась с этим маршрутом. По нескольку раз в день она проходила по нему, когда не болела, и не обращала ни малейшего внимания на мусорные баки, стоявшие ровно, словно солдаты в шеренге, на кирпичную стенку, имеющую форму громадной скобы и предназначенную, по всей вероятности, для указания на то, чтобы всякие технические и пищевые отходы не выбрасывались далеко за ее пределы. Светлана Константиновна не замечала чрезмерно переполненных баков, из которых мусор сваливался прямо на цементную площадку, засоряя и заваливая до безобразия все ее пространство.

Но в этот раз она обратила на свалку очень пристальное и, может быть, даже болезненное внимание. Она замедлила шаги, и у нее перехватило дыхание. Ее взору открылась безрадостная картина. Такой дикости Светлана Константиновна никогда не видела. И даже не думала, что такое вообще возможно. На краю цементной площадки, метрах в пяти от крайнего мусорного бака, сплошь, как и все остальные, изъеденного многочисленными разводами грязно-коричневой ржавчины, возвышался внушительный ворох книг, толстых и тонких, новых и основательно потрепанных, поблекших от времени. Кто-то просто вышвырнул их на мусорную свалку, в грязный песок, перемешанный с грязной, замусоренной землей и бледными, чахлыми стеблями увядшей травы. В основании этой книжной пирамиды из-под сваленных книг торчали рыбьи кости, помятые одноразовые стаканы, молочные, кефирные, майонезные пакеты разной величины, виднелись концы говяжьих костей, еще не обглоданных голодными бездомными собаками, водочные бутылки, — чего тут только не было?! Тяжелое, удручающее зрелище! Пенсионерку, всю сознательную жизнь посвятившую служению духовной культуре в стенах город­ской библиотеки, чуть не парализовало. У нее онемели все чувства, на глаза упал туман, и ей казалось, что она сейчас упадет в обморок. Она стояла неподвижно перед ворохом, не находя слов для возмущения. Прямо сверху, осиротевшим изгоем лежал томик рассказов Льва Николаевича Толстого. Под рассказами лежала книга потолще: Светлана Константиновна могла прочитать на ней только одно слово — Анна. Конечно, это был роман «Анна Каренина». Пониже, как-то неудобно, наискось пристроились рассказы Джека Лондона в светло-бордовом переплете. Тут были Короленко, Успенский, О. Генри, Тургенев, Диккенс, Лесков, даже Пушкин и Гоголь, — все невозможно рассмотреть, потому что подавляющая часть книг была не видна. Светлана Константиновна наклонилась и левой рукой сдвинула макушку книжной пирамиды. Там, в глубине, обнажился еще один пласт классиков мировой и русской литературы вперемежку с произведениями современных писателей. Внутренне она возмущалась и негодовала. Ей хотелось закричать на всю округу: «Люди, что ж вы такие темные? Зачем же вы выбрасываете на помойку такое великое, такое бесценное богатство?» Но вместо этого она тихо прошептала: «Господи, куда ж мы идем? Что с нами будет?»

Из-за продуктового киоска, стоявшего у транзитного шоссе, показался громадный оранжевый мусоровоз. Оставляя за собой тяжелые, черные облака дыма, он направлялся прямо к мусорке. Светлана Константиновна отошла в сторону, чтобы не мешать водителю и быть подальше от вы­хлопных газов. Она почувствовала маленькое облегчение, когда обнаружила, что книги не помешают мусоровозу подъехать к бакам. Трудно представить, что было бы с ними, окажись они на пути машины. Водитель оказался весьма проворным и минут через пятнадцать, побросав мусор в железное чрево мусоровоза, уехал.

Светлана Константиновна снова подошла к выброшенным книгам. Она лихорадочно думала, что ей надо предпринять, чтобы спасти это сокровище. Мимо, метрах в двадцати от мусорки, шли люди. Мужчины и женщины, молодые, среднего возраста, пожилые, малолетние дети с родителями, бабушками; звонкоголосые, жизнерадостные и загорелые юноши и девушки, торопившиеся на пляж, чтобы не потерять даром прекрасный солнечный денек. Старушки в длинных темных юбках, в старомодных платьях, в которых, наверное, щеголяли еще во времена девичества, маленькими группками, неторопливо тянулись в церковь; шли они молча, даже угрюмо; многие уже возвращались оттуда с радостными, улыбающимися лицами и увлеченно переговаривались между собой о боге, батюшке и покаянии.

Но никто из проходивших не обратил даже беглого внимания на книги, выброшенные на помойку, в отходы. Светлана Константиновна стояла одна, ничего не замечая, кроме книг.

 

4

 

На одной площадке со Светланой Константиновной, как говорится, через стенку, жила баба Фрося, бойкая, общительная и разговорчивая старушка; несмотря на солидный возраст, баба Фрося не смотрелась бессильной развалюшкой, неспособной ни на какие дела. У нее, конечно, было немало хворей; но в наше время с хворями ходят и молодые. Баба Фрося жила одна в однокомнатной «хрущевке»; дети ее приобрели современные квартиры, а ей оставили однокомнатную. Лет пять назад она переехала в эту квартирку из своей деревни. Дети приглашали ее жить к себе, но она пока не торопилась: одной жить вольнее, никто не указывает, не учит, что делать, что сказать, когда утром встать, а вечером лечь спать. Ее знали практически все жильцы ТСЖ; но никто не знал ее фамилию и отчество, кроме членов правления ТСЖ. Дети, молодежь, люди среднего возраста звали ее «баба Фрося», ее ровесницы и ровесники — просто Фрося. Почти всю жизнь баба Фрося прожила в деревне, и это наложило неизгладимый отпечаток на ее выговор. Некоторые, не очень серьезные жильцы, неизвестно по каким признакам причислявшие себя к интеллигентному слою людей, втихаря подсмеивались за ее спиной: мол, некультурная, необразованная бабка, «чавокает», «почамукает», «кудыкает». Однажды Светлана Константиновна вежливо разъяснила этим жильцам, что Фрося говорит правильно и культурно, немножко старомодно. Просто в ее речи чувствуются местные диалекты, а также сказываются отдаленные отголоски старославянского и среднерусского языков. Узнав об этом, баба Фрося прониклась к соседке настоящими высокими чувствами, полюбила ее беззаветно и преданно, и с тех пор души в ней не чаяла; всякий раз старалась изыскать малейшую возможность, самый крошечный предлог, чтобы хоть как-то, хоть чем-то помочь ей; когда у Светланы Константиновны поднималось артериальное давление, баба Фрося выражала незамедлительную готовность сходить в магазин за продуктами, в аптеку за лекарствами; и жили они душа в душу, вместе гуляли по двору по утрам и вечерам, когда становилось прохладно и Светлана Константиновна отменяла прогулку в сквер; зимой ходили друг к другу, пили чай, беседовали, а когда отступали морозы, выходили на улицу подышать свежим воздухом.

Баба Фрося ходила в церковь. Не каждый день, но довольно часто, особенно, когда не было сильной жары, дождя или трескучих морозов. Новую небольшую церквушку построили совсем недавно, близко от дома, и добраться до нее можно было без городского транспорта. Ей, как и многим другим старушкам, это пришлось по душе. Светлана Константиновна тоже ходила в церковь, хотя не так часто.

Утром баба Фрося надела свое давнее, но неплохо сохранившееся платье темно-коричневого цвета, седую голову накрыла беленькой, в горошек, косыночкой, завязала узелок под горло, над морщинистым лбом сделала остроконечный кулечек и отправилась в церковь. Помолилась, поставила свечку за здравие всех родных, поцеловала батюшке ручку и, довольная общением с Богом, спокойно пошла домой, испытывая в душе самые лучшие чувства. Выйдя из церковной арки, увидела Светлану Константиновну, понуро стоявшую на мусорке перед ворохом книг. Соседка стояла неподвижно, будто каменная статуя. Баба Фрося зорко присмотрелась к ней, особенно к страдальчески-горестному выражению бледного лица и, не раздумывая, заторопилась к ней.

— Здравствуй, Константинна! — с искренним радушием сказала она, неслышно подойдя к соседке. — Иду я из церкви домой. Вот увидела, что ты стоишь. Уж больно ты чем-то сегодня расстроенная, горемычная, вид у тебя какой-то прямо убитый, — щурила она свои слезящиеся глаза, обведенные беспорядочными сеточками крупных и маленьких морщинок. — И стоишь в таком месте, на мусорной свалке. Что с тобой, Константинна? — смотрела она на соседку с прозрачной детской наивностью.

— Фрося, посмотри на эти книги, — глухо, не сдвинувшись с места, произнесла Светлана Константиновна. — Не могу успокоиться. Что же это такое творится?!

— Я вижу, вижу, — соболезновала баба Фрося, все еще тревожась за соседку. — Ты переживаешь, потому что любишь книжки. Я знаю. Ну и что книжки? Ну и пусть тут лежать. Чаво за них так переживать? Зачем надрывать душу?

— Невежественные люди выбросили эти книги. Совершенно бескультурные, темные.

— Константинна, не изнуряй свою душу. И успокойся. Пошли домой, — сказала она с такой сокровенной нежностью, с какой обычно говорят с несмышлеными детьми.

— Это же самая настоящая дикость! — не тронулась с места Светлана Константиновна. — Разве можно так обращаться с книгами? Ты только посмотри: Лев Толстой, Джек Лондон, Тургенев, Пришвин, Чехов…

— А кто они есть-то?

— Писатели, почти все русские писатели.

— А когда они жили? — заинтересовалась баба Фрося.

— В девятнадцатом веке. Больше ста лет назад.

— Так давно? — удивилась баба Фрося. — И што о них теперь горевать? Выкинь из головы и не переживай. На тебе лица нет. Пошли домой.

— Нет, Фрося, не могу я успокоиться, — грустно сказала Светлана Константиновна. — Это же наше духовное богатство. Ведь человек сыт не хлебом единым.

— Я, знаешь, чаво тебе посоветую, — уж очень хотелось бабе Фросе хоть как-то помочь соседке. — Послушай меня внимательно. Я сейчас сходила в церковь. Помолилась, поклонилась нашему Господу Богу, поцеловала ручкю у батюшки, и мне так хорошо стало на душе, — приложила она сморщенные ладони к впалой груди, зажмурилась и на несколько мгновений замерла, приподняв лицо к небу. — Я как вроде бы заново на свет родилась. И ты тоже так сделай. Сходи в церковь. Она тут рядышком. Помолись, поклонись, потом поцелуй ручкю у батюшки. И как на свет божий снова народишься. А книжки… они и есть книжки. Их можно опять напечатать. И не нужно так из-за них убиваться.

Светлана Константиновна отрешенно смотрела на книги и не слышала ни одного слова бабы Фроси.

— Кто же это мог сделать? — тихо спросила она.

— Чаво сделать?

— Кто мог книги выбросить на мусорную свалку?

— Ты знаешь, — конспиративным шепотом сказала баба Фрося и подошла к соседке поближе, — я сегодня проснулась рано. Никак нет сна, хоть убейся. Походила по комнате. Чай вскипятила. Видела, как ты пошла в парк на прогулку. Мне из окна все видно, как на ладони. Гляжу, слесарь Кудылкин понес на горбу целый мешок. Мяшок распирали какие-то острые углы. Теперь все ясно — он относил на мусорку книжки. Через немного времени вернулся домой. Я все стояла и смотрела в окно. Чуть погодя этот слесарь Кудылкин опять понес на мусорку целый мяшок. И опять углы распирались. Опять книжки понес. И вернулся пустой. Ты хорошо знаешь его. Он в нашем ТСЖ работает слесарем. Он в прошлом году ставил тебе смеситель. Вчера вечером на мусорке не валялись никакие книжки. Это Кудылкин вышвырнул. Это, знаешь, чьи книжки?

— Чьи?

— У слесаря Кудылкина была бабушка. Она работала учительницей. Преподавала эту… как ее?.. вот когда книжки читають.

— Русский язык и литературу?

— Да, лилатуру эту. И не выговоришь. Ну, мне простительно, я малограмотная. Вот у нее, у его бабушки, была библиотека. У нее было очень много книг. Это я точно знаю. Бабушка не так давно умерла. А он эту библиотеку выбросил на свалку, — рассказывала баба Фрося с таким серьезным видом, будто сообщала неимоверно важную информацию. — А скоро сюда придет дворник Метлушкин, — сообщила она. — Ему надо чистить мусорную площадку от всякого хлама, который остается после вывоза отходов. Как бы эти книжки он не пошвырял в мусорный бак. Тогда ты совсем с ума сойдешь. Ума у этого дворника никакого нету. Весь день пивом наливается. И никак не нальется. И слесарь Кудылкин такой же. Все карманы забиты пивными банками. Знаю я их обоих. Как облупленных, — строгим голосом обличала баба Фрося слесаря и дворника.

— Дворник скоро должен прийти? — заметно заволновалась Светлана Константиновна.

— Часов в десять он появляется. Сначала идеть в магазин за пивом, напьется, а потом начиная швырять мусор в баки. С ним надо поговорить. А то с дурьей головы наделая делов. Все книжки окажутся в баке. Ты тогда не переживешь, — беспокоилась баба Фрося о душевном спокойствии соседки.

— С дворником надо обязательно поговорить, — решительно сказала Светлана Константиновна, любовно оглядывая книги.

 

5

 

Почти три года Кудылкин работал слесарем ТСЖ. Это мужик лет тридцати пяти, плечистый, плотный, крупнолицый, с жиденьким чубчиком, небрежно топорщившимся у левого виска; он всегда бледен, неизвестно по каким причинам. С виду Кудылкин человек энергичный, напористый, серьезный, в меру разговорчивый; с жильцами общался только по делу, которое так или иначе увязывалось с ремонтом труб, вентилей, кранов и прочих неотъемлемых принадлежностей систем жизнеобеспечения каждой квартиры; без дела, как он говорил, нечего молоть языком. Жильцы относились к нему с уважением за то, что он хорошо знал свое слесарное дело. Кудылкин возрождал к жизни умирающую сантехнику и водоснабжение и тем самым укреплял свой авторитет в глазах жильцов.

Он шел на работу и, увидев на мусорке знакомых старушек, подошел к ним, чтобы спросить о здоровье: он любил демонстрировать свою вежливость перед пожилыми людьми.

— Вот он! — встрепенулась баба Фрося.

— Кто? — слегка вздрогнула Светлана Константиновна от неожиданного возгласа соседки.

— Слесарь Кудылкин. Он вышвырнул книжки на мусорную свалку.

Тем временем слесарь подошел к пенсионеркам.

— Здравствуйте, многоуважаемые собственники жилья! — бодро приветствовал слесарь старушек. — Как ваше самочувствие, драгоценное здоровье?

— Ты нам лучше скажи, зачем ты выбросил бабкины книжки на мусорную свалку? — не обратила внимания баба Фрося на приветствие слесаря. Она даже нахмурилась, сдвинула реденькие брови к переносице.

— А тебе какое дело, баб Фрось? — ответил Кудылкин. — Это моя собственность. Она досталась мне от бабушки. Что хочу, то и делаю с ней. Если хочешь, забери все книги себе. И читай. Читать-то умеешь? — и оскалился до ушей.

Светлана Константиновна пристально присматривалась к слесарю, пытаясь понять, что он за человек и есть ли у него какой-нибудь разум.

— Кудылкин, ну нельзя же так рассуждать, — огорченно произнесла она. — Это же самое настоящее варварство. Разве можно так поступать с книгами?

— Никакого варварства здесь нет, — уверенно ответил Кудылкин. Он вынул из кармана замызганного рабочего халата, в котором ремонтировал домашние системы жизнеобеспечения, банку пива «Балтика», ловко откупорил ее и, запрокинув голову, глотнул, затем опустил руку с банкой и посмотрел на Светлану Константиновну.

— Нет, это самое настоящее варварство, вопиющее невежество! — гневно звучал голос обожательницы русской классики.

Кудылкин опять запрокинул голову и приставил банку к губам. Глотки были шумными и смачными.

— Это не варварство, — равнодушно сказал он, раздувая ноздри и стараясь отдышаться после пива. — Я вот не курю, водкой сильно не балуюсь, как другие. А вот пиво люблю до безумия, — лыбился слесарь во весь рот. — Как говорится, из двух зол выбрал одно.

— Темный ты человек, Кудылкин, — не находила Светлана Константиновна иных слов.

— Ошибаетесь, Светлана Константиновна. Я не темный человек. Вам так кажется.

Кудылкин быстро допил пиво и зашвырнул пустую банку. Банка глухо ударилась о книги и бесшумно скатилась вниз, на грязную мокрую глину.

— Ну, зачем ты выбросил книги на помойку? — вскипела Светлана Константиновна. — Ведь это книги! Да какие книги! Здесь русская классика. Наша отечественная культура. Неужели ты этого не понимаешь, Кудылкин? Ну как же ты смог совершить такой акт вандализма?

— А что мне делать, по-вашему? — возразил слесарь. — Это книги моей бабушки. Она всю жизнь собирала эту библиотечку. Теперь бабушки нет. Куда прикажете девать мне эти книжки? Кому они теперь нужны? Кто их читать станет? Я их не читаю. Они мне до лампочки, — невозмутимо говорил он, вытаскивая из кармана спецовки новую банку «Балтики».

— Но неужели надо обязательно относить книги на мусорную свалку? — подступила разгневанная пенсионерка на очень близкое расстояние к слесарю. Ей хотелось ударить его по наглой морде, но она, разумеется, не могла на это решиться.

— Вместе с полками они слишком много места занимают, — глупо округлил глаза слесарь. — Квартира у нас двухкомнатная, маленькая. Негде бельевой шкаф определить. Они нам мешают, эти книжки, черт бы их побрал. Стоят на полках балластом. И никто к ним не притрагивается. Только пыль на них садится. Жена их не читает, дети тоже. Сейчас в школе их не заставляют читать. Они и даром никому не нужны. Так что это мертвая недвижимость… Мертвый груз. Груз 200, — добавил он и удовлетворенно захихикал, радуясь своему остроумию. Потом вынул из кармана еще банку «Балтики» и одним махом опрокинул все содержимое в свое чрево.

— Кудылкин, не говори при мне такие гадости, — не могла скрыть своего раздражения Светлана Константиновна. — Не волнуй меня, старого человека.

— А что, собственно, вы волнуетесь? Книжки можно еще напечатать. Сколько угодно можно напечатать. Так что никуда не денется ваша культура, — ехидно ухмылялся слесарь, — не волнуйтесь, эти ваши книжки не стоят этого. Поберегите свою нервную систему. Так лучше будет для здоровья. Оно дороже всяких книжек.

— Нет, Кудылкин, я не успокоюсь. И не надо меня уговаривать. Теперь моя задача состоит в том, чтобы не дать никому свалить книги в мусорные баки. И вывезти на городскую свалку. Я все равно их сохраню.

— Ну что ж, уважаемые собственники жилья, — насмешливо сказал Кудылкин, — с вами весело разговаривать, но мне надо чинить трубы в подвале, — и быстро зашагал к подвалу пятиэтажного дома.

Светлана Константиновна снова подошла к вороху книг.

— Константинна, не переживай ты так по этим книжкам, — хотела баба Фрося хоть как-то утешить соседку. — Может, Кудылкин правильно сказал. Книжки можно напечатать. Не надо, не переживай. Я вот чаво предлагаю тебе. Иди сейчас домой и отдохни. Чайкю попей. Ты зеленый чай любишь. Полежи на кроватке. Поспи немножко. И перестанешь волноваться.

— А вдруг мы просмотрим дворника Метлушкина? — забеспокоилась Светлана Константиновна.

— Мне из окна все видно. Я его обязательно увижу. Никуда он не денется. Я увижу его и сразу тебе позвоню. И мы вместе пойдем к нему. Ты с ним поговоришь и скажешь, чтобы он не пошвырял книжки в мусорные баки.

— А когда он приходит убирать площадку?

— Скоро должен появиться, но ты успеешь отдохнуть. На тебе прямо лица нет. Ты посмотри на себя в зеркало, — ужасалась баба Фрося.

— Полежать не мешало бы. Я в сквере много ходила. Ты не забудешь мне тогда позвонить?

— Не забуду!

Баба Фрося взяла соседку под руку, и они вместе пошли домой отдыхать.

 

6

 

Лота сидела в своей комнате и просматривала документацию относительно поступлений и продажи книг за последние месяцы. Услышав звук открываемого дверного замка, она подняла голову, прислушалась.

— Это вы, Светлана Константиновна? — спросила она, хотя хорошо знала, что кроме хозяйки, никто не мог зайти в квартиру. Но для большей убедительности все же спросила. Мало ли сейчас домушников? Белым днем могут обчистить квартиру. Такая сейчас жизнь пошла.

— Это я, Лота, — из глубины прихожей послышался слабенький голосок хозяйки.

Лота вышла в прихожую.

— Какие-то книги валяются на мусорке… Вы и баба Фрося стояли около них.

— Откуда ты знаешь?

— Я бегала в киоск за булками к чаю и видела.

— Слесарь Кудылкин вышвырнул сегодня утром два мешка книг. Русская классика. Есть и зарубежная. Такой плебей. Такое быдло, — не находила Светлана Константиновна слов для возмущения. — Я ужасно расстроилась. Просто места себе не нахожу. Ведь это наша культура. А он этого не понимает. Но я все равно кого-нибудь найду, — она сняла легкую летнюю кофточку, повесила ее на вешалку.

— Кого вы собираетесь искать? — поинтересовалась Лота.

— Человека, который может взять все эти книги… Не увозить же такое бесценное духовное богатство на городскую свалку? Лота, — с затаенной надеждой сказала Светлана Константиновна, — а может быть, ты сможешь взять их в свой магазин?

— Не могу, Светлана Константиновна, — покачала головой квартирантка. — Весь магазин переполнен книгами. Нет места. И классика у нас есть. Русская и зарубежная.

Светлана Константиновна молча ушла в свою комнату. Измерила артериальное давление, взяла под язык таблеточку, полежала на диване, не переставая при этом думать о книгах. Полежав на диване, отправилась на кухню пить чай. А минут через десять позвонила баба Фрося.

— Пришел дворник Метлушкин, — сообщила она звонким голосом.

— Сейчас выхожу, Фрося. Спасибо тебе, что не забыла.

Дворник Метлушкин вышел из-за угла соседнего дома и по узкой тропинке, протоптанной через весь двор, направился прямо к мусорной свалке. В одной руке он нес ведро с торчащими из него концами пластикового совка и до крайности измочаленного веника. В другой руке он держал большую метлу и совковую железную лопату для сгребания мусора. Пройдя метров пятьдесят, он поставил ведро с веником и совком возле молоденькой березки, возвышающейся на самом краю дворовой территории. Здесь же оставил метлу. К мусорке направился с одной лопатой, чтобы подобрать вывалившиеся из баков домашние отходы.

Метлушкин — сорокалетний мужчина, невысокий, жирный, с пивным овальным животом. Главная достопримечательность его внешнего вида — отвисавшие мешками вздутые щеки и толстенные губы, которые в силу своей аномальной толщины почти никогда не соединялись вместе, отчего создавалось впечатление, что он вообще не закрывает рот, будто мух ловит. Метлушкин не мог жить без пива. И в этом он был сродни слесарю Кудылкину. И сейчас в карманах его грязно-синего халата, который был ему длинноват и поэтому чуть ли не волочился по земле, болтались несколько банок с пивом. У дворника был очень смирный характер; он слыл угрюмым и неразговорчивым даже со своими ближайшими знакомыми. Когда к нему кто-либо обращался, он старался смотреть на кошек и собак, в изобилии гуляющих по территории двора и копающихся в кухонных отходах жильцов.

Метлушкин подошел к мусорным бакам и в первую очередь обратил внимание на книги. И как раз в этот момент сюда подоспели баба Фрося и Светлана Константиновна.

— А это что за мусор? — поглядел он на пенсионерок, вертикально поставив перед собой лопату, и вытащил из кармана спецовки банку пива «Балтика». Они с Кудылкиным пили одно и то же пиво.

— Это не мусор, Метлушкин, — разъяснительным тоном сказала Светлана Константиновна.

— А что же это? — блеснул дворник маленькими щелочками пугливых глаз, смешно торчавших из-под тяжелого слоя жировых отложений. Он открыл пиво, в несколько глотков осушил всю банку, перевел дух и выбросил ее. Гулко ударившись о край железного бака, она упала на зацементированную площадку.

— Это книги, Метлушкин. Неужели ты не видишь, что это такое?

— А мне какая разница? — с кирпичным равнодушием произнес дворник. Отклячив нижнюю губу, он с улыбчивым интересом наблюдал, как огромный серый кот терся пушистым боком о ребро одного мусорного бака. — Все равно мусор, раз эти книжки валяются на мусорной свалке. А вот кто выбросил этот мусор, пусть сам швыряет его в мусорный бак, — негодовал дворник, шлепая губами. — Я не хочу работать за других. Мне за это не платят.

— Эти книжки слесарь Кудылкин швырнул, — поведала баба Фрося.

— Ну, если Кудылкин, то выброшу. Он часто угощает меня пивом.

— А ты возьми себе эти книжки, — рекомендовала баба Фрося.

— Бабка Фрося, ты что? Ну, зачем мне этот мусор нужен, ты подумала или нет? Тебе надо к психиатру обратиться, чтобы не давала больше никому таких дурацких советов.

— Ты серьезно думаешь выбросить книги в мусорный бак? — выждав подходящий момент, спросила Светлана Константиновна.

— А что же делать? Этим книжкам одна дорога.

— Ты в своем уме, Метлушкин? — с чувством отвращения к дворнику спросила Светлана Константиновна.

— Метлушкин пока в своем, а кто-то не в своем, — крепко сжимал дворник черенок лопаты.

— Господи, да что ж на белом свете творится! — не могла успокоиться почитательница русской классики. — Слесарь Кудылкин сказал, что эти книги — мертвый груз, мертвая недвижимость, а этот, — выбросила она руку в сторону дворника, — книги называет мусором. Да что с вами? Разве можно так относиться к такой великой ценности по-свински? Это же наша духовная культура, без которой нельзя жить, без которой люди превращаются в животных. Без этой культуры просто невозможно стать полноценным человеком. А вы никак этого не поймете, хотя вам по тридцать с лишним лет. Мне так и хочется сказать, что ты и слесарь Кудылкин родились и жили в городе Глупове.

Дворник Метлушкин услышал слова, произнесенные Светланой Константиновной, но смысла их ничуть не понял. Все, что она говорила, для него было непролазными азиатскими джунглями. Он достал из глубокого кармана своего просторного рабочего халата еще банку пива и в течение нескольких секунд полностью опорожнил ее.

— Какая разница, где мы родились, — посмотрел он на Светлану Константиновну. — Главное — мы родились, — и усмехнулся, посчитав, что дал ей достойный ответ.

— Метлушкин, — подошла Светлана Константиновна поближе к дворнику. — У меня и у Фроси есть к тебе большая просьба.

— Какая просьба? — неохотно откликнулся Метлушкин.

— Не выбрасывай книги в мусорный бак. Обещаешь, что не сотворишь такого безобразия?

Дворник ответил не сразу. Он думал, пожевывая губами.

— Не могу дать такое обещание, — сказал он.

— Это почему же? Неужели это так трудно — оставить книги в покое? Очень странно.

— Очень трудно. И ничуть не странно.

— Почему?

— Если я не повышвыриваю ваши книги в мусорный бак, председатель ТСЖ меня в порошок сотрет. И с работы выгонит в три шеи. А сейчас работу не так просто найти. Многие нынче метят в дворники. Зарплату повысили. Вы не знаете, какой у нас председатель. Раскричится, разорется, задергается, затопает ногами, руками начнет махать во все стороны, как ветряная мельница… Не знаешь, куда бежать. Да и бежать некуда, хотя белый свет велик, — угрюмо рассуждал дворник. — Так что говорите с председателем относительно ваших книг. Если он разрешит не трогать книжки, я их оставлю в покое. Если не разрешит, то… извините. Через час вы должны дать мне полный ответ. В противном случае ваши книги окажутся на городской свалке, — пригрозил Метлушкин. — Я их все немедленно пошвыряю в мусорный бак.

— О, господи! — тяжело вздохнула Светлана Константиновна. — Какие же есть темные люди. А где сейчас можно отыскать председателя?

— Председатель сейчас в своем кабинете, в подвале, — сообщила баба Фрося. — Я видела его недавно. Пошли к нему. Чаво ждать-то. А то он с дурьей головы пошвыряя все книжки в мусорный бак. А оттуда их тогда не достанешь.

— Пошли, Фрося, — сказала Светлана Константиновна.

 

7

 

Баба Фрося ни на шаг не отходила от своей соседки; уж очень она хотела как-нибудь помочь ей в трудном деле, которое сильно выматывало ее нервы и душу. Ей все время хотелось сказать Светлане Константиновне ласковое слово, дать хороший совет, чтобы она не убивалась так по книгам.

Метлушкин допил последнюю банку пива и начал энергично сгребать лопатой крупный мусор, вывалившийся из баков. Потом сходил за веником и маленьким совком, чтобы подобрать мелочь и навести на мусорной площадке полную чистоту и порядок.

Наблюдая за Светланой Константиновной, баба Фрося пришла к неутешительному выводу, что соседка сейчас находится в полной растерянности и не знает, что делать.

— Сейчас мы с тобой сядем на скамейку, — сказала она. — Отдохнешь чуть-чуть и пойдешь на прием к председателю. У тебя очень уж усталый вид. Как вроде бы ты кирпичи носила все время.

— Нет, Фрося, я не устала. Так что я пойду прямо сейчас к нему.

Председатель ТСЖ Петр Федорович Чуников занимал руководящий пост в ТСЖ всего полгода. До этого работал в частном охранном отделении одной очень крупной коммерческой фирмы, занимавшейся производством ликеро-водочной продукции. Внушительный рост, едва ли не косая сажень в плечах, крепкое телосложение, смелость, решительность, находчивость и напористый характер и, конечно, незаурядная физическая сила ставили его практически вне конкуренции со многими сотрудниками охранного отделения; руководство фирмы с удовлетворением приняло его в свои ряды, когда он в чине майора демобилизовался из армии.

К пятидесяти годам Петр Федорович заметно располнел, немного обрюзг, отяжелел, стал менее поворотливым, ослабел физически; за преступниками теперь не так просто угнаться; да и сердечко стало время от времени подводить; откуда-то повылезали притаившиеся доселе болезни и самая коварная из них — гипертония, о которой раньше не имел ни малейшего понятия. Как человек трезвомыслящий, Чуников не стал дожидаться, когда руководство охранного предприятия культурно намекнет ему, что пора уступить место другому человеку. И он добровольно ушел в отставку, намереваясь устроиться где-нибудь охранником, но очень скоро, надо сказать, своевременно, на него обратили пристальное внимание жильцы трех пятиэтажных домов, в одном из которых он жил. Как раз в это время жильцы остро поставили вопрос о председателе ТСЖ: старый председатель ушел по возрасту и здоровью, а нового не так просто найти. Наиболее активные и практичные жильцы, наслышанные из разных источников об организаторских способностях Чуникова, в конце концов, пришли к единому мнению: он и есть самая подходящая кандидатура на такой важный и ответственный пост. Человек военный, был в Чечне, потом с оружием в руках охранял коммерческую фирму, — разве этого мало, чтобы поручить ему такую работу? Выяснились также и другие немаловажные причины, повлиявшие на выбор жильцов. Местные подростки, которых было немало в домах и других ТСЖ, побаивались его сурового, жесткого, колючего взгляда и крепких, здоровенных, могучих кулаков. Ребята часто сбивались в кучи и где-нибудь за домами, в посадках что-то без конца жгли, взрывали петарды, даже из чего-то стреляли, особенно поздними вечерами. Среди жильцов авторитета для них не существовало. На замечания мужчин и женщин, даже самых решительных и горластых, они и ухом не вели. Воспитательная работа родителей не имела никаких положительных результатов. А вот когда в один из домов поселился Петр Федорович, дела в этом направлении довольно быстро пошли на лад. Бывший охранник стал проводить беседы с пацанами по поводу их непотребного поведения и активно призывал их к порядку. И, говоря об этом, до хруста в суставах сжимал свои мосластые кулаки, большие и страшные и, как кувалдой потрясал ими в воздухе перед самыми носами пацанов, которые смирно и боязливо поглядывали на них и не на шутку задумывались о своем поведении. И дело сдвинулось с мертвой точки. А однажды, беседуя с ребятишками во дворе, полез в карман своих черных широких брюк и как будто невзначай, случайно вынул из него пистолет, подаренный за добросовестную службу в охранном отделении. У ребят моментально загорелись и полезли на лбы глаза, все они, как по команде, подступили к нему вплотную, вытянули по-гусиному шеи, чтобы вблизи взглянуть хотя бы одним глазком на взаправдашный пистолет. Один, самый отчаянный, попросил разрешения подержать пистолет в руке, но бывший военный, конечно же, отказал ему в таком удовольствии. Но с этой поры Чуников стал непререкаемым авторитетом для дворовых подростков, независимо от того, в каких ТСЖ они проживали.

На отчетно-выборном собрании жильцы почти единодушно избрали Петра Федоровича председателем ТСЖ.

Баба Фрося первая увидела, как от председателя вышла посетительница.

— Иди, Константинна, — сказала она, поворачиваясь к соседке.

Светлана Константиновна спустилась в цокольный этаж, прошла по узкому коридорчику и на железной двери увидела табличку, извещавшую о том, что здесь находится сам председатель. Тяжелая дверь открылась не без труда.

— Можно к вам? — с присущей кротостью спросила она, заглядывая внутрь офиса.

— Войдите, — послышался густой баритон председателя.

Чуников сидел за длинным прямоугольным столом и скрупулезно просматривал документацию, выясняя, сколько за последнее время объявилось неплательщиков за услуги ЖКХ. Когда он закончил и поднял свой колючий взгляд на посетительницу, Светлана Константиновна поняла, что можно начинать разговор.

— У меня к вам очень важный вопрос, — с некоторым волнением сказала она. — Я прошу вас помочь мне.

— Какой у вас вопрос?

— Слесарь Кудылкин сегодня утром выбросил на мусорную свалку очень много книг. Там почти все произведения русских писателей. Наша классика — Толстой, Тургенев, Чехов, Некрасов, Короленко, Пришвин и многих других писателей. Зарубежная классика — Джек Лондон, Хемингуэй, Диккенс… Есть книги современных наших писателей. Но в основном русская классика.

По широкому, мужественному лицу председателя метнулась юркая тень непонимания.

— Что я должен сделать, чтобы вам помочь? — равнодушно сказал председатель. — Взять этого Кудылкина за шкирку и бить его лбом об стену? Как вы сами понимаете, я сделать этого не могу. Не в моей власти. Кудылкин сам знает, что делает. И указывать ему я не имею никакого права. Так что я не знаю…

— Да нет, Петр Федорович. Бить Кудылкина о стену не надо.

— Тогда о чем вы меня просите? — официальным голосом спросил председатель. Он положил согнутые в локте руки на край стола, скрестил их, приготовившись выслушать пенсионерку.

— Эти книги валяются сейчас на мусорной свалке.

— Это я понял, — невозмутимо сказал председатель. — Вы уже известили меня о том. Говорите конкретнее и яснее. В чем нужна моя помощь, как председателя.

— Дело в том, что дворник Метлушкин собирается побросать их в мусорные баки.

— Ну и что?

— Как это ну и что? — обомлела Светлана Константиновна. — Это же книги! Русская классика. Наш золотой век. А вы говорите так спокойно, как будто ничего особенного не произошло. Слесарь Кудылкин совершил отвратительный поступок, мерзкий, гадкий, а вы даже не возмутились… А дворник Метлушкин собирается вышвырнуть книги в мусорные баки. Неужели вы не догадались, какая помощь мне нужна от вас?

— Говорите конкретнее, — нервозно произнес Чуников. — Переходите к делу. Я не люблю околичных рассуждений.

— Дворник Метлушкин сказал, что нужно ваше личное разрешение.

— Какое разрешение? — на скуластом лице председателя выразилось неподдельное недоумение.

— Разрешение не выбрасывать книги в мусорный бак. Книги попали в разряд мусора. До чего дожили… — тяжко вздохнула Светлана Константиновна.

— Если книги валяются на мусорной площадке, то они, разумеется, замусоривают ее. А то, что замусоривает площадку, — это мусор, — философствовал председатель. — Вы чувствуете мою логику?

— Вашу логику я хорошо понимаю… Петр Федорович, — решительно сказала она, — дайте указание дворнику, чтобы он не выбрасывал книги в мусорный бак. Вот моя просьба. Больше мне от вас ничего не надо.

Председатель задумался, даже почесал затылок. Он думал, как лучше поступить в такой нестандартной ситуации. За все годы службы в армии, затем в охранных структурах ему ни разу не приходилось сталкиваться с такими дурацкими проблемами.

— И сколько ваши книги будут валяться на мусорной свалке? — серьезно озаботился председатель.

— Дня два. А может, и меньше.

— А потом куда они денутся, если я дам разрешение оставить их на месте?

— Я найду людей, которые возьмут эти книги. Не увозить же их на городскую свалку, откуда их не возьмешь.

— А если не найдется такой человек?

— Тогда я их себе возьму.

— А почему бы вам их сейчас не взять? — учинил председатель самый настоящий допрос.

— Видите ли, — терпеливо разъясняла Светлана Константиновна ситуацию, — в моей библиотечке есть все эти книги. И я их все прочитала. Пусть другие прочитают. Но я обязательно найду человека, который их возьмет. Петр Федорович, а вы сами не возьмете выброшенные на свалку книги? Прекрасная литература. В основном наша русская классика. Наш золотой век.

Чуников наклонил голову к столу, зажмурился очень крепко и несколько секунд молчал, будто в теле его где-то появилась неприятная боль, и он хотел таким образом переждать, когда она пройдет. Раскрыв глаза, выпрямился и, не глядя на просительницу, однозначно сказал:

— Нет, я не могу взять книги домой. Зачем они нам? Я их не читаю. И мои домочадцы тоже не читают. Сейчас телевизор всем головы вскружил.

Светлана Константиновна все поняла.

— Петр Федорович, — вежливо сказала она, — дайте указание дворнику Метлушкину не выбрасывать книги в мусорный бак.

Чуников снова задумался. Рассеянным взглядом он окинул стопки документов, маячивших перед носом, снова постучал пальцами по столу, — им явно овладела нешуточная озабоченность. Любые вопросы до сегодняшнего дня он решал одним махом, а тут вот — осечка. Как быть с такой просьбой?

— Понимаете, в чем тут загвоздка?

— Да какая загвоздка, если речь идет о книгах! — всполошилась Светлана Константиновна. — Это же книги, наша культура! Дайте указание дворнику — и все!

— Послушайте меня внимательно и не торопитесь, — опять постучал бывший охранник пальцами по столу. — Сейчас идет месячник по наведению чистоты и порядка в городе. Завтра сотрудники муниципальной администрации приедут проверять дворовую территорию нашего ТСЖ. Очень ответственная акция. Что скажут проверяющие товарищи, если увидят книги на мусорной свалке?

— Я думаю, что эти товарищи умные, образованные. Они ничего не скажут.

— Я дал указание дворнику вылизать до глянца всю территорию двора, около домов, подмести во всех щелях, дырках, трещинах. Он добросовестно выполняет мои указания. Добросовестный работник. Но дело не только в проверке чистоты и порядка на дворовых территориях. У нас, между многими ТСЖ микрорайона объявлен конкурс на лучший двор. Мы имеем реальную возможность занять первое место. А это приз, деньги для нужд ТСЖ, для нас с вами, — вдохновенно говорил председатель. — Мусора не должно быть на нашей территории — вот в чем вопрос. А ваши книги будут выглядеть, как чирей на заднице, как инородное тело на фоне порядка и чистоты, к чему мы стремились целый месяц. Инспектировать наше ТСЖ будет сотрудница муниципальной администрации Эвелина Аркадьевна.

— Но она, надо полагать, умная женщина, — сказала Светлана Константиновна.

— Да кто ее знает — умная она или дура? Но я хорошо знаю, что баба она бойкая, зубастая, горластая, очень властолюбивая и дотошная. Придирается ко всякой мелочи… Но ладно, — в глубокой задумчивости постучал председатель пальцами. — Скажите Метлушкину, чтобы ваши книги он не трогал.

— Эти книги бесценны. Это же наша духовная культура. Поэтому я так волнуюсь, — с безупречной искренностью сказала Светлана Константиновна. — Это не мои книги. Это наше общее достояние.

— Я разрешу оставить ваши книги до одиннадцати часов завтрашнего утра. В это время приедет Эвелина Аркадьевна. Дальнейшая судьба книг будет зависеть от нее.

— Ну, хорошо, завтра посмотрим. И на этом спасибо.

Не теряя ни секунды, Светлана Константиновна вышла из офиса.

 

8

 

Баба Фрося сидела на скамейке и с нетерпением ожидала, когда придет соседка.

— Ну что сказал председатель? — с интересом спросила старушка, когда Светлана Константиновна подошла к скамейке и присела рядом с ней.

— Сказал, что дворник не тронет книги. Я тоже скажу дворнику, что председатель не разрешил трогать книги. Где он сейчас? — Светлана Константиновна посмотрела вокруг, обводя взглядом всю дворовую территорию ТСЖ. Дворника нигде не было.

— Он уже ушел, — ответила баба Фрося. — Пошел на другой двор, подрабатывать. Накупил пива и ушел. Теперь завтра скажешь… Хорошо, что председатель пошел навстречу тебе. Радоваться надо, а ты опять пригорюнилась. Не убивалась бы так о книжках.

— Дикари, плебеи, туземцы, — с неприязнью сказала Светлана Константиновна. — Тошно жить среди таких людей. Я ужасно сегодня расстроилась, — приложила она обе ладони к голове. — Никогда такого не было. С ума можно сойти!

— И сойдешь! — напористо сказала баба Фрося. — Если так будешь убиваться. Но ты не беспокойся. Знаешь, что я хочу сказать тебе?

— Что ты хочешь сказать мне, Фрося? — равнодушно спросила Светлана Константиновна, не ожидавшая от старушки никаких дельных и успокаивающих советов.

— Если эти книжки никому не нужны, то мы их потихоньку перенесем ко мне. Квартира у меня небольшая, но для книжек есть место. Так что не волнуйся.

— Спасибо тебе, Фрося, — устало улыбнулась Светлана Константиновна и, обняв соседку за плечи, прижала к себе. — Спасибо тебе, моя дорогая. Только мы с тобой их не перетаскаем все. Слишком много выбросил этот Кудылкин.

— Если сами не осилим — найдем студентов, — сказала баба Фрося. — Заплатим им.

— Конечно, заплатим.

— А потом найдешь людей, которые возьмут эти книжки.

— Большущее тебе спасибо, Фрося, за помощь твою, — не ожидала такого поворота событий Светлана Константиновна. — Мне от этого аж легче стало.

— Но все равно ты какая-то убитая, как не своя, — скорбным голосом твердила свое баба Фрося. — Вся ты ссутулилась, как вроде бы на твою спину наклали целый воз кирпичей. Отдохнуть тебе надо, Константинна, — искренне переживала старушка. — Вот что я тебе сейчас советую. Вся ты какая-то скорбная. Можно подумать, что за тобой все время хвостом бегает страшное горе, — бежит за тобой, а тебе от него некуда спрятаться. Отдохнуть тебе надо. Полежи, поспи, потом чайкю попей.

— Какие темные люди, — с тоскливой разочарованностью сказала Светлана Константиновна. — Невозможно, какие темные.

— А какие же? Конечно, темные, — солидарно отозвалась баба Фрося. — А этот слесарь Кудылкин темнее всех. Мужик вроде в возрасте, — с чувством недоумевала старушка, — а до сих пор не понял, что книжки печатают для того, чтобы их читали и ума набирались. Я тоже темная. Никаких книжек никогда не читала. Но зато я теперь поняла, что книжки надо читать обязательно. Мой старший брат, царство ему небесное, всю жизнь читал. С детства пристрастился. И вышел в люди. Доцентом стал. Преподавал в институте, в котором учился. А я вот никуда не вышла, — самокритично призналась баба Фрося. — Я плохо училась в школе. Четыре класса кончила и бросила ходить. Отец сильно болел. Я помогала маме по дому. Мыла полы, готовила, с мамой ходила в колхоз работать. Помогала ей убирать колхозную свеклу, картошку. А вот старший брат кончил десять классов. Ужасно много книжек он прочитал. Наверно, целый миллион. За обедом читал, после обеда тоже читал, вечером опять садился за книжки. И какие все толстенные, прямо как вон те, которые Кудылкин выбросил на мусорную свалку… Так и осталась я темной старухой, — подтрунивала она над собой. — Чаво там и говорить. Жизнь у меня была нелегкая. Но теперь я поняла, от книжек человек умным становится. А нынешняя молодежь этого не понимает.

— Нет, Фрося, ты не темная, — с искренней откровенностью сказала Светлана Константиновна. — Ты очень умная, мудрая. Темные люди так не рассуждают, как ты. Тебя никак нельзя отнести к их разряду. Пошли домой, — неожиданно предложила она. — Я что-то устала. Голова кружится. Отдохнем и опять выйдем на улицу.

— Мы вот что с тобой сделаем после отдыха… — загадочно сказала баба Фрося.

— Что ты придумала? — через силу улыбнулась Светлана Константиновна.

— Мы с тобой пойдем к мусорке и будем стоять около книжек. Можа, кто-нибудь подвернется и возьметь их. Тут есть учителя, ученики старших классов. Кто-нибудь подвернется. Мы постоим и подождем.

— Хорошо, Фрося, твое предложение я принимаю с удовольствием.

— Плохо, что ты ничем не накрыла голову, — подметила баба Фрося. — Стало уже жарко.

Соседки поднялись со скамейки и неторопливо отправились отдыхать. Подул слабенький ветерок, и стало прохладней.

 

9

 

После непродолжительного отдыха пенсионерки снова вышли на улицу. И сразу направились к мусорной свалке. Подошли к месту, где валялись книги. Как раз в это время по узкой пешеходной дорожке, кое-где заасфальтированной, шла знакомая девушка Кристина, которая жила в соседнем доме. Она окончила десять классов и сейчас отдыхала на каникулах. На ней были символические шортики и коротенькая кофточка; полное кругленькое личико густо истыкано пирсингами.

— Здравствуйте! — звонко приветствовала Кристина пенсионерок. Девушка жизнерадостно улыбалась, распущенные рыжеватые волосы переливались на солнце золотистыми блестками.

Старушки весело ответили на ее приветствие.

— Кристина, подойди к нам на минутку, — попросила ее Светлана Константиновна.

Кристина подошла.

— Вы хотите мне что-то сказать? — с бесстрастной улыбчивостью смотрела она на книги, валявшиеся недалеко от мусорных баков.

— Ты будешь учиться в одиннадцатом классе, насколько мне известно. Правильно я говорю?

— Правильно.

— Возьми себе книги, которые тебе нужны. Здесь есть романы, повести русских классиков.

— А зачем они мне? — состроила Кристина такую удивленную физиономию, будто ей предложили обойти пешком земной экватор.

— Как зачем? Читать, чтобы на отлично сдать ЕГЭ.

— А мы не читаем. Нам учительница сказала, что читать всякие там повести и романы не обязательно. Они такие толстые, что и за целый год не прочитаешь. Ну их! — с презрительным безразличием махнула она рукой на книги. — У меня есть компьютер, Интернет, и я там провожу все свободное время. А книжки мне не нужны. Их сейчас никто не читает. Ну, мне некогда, я тороплюсь, — сказала она и быстренько сгинула с глаз старушек.

Баба Фрося молча посмотрела ей вслед и грустная усмешка вспыхнула на ее бескровных губах.

— Почти голая вышла на улицу, — возмутилась она. — В чем мать родила. И родители у нее хорошие, грамотные. А вот видишь…

Соседки не стали больше задерживаться на мусорной площадке: стало ясно, что не найдутся люди, которые возьмут книги. Около своего подъезда они повстречались с учительницей биологии. Зоя Игоревна, судя по ее спокойно-ленивому виду, никуда не торопилась, и Светлана Константиновна решила побеседовать с ней по поводу книг.

— Зоя Игоревна, — старалась она улыбнуться. — На мусорке валяются книги. Много книг.

— Я видела их. Действительно, книг много. Ну и что? — с несокрушимым равнодушием спросила учительница биологии. — А что вы хотели?

— Может, возьмете их себе? Там почти вся русская классика. Прекрасные книги. У вас маленькая дочка. В школу скоро пойдет. Незаметно дорастет до старших классов. Возьмите, Зоя Игоревна, — просительно сказала Светлана Константиновна, — возьмите книги себе. Не пожалеете.

— Светлана Константиновна, ну зачем мне эти книги, — проговорила учительница биологии. — Кто сейчас читает вашего Толстого? Кто читает Тургенева, Некрасова, Чехова, Пришвина? Я уже не говорю о зарубежных писателях. Это все уже устарело. Сами учителя русского и литературы не читают. За исключением некоторых наивных людей. А молодые учителя, которые недавно пришли в школу, вообще ничего никогда не читали. Некоторые не знают, как Пушкина звать. Я об этом говорю не понаслышке. Я в школе работаю.

— Но ведь вы учительница! — не веря своему слуху, замирающим голосом сказала Светлана Константиновна. — Вы понимаете, что это значит?

— Я учительница биологии. И я же говорю вам, что эту классику не читают даже учителя русского языка и литературы. Уверяю вас! — рьяно доказывала учительница, со звонким шлепком соединяя ладони перед грудью. И все время легко и беспечно улыбалась, считая, видимо, свои слова неопровержимыми. Ее большие круглые серьги цвета полной луны, только что вставшей над горизонтом, трепыхались, качались, когда она дергала головой и жестикулировала. — Сейчас появились клипторы, которые резко упрощают задачу в плане чтения толстых и тонких романов и повестей.

— Что это такое? Ни разу не слышала.

— Это сокращения, если просто выражаться.

— Какие сокращения?

— Какие сокращения? Ну, например, толстый роман, скажем, «Война и мир», можно уместить в нескольких кратких фразах. В нескольких предложениях.

— И сколько же нужно таких предложений для понимания идеи романа?

— Предложений пять или шесть. Ученикам достаточно, чтобы сдать ЕГЭ на «хорошо» и «отлично».

— Неужели? — затрепетал голос Светланы Константиновны, словно листочек плакучей ивы под напором студеного ветра.

— Ну, может, семь или восемь. Вообще, очень удобно и практично. Не надо ничего читать. Сколько времени экономят учащиеся? Это же прекрасно! — восхищалась Зоя Игоревна, блестя синими глазами. — Потом сейчас много выпускают золотых сочинений. Они избавляют наших детей от рабского труда читать книги. Купят в магазине эти золотые сочинения — и все в порядке. Никакого горя! Учителя, разумеется, прекрасно знают об этом и поощряют такой способ изучения русской литературы. Так что вы, Светлана Константиновна, отстали от жизни, живете вчерашним днем. На дворе стоит другая эпоха. Вы меня извините — я очень тороплюсь, — и, взглянув на часы, она ушла.

— Тоже темная. А еще учительница, — заключила баба Фрося, когда Зоя Игоревна отошла метров на двадцать. — Константинна, ты опять начинаешь нервничать, — пристально присмотрелась она к соседке. — Пошли домой.

И, подхватив подружку под руку, повела ее к подъезду.

 

10

 

Светлана Константиновна легла на диван в надежде заснуть хотя бы на полчасика. Но сон куда-то исчез, испарился. Из головы и сердца не выходили книги, слесарь Кудылкин, дворник Метлушкин, Кристина, Зоя Игоревна. Учительница биологии представлялась ей каким-то странным, уродливым призраком, который умеет говорить и смеяться. И незаметно для себя вдруг ощутила к ней глубокое отвращение и ей стало казаться, что эта темная женщина способна на любую мерзость и пакость. Но она тут же отогнала от себя эти мысли. Полежав полчаса, она поднялась, измерила давление и снова улеглась на диван. Закрыла глаза, желая уснуть, но не тут-то было: сон никак к ней не шел. Опять начала думать о книгах, о человеческом бескультурье, о том, что слишком уж часто стали встречаться ей темные люди, а то и просто-напросто — глупые.

К восьми часам пришла Лота. Обычно она приходила часов в десять или в одиннадцать. Сегодня, видимо, мало работы. С ней Светлана Константиновна чувствовала себя спокойнее и даже немножечко веселее. Она принадлежала к тому кругу людей, которые очень трудно и в какой-то мере болезненно переносят одиночество. Тесновато душе в четырех стенах, когда не с кем перекинуться хотя бы словечком, когда некому вы­плеснуть свои переживания, которых всегда хватает, не с кем обсудить фильмы, которые иногда смотришь по телевизору от скуки, — одним словом, скучно, очень скучно, просто невыносимо жить одной. Ей всегда хотелось побеседовать о книгах, о жизни, если возможен собеседник, что-либо понимающий. Поэтому на квартиру она подбирала общительную, разговорчивую женщину, не молчунью, от которой не дождешься за весь день или вечер ни слова, ни полслова. В этом плане Лота устраивала ее почти идеально. Очень хорошей чертой квартирантки Светлана Константиновна считала простодушие; Лота сама рассказывала хозяйке о своей жизни, об удачах и неудачах, о работе, о своих знакомых. И хозяйке не было скучно с нею, особенно по вечерам, когда Лота была дома.

— Как у вас дела с книгами? — поинтересовалась квартирантка, войдя в комнату хозяйки. — Я выходила на улицу, и мне все рассказала одна женщина.

Светлана Константиновна поднялась, удобно уселась в самом углу дивана.

— Пока все по-прежнему, — удрученным тоном сказала она. — И дела с книгами никакие.

— Вы не волнуйтесь, — успокаивала Лота хозяйку. — Найдется кто-нибудь. Книголюбы у нас не перевелись.

— Возьми книги себе, если ты беспокоишься о них, — предложила Светлана Константиновна.

— Светлана Константиновна, — как бы извинялась Лота, — у меня нет ни кола, ни двора, нет собственного даже малюсенького уголка. Я стою у вас на квартире, живу в маленькой комнате. Ну, где я стану хранить эти книги? А их там очень много. Где я сохраню эту ценность культуры, как вы сами выражаетесь? Была бы своя квартира. Это другое дело, — выискивала Лота веские причины, чтобы отказаться от книг. И старалась делать это таким образом, чтобы не огорчить пожилую женщину.

— Ты молодая, интересная, — выдвигала Светлана Константиновна встречные аргументы, — выйдешь замуж, появится у тебя квартира, появится богатый муж. И для книг место найдется. Лота, возьми, — уговаривала она менеджера. — Сейчас они полежат какое-то время в уголочке, в твоей комнате. Мы их культурно упакуем, и они много места не займут. Не вечно же ты будешь жить у меня на квартире. Совьешь свое собственное гнездо. И у тебя будет собственная библиотека. Появятся дети. Дети с самого раннего детства должны видеть перед собой книги. Сейчас и психологи об этом говорят. Когда мне было годика два, в комнате, где я спала, папа мой приделал маленькую полочку, поставил на нее детские книжечки, очень яркие, с красивыми картинками на обложках.

И поставил книжки так, чтобы я их видела в любое время, с любой стороны. И затея отца возымела благодатное действие. Я полюбила книги. И не просто полюбила. С ранних лет я пристрастилась читать. И с тех пор не мыслю своей жизни без книг. Я до сих пор беру каждую книгу очень бережно, осторожно, как святыню. Книги облагораживают, очеловечивают всех нас… Ну что ж, значит, ты не желаешь их взять, — почти немощным голосом сказала хозяйка, глядя куда-то на пол.

— Вы знаете, — заволновалась Лота, — я не хочу, чтобы они пылились где-то в углу. Я бы взяла, но… понимаете.

— Ну ладно, — успокоила ее Светлана Константиновна. — Я найду человека, который их возьмет. Это же наш золотой век.

Старушка, естественно, понимала, что квартирантка, отказываясь от книг, старается всего лишь придумать доводы, чтобы не взять их. Лота не любит читать книги. И не понимает, что литература — это величайшее духовное богатство каждой нации. Ну как же, она ведь читала роман Льва Николаевича Толстого «Мартышка и очки». Грустно и смешно подумать об этом. Однако Светлана Константиновна не сделала из этого неприятного факта никаких далеко идущих последствий, выводов относительно личности квартирантки. Лота по-прежнему осталась для нее простой, доброй, милой, бесхитростной девушкой. И не уважать ее за такие достоинства просто грешно. А что касается книг, то их сейчас многие не читают. Что поделаешь?

Светлана Константиновна сидела на диване, не меняя позы, до позднего вечера. Безжизненно глядя перед собой в пустоту, она размышляла о том, как в мире много невежественных людей. И, по ее твердому убеждению, эти люди сейчас задают тон в обществе во всех сферах жизни. И самое страшное в том, что они воспитывают остальных людей, граждан, своих подчиненных в своем духе, в духе «купи-продай». Более высокий смысл жизни для них недоступен в силу их непролазной темноты и невежества. Потом она, продолжая смотреть в сгустившуюся темноту комнаты, о чем-то заговорила сама с собой и при этом не замечала, что Лота уже ушла из ее комнаты. Ей было все равно — есть кто в комнате или нет. Ей хотелось просто выговориться, откровенно излить душу, и ей даже представлялось, что ее кто-то слышит и понимает. На душе становится легче, теплее, когда все, что давит на нее, выходит наружу, пусть даже в пустоту.

До Лоты иной раз доносились некоторые обрывки фраз, которые негромко произносила хозяйка. Когда она на кухне ужинала, некоторые фразы уловила полностью. Поздно вечером Лота зашла к Светлане Константиновне в комнату. Если хозяйка так долго говорит сама с собой, то это означает, что с ней происходит что-то неладное.

— Вы сегодня устали, Светлана Константиновна, — нежно сказала квартирантка. — Вам надо отдохнуть. Эти книги вас сильно разволновали. Вам надо хорошенько отоспаться. Давайте я помогу…

— Я сама, — еле слышно сказала она.

 

11

 

На следующее утро Светлана Константиновна встала рано: надо посмотреть книги, которые не давали покоя. Часов в восемь, позавтракав, вышла во двор. В первую очередь взглянула в сторону мусорной свалки. Книги сиротливо валялись на прежнем месте и, как ей показалось, страстно взывали о помощи. На территории двора вовсю трудился дворник Метлушкин, в одной руке держа совок, в другой — истрепанный веник. Работал он особенно усердно: должна приехать комиссия по проверке чистоты и порядка. Даже уже убранные участки он скрупулезно подметал вторично: вдруг где-то остался малозаметный мусор, что-нибудь еще, чего не заметил раньше и на что могут обратить внимание гости. И этот предполагаемый мусорок он выискивал с такой тщательностью и медлительностью, словно сапер взрывное устройство.

Светлана Константиновна подошла к пирамиде книг. Всякий раз, когда она на них смотрела, у нее начинало щемить сердце, замирало дыхание, ее охватывал мрачный пессимизм, и ей представлялось, что все на свете мелко, ничтожно и что с людским невежеством никому и никогда не справиться. Но это была лишь минутная и непрошеная слабость. Она вновь задалась мыслью, где отыскать человека, который может взять их. И она старалась вспомнить своих давних знакомых из числа тех, кто любит литературу так же, как и она.

Несколько позже к ней присоединилась баба Фрося. Бодрая после ночного отдыха, веселая, улыбающаяся, она успела уже сходить в церковь.

— Не убивайся, Константинна, — утешала баба Фрося соседку. — Конечно, плохо сделал слесарь Кудылкин. Что и говорить. Но убиваться все равно не нужно. Здоровье дороже книжек. Я тебе все время говорю об этом, а ты меня не слушаешь. Сходи в церковь, помолись, поцелуй ручкю у батюшки. Господь Бог услышит твою молитву и сделает так, что ты успокоишься.

— Нет, Фрося, я успокоюсь только тогда, когда книги попадут в хорошие руки, к хорошим людям.

— Вот видишь ты какая, — с улыбчивой симпатией смотрела баба Фрося на соседку. — Я что хочу сказать тебе. Я хочу сказать, что Господь Бог все сделает так, как ты желаешь. Он поможет тебе найти таких людей. Вот что я хочу сказать тебе. А ты меня не поняла. Ко мне книжки перетащим, а потом будем искать хороших людей. И они обязательно найдутся. Господь поможет тебе.

— В церковь я схожу обязательно, но не сейчас.

Баба Фрося повернулась в сторону и засмотрелась, как работает дворник Метлушкин.

— Ты сказала дворнику, что председатель не разрешил ему выкидывать книжки в мусорные баки?

— Сказала. Но он мне не верит.

— Это почему же?

— Говорит, пусть сам председатель скажет ему об этом лично. Вот я сейчас жду, когда председатель выйдет из офиса. Он скоро должен появиться. А я вот стою и караулю книги. А то этот дворник может их вы­бросить.

Чуников действительно вскоре появился во дворе. Подошел к дворнику и о чем-то стал с ним говорить, указывая при этом на ворох книг. Метлушкин закивал головой.

Светлана Константиновна втайне благодарила председателя, который сдержал свое слово, данное вчера утром. Он вышел на улицу и побеседовал с дворником. Теперь книги не попадут в мусорные баки. И это уже хорошо.

После разговора с дворником Чуников подошел к мусорке, поговорил со Светланой Константиновной и заверил ее, что дворник не тронет книг. Потом ушел на другой конец двора проверять работу дворника — вдруг чего-нибудь не доглядит. А через какой-то час приезжает комиссия в лице Эвелины Аркадьевны. Эта баба не проглядит самую малую мелочь. На пути ему случайно повстречалась Милена Сергеевна, работавшая в охранном отделении бухгалтером. Чуников хорошо знал ее, потому что работал в том же отделении несколько лет. Милена Сергеевна жила в одном доме с председателем и являлась членом правления ТСЖ.

— Здравствуйте, Милена Сергеевна! — бодро приветствовал знакомую Чуников. — Хорошо, что я вас встретил.

— Здравствуйте, Петр Федрыч, — мило улыбалась знакомая. — Вы наверняка хотите дать мне какое-нибудь указание.

— Вы, конечно, знаете, что сегодня нас проверяют? — важным тоном спросил председатель. — Всем членам правления ТСЖ надо быть на месте. Подходите к мусорке. Надо присутствовать, когда Эвелина Аркадьевна будет давать нам оценку. Дело очень ответственное, и мы все должны быть к нему причастными.

— Я знаю, Петр Федрыч, — сказала Милена Сергеевна. — У меня сейчас отпуск, но я обязательно приду. Да и другие члены ТСЖ знают. Тоже придут.

— Я и жильцам сказал, чтобы приходили. Мы все отвечаем за чистоту нашего двора. Ну хорошо, тогда пока занимайтесь своими делами. Да вот еще что, — вспомнил что-то Чуников. — Милена Сергеевна, что такое «золотой век»?

— Золотой век? — немного растерялась Милена Сергеевна. В глазах ее выразился даже некоторый испуг за председателя. Она подумала, не произошли ли в его голове какие-нибудь нехорошие изменения. Работа у него непростая, нервная, утомительная, ответственная. Сейчас начальники трясут председателей за халатное отношение к чистоте дворовых территорий. — Золотой век? — повторила она, с недоумением глядя на председателя. — Я думаю, — силилась она что-то придумать, — что это время, когда открыли залежи золота и начали усиленно его добывать. По-моему, где-то в Америке открыли много золота… Была даже золотая лихорадка.

— Нет, это не то, — кисло сказал председатель. — Это связано с литературой, с русской классикой.

— Этого я не знаю, Петр Федрыч, — с сожалением ответила член правления ТСЖ. — Я ведь товаровед. Спросите еще у кого-нибудь. А вот как раз идет учительница Зоя Игоревна. Она тоже член правления ТСЖ.

— До свидания, Милена Сергеевна, — вежливо сказал председатель и направился навстречу учительнице биологии.

— Петр Федрыч, — опередила Зоя Игоревна председателя, — я знаю, что сегодня будет проверка нашего двора. Я приду, когда приедет комиссия.

— Да в комиссии всего двое — Эвелина Аркадьевна и я. Так что комиссия очень маленькая. У меня к вам есть один вопрос, — задумчиво склонил голову Чуников.

— Пожалуйста, спрашивайте.

— Зоя Игоревна, что такое «золотой век»? Это связано с русской классической литературой.

— Я знаю, откуда ноги растут, — ехидно скривились яркие губы учительницы. — Мне Светлана Константиновна все уши прожужжала этой классикой.

— Ну, так что же это за век такой? Я что-то не знаю.

— Я тоже не знаю, Петр Федрыч. Я учительница биологии. Об этом спросите учителей русского языка и литературы. Может, они знают?

— А что такое великий и могучий?

— Не знаю. Спросите еще у кого-нибудь. Я учительница биологии.

Закончив беседу с учительницей биологии, Петр Федорович пошел дальше, в самый конец территории двора.

 

12

 

Ровно в одиннадцать часов к тому месту, где остановился председатель ТСЖ, на иномарке подъехала представительница муниципальной администрации Эвелина Аркадьевна. Водитель, высокий молодой парень, вышел спешно из кабины и открыл дверцу, чтобы представительница администрации без лишних хлопот вышла из машины.

Чуников подошел к ней, поклонился, и они рядышком двинулись на другой конец двора, туда, где была мусорная свалка.

— Приехали! — встрепенулась баба Фрося и суетливо подошла к Светлане Константиновне. — Суда идуть.

Обе женщины смотрели в ту сторону, откуда шли Эвелина Аркадьевна и председатель. Белая иномарка, хотя и далековато стояла от мусорки, но видно было хорошо, как она ярко сверкала в лучах солнца.

По территории Эвелина Аркадьевна и Чуников шли неторопливо, часто сближаясь и соприкасаясь друг с другом локтями. Шустрая, быстрая, видимо, довольно импульсивная представительница муниципальной администрации что-то говорила председателю и широко при этом жестикулировала, энергично выбрасывая в стороны то одну, то другую руку; Эвелина Аркадьевна указывала в глубину двора, где дети катались на качелях, съезжали с горки, гоняли сломя голову по периметру небольшой спортивной площадки; она вскидывала на председателя свои молниеносные взгляды, а по мере приближения к мусорной площадке стало отчетливо заметно, как горели кумачовой яркостью ее густо накрашенные губы, каким ярким макияжем розовели круглые щечки и с какой светозарной веселостью она улыбалась. Когда Чуников низко склонялся к ней и что-то говорил, она легко и беспечно смеялась.

Увидев проверяющую, к мусорной площадке начали подходить многие жильцы домов проверяемого ТСЖ, прежде всего те, которые находились в отпуске или работали во вторую смену. Пришли некоторые пенсионеры. Что они хотели здесь увидеть и услышать — трудно сказать. На переднем плане, выдвинувшись из кучки зевак, стояли трое членов правления ТСЖ; Чуников приказал им обязательно прийти, и они пришли, потому что были свободны от работы. Зачем они пришли — неизвестно. Может, от нечего делать, может, просто из любопытства услышать, как оценят чистоту дворовой территории, за что все они несли определенную долю ответственности, а может быть, ими двигало горячее желание посмотреть на красивую, облеченную властью молодую особу. Пришел слесарь Кудылкин. Рядом с ним стояла учительница биологии Зоя Игоревна, чуть подальше от нее, за широкой спиной какого-то толстяка, пристроилась ученица одиннадцатого класса Кристина. Светлана Константиновна и баба Фрося стояли рядышком недалеко от книг, особняком от всех остальных. Дворник Метлушкин замер возле мусорного бака, прижав к бедру, словно часовой винтовку, свою неразлучную метлу, которая кормила и поила его самого и всю семью.

Эвелина Аркадьевна часто останавливалась, разглядывала дома, балконы, двери подъездов и, повернувшись к председателю, что-то серьезно говорила. Чуников молча и терпеливо ждал, когда она соизволит двинуться дальше. Они постепенно приближались к мусорной площадке, которую Чуников считал своеобразной визитной карточкой всего ТСЖ. Минут через пятнадцать они подошли к этой последней точке проверки.

Внимание собравшихся жильцов было намертво приковано к проверяющей особе. Эвелина Аркадьевна, памятуя, что она входит в число ответственных лиц, наделенных определенной властью, сочла необходимым служебным долгом подойти поближе к народу и немножко поговорить с ним, так как втайне предполагала, что ей, возможно, еще не раз придется пробиваться в какую-нибудь Думу, а ожидавшие и беспрестанно глазевшие на нее — это ее самый надежный электорат. Она остановилась от них в двух-трех метрах.

— Здравствуйте, многоуважаемые господа собственники жилья! — с митинговым пафосом произнесла Эвелина Аркадьевна.

В ответ послышался, словно слабый шумок замирающей волны на мелководной речке, нестройный хор мужских и женских голосов, писклявых, грубоватых, хрипловатых. Светлана Константиновна поздоровалась с подчеркнутой внятностью. Однако с какой-то слегка разочарованной вежливостью. Баба Фрося едва пошевелила губами и тут же сложила на животе морщинистые руки, в упор глядя на представительницу муниципальной администрации.

С усиленным пафосом Эвелина Аркадьевна говорила о строительстве новой, процветающей России, о модернизации и даже нанотехнологиях, пока с лучезарной улыбкой не дошла до главного.

— Но мы не должны ни на минуту забывать, что наши с вами дворы — это органическая часть нашей великой Родины, — воскликнула она. — Это является важной составной частью нашего всеобщего благополучия и процветания. И я с удовольствием хочу отметить, что у вас неплохо обстоит дело в плане чистоты и порядка. Сейчас у вас намного чище, чем в прошлом году. В прошлом году здесь было что-то невообразимое, — брезгливо скривились кумачовые губки Эвелины Аркадьевны. — Вокруг было грязно, стояло удушающее зловоние. Ощущалась полнейшая заброшенность всего жилого комплекса, вопиющая неухоженность, — говорила она, охватывая проверяющим взглядом все пространство громадного двора. — А сейчас у вас новый председатель. И я считаю, — перевела она взгляд на Чуникова, — что это ваша заслуга в наведении порядка, господин Чуников. Так я и отмечу в отчете.

— Спасибо, большое вам спасибо за такую высокую оценку моего скромного труда, — энергично кивал головой Чуников, словно конь, за­стоявшийся в своем стойле. — Буду стараться и дальше держать такую же высокую планку.

Исчерпав запас слов, предназначенных для жильцов, Эвелина Аркадьевна, грациозно приподняв голову с пышной прической, медленно отошла к мусорным бакам, где стоял дворник Метлушкин со своей неразлучной метлой, да чесался об угол ржавого бака кот Васька. И тут в конце зацементированной площадки она увидела ворох книг, который не могла заметить из-за жильцов, когда выступала перед ними: своими спинами они полностью их заслоняли. С глубоким недоумением представительница муниципальной администрации подошла к этой книжной свалке и на ее сочных, ярких губах застыло горестное, будто заупокойное выражение.

— А это что? — властно прозвучал ее голос. — Это не лезет ни в какие ворота. И не смотрится на фоне чисто убранной мусорной площадки… Что это такое?

— Это книги, — робко пояснил председатель.

— Я не слепая. Вижу, что это. А почему они здесь? Они портят весь вид. Их надо убрать немедленно. Почему они здесь находятся?

— Дело в том, — смущенно оправдывался Чуников, — что наш слесарь Кудылкин вчера выбросил эти книги на мусорную свалку. За ненадобностью. Наш дворник Метлушкин хотел пошвырять их в мусорные баки, но Светлана Константиновна, — он указал протянутой рукой на любительницу русской классики, — попросила меня, чтобы я дал разрешение пока что не трогать эти книги. Светлана Константиновна обещала, что в ближайшие два дня найдет человека, который возьмет эти книжки себе.

— Когда вы разыщете такого человека? — требовательно спросила Эвелина Аркадьевна, переводя строгий взгляд на Светлану Константиновну.

— Я найду таких людей, — спокойно ответила Светлана Константиновна. — Это дело времени.

— Какого времени? — придирчиво спросила представительница муниципальной администрации. — Сколько они еще будут тут валяться? Вы можете понять, что эти книги портят весь вид дворовой территории? В общем и целом у вас все нормально с порядком и чистотой, все у вас ухожено, подметено, вычищено. А книги потянули вниз все старания вашего председателя Чуникова Петра Федоровича, вашего дворника и всех, кто отвечает за порядок и чистоту, — произнесла она небольшую речь и посмотрела на дворника Метлушкина, который наблюдал за котом, сидевшим возле мусорного бака.

— Я хотел побросать их в мусорный бак, — промямлил Метлушкин, продолжая наблюдать за серым котом. — Они же портят весь вид. Я вчера, сегодня подметал, весь мусор — крупный, мелкий — выгреб из всех щелей, из каждого кустика, чтобы не подвести председателя.

— Молодец, Метлушкин! — торжественно воскликнул Чуников. — Премия тебе обеспечена за добросовестный труд на благо нашего ТСЖ. Но книги действительно портят все. Я согласен с вами, Эвелина Аркадьевна, — с заискивающим подобострастием заглянул он в глаза представительнице муниципальной администрации. Председатель был готов согласиться с любым высказыванием своей начальницы.

Светлана Константиновна с удушливой тревожностью слушала весь этот глупый и бескультурный разговор о книгах. В первые минуты она оставалась внешне спокойной, но постепенно в ней вскипала острая неприязнь к представительнице муниципальной администрации. Тревожное волнение охватывало ее все сильнее. Почитательница русской классики переполнялась кипящим негодованием, которое упорно искало выхода. И сдерживать это святое чувство она не стала, да и не могла: не в силах была этого сделать.

— Вы считаете, что книги портят вид мусорной площадки? — не выдержала она и подошла к Эвелине Аркадьевне и к председателю почти вплотную.

— Вы мне задаете этот вопрос или Николаю Федоровичу? — надменно смотрела представительница власти на Светлану Константиновну.

— Конечно, вам. Ведь вы сказали, что книги портят весь вид дворовой территории ТСЖ.

— А по-вашему, они не портят вида территории, в частности, мусорной площадки, которая так хорошо, любовно прибрана, вычищена дворником Метлушкиным?

— А вы видели, какие книги валяются в этой куче?

— Нет, я не видела. Мне некогда заниматься такими делами. Это не моя задача. У меня много более серьезных, более неотложных дел, — гордо вскинула свою голову с пышной, волнистой прической Эвелина Аркадьевна. Она беспечно усмехнулась и отвернулась от возмутительницы спокойствия.

— Разумеется, вы не видели и не хотели видеть. И я хочу вам сказать, что там, — резко выбросила руку Светлана Константиновна в сторону книг, — лежат не просто книги. Это наша русская культура. Там Лев Николаевич Толстой, Михаил Юрьевич Лермонтов, Иван Сергеевич Тургенев, Антон Павлович Чехов, Федор Михайлович Достоевский, Мамин-Сибиряк и многие другие книги русских писателей. Есть и зарубежная классика. Джек Лондон, Хемингуэй… Есть замечательные книги современных писателей. Это наш золотой век. Это наш великий и могучий. А вы, Эвелина Аркадьевна, — болезненно задрожавшим голосом выговорила она, — даже не возмутились. Ну, как же так могло случиться? — с глубокой и скорбной обидой высказалась пенсионерка.

— Чем я должна была возмутиться? — решила выяснить Эвелина Аркадьевна.

— Поступком человека, который выбросил эту величайшую ценность. Выбросил на мусорную свалку.

— А почему я должна возмущаться? — занервничала представительница муниципальной администрации. — Вы отдаете себе отчет или нет?

— Да неужели вы не понимаете, почему? Неужели не догадываетесь?

— Нет, я не догадываюсь, — взыграло властное самолюбие Эвелины Аркадьевны. Уж очень хотелось ей поставить на место эту строптивую старушку. — Каждый человек сам определяет, что для него ценно, а что не представляет никакой ценности. А вы вмешиваетесь в дела других людей. Они сами, без вас, разберутся, что к чему и зачем. Но вы так и не сказали, почему я должна возмутиться?

— Да потому что это книги! — с жаром воскликнула Светлана Константиновна. — Это книги! Это наша русская классика! Это наша русская культура, наша русская душа. А вы представительница власти. Неужели вам не ясно, что от вас многое зависит.

— Книги, которые там лежат, — разъяснила свою позицию Эвелина Аркадьевна, — не моя собственность. И не ваша. Это собственность слесаря Кудылкина. И он имеет полное право распоряжаться своей собственностью так, как ему заблагорассудится. Вам это ясно?

— Да это не просто книги. Это духовная культура. А культура не является ничьей собственностью. Это не частная собственность — было бы вам известно. Культура принадлежит всем людям, всему человечеству. Там, — указала Светлана Константиновна на книги, — валяется наша русская культура, которой восхищается все передовое, все мыслящее человечество! А вы, Эвелина Аркадьевна, даже не возмутились диким поступком слесаря Кудылкина. Вы палец об палец не ударили, чтобы как-то спасти это драгоценное наше достояние. Своим равнодушием вы вместе со слесарем Кудылкиным убиваете нашу культуру. А ведь вы культурный человек, как мне представляется. По крайней мере, должны быть таковой, — негромко, но страстно говорила Светлана Константиновна. Она повернулась лицом к публике и потихоньку подошла к людям поближе. — А вы почему помалкиваете, люди, граждане? Притихли, как будто в рот воды набрали, — пыталась она заглянуть в глаза каждого, кто здесь стоял. — Вы, я смотрю, равнодушны, как мертвецы. И своим мрачным равнодушием вы помогаете вырубать вишневые сады. Люди творят самые настоящие бесчинства. Вырубают прекрасные, цветущие вишневые сады. А вы равнодушны… Ну нельзя же так! Понимаете, нельзя! В книгах, которые валяются на свалке, наша культура, наша духовность, наша национальная гордость. Неужели вы не понимаете этого? Нельзя быть такими равнодушными, — и она протянула руки к людям, чтобы привлечь их внимание к своим словам. Голос у нее был нежный, теплый, мягкий. Обычно таким голосом поздравляют именинников, и желают им здоровья, счастья и в зависимости от возраста — долгих лет жизни. Среди присутствующих она заметила свою квартирантку, стоявшую за спиной слесаря Кудылкина. Лота, направляясь в магазин, увидела на мусорной площадке жильцов и решила узнать, что здесь происходит.

Чуников, внимательно слушавший Светлану Константиновну, опять склонился к уху представительницы муниципальной администрации и, растерянно глядя на нее, негромко спросил:

— Эвелина Аркадьевна, а что такое вишневые сады? И кто их вырубает? И где они, эти вишневые сады, растут?

— Да не обращайте вы на это серьезного внимания, — раздраженно сказала Эвелина Аркадьевна. — Это самый настоящий бред. У нее что-то с головой происходит. Или уже произошло. Ей надо показаться психиатру.

— Я тоже так думаю, — не мог не согласиться с ней председатель.

Светлана Константиновна неожиданно кончила говорить и, так и не услышав в ответ ни одного словечка, повернулась в противоположную сторону и направилась к мусорным бакам, где стояли Эвелина Аркадьевна и председатель Чуников.

А в это время баба Фрося осторожно подошла к Зое Игоревне.

— О каких-то она вишневых садах говорила? Вроде бы их вырубают? — конспиративным шепотком спросила старушка. — Ты учительница, ты знаешь наверняка.

— Баб Фрось, я понятия не имею, о каких вишневых садах она говорила. У нее что-то с головой случилось, — отчеканила учительница биологии и покрутила указательным пальцем у виска.

К бабе Фросе приблизилась Лота. Баба Фрося заметила ее и повернулась к ней.

— Лота, — с любопытством спросила бабуля, — о каких-то вышневых садах толковала твоя хозяйка? Ты книжки продаешь. Наверняка, знаешь. Или твоя хозяйка головой тронулась?

— У нее, видимо, серьезное психическое расстройство, — недвусмысленно заявила Лота.

— Эх, соседка… соседка, — загорюнилась старушка. — Что ж ты извелась этими книжками, — и, зажмурившись, будто от яркого света, горько покачала головой. — Она тронулась. Это точно. Иначе, как можно нести такую чушь…

А Светлана Константиновна с надеждой посмотрела на Эвелину Аркадьевну.

— Вы согласны со мной? — спросила она представительницу муниципальной власти.

— Вы очень устали, Светлана Константиновна, — сочувственно ответила Эвелина Аркадьевна. — Вы очень добрая, умная женщина, — нашла она гуманный подход к почитательнице русской классики. — Вам сейчас нужен хороший отдых, покой. Так что лучше всего идите домой и отдохните на кроватке.

Чувствуя, что Эвелина Аркадьевна не скажет ничего путного, Светлана Константиновна снова перешла к жильцам, которые по-прежнему стояли молча и не собирались расходиться.

— Люди, что же вы молчите? Вы — как все равно рабы, которым отрезали языки, — уставшим, немного охрипшим голосом проговорила она. — Зачем же вы позволяете всяким невеждам и дикарям вырубать ваши прекрасные, цветущие вишневые сады? И что вы получите взамен? Что расцветет и заблагоухает на их месте? Я скажу вам по секрету, на их месте начнут размножаться хищные, кровожадные пауки-крестовики, вампиры, которые будут сосать из вас кровь. На их месте будут процветать маразм, мракобесие, идиотизм, самодурство. Вместо вишневых садов вырастут и расцветут хамство, невежество. Можно подумать, что все вы родились и росли в городе Глупове и ничего не понимаете, — сказала она, достала из кармана платья носовой платок и дрожащей рукой вытерла слезящиеся глаза, виски, вспотевший лоб, испещренный тонкими ниточками морщинок. — Книги, которые валяются на мусорной свалке, — сунула она платок в карман, — это наша национальная гордость, наше национальное богатство. Они написаны на языке, на котором мы с вами говорим каждый день и каждый час. Говорим с малых лет. А вы позволяете дикарям уничтожать наш великий и могучий. Нельзя так делать.

Эвелина Аркадьевна и председатель Чуников перестали разговаривать между собой, чтобы услышать все слова, произносимые Светланой Константиновной. Кое-что они расслышали, а многое не удалось уловить.

— Ну, какую чушь несет эта старуха, — возмущалась Эвелина Аркадьевна, со злостью кривя розовые губки.

Они подошли к Светлане Константиновне.

— Вы говорили, что найдете человека, который возьмет книги домой? — строго спросил Чуников, улучив момент, когда Светлана Константиновна перестала говорить.

— В данный момент книги являются посторонними, инородными предметами на мусорной свалке, — категорическим тоном заявила Эвелина Аркадьевна.

— Господи, да что вы говорите! — возмутилась Светлана Константиновна. — Да разве могут быть книги какими-то посторонними или инородными предметами? Что вы несете какой-то махровый бред? Неужели вы не понимаете, что это духовная культура? Зачем вы вырубаете прекрасные цветущие вишневые сады? Зачем, я спрашиваю вас?

— Опять про сады заговорила, — тихо шепнула Лота на ушко бабе Фросе. — У нее сильный психический надлом.

— У нее мозги помутились, — сложила баба Фрося руки на животе, как это она делала всегда, когда чем-то огорчалась.

Светлана Константиновна неожиданно почувствовала, что она устала говорить людям то, что должен знать и понимать каждый более-менее культурный человек, и устала не физически, а скорее морально, устала прежде всего душой. Равнодушие жильцов к акту возмутительного поступка слесаря Кудылкина угнетало ее, давило на мозг, вызывало горячие чувства и наводило на мысль, что этих людей ничем невозможно облагородить. По крайней мере, сегодня, завтра или в самое ближайшее время. Она посмотрела на собравшихся и с какой-то детской надеждой остановила затуманившийся взгляд на бабе Фросе.

— Фрося, — немощно сказала Светлана Константиновна, — я пойду отдохну, а ты тут за книгами присмотри. Я не вынесу, если книги дворник выбросит в мусорный бак.

— Иди, Константинна, иди отдохни, а я тут посмотрю за книжками. При мне никто не насмелится побросать их в мусорный бак, — воинственным тоном сказала баба Фрося. Она потуже подвязала узелок у горла, сдвинула косыночку повыше и поправила кулечек над лбом. — Иди отдохни. И не беспокойся, — добавила она и повернулась к слесарю Кудылкину. — Вот чаво ты наделал, Кудылкин! До чего довел пожилую женщину. Зачем ты вышвырнул книжки на мусорную свалку? Если бы ты не выбросил их, то и ничего не случилось бы. Ты понимаешь своей головой, что ты наделал?

— Не лезь не в свои дела, бабка Фрося! — развязно выкрикнул слесарь Кудылкин, до сих пор хранивший полнейшее молчание. — Это моя собственность, мои книжки, и я имею право делать с ними все, что мне заблагорассудится. Так что лучше помолчи.

— Она такая умная, хорошая, грамотная, — не хотела баба Фрося слушать Кудылкина. — Потому что она книжки всю жизнь читала. Книжки затем и печатають, чтобы их читали. А ты за всю жизнь ни одной книжки не прочитал. Мой старший брат тоже читал. И в люди вышел, стал профессором. А я вот не читала и никуда не вышла. Книжки читають умные люди. И они человеку ума дають. А дурачки не читают. Да так дурачками и остаются на всю жизнь. Если никто не найдется взять эти книжки, то я их возьму к сабе в квартиру. А потом мы с Константинной куда-нибудь их определим. Найдутся умные люди. Вот так! — закончила она свою речь.

— Возьми, возьми себе книжки, баб Фрося, — ехидничал слесарь Кудылкин. — Прочитаешь все и профессором станешь. Читать-то умеешь? — И заржал по-лошадиному.

— Умею читать. Щас все умеють читать, — сказала баба Фрося, с неподдельным состраданием глядя на свою соседку. — Иди, Константинна, отдохни. А потом в церковь сходи, помолись, поцелуй ручкю у батюшки. Тебе сразу полегчает. А по книжкам не убивайся. Иди, иди, отдохни. Может, тебя проводить домой?

— Не надо, я сама, — отказалась Светлана Константиновна от помощи. Она медленно, будто опасаясь споткнуться на неровностях асфальта, сошла с вычищенной мусорной площадки и потихоньку, согнувшись, шаркая подошвами, направилась к своему подъезду.

 

13

 

Как ни странно, случай с книгами на какое-то время объединил многих зевак из ближайших домов и людей, облеченных властными полномочиями, пусть незначительными, символическими, но все же властными, что звучит довольно весомо. И этого было достаточно, чтобы собравшиеся не разошлись, когда мусорную площадку покинула Светлана Константиновна. Все ждали, когда уйдет начальство. Причиной такого призрачного объединения, своеобразным толчком для него послужило прежде всего то, что все собравшиеся на мусорной площадке в один момент подумали, что Светлана Константиновна со своими книгами вышла из состояния нормального психического равновесия, а проще говоря — с ума спятила. Видимо, и Эвелина Аркадьевна по этой причине не уехала, хотя осмотр дворовой территории ТСЖ завершился, и делать ей теперь здесь было нечего. Собравшиеся жильцы молча смотрели на нее и тоже не думали расходиться: как-то неловко уходить, когда руководство осталось на месте. Сначала все молчали, как будто пребывали в состоянии траура. Первой заговорила баба Фрося.

— Темный ты человек, Кудылкин! — опять она напала на слесаря. — Видишь, что ты наделал? — чуть ли не плакала старушка. — Через тебя человек заболел. И что дальше будя — один Бог зная.

— А ты светлая, бабка Фрося? — настырно ухмылялся слесарь Кудылкин.

— Я светлая, потому что мне жалко книжек. А тебе на них наплевать, потому ты темный человек.

— Кудылкин, — прервал их диалог председатель Чуников, — иди ремонтируй трубы в подвале. Надо уже сейчас к зиме готовиться. Да и текут сейчас трубы. Вчера жильцы приходили ко мне — жалуются. В водопроводе нет нормального напора.

Кудылкин направился в подвал одного из домов ТСЖ. Слышно было, как, спускаясь в подвал, он негромко разразился ненормативной лексикой.

— Кристина, — подошла баба Фрося к одиннадцатикласснице, — где находится город Глупов, о котором говорила моя соседка?

— Да откуда я знаю! — как испуганная перепелка, встрепенулась девушка. — Нам учителя об этом не говорили.

— Да нигде такого города нет, — авторитетно пояснила Лота. — Это же самый настоящий бред. В голове у нее этот город. Больше нигде не существует.

— И цветущие вишневые сады, которые кто-то вырубает, тоже настоящий бред, — присоединилась к разговору Эвелина Аркадьевна.

— А что такое великий и могучий? — обратился председатель Чуников к Кристине. — Тоже бред?

— Конечно, бред, — улыбаясь, сказала Кристина, сверкая ясными головками пирсингов.

— А золотой век нашей литературы? — смотрел председатель на Кристину.

— И это тоже бред, — хихикнула Кристина. Сказав эти слова, она быстро отошла от собравшихся и исчезла за домами.

— Лота, раньше твоя хозяйка несла такую чушь дома или только сейчас разразилась? — серьезно заинтересовался Чуников.

— Раньше такого не наблюдалось, — констатировала Лота. — Вчера вечером началось. Она говорила сама с собой. Многих слов я не разобрала, но сейчас ясно, что она говорила о вишневых садах, о каких-то пауках-крестовиках, о вампирах, которые будут высасывать из нас кровь… И сейчас она все это выдала…

— Баб Фрось, а вы слышали от нее подобное раньше? — выяснял председатель, периодически оглядывая присутствующих своим колким, цепким взглядом. — Вы с ней дружите, насколько мне известно, и многое знаете о своей соседке.

— Она всегда все говорила хорошо, все рядышком. Разговор у нее хороший, культурный. Я ничего за ней не замечала. Это Кудылкин ее довел до такого состояния. И она немножечко рехнулась. Жалко соседку, жалко. Но она сама виновата. Я ей советовала, что надо сделать, чтобы не волноваться. Она не послушала меня. Ну, ничаво. Что теперь делать? Она сейчас отдохнет и ей станет легче.

В этот момент на середину кучки жильцов неожиданно вышла Эвелина Аркадьевна и многозначительно повела взглядом поверх их голов. Люди замерли в ожидании чего-то неординарного: все были уверены, что представительница муниципальной власти хочет сообщить нечто важное и интересное.

— Сейчас стало ясно, — озабоченным тоном сказала она, опустив глаза к земле, — что Светлана Константиновна попала в трудное положение. Хорошая, конечно, женщина, умная, но что поделаешь.

— А можа, она правду говорила? — не могла успокоиться баба Фрося.

— Не мешайте говорить Эвелине Аркадьевне! — горласто выкрикнула учительница биологии Зоя Игоревна.

— Это ты не мешай! — смело парировала баба Фрося. — Константинна просила тебя взять книжки. А ты не взяла. Потому что ты темная, даром, что учительница. Да какая ты учительница, если не читаешь книжек. Мой старший брат всю жизнь читал книжки и в люди вышел. Профессором стал. Преподавал студентам.

— Какой предмет он преподавал? — подал голос вылезший из подвала слесарь Кудылкин. — Ты не знаешь, баб Фрось? — ехидно смеялся слесарь.

— Какой предмет, не могу сказать. Я в его делах ничего не соображаю.

— Ну, так иди домой. Не мешайся здесь. Ты вообще ничего не соображаешь, — сказал Кудылкин и распечатал банку «Балтики».

— Ты сам ни черта не соображаешь, — не сдавалась баба Фрося. — А если бы соображал чего-нибудь хоть немного, то не вышвырнул бы книжки на мусорную свалку.

Не считая нужным ввязываться в ненужный и бестолковый разговор, Эвелина Аркадьевна решительно подошла к Лоте.

— Чуников сказал мне, что вы квартируете у Светланы Константиновны?

— Да, — четко ответила Лота.

— Давайте отойдем в сторонку. Мне нужно с вами поговорить, — сказала Эвелина Аркадьевна и легонько поманила пальчиком председателя Чуникова.

Председатель беспрекословно двинулся вслед за начальницей.

Отойдя от мусорной площадки на несколько метров, Эвелина Аркадьевна остановилась.

Все, кто стоял на площадке, тоже начали потихоньку расходиться: самое главное начальство ушло, а теперь здесь ничего хорошего не увидишь и не услышишь. Смотреть больше не на кого, слушать некого. На мусорной площадке осталась одна баба Фрося: она караулила книги.

Тем временем Эвелина Аркадьевна энергично взялась за дело, которое считала неотложным.

— Николай Федорович, вы должны взять ситуацию под свой надежный контроль, — властно заглянула она в глаза председателю. — Дело очень ответственное. И это ваша прямая обязанность, как председателя ТСЖ. И Лота не должна стоять в стороне, — озарила она своим ясным взглядом менеджера.

— Вы о чем? — не поняла свою задачу Лота.

— Слушайте, я еще не договорила. Что я имею в виду? Вашу хозяйку необходимо показать хорошему психиатру. Дела у нее, сами видите, какие. Она явно не в своей тарелке, мягко выражаясь.

— Я вполне разделяю ваше мнение, — согласилась Лота. — Светлану Константиновну необходимо показать психиатру.

— Николай Федорович, подумайте, как это сделать лучше и как можно быстрее. Ситуация не терпит отлагательств, — дала она указание председателю.

— Я одна могу все сделать. У меня есть знакомый психиатр. Хороший врач, — уверенно сказала Лота. — Хозяйку, я думаю, уговорю без особого труда. Она мне доверяет во всем.

— Я отвезу ее на своей машине, — вызвался Чуников.

— У меня есть своя, — сказала Лота. — Так что я все сделаю сама.

— Прекрасно, — удовлетворилась представительница муниципальной власти. — Николай Федорович, доложите мне тогда о результатах. Я беру этот вопрос под свой личный контроль. Состояние пенсионерки меня очень беспокоит.

— Я вам доложу, — послушно отрапортовал Чуников.

 

14

 

Лота тихонечко открыла ключом дверь в квартиру; она была уверена, что хозяйка после всех перипетий, выпавших на ее долю, сильно утомилась и теперь отдыхает. Светлана Константиновна действительно спала, укрывшись до плеч легким летним одеяльцем. Комната ее была открыта настежь. Затаив дыхание, Лота осторожно прикрыла дверь и на носочках хотела уже прошмыгнуть в свою комнату. Пусть поспит хозяйка, а после можно поговорить о медицинском обследовании. Но не тут-то было.

— Лота, — словно из-под земли послышался глухой, немощный голос хозяйки. — Зачем ты дверь закрыла?

— Я боялась вас разбудить, — сладеньким голосом сказала квартирантка. — Вы так хорошо спали. Вам надо хорошо отдохнуть. Сон — самый лучший отдых, — с выражением нежной заботливости говорила Лота.

— Я не спала. Тебе так показалось. Ко мне сон почему-то не идет, — еле слышно сказала хозяйка. — Я ни минуты не спала. В голове что-то вертится, крутится.

— А что там такое? — обеспокоилась Лота.

— Да этот подонок Кудылкин. Никак я его не выкину из своей головы. Люди без зазрения совести вырубают вишневые сады и не понимают, к чему это все может привести всех нас. Папуасы намного культурнее. Питекантропы были намного смышленее, умнее. Он меня довел до такого состояния. Я очень устала от глупых, темных людей. Мозги как будто перевернулись.

Лота хотела спросить, о каких вишневых садах все время говорит хозяйка, но не решилась: это еще сильнее разбередит ее. И менеджер культурно промолчала; Светлана Константиновна поднялась на диване, медленно спустила ноги на пол, разогнулась, встала и черепашьими шажками прошлась по комнате. Лота следила за ней, присматривалась ко всем ее мельчайшим движениям. Она воочию увидела, как тяжело сейчас хозяйке; во всем ее облике чувствовалось полнейшее бессилие и подавленность; квартирантка не решилась оставлять ее одну в комнате. Усталость, утомленность Светланы Константиновны замечалась буквально во всем — в потухшем взгляде, в немощности, в едва живом голосе, в осунувшемся, бледном лице. Хозяйка раза два прошлась по комнате, от стены до стены; и это миниатюрное путешествие, как заметила Лота, далось ей не так просто.

Лота стояла у стены при входе в комнату. Светлана Константиновна, проходя мимо нее, с благодарностью взглядывала на квартирантку печальными глазами и при этом смиренно улыбалась; эта тускленькая улыбка была не чем иным, как благодарностью за то внимание, которое Лота оказывает ей.

— Светлана Константиновна, — с вкрадчивой осторожностью сказала квартирантка, — вы очень устали. Вы устали морально. Вам нужно показаться хорошему психиатру. Вы женщина грамотная и хорошо знаете, что сейчас психологи помогают многим людям исцелить свои недуги. Помогают в самых трудных ситуациях. Психологи многое могут. Скажу вам откровенно — вам не следует так сильно убиваться о книгах.

— Я не могу не переживать, — смотрела Светлана Константиновна в неопределенную точку на полу. — Я сильно растревожилась. Я сейчас не вижу над собой неба, небесного храма. В моих глазах тьма смешалась со светом, и я не понимаю, что происходит вокруг.

— Раньше в это время вы пили кофе, а сейчас изменили своим привычкам. Не надо так. Успокойтесь. У вас расстроилась психика.

— Да, что-то сейчас со мной происходит неладное, — согласилась Светлана Константиновна. — Никогда такого не было.

— Давайте я отвезу вас к психиатру. Замечательный врач. Недавно окончил медакадемию. Мой хороший знакомый. Он вам поможет избавиться от вашего расстройства. Вы согласны?

— Хорошо, Лоточка, я тебе верю. Отвези меня к своему врачу. Может, правда, он мне поможет. А то я что-то совсем расклеилась, — упавшим голосом сказала Светлана Константиновна.

Лота встала со стула.

— Мой мобильник остался в машине, — сказала она, подходя к двери. — Я сейчас выйду на улицу и позвоню ему на работу.

В знак согласия Светлана Константиновна едва заметно кивнула.

Лота проворно выбежала во двор, села в кабину своей иномарки, припаркованной недалеко от подъезда, быстро набрала номер мобильника своего знакомого психиатра.

— Я слушаю, — послышался расплывчатый голос.

— Это Чиричкин? — громко спросила Лота, опасаясь, что ее не узнают.

— Да, это я, Лота. Почему у тебя голос такой встревоженный? Случилось что?

— Вадим, срочно нужна твоя помощь, — торопилась Лота. — У моей хозяйки крыша поехала. Надо помочь ей.

— А что произошло? Кратенько, в двух словах скажи.

— Понимаешь, вчера вечером один слесарь выбросил на мусорную свалку много художественных книг. Там почти вся русская классика. А хозяйка моя фанатично влюблена в эту русскую классику. И теперь сильно переживает, не находит себе места. Без конца талдычит, что темные люди вырубают какие-то вишневые сады, убивают наш золотой век, уничтожают великий и могучий. А что это — одному Богу известно. В общем, несет всякий бред несусветный.

— Это, конечно, самый настоящий бред.

— Вадим, — умоляюще попросила Лота, — поверни ей мозги в нужную сторону. Потом говорит, что все мы живем в каком-то городе Глупове. Понимаешь, что она несет?

— А что это за город такой? — поинтересовался психиатр. — Отродясь не слышал.

— Да тоже бред. В общем, ты все понял. Я сейчас привезу ее в вашу психиатрическую лечебницу.

— Я чувствую, что твоя хозяйка основательно свихнулась. Привози и как можно быстрее.

Лота, обрадовавшись, что может оказать хозяйке надлежащую помощь, стремительно бросилась к ней.

— Позвонила? — Светлана Константиновна смотрела на квартирантку, как на свою спасительницу.

— Да, позвонила. — Лота тяжело дышала после пробежки по лестничным маршам. — Все хорошо. Мой знакомый врач согласился вас посмотреть сегодня. Прямо сейчас. Так что собирайтесь, Светлана Константиновна. Поедемте. Без промедления.

Светлана Константиновна медленно встала с дивана, так же медленно подошла к платяному шкафу, надела свежее платье, взяла синенькую косыночку, чтобы предохранить голову от солнца, затем обула простенькие туфлишки и сообщила квартирантке, что готова ехать. Лота вместе с хозяйкой вышла из квартиры. Взяв ее под руку, осторожно повела вниз по лестнице.

На улице у подъезда стояла баба Фрося. Она хорошо отдохнула после обеда и чувствовала себя весело и бодро. А сейчас вышла во двор с кем-нибудь побалакать.

— К врачу поехали? — вспыхнула старушка доброжелательным интересом.

— К врачу, — через силу проронила Светлана Константиновна. — Фрося, ты тут присматривай за книгами.

— Обязательно присмотрю! — заверила баба Фрося соседку. — Ты не переживай, не убивайся. Думай о Боге.

Лота помогла сесть хозяйке в кабину, пристегнула ремни. Светлана Константиновна через стекло помахала бабе Фросе рукой; Лота включила мотор, и машина бесшумно тронулась с места.

 

15

 

Минут через сорок, долго простояв в многочисленных пробках, Лота подрулила к психиатрическому диспансеру. Помогла Светлане Константиновне выйти из кабины и, взяв под руку, повела к врачу.

— Мне сейчас нужно отъехать на работу. Когда вас врач обследует, — намечала Лота дальнейший ход событий, — он позвонит мне, и я заеду за вами, отвезу домой. Не волнуйтесь. Врач молодой, знающий, я нисколько не сомневаюсь в его профессионализме.

— Хорошо, Лоточка, хорошо, — соглашалась Светлана Константиновна со всем, что говорила квартирантка.

В просторном и светлом кабинете у рабочего стола стоял в белом халате психиатр Вадим Чиричкин, тридцатилетний мужчина, рослый, светловолосый; на его сытом лице витала легкомысленно гламурная улыбочка, от которой неизбежно возникало впечатление, будто он пришел во врачебный кабинет не исцелять больных, а просто покуражиться и повеселиться.

В уголке, возле окна, выпрямив широкую спину, сидел медбрат Фасолькин, плотный, хорошо сбитый мужик лет тридцати пяти, коренастый, крепкий, как пень спиленного дуба; весь вид его говорил, что он запросто может задушить хоть черта, хоть самого Терминатора, — такие у него были могучие руки; щекасто-скуластая физиономия медбрата Фасолькина выглядела мрачно; глядя на нее, можно было подумать, что он втихаря замышлял какое-то черное дело и сейчас обмозговывал, каким образом можно все это реализовать. Поскольку зарплата в диспансере такова, что на нее не прокормишь и попугая, наряду с должностью мед­брата он совмещал еще и должность санитара.

— Как у тебя дела? — не замечая пациентку, спросил Чиричкин у Лоты.

— Прекрасно! — жизнерадостно подпрыгнула Лота.

— А на сексуальном фронте?

— Вадим, — приняла Лота серьезный вид, — обо мне не беспокойся. Помоги моей хозяйке освободиться от недуга, который налетел на нее, как злой демон. Я тебя очень прошу об этом. Я тебе все рассказала.

— Все будет нормально, — пообещал молодой психиатр. — Не волнуйся, Лоточка.

— Вадим, я уезжаю. Мне надо быть на работе, — торопилась Лота. — Тогда позвони мне.

— Не беспокойся, Лота, — успокаивал свою знакомую Чиричкин. — Ничего не случится с твоей хозяйкой. Уедет от нас веселенькой и здоровенькой.

— Буду надеяться, — сказала Лота и подошла к Светлане Константиновне. — Прошу вас — не волнуйтесь. Все будет хорошо. Я пошла, — и погладила старушку по плечу.

 

16

 

Светлана Константиновна осталась один на один с психиатром Чиричкиным. Медбрат Фасолькин в счет не входил. Он по-прежнему сидел молча, бездеятельно и смотрелся совершенно ненужной, даже лишней деталью в кабинете врача. Светлана Константиновна не очень доверяла молодым врачам, которые недавно окончили медакадемию. У нее сложилось невысокое мнение об их профессиональном мастерстве. Да и откуда могло взяться это мастерство, если почти все они в вузе учились кое-как, чему-нибудь и как-нибудь, редко посещали занятия, а то и вовсе неделями не ходили в вуз, а экзамены и зачеты сдавали за деньги. Светлана Константиновна сама слышала по местному телевидению, что дело обстоит именно так, а не иначе. Однако сейчас, находясь в кабинете у психиатра, она до некоторой степени смирилась: возможно, знакомый квартирантки — хороший, знающий доктор, возможно, он сдавал экзамены и зачеты не за деньги, а своим умом. Есть же, в конце концов, исключения. Она робко взглянула на доктора, терпеливо ожидая его указаний.

— Присаживайтесь, — вежливо сказал Чиричкин, вспомнив клятву Гиппократа, и небрежно указал на стул, стоявший перед его столом, на котором вразброс валялось множество разных бумаг.

Светлана Константиновна села на указанное место и, сложив на коленях руки, замерла в ожидании дальнейших действий психиатра.

Чиричкин поставил перед ней стул и сел прямо напротив. Своим напряженно пристальным взглядом психиатр так углубился в глаза пациентки, будто он одним махом решил проникнуть в святая святых ее психики. Взгляд его имел намеренную прицельность; Светлане Константиновне даже показалось, что между его и ее глазами протянулась очень тоненькая, незаметная проволочка, по которой в ее душу потекло что-то похожее на злую, нечистую силу, совершенно чуждую и противную ей. Сам Чиричкин застыл в неподвижной позе. Через несколько секунд он поднял указательный палец, поставил его торчком на уровне глаз пациентки и совсем близко придвинул его к носу больной.

— Смотрите на мой палец, на кончик, — приказал психиатр. — Когда я буду двигать им в разные стороны, все время смотрите на кончик.

Светлана Константиновна беспрекословно выполняла поставленные доктором условия.

Через минуту Чиричкин опустил палец.

— Скажите, какой сейчас по счету месяц года? Второй, третий, четвертый или двенадцатый?

Светлана Константиновна растерянно улыбнулась. Улыбка вышла неестественной и какой-то измученной. Бледные губы ее мелко тряслись.

— Сейчас лето, — уверенно сказала она. — Так что сейчас не двенадцатый месяц.

— А какой же? — безжалостно ворочал психиатр душу больной.

— Вы меня застали врасплох. Я сейчас посчитаю.

— Достаточно. Не надо ничего считать. Тогда скажите, какую форму имеет нашла планета?

— Наша планета имеет эллипсовидную форму.

— Круглую, — не согласился психиатр.

— Эллипсовидную, — возразила пациентка.

— У нас не спорят. Ну ладно! — вдруг воскликнул Чиричкин, будто чему-то обрадовался. — А скажите, наша планета стоит на месте или вертится?

— Наша планета не вертится. Она не вертушка.

— Все ясно! — снова, как на митинге, воскликнул доктор. — Все ясно, — и задумался.

— Наша планета вращается, а не вертится, — услышал Чиричкин отдаленный и очень слабый голосок пациентки, такой далекий, словно она говорила с другой планеты, а не в его кабинете.

— Тогда еще вопросик, — поднял психиатр указательный палец кверху.

— А зачем вы мне такие вопросы задаете? — немного опомнилась Светлана Константиновна и пришла в себя, пытаясь определить реальное место своего теперешнего пребывания, место, где она находится в данную минуту и секунду. — Вы что, дурочкой меня считаете? — запротестовала она. — Куда вы меня усадили? В палату номер шесть? Я заявляю вам, что я не дурочка. Так что отпустите меня домой.

— Все, кто к нам попадает, говорят точно так же, как вы, — очень серьезно и недовольно разъяснил Чиричкин. — Только ничего не говорят о палате номер шесть. Откуда вы ее взяли, эту палату? У нас нет такой палаты. И в помине не было. Так что мы продолжим с вами лечение. Я обещал вашей квартирантке…

— Отпустите меня домой! — не дала Светлана Константиновна доктору договорить фразу. — Отпустите меня! — и задергалась, пытаясь подняться со стула. Но Чиричкин с силой положил ей на плечи обе руки, и она снова плюхнулась на сиденье стула.

— Вот так и сидите. Не дергайтесь и не кричите. Мы вам хотим добра. А вы противитесь нашим желаниям, — слегка пристыдил психиатр пациентку.

— Вы меня поместили в палату номер шесть! — растревожилась Светлана Константиновна. — Зачем вы это сделали? Я не дурочка. Со мной все в порядке. Я нормальный человек.

— Успокойтесь, пожалуйста, — очень гуманно выразил свою просьбу Чиричкин. — У нас нет никакой палаты номер шесть. В других лечебницах, может, и есть, а у нас нет такой палаты. И никогда не было. Ваша квартирантка очень просила, чтобы мы вам помогли избавиться от тревожного симптома, в который вас вверг слесарь Кудылкин. Мы сделаем все от нас зависящее.

— Вы меня поместили в палату номер шесть! — твердила Светлана Константиновна. — Зачем вы спрашиваете у меня, какой сейчас по счету идет месяц, какую форму имеет наша Земля, вертится она или нет? Вы думаете, что я свихнулась, с ума спятила?! Я больше не нуждаюсь в вашем присутствии и не желаю находиться в палате номер шесть.

— Да нет у нас такой палаты! — давил Чиричкин обеими руками на плечи старушки.

— Нет, есть. Отпустите меня домой!

— Вы меня удивляете, — недоумевал психиатр. — Откуда вы взяли эту палату? — начинал терять самообладание Чиричкин.

— Я утверждаю, что вы меня посадили в палату номер шесть!

— Да где вы видели такую палату? Или, может, читали о ней? У нас нет такой палаты. Вы понимаете — нет у нас такой палаты!

— Есть такая палата! — не сдавалась Светлана Константиновна. — Вам надо прочитать про нее.

— И где же, скажите, пожалуйста, про нее написано?

— Вы мне задавали свои дурацкие вопросы, теперь отвечайте на мой вопрос. Где написано про палату номер шесть? Отвечайте!

— У вас явный бред, — заключил психиатр. — Вы сильно устали. В вашей психике образовалась небольшая трещина. В таких случаях человеку кажется, что его бредовые мысли отражают объективную реальность. Я вас призываю к спокойствию. Мы окажем вам необходимую помощь.

— Меня не надо лечить. Я ничем не болею. Отпустите меня домой! — еще сильнее запротестовала Светлана Константиновна и, напрягшись всем телом, скинула со своих плеч руки Чиричкина.

— Фасолькин! — что есть мочи заорал Чиричкин. — Какого хрена ты сидишь и смотришь, как на именинах? Давай сюда жилет! Она уже на грани!

— Сию секунду! — отрапортовал медбрат.

Медбрат Фасолькин, несмотря на свою телесную тяжеловесность, с кошачьей ловкостью сорвался со своего места и моментально подскочил к большому, громоздкому коричневому шкафу, выдернул из него какую-то странную кофту серого цвета и через пару секунд отдал ее доктору. Чиричкин, сломив хилое сопротивление больной, ловко напялил на нее этот странный доспех. Светлана Константиновна сиюминутно ощутила, что она скована со всех сторон; она почти не могла пошевелить руками и туловищем и не в состоянии была двинуться ни в какую сторону.

— Позовите сюда главврача, — еле выговорила поклонница русской классики. — Я хочу говорить только с ним.

— Подержи ее, — приказал Чиричкин медбрату, не обратив внимания на требование больной. — Я посоветуюсь с главным. Да покрепче держи.

— Не беспокойтесь, не вырвется, — заверил Фасолькин.

— Сейчас вам будет главврач, — метнул Чиричкин мимолетный и недовольный взгляд на Светлану Константиновну и вышел из кабинета.

 

17

 

Главврач Щавельский Альберт Альбертович сидел за массивным рабочим столом и просматривал срочную медицинскую документацию. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он значительно моложе своих лет, бодро, жизнерадостно, лицо чистое, гладкое, без запутанных бороздок и паутинок морщин, только в густых темных волосах, зачесанных к макушке, просвечивались серебряные ниточки, придавая ему вид умудренного жизненным опытом человека. Главврач — человек немногословный, он не любил тратить время на всякое пустословие и всевозможными способами, средствами, доступными ему как начальнику, приучал всех подчиненных говорить только по существу того или иного вопроса, возникшего в процессе служебной деятельности. К малокомпетентным сотрудникам, особенно к тем, кто не мог правильно поставить диагноз больному, относился с подчеркнутой строгостью, даже непримиримо: работа ответственная, сложная, поэтому от каждого сотрудника требовались высочайшая ответственность, глубокие знания, вдумчивый анализ, умение находить новые, нестандартные подходы к лечению психических расстройств. Некоторых он уже уволил за несоответствие служебным обязанностям. За многие годы руководства психдиспансером главврач несколько огрубел, стал раздражительным и малоразговорчивым.

Когда в кабинет к нему вошел Чиричкин, Альберт Альбертович отодвинул документацию в сторону и молча уставился на него суровым сухим взглядом.

Чиричкин приблизился к столу главного.

— К нам привезли больную, Альберт Альбертович, — сказал он.

— Ну и что? — спокойно сказал главврач, понимая, что молодой психиатр в чем-то запутался и без помощи не обойдется. — К нам каждый день поступают больные. Что с ней?

— Глубокое психическое расстройство. Она на грани помешательства.

— В чем это проявляется?

— Да у нее уже крыша поехала.

— Сейчас у здоровых крыша едет. Говорите конкретнее.

— У нее появились выраженные признаки буйного поведения. Хочу с вами посоветоваться. Может быть, ей укольчик сделать для успокоения?

— Сколько лет больной?

— Шестьдесят семь.

— Причину выяснили? Что, собственно, случилось? На какой почве?

— Больная до фанатизма любит русскую классическую литературу, просто с ума сходит. И вот вчера один слесарь выбросил на мусорную свалку много книг. Почти все — русская классика. Она целый день ходила по двору и говорила всем, что темные люди вырубают какие-то цветущие и прекрасные вишневые сады, а на месте этих садов якобы произрастут подлость, хамство, расплодятся какие-то пауки-крестовики, вампиры, говорила, что люди живут в каком-то городе Глупове и ничего не понимают, говорила, что темные люди уничтожают наш золотой век, наш великий и могучий; словом, несла откровенную чушь. И дома несла этот бред. Ее квартирантка все слышала… Вы чувствуете, это же полнейшее сумасшествие, помешательство разума? А сейчас сказала мне, что ее определили в палату номер шесть. И стала буянить, вырываться. Поэтому я хочу с вами посоветоваться — что с ней делать? У нее явно крыша поехала, и довольно основательно.

Глубокое и в то же время какое-то игривое недоумение выразилось на строгом лице главврача, когда Чиричкин закончил говорить. Альберт Альбертович смотрел на него с мягкой снисходительностью и лукавой усмешкой, в которой чувствовалась унизительная ирония.

— Все ясно, — двусмысленно сказал главврач и почему-то вздохнул. И снова посмотрел на Чиричкина.

— Что вы на меня так смотрите? — в замешательстве спросил психиатр.

— А вы сами-то понимаете, о чем говорила больная? Вишневые сады, город Глупов, великий и могучий… Психика — тонкое дело. Тут можно столько дров наломать.

— Да тут никто ничего не может понять, — сказал Чиричкин. — Это же самый настоящий бред.

— Ну, ладно, пойдемте, посмотрим больную.

Альберт Альбертович резко поднялся со своего кресла, с грохотом отодвинув его к стене, и скорыми шагами направился к выходу. Чиричкин, заметно смущенный и обиженный, двинулся за ним.

Главврач стремительно, прямо-таки вихрем, словно торопился на тушение пожара, с тревогой на лице ворвался в кабинет психиатра. Медбрат Фасолькин, державший больную за плечи, как мячик отскочил в сторону и устроился на своем месте.

— Здравствуйте, милейший Альберт Альбертович! — просветленно улыбнулась почитательница русской классики. Она обрадовалась и улыбалась точно так же, как это делают жители Заполярья, когда после длинной полярной ночи встречают только что показавшееся над горизонтом золотистое солнышко. — Вот так встреча! Не ожидала. А меня тут поместили в палату номер шесть.

— Да нет у нас такой палаты, — вразумлял Чиричкин больную.

Альберт Альбертович подбежал к Светлане Константиновне, сдернул с нее смирительную рубашку и со злостью зашвырнул ее в самый дальний угол.

— Есть у нас такая палата! — негодующе посмотрел главврач на психиатра.

— Что вы хотите этим сказать? — опешил Чиричкин.

— Я хочу сказать, что вы темный человек… Светлана Константиновна, пойдемте в мой кабинет.

Альберт Альбертович помог больной встать на ноги и, взяв ее под руку, медленно повел к себе. В кабинете усадил в кресло и сел за стол, на свое место.

— А теперь, здравствуйте, Светлана Константиновна! — сдержанно улыбнулся главврач. — Вы уж извините нас, — виновато сказал он. — Плохо получилось. Ну что тут поделаешь? Врач молодой, неопытный. Не сумел поставить правильно диагноз. Но все равно встреча интересная. Я давно вас не видел.

— Встреча очень интересная, — забыла Светлана Константиновна обо всех превратностях. — Я не ожидала такого. Я хорошо помню, что вы ходили в нашу библиотеку. Вы много читали…

— Я и сейчас читаю, — улыбнулся главврач. — Правда, меньше, чем раньше. Времени просто не хватает. Как и вы, люблю русскую классику.

— Я вчера очень расстроилась. Слесарь Кудылкин выбросил на мусорную свалку много книг. Просто уму непостижимо!

— Я в курсе дела. С вами приключился небольшой шок. Ничего страшного тут нет. У вас уже все прошло. Вы уж извините нас. Я сделаю врачу хорошее внушение за непрофессионализм. И еще порекомендую подумать, откуда вы взяли палату номер шесть. Чтоб знал, где находится эта палата, — широко улыбался главврач.

— Альберт Альбертович, — с надеждой смотрела Светлана Константиновна на своего знакомого, — а вы не могли бы взять себе эти книги? Я взяла бы, но у меня есть библиотечка.

— С большим удовольствием, — оживленно сказал главврач. — Могу заплатить этому слесарю.

— Никому ничего не надо платить! — восторженно сказала Светлана Константиновна. — Я только порадуюсь, что книги попадут в хорошие руки, к умным людям.

— Спасибо большое. Я сейчас отвезу вас домой и заодно заберу книги.

— Господи, как хорошо, что встретила вас! Пусть даже в такой неподходящей ситуации.

Восхитительной солнечной яркостью светились широко раскрытые глаза Светланы Константиновны. Она чувствовала, как к ней возвращаются жизненные силы.

 

---

Виктор Андреевич Алёхин родился в 1931 году в селе Щучье Эртильского района Воронежской области. Окончил Воронежский государственный педагогический институт, аспирантуру при кафедре философии ВГПИ. Кандидат философских наук. Работал учителем в школах Аннинского и Панинского районов, преподавателем Борисоглебского, Липецкого педагогических институтов, доцентом кафедры философии ВГПИ. Публиковался в региональных научных и литературных изданиях. Автор сборника рассказов и нескольких повестей. Живет в Воронеже.