Трость

Однокурсникам посвящаю

 

Всех людей на земле можно поделить на две категории: на тех, что ходят на костылях, и на тех, кто обходится без них. Вопрос, кто из них счастливей, вовсе не риторический и по сей день остается открытым. Потому как любой человек с костылем или тросточкой всегда имеет надежду однажды за­бросить свою палку куда подальше — как говорится, ко всем чертям, — а значит, неизменно должен испытывать непроходящее и ни с чем несравнимое радостное чувство ожидаемого счастья. Тот же, кто ходит своими ногами, в глубине души осознает, что абсолютно в любой момент, самым что ни на есть роковым образом, может вдруг неловко оступиться, навернуться на порожках или даже на ровном месте, поскользнуться на банановой кожуре и подвернуть, а то и сломать ногу; также есть вероятность однажды, с трудом припарковавшись у супермаркета, расплющить пальцы под колесом соседской машины. И не дай тебе бог захворать этой, как ее… подагрой, чтоб ей провалиться, окаянной. И список можно продолжить.

А значит, этому «везунчику» непременно понадобится та самая штуковина, известная с незапамятных времен и именуемая у нас в народе клюкой, тростью, посохом или попросту — костылем, в зависимости от настроения и социального статуса владельца. Так можно ли считать жизнь такого человека безоблачной? Разве постоянное ожидание беды совместимо со счастьем?..

Нет и еще раз нет, с полной ответственностью заявляем мы.

 

КОСТЯ, ЗОЯ И БАМПЕР

 

По ОТР шел прогноз погоды, как всегда с неизменной и чарующей музыкой Поля Мориа… Он любил эти минуты: когда на экране перед его глазами большими и малыми городами и поселками, названия которых он порой и не слыхивал, проплывала огромная, великая — от края и до края — ЕГО страна. На экране мелькали восхитительные картины неизведанных уголков родной земли — от Камчатки до Балтики, от Мурманска и до Черного моря.

На дворе разгуливало лето, но почему-то в памяти пронеслись давние, еще зимние метеопрогнозы, и он не на шутку развеселился: «Зима в Сибири остается аномально теплой… — струился с экрана приятный мягкий голос дикторши, — минус 25 градусов». Ну а где-то ожидалось «всего» минус 19, а где-то минус 35…

Комментарии, как говорится, излишни.

Да это же готовый сюжет для Задорнова, добрая ему память!

 

Наверное, ему было бы неловко признаться перед кем-либо в своей сентиментальности, но именно в эти моменты он испытывал невероятную гордость за свою страну, пусть и сильно усеченную в границах после распада Союза, но по-прежнему необъятную, красивую, с удивительным природным многообразием. На него накатывала такая волна душевного подъема, гордости, право, аж слезы иной раз выступали.

Друзьям он также не рассказывал о своей тайной «слабости» — стеснялся.

— Костя, — вывел его из забытья чистый, звонкий голос жены, — ты не знаешь, где костыль наш, ну, трость, вернее? Помнишь, пару лет назад ее нам твой знатный дядюшка презентовал, ну когда я в гололед ногу подвернула?

— Не знаю, Зоюш, в кладовке посмотри.

— В кладовке я уже глядела — нету.

— Загляни еще на лоджию: в шкафу, где инструмент, поройся…

— Смотрела уж, как сквозь землю… Ведь не иголка. Слушай, а ты ее своему дружку не отдал случайно. Ну-ка, вспоминай давай?! — в голосе жены уже звенели металлические нотки, а это значило, что она начала сердиться.

Костя с сожалением оторвался от телевизора и повернулся к жене. И залюбовался.

Уж сколько лет прошло, а она все такая же, красавица… Вон волосы черные, блестят будто шелковые, в хвост забрала их высоко на затылке, как девчонка. Классно. Он поймал себя на мысли, что смотрит сейчас на жену, почти как влюбленный пацан.

Детей только им бог не дал, да тут уж ничего не поделаешь… А у дружков — Женьки, Михася, Тимыча — внуки уже…

— Ну-у?

— Слушай, Зой, помнится, Жека для внучка старшего просил как-то, тот у него на хоккей ходит и на последней тренировке перед летними каникулами то ли связку, то ли мышцу потянул. Попросил на пару недель дать попользоваться, чтоб парню ногу разгрузить при ходьбе. Жалко, что ли? Ты ж сама сказала, что трость нам больше не нужна… А тебе зачем?

— Надо, — и Зойка, давно перевалившая «ягодный» возраст, но все еще не утратившая статности, соблазнительно колыхнув бедрами, продефилировала мимо мужа на кухню, торопливо бросив на ходу: «Ну, так звони». Голос ее уже звучал мягче.

В комнату из кухни долетал умопомрачительный, будоражащий аппетит запах домашних котлет. Пока Константин занимался поисками своего мобильника, оттуда слышалась какая-то непонятная возня, шуршанье, потом раздался звонкий шлепок, и он услышал возмущенный голос жены:

— А где котлета?! Эй, котяра, ну-ка, вернись сюда, подлец ты этакий!

Из распахнутой двери кухни с обиженным урчанием и с выпученными серо-голубыми глазами вылетел взъерошенный, серый в полосочку котяра и с размаху нырнул под диван, на котором только что лежал хозяин.

Кот Бампер — отчего его так прозвали, узнаете позже — заявился на кухню, едва только его чуткое обоняние уловило соблазнительные кулинарные ароматы.

«…Ну, пришел на кухню. А там!.. На старой табуретке, о ножки которой я всегда когти точу, миска с котлетами! Может, хозяйка для меня оставила. Ну, взял одну — подумаешь. Вот перестану на даче мышей ловить, узнает тогда…»

— Нет, ты подумай, прохвост какой! Котлету умыкнул, — Зоя уже заливисто смеялась, что Костя обожал особо, потому что никто не умел так красиво смеяться, как она.

Кот Бампер уразумел, что опасность миновала. Неспешно вылез из укрытия и как ни в чем не бывало прошествовал к любимому креслу. Уселся довольный, заурчал и принялся с показушным усердием вылизываться. Артист.

Тем временем Константин набрал нужный номер и изложил другу Зоину просьбу.

— Слушай, не обижайся, Костян, — послышался после небольшой паузы смущенный голос Женькї, — только я отдал твой костыль, ну то есть трость, Тимычу. Ты, помнится, заявил, что он вам больше без надобности… Тогда сам у него возьми, ладно?

— Ну, правильно, — возмутился Костя. — Я тебе дал трость, доброе дело сделал, так теперь еще должен ее сам по твоим корешам разыскивать. Ну, не наглость ли? Вот зачем нашему алкашу трость, скажи на милость, старинная, между прочим?

— Господи, хлам какой-то, она ж рассыплется скоро.

— Вот у твоего закадычного дружка она точно рассыплется! Чтоб завтра же костыль был у меня! А то с меня Зойка шкуру снимет да в очередной раз припомнит, как я перед экзаменом ее ценнейшие конспекты по сопромату в речке нечаянно утопил, — до сих пор простить не может. — И Константин, взволнованный и рассерженный, отключил связь.

Хотелось курить. Зажигалки, как всегда, не было на месте. Да где ж она, проклятая, в самом деле… «Эй, Бампер! — повернулся он в сторону своего любимца и, с трудом сдерживая улыбку, спросил: — Где зажигалка, мохнатый?» Котяра перестал умываться, склонил голову вбок и внимательно посмотрел на хозяина.

«Отчего ж не знать, знаю, видел. Да мне-то какой интерес, я эту вонь табачную терпеть не переношу. А вот котлеты знатные у хозяюшки… — Тут Костя заметил, что гурман ни с того ни с сего сладко облизнулся. — Давай так: ты мне котлету — я тебе зажигалку. А так, пусть пока под диваном полежит, не прокиснет…»

Примерно так размышлял наш прохвост, не сводя круглых пуговичных глаз с хозяина. Между прочим, ни разу не моргнув.

«Вот же сатанинское племя, — с восхищением подумал Костик. — И как только они так могут: долго, пристально смотреть и не моргать!»

 

Прошло четыре дня. Костыль так и не появился.

Зоя злилась: обещала своей лучшей подруге, родители которой были их соседями по даче, дать его на время, чтоб ее папаше не тратиться на новый. Подружка уже два раза звонила, спрашивала, — прямо неудобно перед ней. А вечером состоялся шумный разговор с мужем, недотепой этим. Все у него не слава богу, позволяет друзьям ездить на себе.

В конце концов, не утруждая себя разбирательством, у кого там из приятелей на самом деле костыль, решила пойти на хитрость.

Позвонила сначала Клюкову, потом Женьке и пообещала тому, кто не поленится забросить костыль к ним на соседскую дачу, вознаграждение — большой пузырь беленькой, а может, даже и два. Стимул неплохой, решила она, оба любители выпить, расстараются, найдут.

И не прогадала.

 

ОДНОКУРСНИКИ

 

Костик с Зоей, Михась и Жека, по прозвищу Пилон, дружили еще со студенческой скамьи: в один год окончили политехнический институт, авиационный факультет. Специальностью своей гордились, за дело свое ратовали. Это вам не нынешние времена, когда чиновники от авиапрома вдруг решили, что стране свои самолеты не нужны, все можно купить на западе, — и трудиться в авиации стало непрестижно.

Правда, Костя Бесценных, которого за родство с каким-то князем и за пристрастие к аристократическим манерам друзья прозвали Князем, пришел к ним на курс уже после армии и сразу покорил Зойку — первую красавицу факультета — серьезностью, деловитостью и в то же время удивил и очаровал эдакой деликатной отзывчивостью, окружив ненавязчивой заботой младших по возрасту товарищей.

На четвертом курсе сыграли свадьбу.

А вот Тимофей Клюков попал в их дружную компанию благодаря ЖенькН, с которым дружил с детства, ну и Костику, с коим довелось вместе служить в одной воинской части под Москвой. Там подружились и после демобилизации дружбу свою не прервали, тем более, что проживали недалеко друг от друга, в одном микрорайоне города.

У Тимыча рано умерла жена — лейкоз. До конца он так и не оправился от горя, запил. Года два вообще ходил как потерянный, глаза боялся поднять: в них была лютая тоска — страшная, нескончаемая.

По окончании института друзья получили распределение на работу на авиационный завод: Зоя стала технологом, Костя попал в сборочный цех и на пенсию уходил, уже будучи начальником этого цеха. Жека работал в конструкторском бюро, за ним числилась целая куча рацпредложений и даже несколько авторских свидетельств.

А вот практичный Миха Лакомка, получив заочно еще и юридическое образование, с завода ушел и сумел устроиться на престижную должность в горадминистрацию и, когда развалился Союз и наступили «лихие девяностые», занялся адвокатской деятельностью; потом его позвали в крупную фирму юрисконсультом, где он успешно и проработал до самого выхода на пенсию.

 

КРУГОВЕРТЬ С КОСТЫЛЕМ

 

Буквально через полчаса после Зойкиного звонка между Жекой и Тимычем состоялся телефонный разговор. Первым позвонил Женька, ничего, разумеется, не сообщив приятелю об обещанной Зойкой награде.

— Тимыч, так уж и быть, сам к тебе зайду, заберу этот костыль треклятый, а то перед Костиком неудобно. Ты ж мне позавчера жаловался, что в речке перекупался и у тебя температура подскочила, а на улице сегодня, знаешь, как ветрено.

— Нет-нет, большое спасибо, — горячо поблагодарил друг, с тем же благоразумием утаив свою информированность в этом вопросе. — Я как-нибудь сам Зоечке занесу, поблагодарю ее. Трость так пригодилась внучке моей. Настюха же школу заканчивает и собирается поступать в театральный, в Москве. И два года уже в кружок театральный ходит при Дворце культуры железнодорожников. Сейчас она там какую-то боярыню-помещицу изображает, ей клюка и понадобилась. Внучка хвалилась, что когда с этой старинной клюкой выходит на сцену, то себя прям настоящей барыней ощущает, ей и играть легче! И режиссер хвалил, сказал, что образ получился очень правдивый, не стыдно будет и на приемном экзамене при поступлении показать.

Евгений начал сердиться:

— Ты мне зубы не заговаривай, рассказывал уже про внучку, рад за нее. Давеча ныл, что не можешь даже с постели встать… Аль совесть проснулась?.. Дуй сейчас же ко мне!

— Ну зачем тебе, Женек, лишние хлопоты, я и сам уже… могу… Ну, чтоб тебя не напрягать.

— Вот и не напрягай. Оставь сантименты для другого случая… И чтоб завтра мой костыль был у меня.

— А он не твой, он Костяна с Зойкой, — с язвительной ноткой в голосе заметил дружок. — И потом до Костика мне ближе, чем до тебя, я по карте смотрел… — в голосе Тимыча уже звучали победные интонации.

— По какой такой карте?! — начал выходить из себя приятель. — Я тебя как человека прошу: верни… мне… мою… вещь, — чеканя каждое слово, повелительно скомандовал Женек.

— Извини, она не твоя…

— Я убью тебя…

— Убей. Я его потерял.

— Как это потерял?! Алкоголик хренов!

— От такого слышу, — без малейшего намека на обиду и даже весьма благожелательно парировал оскорбление Тимоха. — Прости, ну не мог я сразу признаться, стыдно же: наклюкался я тогда, как от внучки его забрал, и посеял где-то по дороге, — придав голосу покаянные нотки, прибавил он. — Может, найдет кто, вернет.

И в лукавых очах приятеля вспыхнули ликующим блеском вожделенные чекушечки, да, слава богу, Жека этого не видел.

— Гад ты… Или врешь? Учти, все равно ведь дознаюсь, — процедил сквозь зубы дружок и бросил трубку. «И фамилия-то у тебя надлежащая — Клюков! — сердито бросил он в сторону трубки. — Нарочно не придумаешь»…

Хотя интересно, фамилия эта от «наклюкаться» или все же от «клюки», а?..

 

…Да, простыл он капитально. Эх, нечего было позавчера ледяное пиво хлобыстать да в речке бултыхаться до посинения. Он высунулся в окно: а на дворе и впрямь ветрище. «Ладно, завтра поутру Зойке и снесу, — думал Тимыч. — Чай, не рассыплюсь. А костыль надо бы убрать с глаз долой, а то этот и вправду припрется». И не успел запихнуть трость в темный закуток кладовой, как заявился сам Евгений Витольдович, собственной персоной.

Тимыч сделал вид, что обрадовался, изобразив на лице улыбку, правда, она вышла кисло-лицемерной, что, конечно, не скрылось от глаз дружбана, который держал себя холодно и официально. Не снимая ветровки и не говоря лишних слов, он прошел в кладовку — «вот же Шерлок хренов, как подсмотрел!» — и, брезгливо откинув в сторону висящие на гвозде старые, поношенные брюки, грязную рубаху и какое-то тряпье — удивляться нечему, квартира-то холостяцкая, — твердой рукой уверенно взялся за рукоять спрятанной трости.

Облом.

Тимоха молча негодовал. И ругал себя последними словами за эдакую промашку. Но все ж набрался смелости и командным голосом в совершенно несвойственных ему выражениях распорядился:

— Покиньте мою квартиру. Это частная территория. И прошу вас выйти вон.

— Вон, значит…

— Именно.

— А-а, вот так, да?..

— Йес. И не трогайте мои вещи!

— Так потерял, говоришь? Ну-ну, друг еще называется… — и Жека, не выпуская из ладони трости, громко хлопнул входной дверью.

На душе сделалось муторно. Напиться, что ли?.. Пенсия только через четыре дня. Тимыч подошел к вешалке, пошарил по карманам, задумчиво подержал в ладони собранную мелочь и, обувшись и накинув на плечи выцветшую, старорежимную куртенку, решительно направился к небольшому павильончику под названием «Пивной рай», притулившемуся во дворе рядом со старыми гаражами, — местные любители пива его ласково именовали еще и «Вдрабаданчик».

 

Вскоре костыль был доставлен по назначению, а «курьер», само собой, получил заслуженную награду. Отец Зойкиной подруги с ее мамашей все лето безвылазно крутились на даче, занимались садом-огородом, да вот в последнее время батюшка стал жаловаться на частые головокружения, и врач, выписав ему лекарство, настоятельно рекомендовал пользоваться при ходьбе тросточкой.

В конечном счете, лекарства сделали свое дело, и постепенно необходимость в трости отпала. Да вот незадача: каким-то образом отлетел и потерялся бронзовый наконечник, а в таком виде возвращать чужую вещь было бы верхом неприличия.

На счастье, у родителей Зоиной подруги отыскался сотовый Клюкова, за которым давно закрепилась репутация мастера, как говорится, на все руки.

Тимофей, конечно, пообещал починить, — ну, за магарычок, разумеется, — и уже следующим утром мчался на указанную дачу, до которой от города было каких-то двадцать километров.

 

ЧУДЕСНОЕ ОЗАРЕНИЕ МИХАСЯ

 

Михаэль Абрамович Лакомка обожал детективы. Агату Кристи, Конана Дойла, Сименона, Рекса Стаута, Чандлера и прочих классиков детективного жанра он прочел еще в юности. Теперь, находясь на пенсии, он мог позволить себе больше времени уделять любимому занятию.

Жена его, Роза, увлечение мужа не разделяла, однако иногда баловала благоверного хорошим книжным презентом.

Библиотекой он не пользовался. Сам процесс приобретения очередного детектива в книжном магазине доставлял ему непередаваемое наслаждение. Конечно, в наше время книги весьма дорогое удовольствие, но у Михи Абрамовича кроме пенсии имелся кое-какой дополнительный доход. Многолетняя служба в престижном адвокатском бюро сделала его весьма востребованным и высокооплачиваемым специалистом, и к нему по старой памяти обращались за помощью. Так что денег на книги хватало.

За последнее время в его любимых авторах числились Акунин, Маринина, Кейт Аткинсон и еще тройка имен. Все их творческое наследие было перечитано вдоль и поперек, и он всегда с нетерпением ожидал выхода новых романов.

Бывало, Михась Абрамович, завернув в магазин, вынимал из книжного стеллажа какого-нибудь незнакомого автора и, открыв книжку, не спеша пролистывал страницы, оценивая писательский талант. И почти никогда не ошибался в выборе.

Его обязательным требованием к произведению был не только занимательный сюжет, но и непременно красивый литературный язык. Да, и еще юмор.

Так он однажды открыл для себя Ивана Любенко, пишущего в жанре ретро-детектива. Его Клим Ардашев, присяжный поверенный Окружного суда, сыщик-интеллектуал, с изяществом раскрывал самые запутанные преступления несмотря на несовершенство криминалистической науки той эпохи.

В одном его захватывающем, остросюжетном детективе в ножке антикварного столика XVII века под бронзовым набалдашником были запрятаны несколько крупных и драгоценных бирманских рубинов превосходной огранки, а хитрый преступник прознал про это и столик выкрал, убив к тому же хозяина, который даже не подозревал о своем богатстве! Потом злодея разоблачили, и рубины достались государству, так как наследников у хозяина драгоценностей не было.

Жаль. Не повезло преступнику.

Голова у Михи Абрамовича работала отменно, особливо, если нужно было что-либо раздобыть, выгодно прикупить или правильно просчитать свою выгоду в предлагаемом судебном разбирательстве. Тем паче, поднаторев на детективах, он сам уже стал как заправский сыщик.

Итак, мысли Абрамыча долго вились вокруг истории с рубинами — уж очень она его зацепила. И вдруг как прострелило! Такая мысль пришла в голову! — не иначе Господь помог. А мысль вот какая.

Ведь у Михиного приятеля-однокурсника Костика, кажется, была трость, причем очень старинная, выполненная из редкой породы дерева и, помнится, с какой-то экзотической рукоятью, необычайно красивая. Костя говорил, что у нее даже набалдашник, точнее, наконечник, был из бронзы. А досталась она ему от дяди, младшего брата отца. А тому от их деда, то есть Костиного прадеда. А прадед был кто? Дай-ка вспомнить-то, дай вспомнить… Управляющим он был в имении какого-то князя — нет-нет, сам был князь. Да, точно.

Это что ж получается? Когда революция-то грянула, тот, кто успел, увез свое состояние за границу, а кто не успел, свои сокровища и припрятал… А прадед Костяна — князь, чай, не бедный был… Ох, не бедный. А что если он тоже свои фамильные драгоценности спрятал в наконечнике того самого костыля? Костик, кажется, упоминал, что этот самый прадед после революции то ли сослан был, то ли расстрелян…

Уф-ф, аж в жар бросило. А вдруг там бриллианты?! Вот тебе и хатка на берегу Черного моря, о которой так мечтала его Розочка.

Так-так… Звонить надо этим Бесценным — ох, не случайно у них такая фамилия!

А может… Ведь это просто… Сказать, что ногу подвернул, попросить трость на время, а там…

Фу ты, даже голова разболелась: столько мыслей, столько идей теснится в мозгу — сейчас взорвется.

 

МИХАСЬ ПРОСИТ ТРОСТЬ

 

Бесцеремонно согнав сладко дремавшего в кресле Бампера, Костик занял свое законное место (по вопросу «законности» мнение Костика и Бампера кардинально расходились) и, устроившись в любимой позе, включил телевизор. «Ура, началось!» По телевизору шла прямая трансляция Главного военно-морского парада из Санкт-Петербурга. Парад лично принимал президент страны.

Попутно память воскрешала приятные, прямо-таки нежные воспоминания об армейской службе. Попали они тогда в один взвод с Тимкой Клюковым, подружились. Он парень хороший, дельный, незлобивый: не раз за него вахту оттарабанивал, когда Костик тайно на свидание к подружке бегал.

А потом, уже в институте, вдруг выяснилось, что Тимоха — друг детства Жеки, его однокурсника. Надо же, как судьбы переплетаются!

И что с ним теперь стало? А ведь бывший спортсмен, штангист. Дети разъехались, а как супруга померла, так Тимоха совсем с катушек слетел, запил по-черному. Смириться с потерей никак не может — любил ее очень…

Затренькал телефон, домашний.

— О-о, Абрамыч, сколько лет, сколько зим! Где пропадал? От шпионских романов своих оторваться никак не можешь?

— Костян, друг, выручай. Помню, трость у тебя была, старая-престарая, все выбросить собирался. Если она тебе без надобности, отдашь? — Косте показалось, что голос Михи слегка дрогнул, выдавая волнение. Или показалось?

— Да подожди ты. Морской парад смотришь, по «Первому» — прямая трансляция?

— Костян, я тебе какой вопрос задал, не понял? Со своим парадом тут…

— А что случилось-то? — уже с участием спросил Константин, немного пристыженный, и узнал, что Михась со своей Розочкой, оказывается, накануне по грибы ходили, — «с чего это вдруг его на грибную охоту потянуло, не замечалось за ним раньше любви к сей народной забаве?» — и он где-то там, в лесу, на кочке подвернул стопу и теперь испытывает нестерпимую боль при ходьбе.

«Ты смотри, ну всем нужен этот костыль! Прямо какая-то палочка-выручалочка».

— А если он мне самому завтра понадобится, я ж тоже могу ногу подвернуть, верно?

— Во-первых, ты есть жмот, а во-вторых, дурак — накаркаешь сам на себя.

— Ладно, забирай, только трость у соседей по даче.

Дружок отчего-то пришел в бурное негодование:

— Вот те на! Что ж ты мне голову морочишь! Сразу не мог сказать? — и, разобиженный, наскоро попрощался.

Костя посмотрелся в зеркало, висевшее напротив кресла, и, усмехнувшись, сделал себе смешную рожу, а поводя носом, понял, что курица уже запекается в духовке.

К жене только что заявилась подружка, и, топчась на кухне, они беззаботно трещали, как сороки.

— Зой, киль мне отмахни сразу, не забудь, а то слопаете там без меня…

Задняя часть курочки, да с жирным хвостиком, издавна была любимым лакомством супруга.

— Чего?!

— Киль, говорю, отмахни, глухая!

— А если не «отмахну»? Кто в семье главный?! — со смешком донеслось из кухни. Подруга, улыбнувшись, поддакнула: «Конечно, женщина, что за вопрос!»

Из угла, где стояло кресло, послышалось деликатное покашливание, и изумленные дамы с трудом расслышали вкрадчивое: «Главный — у кого пульт».

Подруга долго и заливисто смеялась.

 

ТИМЫЧ ЕДЕТ НА ДАЧУ

 

Тимофей хоть и прикладывался к бутылке часто, но «выпимши» за руль не садился никогда. Табу.

Его старенькая «Нива» резвенько, без пробок, миновала город, и уже через двадцать минут он въезжал на территорию дачного кооператива «Заречный». Подрулил к нужному участку, что соседствовал с владениями Бесценных, и, выйдя из салона, сразу натолкнулся у калитки на хозяйку с толстой капустиной в руках. Звали ее, кажется, Зинаида Ивановна. Славная такая старушенция лет восьмидесяти. Маленькая, сгорбленная, в цветном платочке, подвязанном назад небрежным узлом, но шустрая и с какими-то веселыми, не потерявшими озорного блеска голубыми глазами.

— Дед на рыбалке, — охотно откликнулась бабуся на вопрос о супруге. — А про костыляку ня знаю, иде яво пряче, — може, дал кому. Да ты не шуми, не шуми.

— Да вы же сами меня просили приехать забрать его, Зинаида Ивановна!

— Так сам к деду и сходь, тут рядушком. Такочки удоль посадок шагай, а иде крапиву углядишь, там влево свертай, — не заблудисси чай. А уж как козла послышишь, так вот он там и есть… Тута история, понимашь, така… Дед мой, как только умостится с удочкой на берягу, так к няму тута же соседский козел спускаятси и бее-е да бее-е… Общения, поди, просит.

История с козлом так развеселила Тимыча, что он даже поерничал: дескать, свой своего видит издалека.

— Ты мне тута пословицами ня сыпь, — досадливо проворчала старушка, — а иди, куды сказано, некада мне тута с тобой лясы разводить, — и со злостью смахнула рукой гусеницу с изъеденного капустного листа.

…И действительно, лишь благодаря неподражаемому напеву того самого козла Тимыч и обнаружил старика за густым ивняком и камышовыми зарослями. Дедуля сидел у самой воды на раскладном стульчике, сжимая в руках старорежимную удочку.

Назад на пригорок они поднимались вместе, весело обсуждая непростой характер соседского козла. А «чудо природы», смекнув, что его проигнорировали, блея, с оскорбленным видом семенило за ними.

…На обратном пути Тимофей заехал в ортопедический салон, с большим трудом подобрал там более или менее подходящий пластиковый наконечник, напоминающий цветом и формой старый, родной, и уже дома, кропотливо повозившись, подогнал его под нужный размер.

Наконечник сидел так ладно, что обнаружить подмену было непросто.

Теперь восстановленная трость красовалась в прихожей Тимофея, скромно притулившись к старому покривившемуся обувному шкафчику. Возвращать ее Бесценным Тимыч пока не собирался (в конце концов, Женек отдавал ему трость насовсем), но все же решил на всякий случай позвонить Зое и еще раз испросить разрешения.

 

МИХА И ТИМЫЧ

 

Хорошо, что догадался позвонить сначала, а то поперся бы за костылем за тридевять земель. Значит, костыль у Тимки, надо срочно звонить, пока тот его не пропил. Постой, постой, раз он его чинил, то и тайничок наверняка обнаружил!

Катастрофа! Ну почему раньше не додумался, идиот, теперь может быть и поздно.

Миха опрометью кинулся к телефону, дрожащим пальцем набрал номер Тимыча и, не утруждаясь скрывать волнение, выпалил, что ему срочно понадобился костыль и он сию же минуту выезжает за ним к Тимычу! Все!

— Вообще-то Жека мне его недавно почти насовсем отдал: сказал, можешь не возвращать, вдруг внучке твоей Настене на вступительных экзаменах удачу принесет. Не, не дам. Чего вы к нему привязались, золотой он, что ли? То Зойке вдруг понадобился, то соседям дачным, теперь тебе. Надоели. Мой костыль, все, отвали.

— Тимочка, а ты там ничего не нашел?.. — заискивающе поинтересовался Михась.

— Эт ты про что, Миха?

— Да про то, что бриллианты там запрятаны! — вскрикнул приятель, поняв, что выхода у него нет, надо признаваться.

— А ты откуда знаешь? — обалдело спросил Тимыч.

— Откуда знаю, тебе без разницы. А проверить надо. Трость-то старинная. В ней могут быть драгоценности спрятаны. Разбогатеть хочешь? Тогда не только на водку, на самые марочные коньяки до конца жизни хватит. Обопьешься. Ты только не трепись никому, понял? Я к тебе еду…

— Погоди, погоди, а как же ребята?..

Миха смачно выругался про себя, подивившись наивности и тупости приятеля.

— Ты ж сам сказал, что костыль твой теперь, тебе его подарили, так? И при чем тут ребята?

— Не, не, нехорошо. Жеке надо сказать, да и Костику. Вот обрадуются!.. Так ты приедешь?

Миха от отчаяния даже сплюнул.

Торопиться уже не имело смысла.

 

ШКУРА НЕУБИТОГО…

 

Сегодня у Тимохи с Жекой «большой пивной день».

Как только пискнула эсэмэска о зачислении на карточку долгожданной пенсии — а пенсия всегда долгожданная, — Тимыч кинулся звонить другу.

Затарились в любимом «Вдрабадане». Радостно сжимая в руках по бутылке темно-янтарного цвета, удобно уселись тут же во дворе в тенечке на ветхой лавчонке. Рядом на траве прямо к ногам Жеки жизнерадостно прислонилась затертая матерчатая сумка, из которой, как опятки, торчали рыжие крышки таких же бутылок.

О, а вот и воробьи, ну как же без них. Где жратва, там и братва.

Друзья достали сухарики и принялись, отламывая, кидать небольшими кусочками на землю.

Во, цирк! Это ж не птицы, а разбойники какие-то!

Воробьи, толкаясь и чирикая, сражались за обладание каждым кусочком. А иногда даже бросали уже зажатую в клюве добычу, чтобы отнять точно такой же кусок у соседа, — видно, добытый таким способом хлеб казался слаще. Иные, более ловкие, стремительно подхватывали крошки прямо на лету и уносились подальше от собратьев. И там уже быстро съедали и летели за новой партией.

 

Тимоха с Жекой посмеялись, обсудили бесцеремонных пернатых мошенников и продолжили «дегустацию», как называл процесс культурного распития пива сам Жека. Поговорили о том о сем, и разговор как-то незаметно переключился на волнующую всех в данный момент тему.

— Слушай, Клюков, — сделав очередной глоток, неспешно произнес Евгений, — а на что ты потратишь деньги, если бриллианты все-таки обнаружатся, а?

— Ну-у, не знаю, не думал еще…

— Вот и плохо, что не думал, ты вообще в последнее время мало думаешь, — назидательно высказался приятель, явно подразумевая затянувшееся пристрастие дружка к алкоголю.

— Ты поучи еще меня, умник, — резко отрезал Тимоха, не желая поднимать неприятную для него тему. — Лучше про себя расскажи, а я послушаю. И о наших, что думаешь?

— Ах, Клюква, родной… — Жека глубоко вздохнул и опустил пустую бутыль на скамью. — Что нам думать? У нас с тобой дети, внуки, вон у твоих еще ипотека не выплачена. А мой внук — я тебе говорил уже — в хоккее успехи делает, а знаешь, сколько там денег нужно? На одну амуницию родители не успевают отстегивать.

— Да, эт ты прав, Женька. А вот Костян с Зойкой детишек не завели, и родителей их давно уже нет в живых. Один дядька остался из родни, который костыль им презентовал, да и тот, если не ошибаюсь, нынешней зимой помер.

— Тим, а ведь мы делим шкуру неубитого медведя, — и Жека с картинной элегантностью метко швырнул пустую бутылку в стоящий возле скамьи картонный ящик для мусора и с блаженным выражением на лице извлек из сумки очередной пакетик с орешками и две непочатые бутылки.

Открывали в молчании, не спеша полюбовались пеной, явно наслаждаясь самим действом перед предстоящей дегустацией. Оба вспомнили произнесенный когда-то Костиной Зойкой каламбур, что порой в ожидании счастья больше радости, чем в самом счастье. Это точно.

Сделав несколько глубоких глотков и с наслаждением крякнув, Тимыч выдал:

— А я знаю, куда Бесценные бабки потратят. Но не скажу. Тайна.

Жека-пилон в изумлении даже бутылку, уже поднесенную к губам, отстранил и уставился на друга:

— А ну, давай, раскалывайся… Какие могут быть тайны от друзей.

— Ладно, только — никому! — быстро согласился товарищ.

— Могила.

— Вот именно, — заговорщицки прошептал Тимоха. — Наши Костя с Зойкой на могилку ходят…

— Ха, удивил, кто ж не ходит, к своим-то, — нетерпеливо перебил друга Женек.

— В том-то и дело, что не к своим, а к себе! — И Тимофей замолчал, явно наслаждаясь произведенным эффектом, что без слов читалось на вытянутой и застывшей Жекиной физиономии. — Они уж и оградку себе поставили, и цветы посадили там всякие, травку — ходят, ухаживают.

— Да ты что-о… — выражение ужаса на лице товарища выразилось еще наглядней, и Тимыч просто упивался неподдельным изумлением приятеля.

И не выдержав, для усиления произведенного эффекта отважился чуток прибрехать, ну совсем чуток:

— Они и крест деревянный поставили — временный!

— Ох-х, ё-моё — только и смог произнести Женек.

Оказывается, эта супружеская пара с некоторых пор уже начала задумываться о своих последних, так сказать, днях жизни. Кто их похоронит, где могилки их будут… Друзья, это, конечно, хорошо, но те могут и вперед уйти, так сказать, да и обременять своих лучших друзей материальными расходами да хлопотами не хотелось бы. Вот они и оформили себе участочек на кладбище и постепенно, по мере поступления материальных средств, приводят его в надлежащий погосту вид. Время придет — а там все готово.

— Только ты не говори, что знаешь, им неловко будет. Я сам случайно узнал.

— Постой, а на каком основании им участок выделили, странно это как-то?

— А они у входа на кладбище аккуратный такой вагончик установили, вроде как часовенка, где можно свечи возжечь, помолиться. Деньги всем миром собирали, а Костик с Зоей самую значительную сумму внесли, вот им и пошли навстречу.

— Ну, дела-а… Слушай, Тим, ты хочешь сказать, что им теперь на памятничек придется потратиться, фотографии там всякие на керамике заказать или еще лучше: прямо на памятнике портреты сделать — а это дорого сейчас. Да-а…

— Жень, ну ты ж смотри, не ляпни сдуру, — обещаешь?

 

ДОРОГА К ХРАМУ. «ГАЛОЧКИ»

 

Возможные варианты, как распорядятся свалившимся с неба богатством Миха с Розой, друзья горячо обсуждали по пути, когда, обнявшись, нетвердой походкой брели по окраинной улочке, по обе стороны которой ютились старые домишки с резными ставенками и деревянными заборами. После пивной эйфории им захотелось проветриться. Правда, у Женька с утра опять разболелся тазобедренный сустав — старость, однако. Боль отдавала в бедро, но после знатной «дегустации» стало полегче, и он решил «забить» на это дело, чай, не впервой.

— Послушай, Жек, а наш Михась — голова! Кстати, а когда будем наш костыль де-мон-тировать (большое количество промилей в крови все заметнее отражалось на качестве речи), бриль-янты экс-при-ировать?

— Да-а, про бриль-янты только Абрамыч мог додуматься, ты б ни в жизнь не допер!

— Поч-чему Михась?

— Потому что… ум-ный.

— А я?.. — и после небольшой паузы Тимыч расслышал тихонько брошенное в сторону: «Шалопай».

Он не обиделся. Потому что справедливо считал своих ребят более образованными, интеллигентными, возвышенными, что ли. К тому же все они авиаторы (кроме Розы), что в его глазах поднимало их авторитет еще выше. А когда он случайно узнал, что его любимые юмористы Задорнов и Лион Измайлов выпускники МАИ — знаменитого авиационного вуза страны, то проникся к друзьям еще большим уважением.

Честно говоря, раньше им не доводилось бывать в этом районе старого города, и сейчас они наслаждались удивительной, божественной тишиной и покоем. Один раз только невдалеке лениво и беззлобно пролаяла собака. Да где-то в соседнем дворе из растворенного окна послышался детский плач.

— А я знаю, на что потрачу свою долю, если найдем брильянты! — неожиданно выдал Тимыч, у которого теперь после критики приятеля данная тема не выходила из головы.

— И на что же?

— Если останется что-то после выплаты ипотеки, куплю новую машину, чтоб с кондишеном и автоматической коробкой перемены передач, ух!

— А цвет? — улыбнувшись, полюбопытствовал дружок.

— Цвет? А чтоб красивый, чтоб глаза радовались, глядя на нее, — мечтательно отозвался Тимыч. — И прекрасный памятник из мрамора — обязательно белого! — на могилку жене.

Проезжающие машины были редки, и друзья, почти не рискуя, время от времени сползали с узкого тесного тротуарчика (который и назвать-то так было чересчур лестно) на проезжую часть. Одинокие легковушки спокойно объезжали сию потешную парочку.

Но вскоре мужички поднялись на вершину холма: частный сектор заканчивался, впереди замаячили кирпичные пятиэтажки.

— Смотри, какой храм — старинный, кирпичный, красивый, ё-моё… — восхитился Жека, когда перед ними выросла, как из-под земли, стиснутая с трех сторон обветшалыми хрущевками, небольшая аккуратненькая церквушка.

— Слушай, давай зайдем, свечки поставим, — оживился Тимыч.

Вообще-то со стороны могло показаться, что приятели говорят на каком-то непонятном тарабарском наречии, но поскольку «наречие» это в данный момент по понятным причинам было одинаково близко им обоим, то сами они прекрасно понимали друг друга.

— Это дело хорошее, в грехах-то покаяться никогда не поздно… и вообще… совесть надо иметь, а то совсем Бога забыли.

И друзья, поднатужившись, распахнули тяжелую высокую дверь.

Войдя в притвор, Тимыч вдруг приклонил голову ближе к Женьку и заговорщицки-монотонным голосом пустился в богословские рассуждения:

— Я думаю, что за каждое доброе дело человеку там, на небесах, ставится галочка.

— В амбарную книгу? — не без издевки поспешил уточнить Женек и после сердитых «замолкни, умник…», театрально вздохнул.

— И чем больше галочек наберется, тем прямей и короче для него дорога в рай, — серьезным тоном продолжал наставлять товарищ.

По чести сказать, Евгений был чрезвычайно удивлен. Чего он менее всего ожидал от своего дружка-выпивохи, так это проявления такого интереса к духовной сфере человеческой жизни.

— Ну, а за грехи что выставляют — крестики? — поинтересовался приятель.

— Сполна получим воздаяние за грехи свои, не волнуйся, а крестиками или кружочками они помечаются, какая тебе разница.

Шла служба. Прихожан было совсем мало — день-то обычный, рабочий. До приятелей долетали неразборчивые голоса молящихся, сливавшиеся в тихий монотонный гул.

— Перекрестись, дубина! — шепнул Жека Тимону и на его вопросительный взгляд назидательно пояснил: полагается так.

Они несколько раз со старанием перекрестились, ища глазами иконы. Икон не было.

— А где иконы-то? — робко спросил Тимыч и снова вопросительно посмотрел на друга, как бы признавая его превосходство в духовно-религиозных делах.

— Не успели, ик, нарисовать, — икая, со знанием дела промямлил Жека плохо повинующимся языком.

— А почему тогда в новенькой «Троицкой» — ик! — успели, мм? Я на крестинах внука там был… А где свечки-то брать будем, а? — Тимка ухватил дружка за руку, преданно заглядывая в глаза. — Слушай, а чо они все в тюбетейках? А тот, гляди-ка, ваще — в шляпе! — Тимон с удивлением указал рукой куда-то в глубину зала. — Не положено ведь, да, Жек? В шапках-то? Ко-щун-ствен-но! — и остался доволен, что осилил-таки труднейшее в произношении слово. — И вообще мужики одни — бабы-то где?!

На них стали оборачиваться.

— Скамеек что-то у них многовато, — не унимался Тимыч. — А ведь перед Господом нашим надобно стоя грехи замаливать и кланяться, правда ведь? — и новоиспеченный прихожанин показательно осенил себя крестом и поклонился в пояс. — А как кланяться, если на скамье сидишь?

Друг его отчего-то не отвечал и молча с изумлением смотрел в ту сторону, куда до этого показывал Тимофей. В груди у него возникало какое-то неясное беспокойство и, разрастаясь… оно вдруг ахнуло камнем в грудной клетке так, что та содрогнулась.

— Ти-мо-ша, — по слогам старательно пробормотал Жека. — Это же… Это же… ино-вер-цы!

Тимон, до конца не врубаясь в смысл сказанного, часто и бестолково заморгал пьяными глазками. И только услышав «делаем ноги, быстро, пока не осрамились», осознал серьезность ситуации. Тем более, что оба успели заметить, что их появление все же не прошло незамеченным.

Приятели, не сговариваясь, разом попятились назад, на цыпочках и сгорая от стыда. Причем у самых дверей Тимофей отвесил низкий поклон в сторону мнимого алтаря и вновь старательно, размашисто перекрестился — теперь уже исключительно из чувства вины. И ощутил чувствительный, весьма неприятный пинок в спину.

И только выйдя на улицу и утирая ладонями взмокшие лбы, они немного пришли в себя. Огляделись.

Жека, запрокинув голову кверху, с назидательным видом указал приятелю рукой на вершину храма. Над фасадом возвышались две невысокие башни с куполами, устремленными к небу и похожими на луковицы наших церквей, но без крестов.

— А куда ж ты глядел, умник?! — возмущенно вскинулся Тимыч. — Дать бы тебе… — и тут он осознал, что окончательно протрезвел. Вот что значит стресс!

Только Жеке совсем не хотелось брать всю вину на себя и он отпарировал:

— А кто говорил: «Зайдем, свечки поставим»… Про галочки там свистел в уши…

— Ладно… Слушай, Жека, может, запузырим еще бутылочку чего-нибудь крепенького, а? А то что-то нервишки расшалились, после всего.

— Кто про что, а вшивый про баню. … А давай.

В приподнятом настроении — и силы вдруг откуда-то явились, и боль в суставе как-то стихла — быстро дошли до знакомого уютного бара с притягательным названьем «Кладенец».

 

ДОМОЙ

 

Уже стемнело, когда двое, шатаясь из стороны в сторону, медленно брели по краю тротуара, временами останавливаясь, словно для обретения устойчивости.

Из окна Жекиной квартиры струился свет и, с трудом пробиваясь сквозь плотную бардовую штору, приобретал фантастический алый оттенок. Катька дома, чтоб ее… Принесла нелегкая, не сиделось ей у тещи, а ведь собиралась остаться у нее ночевать.

Жека неожиданно остановился, по-прежнему опираясь на плечо друга. — Ты чего? — удивился дружок и участливо осведомился: — Опять нога?

— Х-хуже. Жена. Дома. Зар-раза.

— Та ла-адно, обойдется, — Тимыч дружески приобнял и тряхнул приятеля за плечи.

— Не, не об-бойдется. Я обещал, что ни-ни! — п-поял?

— Ага. А давай я первым пойду, приму огонь на с-себя.

— Эх, Клюква, ты настоящий друг! — возрадовался приятель. — Пиши «галочку» — заслужил. Дай пожму руку, — Женек крутанулся на каблуке, пытаясь дотянуться свободной рукой до руки друга, промазал и чуть было не упал.

С огромным трудом, с передышками и матерком — все ж без него никак — взобрались на четвертый этаж.

Было решено: Женька останется на площадке, прячась за стенкой тамбура, а Тимыч — грудью вперед, на амбразуру, сам захотел. Катерине сбрешет, что ее супруг чуток задерживается по очень-очень уважительной причине и чтоб она ложилась спать, не дожидалась.

С бьющимся сердцем Тимофей нажал на кнопку звонка. Жека замер.

Вскоре скрипнула дверь и, по всей видимости, впустила страждущего. Стало тихо. Правда, ненадолго. За дверью послышались приглушенные голоса, какая-то возня, затем лязгнул замок, дверь снова скрипнула, и на лестничную клетку вывалился Тимоха. Вид у него был обалдевший.

— Ну, как она?! — взволнованно спросил приятель.

— Слушай, я не п-поял. Монумент Петру в сквере помнишь, позу его горделивую? Вот так твоя Катька передо мной и встала. Жесть! Рот не дала открыть, как гаркнет: «Где Евгений, где этот паразит?!» Да руки в боки, а глазищами так и сверлит, так и сверлит, аж в затылке запекло! Опять, говорит, мой наклюкался где-то! Обещал ведь мне, ирод! Ну я ему задам, говорит, ишь моду взял!

В общем, еле ушел. Не Катька у тебя, а дзот прямо…

Друг слушал его, глядя прямо в глаза, не перебивая и затаив дыхание.

— Скажи, Тимошенька, а как она руки держала?

— Я ж сказал — руки в боки.

— Разница, любезный, есть разница. Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Зачем?! — рассердившись, воскликнул дружок и, покачнувшись, оступился и осел на порожек.

— Да, может жизнь, моя от этого зависит! Усек?!

— Д-да ладно тебе, — остудился приятель. — Ну, я ж сказал уже — руки в боки, — но, увидев снова гневный взгляд товарища, поправился и продемонстрировал на себе: — Ну, вот так, кулачками вот сюда.

— А это точно, что «сюда»? — переспросил Жека. — Или, может быть, вот сюда? — и, расставив в стороны локти, ткнул своими кулачищами себе в ребра, ближе к подмышкам. — Как девки, когда русский народный пляс исполняют, не видел, что ли, никогда? Или же моя Катька их на бедрах держала, на талии, подбоченясь вот так… А, отвечай?!

Абсолютно сбитый с толку Тимыч безуспешно порывался подняться со ступеньки, руками цепляясь за перила, и растерянно бормотал: «Та не-е, ну вот как ты раньше показал, ну как в ансамбле пляшут». Предпринял, было, попытку изобразить сказанное, но снова завалился на порожки.

— Все, попал я: расстрел на месте, — обреченно прошептал, обращаясь к самому себе Жека. — Понимаешь, — он поднял глаза, полные отчаяния, на своего друга, — это значит, такой скандал будет! Может, даже с рукоприкладством!

— Стой! Ну, а если — на талии, то что? — пожелал уточнить Тимыч.

— Да это было бы не страшно… Поворчала, пошумела бы слегка, да и все. А тут плохо дело, совсем плохо. Чем выше кулаки подбоченивает, тем страшней Катькин гнев… едрит твою… — И почувствовал страшную боль в суставе, шилом отдающую в бедро. Но это его и спасло…

Наутро жена отвезла его в больницу. Рентген показал коксартроз тазобедренного сустава. Не муж, а ходячая катастрофа.

 

СОН ТИМОФЕЯ

 

По пути дважды грохнувшись наземь, Тимыч с горем пополам доковылял до дома и, не раздеваясь, прямо в кроссовках рухнул на постель. Последние мысли его были о Жеке, об огненно-словесной амбразуре в лице грозной Катерины и честно заработанной «галочке».

На этот раз его одолевали кошмары.

Будто мчится он с этим треклятым костылем по берегу речки, через камыши, там, где в прошлый раз деда с козлом отыскал. Прыгает, значит, по кочкам, а за ним несутся какие-то мафиози со стволами в руках и орут: «Отдай костыль, поганец! Кретин! Падла!» И тут Тимыч, споткнувшись, падает (но костыля из рук не выпускает, держит крепко), его почти настигает один из бандюгов — мордоворот двухметрового роста, похожий на орангутанга, — но вдруг Тимыча накрывает сверху какая-то огромадная птица, обхватывает его крыльями и перед носом мафии, охотящейся за брильянтами, уносит вверх к облакам. В какой-то момент он смекает, что несет его вовсе не птица, а ангел — самый настоящий ангел с белыми крылами. И этот Ангел голосом Костяна вдруг говорит ему: «Вот видишь, раб божий Тимофей, Господь всемогущ и справедлив. Ты выручил товарища, защитив его от гнева супружницы Катерины, не спасовал, не струсил, и приравнивается это к воинскому подвигу! За это Господь повелел вырвать тебя из рук злодеев! Счастливое спасение твое идет в зачет трех последних «галочек».

Слушая Ангела, Тимыч напряженно думал, как же ему обратиться к своему спасителю и задать вопрос, волнующий его сейчас больше всего. Аж вспотел. Ну не говорить же «гражданин Ангел»? Или «господин»?

Надо повспоминать словечки Князя, сообразил, наконец, Тимыч. «Уважаемый, досточтимый, милейший…» — нет, не то. Может быть: «Ваше сиятельство»?

«Ангел мой, ты со мной…» — ни к селу, ни к городу вспомнились вдруг слова из популярной песни, Тимыч аж досадливо сплюнул. И внезапно решился: будь что будет!

— Товарищ Ангел, милостивец! Премного благодарен Вам за свое избавление. Проявите любезность, позвольте полюбопытствовать, не соблаговолите ли сообщить для моего вразумления, так сказать, сколько «галочек» у меня теперь осталось?.. — робко промямлил раб божий Тимофей и, чуть осмелев, добавил не без гордости: — А я вчера одной бабульке старенькой, с клюкой, помог в троллейбус забраться. Вот.

До этого лицо Ангела сильно напоминало молодого Костика с одной студенческой фотографии, однако теперь оно стало странным образом меняться. Исказилось, расплылось, как акварельный портрет под воздействием воды, и все больше стало напоминать… напоминать… «Господи!» — вскрикнул про себя Тимофей, холодея от своего открытия.

 

Дело в том, что несколько месяцев назад, в феврале, проходило важное спортивное событие — зимняя Олимпиада.

И вот финальная встреча по хоккею: наши бьются с немцами за чемпионский титул. Тимыч, замерев, не отрывается от экрана старенького телевизора, даже пиво стоит на тумбочке нетронутое. И вот опаснейший для наших игроков момент! Нервы страстного болельщика напряжены до предела — ну чем он может помочь, чем?.. И тут в голову приходит спасительная мысль. Молиться надо, вот что! Эх, хоть бы одну молитву вспомнить-то!

«Господи, помоги нашим, Господи, помоги!», — бормочет он, не отрывая глаз от экрана… Но шайба пулей летит в наши ворота, и немцы выравнивают счет. А через три минуты нам заколачивают еще один гол — 2 : 3. Тимофей прямо застонал, как от зубной боли.

Видно, грешен сильно, думает Тимыч, не слышит мою молитву Господь.

И вот в самом конце третьего периода удаляют нашего игрока — блин!! Мы в меньшинстве! Все, нам хана… До конца матча две минуты.

И все-таки… где-то в глубине души теплится надежда: ведь есть же какие-то наши, русские, святые угодники, которые за свой народ и отечество радели, и Тимыч вдруг вспоминает, что у него в спальне на полочке со старыми книжками стоит небольшая иконка какого-то святого, подаренная давным-давно его покойной жене. Он мчится туда, хватает иконку и, поднеся поближе к глазам, с трудом разбирает выведенную золотистыми буквами старославянскую вязь: «Св. преп. Серафим Саровский чудот.».

Тимофей со всей неуемной страстью болельщика начинает просить святого помочь нашим ребятам, придать им сил. «Ты же заступник наш перед Господом (и откуда только слова правильные взялись!), ты помогал, исцелял, направлял, сделай еще доброе дело, помоги ребятам нашим!» — взывал он всей душой к Чудотворцу. И тут услышав из большой комнаты радостный возглас комментатора, Тимыч пулей летит обратно… Го-ол! Неописуемое счастье. Ну, Серафим, ну молодец, наш человек! Спасибо тебе, родной!

А потом и решающая шайба залетает в ворота противника! 4 : 3! Поединок завершен. Победа!!

Окно в комнате выходило во двор и было слегка приоткрыто — в доме топили на совесть. Какой ор поднялся на улице! Мужики на разные голоса кричали: «Ура! По-бе-да! Ро-сси-я! Ро-сси-я! Ро-сси-я!» Полный триумф!..

 

…Весь ужас был в том, что про свечку-то он забыл!!

И вот теперь Ангел с ликом преподобного Серафима грозно вопрошал у Тимофея (только голос был уже не Костика, как до этого, а бывшего Тимкиного учителя физики, который столько крови попортил двоечнику Клюкову, что и не рассказать):

— Раб божий Тимоха, отвечай, обещал ли ты возжечь свечу в церкви пред моей иконой, отвечай?

Тимыч похолодел и сумел лишь промямлить: «Д-да-а…»

— Почему не исполнил?! — громовым голосом возгласил Ангел-Серафим.

Тимыч промямлил в ответ и сам не понял, что и почувствовал, как запылали щеки, а сердце сдавил кусок льда.

— За обман наказан будешь, — и Ангел расправил крылья, которыми, как аист младенца, удерживал грешника.

И засвистел Тимоха вниз с ускорением, какое и не снилось учителю физики.

Последние мысли Тимыча были о том, какой он все-таки дурень, что назвал Ангела «товарищем», вот тот и обиделся…

И очнулся ото сна.

 

ЖЕКА В БОЛЬНИЦЕ. ДЕЛЕГАЦИЯ

 

Больница располагалась за городом, в большом лесном массиве.

С утречка пораньше забежав за костылем к Тимофею, Катерина привезла мужу, как она шутливо выразилась, этот «переходящий приз». Жека походил с костылем по больничному парку, полюбовался желтеющими осинами, соснами. Но скоро ему тут надоело, он вернулся в палату и тут обнаружил, что закончились таблетки. Больничная аптека располагалась на первом этаже, в смежном с вестибюлем помещении. Неспешно спускаясь туда по лестнице, Жека был чрезвычайно удивлен, узрев толпу дорогих ему друзей, столпившихся у столика дежурной. Похоже, их к нему не пускали. Еще бы, целая делегация.

Завидев его, гости обрадовались, загалдели, а он, смутившись от такого внимания к своей персоне, повел их, заметно прихрамывая, на улицу к скамейкам на аллее, что тянулась от самого входа в здание больницы и до автомобильной парковки.

— Ну, как ты?!

— Болит еще?!

— Чем лечат?..

— На массаж ходишь? Тут, говорят, массажистка такая ягодка…

Он не успевал отвечать на вопросы, которые сыпались и сыпались безостановочно, и, похоже, на радостях его не очень-то и слушали.

Наконец, прозвучал вопрос, в котором, как оказалось, таилось то, ради чего они и заявились:

— А где ж твой костыль, Пилончик?.. Не поломал случаем?

И вся честная компания замерла в ожидании, а глаза у Михи Абрамовича сверкнули загадочным блеском.

Отчего-то сделалось обидно, и Жека, вспомнив недавний Тимкин финт с якобы утерянным костылем, возьми да и ляпни: «Потерял…» Да еще произнес это с легкой дрожью в голосе, довольно убедительно изобразив на лице раскаяние.

Конечно, он ожидал, что для них это будет неприятным сюрпризом, но чтобы так!

— Что значит потерял?! Где?! — у друзей вытянулись физиономии.

— Да если б я знал, ребята… — покаянно промямлил Жека. — Ну, оставил накануне где-то, то ли у скамейки, то ли у дерева какого-то, не помню, кинулся потом, всю аллею прочесал, нигде нету. — Он вошел в роль, и сам уже, как и должно хорошему актеру, начал верить в свою сказку.

А дальше…

— Я тебе сейчас рожу… сломаю… — это Тимыч.

— Конечно, не пристало так выражаться, но я бы тоже… — это Костян, входя в образ Князя.

— Заткнись, аристократ доморощенный, а то и ты схлопочешь… — это опять взвинченный Тимоха.

— Слушай, Клюква, дай ему в лоб, глядишь, вспомнит, где потерял, раз придурка из себя строит… — а это Михась.

Тимыч демонстративно поиграл бицепсами и, стиснув свои могучие кулачищи, недвусмысленно начал подступать к Пилону.

— А он не потерял, он ее прихватизировать решил и спрятал. Как узнал, что трость с брильянтами, тут же и решил умыкнуть ее от друзей, сволочь. Говори, где костыль? — это снова Миха.

— Можно, я ему сейчас рыло начищу?.. — это снова Тимыч.

— Конечно, со всем нашим почтением, — дает добро Князь.

Тут Женька совершенно четко осознал, что пора завязывать с розыгрышем…

Не прошло и десяти минут, как на порожках больницы показался Пилон, с торжественным видом держа в руках старинную трость. Он осторожно, слегка прихрамывая, спустился вниз и подошел к приятелям, ожидающим его на деревянной скамейке под высоченной дикой яблоней.

Да только за то короткое время, что он ходил за «переходящим призом», произошли некоторые любопытные события.

…Их горячий спор, чья же, в конце концов, трость, закончился с ничейным счетом еще на подходе друзей к больнице. Права на нее, в принципе, имел каждый. Костя — первый, главный хозяин. Жеке трость была отдана Костей насовсем, давно еще, так? Так. Тимыч получил ее в подарок уже от Женьки, так? Так. Ну а Абрамыч — генератор идеи, мозг, так сказать, всей операции — тоже имел на нее законное право.

Сейчас на скамейке в ожидании друга Миха предложил следующий вариант: трость разыграть. Тимофей был категорически против и стоял на том, чтобы сокровища поделить поровну на всех четверых.

Костик же в глубине души считал, что ежели по справедливости, то костыль должен принадлежать только ему, потому как достался по наследству. А дружки, какие они наследники? Никакие. Следовательно, согласно любым конституциям данная вещь принадлежит ему. Все. А когда давал трость Женьку, он же не знал, что она с кладом.

Принять окончательное решение они не успели: перед ними уже стоял Женек, держа на вытянутых ладонях драгоценную трость. В нижней части шафта, то бишь древка, были видны многочисленные свежие царапины. Почему-то они имели цвет свежеразрезанного бурака, будто кровь из дерева проступила.

— И какой нехороший человек исцарапал нашу эксклюзивную трость, а? Я бы сказал даже — не человек, а свиное рыло?! — захлебнулся от возмущения Костик, увидев повреждения.

— А может быть, кто-то из стоящих передо мной представляет собой это, как вы любезно выразились, рыло? — в тон ему пасует Жека.

— А может, оно все-таки напротив меня стоит?

Атмосфера накалилась до предела. Конфликт уже грозился перерасти в потасовку: нервы у всех давно висели на тоненьких ниточках, готовых вот-вот оборваться.

И оборвались. Так что двое «делегатов», толкаясь и пинаясь, схватились за металлическую рукоять трости, рывком выдернув ее из рук обладателя, а третий ухватился за пыльный наконечник. Поединок проходил в абсолютном молчании. Слышно было лишь их кряхтенье да хлюпанье носом простуженного Костяна.

— Утри сопли, Князь, — в устах Пилона, с брезгливостью наблюдавшего за баталией, слово «князь» прозвучало как издевка.

— Как он утрет, у него ж руки заняты.

— Заткнитесь!

— О-о, не пристало Князю сие слова говорить — ай-яй-яй.

Пилон попытался было разнять дружков, но быстро оставил это занятие, рассудив, что хватит с него и одной больной ноги.

Пыхтящая ватага, согласно всем законам теоретической и нетеоретической механики медленно перемещалась вправо, как раз в ту сторону, где за клюку тянул Лакомка, так как держаться за рукоять в месте ее сгиба было удобней всего. И казалось, что он побеждает. Но у Клюквы, ухватившего трость за наконечник, хватка была сильней. Во-первых, потому что Тимофей бывший штангист, а во-вторых, потому, что в данный момент он был трезв.

И тут произошло неожиданное: новый наконечник, недавно с любовью установленный на трость самим же Тимычем, не выдержал и слетел с древка.

И опять же согласно законам механики, а также аэродинамики, зачеты и экзамены по которой когда-то имели честь сдавать любимому преподу двое из троих бойцов, ватага в мгновенье ока рассыпается, и ее члены оказываются лежащими на земле с задранными кверху ногами. Костыль улетает метра на два в сторону, и только новенькая блестящая насадка в качестве приза остается в крепко сжатой ладони Тимыча.

Занавесь…

Пока переводили дух, пока поднялись, отряхнулись, Жека-Пилон, не участвовавший в потасовке, взял на себя роль арбитра. Он поднял трость и неожиданно обнаружил торчащую из нижнего оголенного торца древка, где было высверлено некое углубление, свернутую трубочкой малюсенькую бумажку. Костик — все же он первый хозяин этого треклятого костыля, чтоб ему пусто было, — не совладав с нахлынувшими чувствами, вырывает ее из рук дружка, разворачивает дрожащими от волнения руками и вслух медленно, по слогам читает: «Ди-ра-ку…»

Теперь Лакомка, тоже не удержавшись, нервно перехватывает записку у Костика и сам читает текст, нацарапанный кривыми латинскими буквами: «Dуraku».

Остальные с недоумением и растерянностью смотрят на товарища. Потом, не сговариваясь, кидаются к записке и, бестолково толкаясь носами, пытаются еще раз прочесть написанное.

«Dуraku», — коричневым маркером начертано на бумаге.

— Это что?

— Это мы, господа, — тихо резюмирует Князь. — И какой грамотей, блин, писал: после D надо u, а после «k» надо «i»: «DURAKI». — Почему-то все разом, не сговариваясь, смотрят на Клюкву, единственного бездипломника. — А ну-ка, потряси его…

— Кого, Клюкву? — торопится уточнить Михась.

— Да костыль, господи!

Жека, у которого в руках костыль, усиленно встряхивает его концом вниз.

— Ничего-с, — с печальным вздохом констатирует Князь.

— Я ж предупреждал… А если их уже до нас достали?

— Кого? — не понимает Костик.

— Брильянты, кого ж… А вот этот юморист-грамотей хренов… — Миха зло тычет пальцем в Тимыча. — У него до Женька была трость, между прочим. В ремонте. Соседка ваша дачная Зинаида Ивановна сказала, — Миха выразительно посмотрел на Костика и резко обернулся к Тимычу. — А ну, признавайся, Левша-умелец, куда дел камешки?!

— Может, там не камешки, а целый камище был, а, господа? — не выдерживает Костя. — В сто карат, мы ж не знаем…

— Нашли, о чем спорить. Тут, может, конец света скоро наступит, — и Левша-умелец картинно воздел руки к небу, — а они…

— Запе-ел… Тебе-то чего бояться, у тебя «галочек», небось, до фига, мне Пилон все про тебя рассказал, святой ты наш божий человек, — ерничает в адрес подозреваемого Миха.

— Подождите, а о чем это он?

Тимыч чисто из дипломатических соображений выдержал паузу, не торопясь, опустился на скамью и, устроившись поудобней, интригующе зашептал:

— Ну как же, вчера передавали, по телеку…

— Вот брехун. Слушайте, он же нам голову морочит, лукавый пес… Точно, и записку он запихнул — с ошибками! Еще глазенками честными моргает, прямо ангел! Одно слово — Клюква! — вся сила Михаськиного презрения была вложена в это слово.

— Да правда, вот те крест! Сказали, что в сторону Земли облако плазмы мчится с космической скоростью, поняли?!

Друзья притихли и широко раскрытыми глазами смотрели на «божьего человека».

— И если в атмосферу нашу войдет или не дай бог Землю зацепит — все, пишите письма. И можешь свой брильянт стокаратовый засунуть себе…

— Постой, постой, так что ж делать-то? — не сводя глаз с рассказчика, взволнованно спросил по-прежнему доверчивый, простодушный Жека.

— Главное — не нервничать.

— Слушайте, я его щас прибью. Он издевается, собака, — снова вступил в диспут Костян, напрочь позабыв о своем княжеском происхождении.

Клюкву спасло то, что из окна Жекиной палаты высунулся какой-то дедуля со смешным хохолком на голове и прокричал: «Евгений, тебя на капельницу, быстро давай!»

Ребята засуетились, быстро распрощались, и Жека, опираясь на никому не нужную теперь клюку, засеменил к больничному корпусу.

Кстати, этот самый дед настойчиво советовал соседу по палате показать эту трость антиквару. Как оказалось, он в этих делах знал толк.

 

УДАЧА ИЛИ ФИАСКО?

 

На следующее утро в палату к Женьку влетел запыхавшийся Михась. Сперва окинул взглядом палату, ища глазами костыль и обнаружив его у стены за кроватной грядушкой, немного успокоился.

Он был в бахилах и белом халате, но все равно, как его пропустили в восемь-то утра? Вот уж Михась!

Схватив трость, Миха приказал Жеке спускаться за ним на улицу.

— Мы не там искали! — заговорил он взволнованно. — Рукоять надо откручивать или вытаскивать, или выламывать из шафта-древка, черт бы его побрал, понял?! Правильно Тимоха про нас написал: «Дураки». Сверху тайничок должен быть, сверху! Я в интернете смотрел.

Усевшись на самую дальнюю лавочку, которая не просматривалась из окон больничного корпуса, друзья принялись и так, и сяк крутить-вертеть рукоять. Она была металлическая, литая и изображала какого-то зверюгу с раскрытой пастью. Надо же, додуматься…

— Только бы не сломать, только не сломать, а то, как потом в глаза Бесценным смотреть, — беспокоился Жека.

— Обыкновенно смотреть, — парировал рассудительный Миха. — Костян тебе ее дарил? Дарил. Она теперь твоя? Твоя. Вот и не парься.

— А за каким лешим тогда вы вчера тут побоище устроили, а?! Если он мой.

— Так это костыль — твой. А клад — общий.

— Ишь ты, как… Смотри, смотри, пошла, пошла, — рукоять действительно начала медленно отделяться от древка. Миха крепко удерживал стойку трости руками, а Женек вытаскивал.

Р-раз!! И все!

Чувство небывалого восторга охватило друзей.

Бриллиантов и бирманских рубинов там, конечно, не было, но в руках у Жеки осталась рукоять с вделанным в ее наконечник почерневшим стальным клинком!

Оружие!.. Ё-моё!

И благодаря величайшему по значимости изобретению — сотовому телефону — радостная весть о дивной находке в мгновенье ока разнеслась по остальным кладоискателям.

 

ПОДАРОК

 

Жека был рад, что вовремя вспомнил о предстоящем дне рождения Кости. Но прежде чем определиться с подарком, он решил воспользоваться советом бывшего соседа по палате и посетить антикварный магазин.

Нужный магазинчик ютился на первом этаже старого жилого дома на одной из центральных улиц города. В лице хозяина Евгений ожидал увидеть эдакого лысенького старичка с бородкой, маленького, сухонького, в белой рубашке с жилеткой и непременно в очках. Во всяком случае, такими их показывали в кино.

Навстречу Жеке из-за стола поднялся мужчина лет сорока, высокий, спортивного телосложения, одетый в яркую бейсболку и джинсы, приветливо поздоровался, улыбнувшись одними глазами — умными, чуть с прищуром.

Долго и молча вертел в руках трость, рассматривая ее со всех сторон. Наконец заговорил:

— Рукоять классическая, S-образной формы, с головой мифического зверя, напоминающего, скорее всего, пантеру. Вы согласны?.. Отлита целиком из бронзы, правда, вконец потускневшей, утратившей свой изначальный вид. Со стилетом? — и продавец вскинул пытливый взгляд на посетителя.

— Да, а откуда вы знаете? — поразился проницательности антиквара Жека.

— Ну-у, — вместо ответа на высокой ноте протянул знаток своего дела и продолжил: — Шафт, то есть древко, если не ошибаюсь… — Антиквар поднес трость к носу и принюхался, — выточен из массива палисандра и, как мы видим, украшен художественной резьбой.

— Стой, — перебил его Евгений, — это что за палисандр, поясните?

— Это очень дорогое дерево, произрастает в тропиках. Древесину называют королевской, потому что она обладает прекрасными эстетическими качествами. Между прочим, по прочности превосходит дуб. А так как в состав древесины входит ароматическая смола — пахнет, как букет цветов, но это, конечно, при обработке. И потом, древесину палисандра выдает присущий только ей редкостный багровый цвет.

— Так оно же почти черное, древко-то, — возразил Евгений, тыча пальцем в трость.

— Потемнело от времени: полировка давным-давно стерлась, а верхний слой за много лет просто пропитался грязью, извините за прямоту.

— Соединительное кольцо, — и заметив вопросительный взгляд клиента, антиквар пояснил: — Ну, то есть соединение шафта с рукоятью, манжета, по-моему, серебряное, но, точно не могу сказать. Металл со временем почернел, но это точно не латунь, какие на современных тростях. И украшено необычным орнаментом. А вот, наконечник явно нынешних времен, сами меняли? — с легкой улыбкой обратился он к посетителю. — Сколько за нее хотите? — без перехода, в лоб, спросил хозяин салона. Но, увидев растерянность посетителя, деликатно продолжил: — Да-а, когда-то показаться на улице без трости было верхом неприличия для уважающих себя господ.

И он снова завертел ее в руках, любуясь.

— Затрепалась, милая, вид потеряла, но… изысканная вещица, ничего не скажешь, думаю, середины XIX века. Ну, так что, будете сдавать? — вынув клинок и рассматривая его, повторил антиквар.

Узнав, что расхваленная им самим трость теперь уж точно послужит подарком близкому для клиента человеку, и, несмотря на свое огорчение, дал ценные рекомендации по ее реставрации.

И через пару дней антикварную вещицу было не узнать: очищенная от многолетних грязных наслоений, с надраенной до сияния экзотиче­ской рукоятью возрожденная трость сияла свежим, лакированным блеском.

 

ИМЕНИНЫ

 

Праздновать именины не собирались — затеяли ремонт в квартире, так что было не до застольев.

Да только ближе к вечеру неожиданно заявились Жека с Тимохой, а вскоре нарисовались и принаряженные Миха с Розой — дамой необъятных размеров, развеселой и горластой, любительницей анекдотов.

Честно говоря, Костику было необычайно приятно внимание друзей. Не забыли ведь, оглоеды!

Жека пришел с этим треклятым костылем, который, по его же признанию, все-таки здорово выручил его в больнице, однако сказал, что настоятельно советует Князю больше никому его не давать, «а то он всех нас перессорит, ну его к шутам», на что Костик, крепко обняв друга, сказал:

— Нет, друг Женек, забирай назад, я тебе его давным-давно подарил, тем более, что ты с ним столько провозился и он теперь как новый. Хочешь, сдай его в антикварный магазин. Я думаю, за него можно неплохо выручить.

Все присутствующие искренне восхищались обновленной тростью, рассматривали клинок, размахивали им как шпагой и со смехом вспоминали недавние приключения, радуясь, что, слава богу, не сломали, не испортили такую редкую, ценную вещь. Роза назвала клинок стилетом, но Жека с важностью знатока поправил ее, объяснив, что клинок здесь в отличие от стилета не имеет колюще-режущих кромок и поэтому не считается оружием. Роза назвала это лукавством.

— Кость, а можно я его Тимычу передарю, а? Ему нужней, у него Настюха — артистка будущая…

— Чего спрашиваешь, дари, кому хочешь, он же твой. А вот клинок этот я бы спилил к шутам, от греха…

Зоя, завидев в гостиной Женька с тростью в руках, препирающегося с ее супругом, сделала шутливое замечание гостю, что вообще-то по правилам этикета джентльмены оставляют свои трости, шляпу и перчатки в прихожей.

В квартире стало шумно, весело, Зойка тут же кинулась на кухню — хорошо, что в воскресенье съездили на рынок, затарились продуктами. Розочка вызвалась помочь.

Быстро накрыли на стол и… понеслось!

Вспоминали развеселые общежитские посиделки, всяческие конфузы и нелепости, что приключались частенько на этих сборищах; кто за кем ухаживал, кто, случалось, малость перебирал спиртного, и его оставляли на ночь там же, в комнате у девчонок, раздобыв где-то раскладушку.

Разговор, было, свернул на проблему ремонта, но уже скоро все снова были охвачены сладостными воспоминаниями о студенческой юности, вконец разбередившими их подогрубевшие от жизненных невзгод души.

Михась с Костей и Жекой развалились на диване, Зоя с Розой, небрежно сдвинув в сторону посуду на столе, уткнулись в старый, потрепанный альбом со студенческими фотографиями. Тимофей также остался за столом, тихонько потягивая понравившийся ему коньячок, который предусмотрительно прихватили к именинному столу Миха с Розой, справедливо полагая, что своим визитом скорей всего застанут именинника врасплох.

— Жека, а помнишь, как ты на семинаре, отвечая на вопрос препа, нарек элерон пилоном? Ох, и ржали мы тогда! — порадовался веселому воспоминанию Костя. — Как ты со знанием дела стал доказывать, что, дескать, пилоны относятся к элементам механизации крыла наряду с за­крылками, предкрылками, спойлерами и служат для стабилизации самолета вокруг продольной оси. Даже наш строгий, скупой на улыбку Виктор Иваныч развеселился, и ты счастливо избежал возможных репрессивных мер с его стороны.

— И прозвали тебя с той поры, Женюрчик ты наш дорогой, Пилоном, — засмеявшись, оторвалась от альбома Зоя.

— Ребят, а какая разница? — встроился вдруг в непонятный ему разговор Тимыч. — Пилоны, это которые к хвосту крепятся, да?

Все засмеялись, а Михась, не удержавшись, бросил в сторону невежды:

— Любознательный ты наш, штангист дорогой. Учиться надо было в свое время, а не по девкам бегать.

Но Зоя ласково посмотрела на Тимыча и, положив руку ему на плечо, мягко пояснила:

— В авиации, Тимыч, пилоны, или, проще говоря, подвески, служат для крепления двигателей к крылу.

— Вот теперь понятно, — обрадованно залепетал Тимофей, соседство которого с бутылкой коньяка, похоже, не прошло даром.

Костик снова что-то вспомнил и попросил девчонок отвлечься на минуту:

— Зоюшь, ну-ка, расскажи ребятам, как ты раз самолетом в Уфу летела, помнишь? Как умник начал перед тобой эрудицией своей кичиться, чтоб сразить красивую девушку, так сказать, интеллектом. Ну же, расскажи сама, а то я уж подзабыл подробности.

Зоя уже посмеивалась, невольно вспоминая ту поездку.

— Ну что… — начала она свой рассказ, — действительно, рядом со мной в салоне оказался симпатичный парень. А я, естественно, когда самолет начал взлет, не сводила глаз с окошка иллюминатора. И мой спутник, видимо, желая произвести впечатление, решил блеснуть своими познаниями.

Зоя на миг замолчала, устраиваясь поудобнее на стуле. В глазах ее прыгали смешинки.

— Он галантно представился, и мы познакомились. «Вот вы все время смотрите в иллюминатор — я заметил, вам интересно, — произнес он. — Видите там крыло? Спереди и сзади у крыла рули. Смотрите, смотрите, они сейчас поворачиваются, а вот когда мы взлетим, они примут первоначальное положение. А вы знаете, из какого металла делается обшивка самолета? Это дюраль». Причем мой сосед с таким апломбом произнес это слово, что можно было подумать, что он сам лично изобрел этот уникальный сплав.

И дальше стал плести мне в уши какие-то азбучные истины, да еще с таким самодовольным видом, что я не выдержала. Говорю тихо так, скромно: «А может, вы подскажете, где у самолета находятся рули высоты?..» Он заморгал глазами, промычал что-то. А я дальше: «Вы же, наверное, знаете, как называются несущие поперечные элементы фюзеляжа?..»

— Да-а, не повезло парню, круто не повезло, нарвался, понимаешь, на студентку-отличницу, да еще и авиаторшу… — усмехаясь, прокомментировал историю Пилон.

— Ребят, кстати, а что там с нашим Ил-96-400М, кто в курсе? — подал голос Миха.

Все разом посерьезнели.

— Надо у Олежки спросить, он еще там пашет.

— А это кто? — подал голос молчавший все это время Клюква.

— Да наш парень, одногруппник, — Костик даже привстал с места, невольно подтверждая для Тимыча важность затронутой темы. — А знаешь, Клюква, почему он еще работает? Да потому, что его заменить некем! Специалистов опытных нет, молодежь приходит и уходит, потому как перспектив никаких, зарплата, сам знаешь. А тут опыт нужен, который, между прочим, только годами нарабатывается, да и то лишь у тех, у кого мозги, какие надо. Ему за это, знаешь, сколько «галочек» надо отсыпать?

Все наперебой кинулись ругать руководство отечественного авиапрома, досталось и Украине в связи с развалом авиаконцерна Антонова. Лица авиаторов, хоть и бывших, раскраснелись, глаза горели, пылкая дискуссия, как сухая поленница в камине, все больше разгоралась, сдобренная любимой тематикой, пока не раздался грудной басовитый Розочкин голос:

— Эй, братцы, у вас что тут, производственное собрание? А ну кончайте! Мы, между прочим, на именинах, вот и пусть лучше наши хозяева расскажут, как они в Питер съездили. А то раскипятились тут, пенсионеры-самолетчики, понимаешь. Давайте, делитесь впечатлениями.

Роза — бывшая учительница начальных классов, а это вам не хухры-мухры! Поэтому она с легкостью умела, когда надо, направить подчиненное ей сообщество (возраст сообщества значения не имел) в нужное русло.

— И заодно, Женечка, вспомни-ка и расскажи всем, как ты мне лампочку чинил… изобретатель-рационализатор.

— Это когда ж?!

— Сейчас напомню. Миху моего тогда в командировку услали, а у меня в ванной лампочка не выключалась, зараза этакая, — двое суток горела. Обратилась к тебе, ты пришел, начал причину искать. «Не волнуйся, Пилон все знает, Пилон все умеет…» Ковырялся, ковырялся в выключателе, наконец, лампочка потухла. Да только теперь загораться перестала. А ты мне: «Спокуха, подружака, все будет в лучшем виде»… Все проводочки, все клеммочки перебрал, весь выключатель мне разворотил, а лампа не горит! Оказалось, после всех твоих рационализаторских манипуляций она просто перегорела!

— Не помню.

— Не помнит он, как же…

Ребята смеялись, а девчонки в очередной раз отлучились на кухню за снедью. И тут же раздался Зойкин возмущенный голос: «Нет, вы подумайте, каков наглец! По столу он шастает! Я тебе сейчас!..» — послышался шлепок, короткий котячий «вьяк!», и мохнатый член семьи пулей вылетел из кухни.

Вид у него был разобиженный. Ведь не трогал он ничего, не трогал, чес слово! Только понюхал. Подумаешь… Сами жрут… Могли бы и догадаться, что их любимец уже слюной захлебывается.

— Бампер, дружок, что случилось? — наперебой восклицали гости, насмешливо демонстрируя показное участие.

Разобидевшийся Бампер уселся за диваном спиной к гостям и на их лицемерное сочувствие не отвечал. Хранил гордое молчание.

— Кстати, Зой, а почему так чудно зовут вашего кота, не расскажешь? — вдруг заинтересовалась Роза.

— Да была история. Как-то зимой, будучи подростком, так сказать, гулял наш любимец во дворе и промерз. Когда нужно было возвращаться домой, он обычно вертелся у двери подъезда, поджидая кого-нибудь из жильцов. А тут как назло — никого. Неожиданно въезжает во двор «Лада-Калина», паркуется на стоянке.

Хозяйка ее, девчушка из соседнего подъезда, потом со смехом рассказывала, как наш страдалец подбежал к машине и собрался было впрыгнуть на капот — видно, грелся так уже, имел опыт. Но вскинув внимательный взгляд на хозяйку, отчего-то передумал и, став во весь рост на задние лапы, деликатно положил передние лапки на бампер, прогретый вверху от движка, и животик прислонил туда же. Прикрыл глазки и замер в блаженстве. Так его и прозвали Бампером…

 

Гости бестолково толпились в прихожей, прощались с хозяевами, благодарили друг друга за чудесный вечер.

Звали и Бампера, чтобы на прощанье ласково потрепать рукой мохнатого шалунишку и выразить ему свою любовь.

— Эй, котяра, ты где? Иди сюда, Бампер, я тя о-божаю… иди, лю-безный, ко мне, иди — поглажу… — заплетающимся языком зазывал кота Клюква. Он прилично набрался и, по правде сказать, уже еле держался на ногах, потому Жека как истинный друг взялся сопроводить его до дома.

А «котяра», распластавшись на широкой хозяйской постели под мягким покрывалом меж двух подушек, с присущей ему рассудительностью думал сквозь дрему: «Ага, щас… нашли дурака».

 

СОН КОСТИ

 

Зоя помогла мужу раздеться. Из спальни вынесла в одной руке подушку, в другой — размякшего Бампера, но телевизор выключать не стала, так как начинался прогноз погоды.

Почувствовав рядом с собой родное пушистое тельце, Костя приобнял любимца, подтянул поближе к себе и в блаженстве прикрыл глаза. Музыка Поля Мориа радостно заполняла душу, слова дикторши согревали: «…Приморский край… Иркутская область… Красноярский край…» Усилием воли он приоткрыл один глаз, чтоб не пропустить мелькающие на экране любимые картинки: Алтай — Усть-Кокса… Сургут… Бузулук… Солигалич… Углич… Богородицк… Мга… Коломна…

Бампер поворочался немного и перевернулся на другой бок, положив мягкую лапу Косте на плечо. Костик приоткрыл второй глаз и его взгляд упал на трость, забытую Жекой у стенки книжного шкафа. Из-за этой чертовой палки недавно чуть друзей не растерял, чтоб она сгорела, проклятущая!

В сполохах телеэкрана бронзовая рукоять переливалась всеми цветами радуги. Костя пробежался по ней отрешенным взглядом и вдруг…

Как же он раньше не допер! Ведь «зверюга-то» из золота отлита! Сто пудов! Так вот почему хитрый антикваришка ее так жаждал заполучить. А сам Жеке лапшу на уши вешал: мол, бронза, бронза. Ну, ребята теперь попадают…

Теперь Костя купит Бамперу шикарный «кошачий городок», какой он видел в большом зоомагазине под названием «Четыре лапы»! Чтоб с лесенкой, лежаком, с домиком, а то несчастное старое кресло никак поделить между собой не могут.

 

…Ему снились фантастические сны: как он, широко раскинув крыльями руки, парит над реками, лесами, озерами, большими селами и маленькими хуторками — совсем незнакомыми, далекими и такими близкими, — а ему снизу радостно машут руками. Перед ним проплывала вся страна, ЕГО страна, ЕГО земля… храни ее Господь на все времена.

А над его головой проносились быстрокрылые стальные птицы: с большим и малым размахом крыла, монопланы и старинные бипланы с неуклюже торчащим под брюхом шасси, а также прострекотал похожий на кузнечика, крохотный перкалевый ПО-2. Пролетали остроносые красавцы истребители и, наконец, флагман российской боевой авиации тяжелый ракетоносец Ту-160 — мощный, совершенный самолет! Крыло с изменяемой стреловидностью, возможность дозаправки в воздухе, красавец — в полете подобен белому лебедю.

Неожиданно над головой радостно прогудел четырьмя турбинами толстомордый Ил-76 — между прочим, дипломная работа Костяна. Эх, молодость…

Он спал, уронив голову на край подушки; правая рука безвольно свисала с дивана, лицо светилось блаженством и умиротворением.

 

Утро принесло отрезвление.

Зоя, услыхав про золотую рукоять, страшно развеселилась. Это ж додуматься надо было! Да если б она была из золота, дожила бы эта дядькина клюка до нынешних времен? Ну, Костик, ну, учудил.

Косте было неловко за свою глупость. Но ведь мысль эта пришла ему, похоже, во сне, а тогда глупость не засчитывается.

— Зой, — прокричал Костя жене, которая толклась на кухне, — мне это приснилось, насчет рукояти, поняла?

— Ага, рассказывай сказки. Вы с этим костылем совсем умом тронулись, кладоискатели. Тайник они ищут, отыскать никак не могут, инженеры фиговые… Кость! Ты меня слышишь?.. Вот если б я работала технологом на производстве, где делают эти самые трости, и возникла необходимость предусмотреть в ней полость для тайника, я бы соорудила разъем в массиве рукояти, например, между головой и туловищем зверя.

Костик замер: в словах жены таилось что-то очень важное!

— Голову отвинтил — и вот вам, пожалуйста: перед вами цилиндрическое отверстие в теле зверя, клади в него, чего хочешь.

Костик вскочил с дивана и схватил трость. Долго рассматривал ручку, затем отыскал очки, надел. Надо же: на блестящей, тщательно отполированной Женьком поверхности «пантеры», вокруг ее шеи, теперь просматривалась чуть заметная тонюсенькая, как бы процарапанная полоска. Местами она прерывалась и была вовсе не видна. А что если?.. Но Костя мог поклясться, что до Жекиной реставрации там вообще ничего не было видно.

Решение пришло само собой: надо дерзнуть!

 

Только, как Константин ни старался, ни шиша не получалось!

Может, нет никакого разъема? И Зойка права, что так и свихнуться можно.

Чтобы убедиться, что полоски на рукояти просто царапины, Костя решительно зашагал к кладовой, что находилась в лоджии и где хранился его инструмент. Там, на небольшом столике, были закреплены маленькие тисочки. Костя отделил рукоять от шафта, обернул ее мягкой тканью и поместил в тиски клинком вверх.

Крепко ухватился ладонью за голову зверя и изо всех сил пытался провернуть. Голова не поддавалась.

Тогда он взял и зажал ее плоскогубцами, также предварительно обернув тканью, чтобы не повредить поверхность. И только после того как приложил достаточно большое усилие, он с трепещущим сердцем почувствовал, что голова «пантеры» подалась. Костя даже приостановился, прислушиваясь к гулким ударам в груди.

Задержав дыхание, как перед прыжком в воду, он вновь надавил на плоскогубцы: ручка инструмента мягко поплыла вниз.

Дрожащими от возбуждения руками он провернул плоскогубцы с зажатой в них головой «пантеры» еще на два с половиной оборота.

И голова отделилась…

 

Эпилог

 

Звонил Тимыч. Голос срывался, он с трудом сдерживал рыдание.

Беда стряслась. Его любимую внучку Настеньку, ту, которая бредила театром, сбил пьяный водитель. Девочка в реанимации, требуется срочная операция, нужно двести тридцать тысяч. Наскребли восемьдесят.

Больше Тимыч ничего не сказал, и так все ясно. Зоя бережным движением, будто боялась чего-то, вернула трубку на место и подняла на мужа полные растерянности и печали глаза.

Деньги, что они копили на оградку, давно потрачены по назначению, а затеянный ими ремонт съедал весь их бюджет. Пенсия только через полмесяца.

Ничего не говоря друг другу и не сговариваясь, разом повернули головы в сторону шкафа, где на полочке стояла старая деревянная резная шкатулка. В ней хранились нехитрые Зоины украшения: бижутерия, несколько бус из янтаря, две пары серебряных серег с кулончиками, еще кой-какая мелочь и пара золотых обручальных колец.

Зоя открыла шкатулку, взяла в руки оба кольца и подняла вопросительный взгляд на мужа. Костя молча кивнул — прожив вместе более сорока лет, они понимали друг друга без слов.

— Сколько за них дадут, как ты думаешь? — спросила Зоя, подкинув в ладони массивные, с широким ободом кольца.

— Сейчас в интернете посмотрим, — ответил Костя и пошел к компьютеру…

Позвонили Жеке, тот был уже в курсе и сказал, что обзвонил детей, и те обещали помочь, сколько смогут. «А что я сам? — с горькой иронией пожаловался Женек. — Сейчас на лекарства больше полпенсии уходит, вы ж знаете. Так что спасибо детям».

Теперь вся надежда оставалась на Миху. Что скуповат он, это давно известно. Может, Роза…

Сейчас особенно было досадно, что в рукояти этого злополучного костыля они так и не обнаружили клада — тайничок оказался пуст. А ведь хранилось что-то в нем когда-то, не зря тайник был скрыт так хитро… Ну, значит, так Господь Бог распорядился, ему виднее. С Всевышним не поспоришь…

Однако к вечеру следующего дня необходимая сумма была собрана! И слава Богу с Михиной Розкой ребята не обманулись.

А потом девчонку прооперировали. Врачи сказали, что реабилитация будет длительной, но прогноз на восстановление двигательных функций благоприятный.

Вечером вся компания собралась в доме у Тимыча: радовались благополучному завершению сложнейшей операции, обсуждали дальнейшие перспективы и кто и чем еще сможет помочь.

Про «галочки» никто не вспоминал.

 

В квартире было душно и жарко — кондиционером Тимыч не обзавелся. Настали первые дни сентября, а на дворе воцарилась прямо-таки июльская жара.

Зоя попросила водички, и Костя отправился на кухню. Там, на холодильнике, ютился маленький старый телевизор и негромко, со старческой хрипотцой и пощелкиваниями сообщал вечерние новости.

Пока искал стакан, набирал воду, слушал эфир без внимания. И тут вдруг какая-то фраза внезапно заинтересовала его, он развернулся к телевизору и замер, с любопытством вглядываясь в экран. И рванул назад, в комнату, где сидели ребята.

— Братцы! — заорал Костя. — В Турции снегопад! — На него уставились непонимающими глазами. — Да турок этих на фиг замело! На дорогах заторы, и температура +7!

— Врешь, — первым подал голос Жека, — этого быть не может! В Турции — летом — снег?!

— Да правда! Сами послушайте, это ж в новостях передают.

— Ну теперь турки будут к нам на курорты приезжать отдыхать?! — живо сообразил Тимыч. — Государство деньжищ заработает! Пенсии, может, прибавят! — В голосе его слышалась наивная радость, да и как не порадоваться такой замечательной перспективе.

Молчавший все это время Михась, ища пульт от телевизора, висящего на стене, не удержался:

— Ага, — язвительно заметил он, — прибавят, ждите. Может, москвичам чего-то и перепадет — Москва ж у нас как отдельное государство, — а нам фигу с маслом.

— Точно, у тамошних пенсионеров льгот до фига! — подхватил Жека. — Вон мои знакомые каждый год по санаториям разъезжают, на югї. А у нас по инвалидности извольте три года ждать, и только в санатории местного значения. Да у них для пенсионеров и билеты в театр с большой скидкой, и кружки по интересам всевозможные бесплатно, и бассейны…

— Москва-а… — почтительно произнесла Роза с легкой ухмылкой. — Там в бюджете денег не меряно, на то она и столица.

— Да ты не завидуй, Розочка, — взялся успокоить ее Тимыч. — Будет и на нашей улице праздник. Вот когда-нибудь Всевышний возьмет и поделит бонусы между нами по справедливости. А пока что он выжидает…

Видимо, Миха отыскал, наконец, пульт, потому что вспыхнул экран, и в комнату ворвались чужие голоса. Канал «Культура» передавал погоду в столицах мира — надо же!

— Токио — +36, солнечно; Пекин — без осадков, +33; Дели — +37, ясно; Иерусалим — без осадков, +35; Нью-Йорк — +28, солнечно; Рио-де-Жанейро — +33, небольшие дожди…

Народ дружно подтянулся к экрану и с молчаливым интересом вслушивался в сводку: Афины — солнечно, +34; Рим — +29, ясно; Москва — +19 (опс!), дождь, ветрено, ночью местами возможны заморозки (вот тебе, бабушка, и Юрьев день!)

После сообщения о погоде в родной столице Тимыч подскочил как ужаленный:

— Я же говорил! — радостно вскричал Тимыч, но Костя остановил его жестом: «Стоп, погоди, сколько у нас сегодня, э-э… этих «бонусов»? Тимка, у тебя термометр уличный имеется?

— На данный момент 26 градусов, то бишь «бонусов», я уже посмотрел, — усмехнувшись, доложился Миха и отошел от окошка. — А днем, похоже, было под тридцать.

— Вот, я же говорил! — снова воскликнул Тимыч. — Видно, надоело Господу ждать!

— Слушайте, честно говоря, достала уже эта жара — в доме душно, на улице жарко… Снега хочу! — во весь голос воскликнул Женек, картинно воздев руки к небесам. Все заулыбались и повернулись к Женьку. — Мне сынок такие лыжи подарил!

— Русскому человеку без зимушки ну никак нельзя, — включился в тему Тимыч. — Знаете, у меня сестра в Москве живет, а ее подруга отдыхала как-то в Австралии. Нафоткались там, конечно, всласть! И вот показывает она сестре фотографии: то она в обнимку с пальмой, то на желтом песочке загорает в разнеможном купальнике, то морские волны рассекает — рай и блаженство! А других отдыхающих рядом не видно — странно как-то, — то есть совсем никого. И спрашивает сестренка у нее, мол, а где ж народ, аборигены, так сказать, тамошние? Та вскидывает на нее недоуменный взгляд и, дивясь бестолковости своей подружки, отвечает: «Так у них ведь зима ж!»

…Смеялись долго, с кайфом.

А за окном быстро темнело, поднялся ветер. Распаляясь, он клонил ветви деревьев сильней и сильней и наконец нагло ворвался в распахнутую форточку. Осень, однако.

 

---

Людмила Ивановна Воло­дина родилась в Воронеже. Окончила авиационный факультет Воронеж­ского политехнического института. Работала на оборонных предприятиях города. В настоящее время — менеджер Воронежского государственного театра оперы и балета. Публиковалась в журналах «Воронеж», «Веста», «Москва», «Подъём». Автор сборников рассказов «Когда жизнь — анекдот», «Страш­­ная месть». Живет в Воронеже.