* * *

Написать небесную Россию:

Облака, туманы и поля,

Сумерки ее, дожди косые,

Свет, которым полнится земля.

 

Так, чтоб пело сердце благодатью

И страданьем, горечью живой —

Дом родной, далекий написать бы

Тонко над речною синевой.

 

Ни пером, ни акварельной кистью,

Только словом: осень и окно,

А за ним уже роятся листья,

Небо между звездами темно.

 

Написать, как жизнь светло и просто

Смотрит в нас и не отводит взгляд,

Если от рожденья до погоста

Только прочерк — журавли летят.

 

Не поймаешь их, не остановишь,

Только смотришь, смотришь в небеса,

Словно ждешь томительную новость,

Слышишь дальних предков голоса.

 

Видишь лица за дождливой синью,

Перелетных ангелов житье.

Напишу небесную Россию,

Горних обитателей ее.

 

* * *

Не вспомнишь века Золотого

В эпохе трудной и скупой —

Сегодня умирает слово,

Развоплощенное толпой.

 

Оно уже подобно вещи

И продается на развес,

И ни к чему — твой голос вещий

И жизнь на краешке небес.

 

От прежнего мироустройства

Остался только в книгах след.

Но не читает книг потомство,

И друга в поколенье нет.

 

И остаются только звезды,

Земная призрачная твердь,

Ворованный небесный воздух,

Желанье жить, стремленье петь.

 

Когда-нибудь ты станешь мифом.

Среди вранья и воронья

Прольется соловьиным мигом

Вся жизнь, а с нею — песнь твоя.

 

* * *

Чувство родины — чувство печали.

Здесь, где души земные темны,

Ходит вечер слепыми ночами,

Коридором сырой тишины.

 

Прикоснись ко мне кроткой рукою.

Ты живешь, как растенье во мгле.

Ну а я — только темной рекою,

Речью чистой и бедной листвою

Буду в сердце твоем на земле.

 

Та река протекает над бездной,

Листья кружатся в тихой воде.

Только слово становится песней,

Только зерна звучат в борозде.

 

И за гранью зимы неизвестной

Вспыхнет зрение спелой звезды.

Смерть исчезнет — она бесполезна.

Белый снег заметает следы.

 

* * *

Прохудилось мартовское небо.

Звезды тонко смотрятся в прорехи —

Звезды цвета зелени и снега,

Цвета слез и золотого смеха.

 

Маленькую площадь освещают,

Памятник, влюбленных на скамейках,

Заинтересованы вещами

И людьми, и даже травкой мелкой.

 

И пока темнеют переулки

И грачи кричат над парком «Липки»,

Звездный луч выходит на прогулки,

Воздухом стремительным облитый.

 

Как прекрасна улица ночная

В час весны: небес лучится смальта,

И фонарь печалится, сияя

В серебре щербатого асфальта.

 

Драгоценный свет лежит на лицах,

Но тревога проблеснет порою:

Громче и ясней, чем плачут птицы,

Пахнет родиной — землей сырою.

 

* * *

Подумай о лесе. Он сух и печален.

Он прячет себя в тишине.

В нем совы сверкают немыми очами

И сучья свистят в полусне.

 

Подумай о сердце. В нем небо и чаща,

Которой насквозь не пройду.

Пульсируют листья все чаще и чаще,

И каждый из них — точно черная чаша,

Качает слепую звезду.

 

Подумай о доме: по-прежнему волен,

Летает ночами туда,

Где шорох волны, влажный звон колоколен

И небо поет, как вода.

 

И сердце, и лес, и окно в чистом поле,

Его золотистая тьма…

Так что же тебе еще нужно для боли —

Родной и сводящей с ума?

 

* * *

Большие колокольчики лесов

Дрожат и держат на весу поляну.

Они звонят не поздно и не рано,

Но в час, когда не нужно больше слов.

Ведь в них речная гладь отражена

Такой, какую видим утром белым,

В них — блеск листвы, луч солнца загорелый

И человек, восставший ото сна.

И так понятен свет их синевы,

Их перезвон скупой сиреневатый,

Поющий из таинственной травы,

Что мы уже ни в чем не виноваты.

Мы правы тем, что рождены на свет

И счастье вместе с горем мы вдохнули,

И нас других и не было, и нет

Перед лицом прозрачного июля.

 

* * *

Высокопарно облака

Клубятся в небе ярким паром.

Им жизнь дана наверняка

Хоть ненадолго, но недаром.

Так рождены для красоты,

Для человеческого зренья

Дороги, реки и цветы,

Холмы, и пашни, и деревья.

Они в душе твоей растут,

Ее до неба возвышая,

Не оставляя в ней пустот.

Душа становится большая,

Как облако, как листопад.

Она себя уже не помнит,

Который день и век подряд

Покинув замкнутости комнат.

Войдет в короткие дожди,

Лесов распахнутые двери.

Не навреди, не разбуди

Ее от счастья и потери.

Пускай скитается она

Невольно, неостановимо,

Как пленник собственного сна,

Как тень от облака и дыма.

 

* * *

Соловьиная ночь глубока и горька.

Проступает роса на небесных скрижалях.

И светла темнота в черной чаше листка.

И сиянье сирени наш двор окружает.

 

Я тебя слишком помню, как будто — ты здесь,

Прикоснулся дыханием к мирному лету.

И слова твои — свет, и глаза твои — весть,

Что живу на земле, ожиданьем согрета.

 

Я тебя никогда не увижу уже.

Ты нужнее воды и надежного хлеба.

Соловьиная песнь на ночном рубеже

Растворяет окно в необъятное небо.

 

* * *

Любимые, я вас любила.

И жизнь текла, как наяву,

Покуда солнце не остыло

И тень ложилась на траву.

 

Обманывать себя не надо:

Не жить без боли и вины.

Настало время снегопада,

И пустоты, и тишины.

 

И я гляжу в окно седое

И вспоминаю, как давно

Касалась я тебя рукою —

Смешное старое кино.

 

В нем все сбылось,

Все то, что было

Желанным, нежным — навсегда.

Любимые, я вас любила.

Теперь вы — небо и вода.

 

* * *

В конечном счете жизнь права

В том, что растет она, как травы.

А мы с тобой растим слова,

И в этом перед веком правы.

 

Какой еще нам правоты?

Когда душа уйдет на волю,

Нас вспомнят птицы и цветы,

И степь — непаханое поле.

 


Елизавета Сергеевна Мартынова (Данилова) родилась в городе Саратове. Окончила Саратовский государственный университет. Кандидат филологических наук. Публиковалась в журналах «Наш современник», «Волга — ХХI век», «Луч», «Подъём», «Введенская сторона», альманахе «Новые писатели России», сборнике «Новые имена в поэзии». Автор книг «Письма другу», «На окраине века», «Свет в окне», «Собеседник». Лауреат премии имени Юрия Кузнецова журнала «Наш современник». Главный редактор журнала «Волга — ХХI век». Живет в Саратове.