Светлые кринички

БЛАГОДАРНОСТЬ СТАРОЙ ГРУШИ

Зима выдалась холодная и малоснежная, нашему саду крепко досталось от морозов. Весной деревья долго болели, а старая груша и вовсе не проснулась. Стояла с почерневшими ветками и жалобно скрипела. А однажды сад подвергся атаке ураганного ветра. Больше всех опять пострадала старая груша: ветер сломал огромную ветку.

Жалко нам было старую грушу. Хоть и невесело смотрелась она в оживающем саду, но спиливать ее мы не спешили. Более того, муж стал грушу реанимировать. Часто поливал, подкармливал удобрениями, разговаривал с нею. И случилось чудо: груша стала оживать. На ней появились сначала почки, потом проклюнулись листочки. Сад уже отцвел, пестовал завязи, а груша только-только раскрывала листики. Мы радовались, что растение подало признаки жизни. Дерево стояло повеселевшее, позеленевшее, садовый ландшафт не портило, и на том спасибо. Но тут случилось самое настоящее чудо: спасибо нам сказала сама груша, да еще таким образом, что кроме как благодарностью ее действия не назовешь. Старушка собралась с силами, на тоненькой веточке распустила цветы и сотворила завязь. Ни цветения, ни завязавшихся плодов мы, конечно, не видели. Плоды потихонечку росли, а мы ходили мимо, не замечая таинства. Но вот под тяжестью плодов тоненькая веточка низко опустилась и стала гладить мужа по плечу, когда он проходил мимо. Удивительно, но и в этом случае мы не заметили плодов. Видно, дерево маскировало их до поры до времени.

Так случилось, что какое-то время мы не ездили на дачу. А когда явились, то удивлению нашему не было конца: прямо над дорожкой, по которой муж ходил в сарай за дровами, почти до земли свешивалась тоненькая веточка, а на ней висело четырнадцать сочных, аппетитных, больших груш. На всем дереве, кроме этих груш, не было ни одного плода. Мы сказали старой груше, что поняли ее благородный порыв отблагодарить хозяина за своевременную помощь. Плоды торжественно сняли, угостили детей и внуков. А груша и до сих пор украшает наш сад и радует вкусными плодами.

ЖОРА

Прошлой весной нам с мужем довелось побывать на своей малой родине в Придонье. Маленький хуторок Козки уютно расположился в пойме речушки Сармы между двух основательных холмов. Сарма катит свои чистые родниковые воды к Дону-батюшке. На единственной хуторской улице в один ряд, как солдаты в строю, выстроились незамысловатые хаты. Лет тридцать назад этот строй был плотным, хаты, как солдаты, стояли «плечом к плечу», к соседу обязательно глухой стеной: считалось неприличным подсматривать, что делается во дворе соседа. Эта же стена выполняла функции забора: где же в степи набраться такого количества досок, чтобы соорудить забор вокруг всего подворья. А подворье вместе с огородом и садом занимало сорок соток. Вот и приспособились мудрые хозяева отгораживать свою личную жизнь глухими стенами хат, сараев, летних кухонек. Не все стороны личной жизни выставлялись напоказ.

Теперь солдатский строй поредел. Доживает свой век хуторок. Молодежь ушла из родных мест в поисках Синей птицы, птицы счастья. Старики потихоньку перебираются на погост. Пустые хаты быстро старятся и превращаются в развалины. Брошенные подворья зарастают бурьяном, наводят на оставшихся хуторян тоску, убивают надежду на возрождение хуторов и весей, на полнокровную, наполненную смыслом жизнь в них.

Перед дворами на высокий холм резво сбегает выгон. Хоть и мужского рода слово выгон, но функция у него материнская — с ранней весны до поздней осени выкармливал он хуторскую живность. Места хватало всем. Паслись на привязи молодые бычки и телочки, козы с козлятами, гуляли со своими выводками гуси, индюки и утки. Даже куры и те выходили «в свет». Нарядные, разных ярких пород, неспешно расхаживали по выгону, делились своими куриными новостями, громко кудахтали, оповещая подруг, что удалось добыть себе червячка-козявку. Красавец-петух любовался своим гаремом, изредка громко кукарекал, заявляя о неприкосновенности его территориальной границы, а заодно напоминая своим курочкам, кто в семье хозяин.

Так было раньше. Теперь же и выгон полупустой. Некому разводить овец и коз, молодых телят. Возможно, поэтому наше внимание привлек красавец-конь, бегающий по кругу на меловом холме в конце выгона. Каштанового окраса темно-бурой масти, с белой звездочкой на лбу, одна нога в белом носочке. На фоне майского голубого неба животное смотрелось великолепно. Восхищали грация и изящество коня. На вопрос, почему конь бегает по кругу, мне ответили, что он на привязи. Длинная веревка давала ему возможность бегать по кругу. Господи, да что я говорю? Не бегать — летать! Роскошная грива развевалась, как легкий шелковый шарф на шее модницы, тонкие точеные ноги выбивали на твердой крейдяной почве дробь, характерную для скачущей лошади. Глаз не отвести от такой красоты! Красота… Но почему же такая щемящая тоска вдруг пробралась в душу. Господи, да что же тут непонятного? Коню нужна свобода. Разве для него, молодого, красивого, вольнолюбивого, эта веревка?

Мы узнали, что коня зовут Жорой. Умный, покладистый, он с любовью относится к своему хозяину, ходит за ним, как верный пес. Телегу с горы свезет так медленно и бережно, как будто и нет крутого спуска. Умеет сам открывать калитку со щеколдой. Сладкоежка: и пряничек съест, и от конфет не откажется. Команды хозяина выполняет четко, с первого раза. Верный друг, только что говорить не умеет.

С недавних пор, после всех работ, которых в хозяйстве немало, отпускает хозяин Жору на выгон без привязи. Сначала Жора пройдется по привычному кругу, потом наберет скорость и мчится вдоль улицы сначала в один конец хутора, потом в другой: смотрите, люди, любуйтесь моей статью, красотой, цените мое терпение и трудолюбие! Не теряйте надежду на лучшую жизнь! Не всегда же будет веревка на шее и кол для привязи!

Пролетит Жора по хуторку, поднимет настроение хуторянам, погасит негатив, который ежедневно накрывает хуторок, как тень от крыльев коршуна, высматривающего добычу. И, как знать, может, не простая рабочая лошадка, а волшебный конь Ильи-Муромца ищет своего хозяина? И как знать, может, пробьются из-под его копыт родники светлой, жизнетворящей энергии, которая спасет от угасания и наш родной хуторок Козки, и другие, уходящие в небытие хутора и веси? Дай-то Бог!

ЛОПУХ И БЕГОНИЯ

Я с детства с большой симпатией отношусь к лопуху. В нашей придонской степи лопухи роскошные: листья огромные, соцветия яркие, репьяшки липучие. Под лопухом я строила дом для самодельной глиняной куколки. Стол и кроватку мастерила из каких-нибудь деревянных брусочков, глечик на столе — из глины, коей в наших краях целые залежи — глинища. Земляной пол под листьями лопуха я подметала крошечным веничком из полыни, а потом посыпала чабрецом.

Мальчишки часто использовали репьяшки в своих хулиганских выходках. Они «обстреливали» ими девчонок, и горе той девчушке, в косы которой вцепится репьях: не выдворишь его из косы без слез.

У криниц лопухи росли по велению самой Матушки-природы. А как иначе? Ведь из листьев лопуха мастерились замечательные кулечки-чашечки, из которых пили воду и стар, и мал. Вода в такой чашечке казалась серебряной и была необыкновенно вкусной.

А наши бабушки делали из листьев лопуха компрессы на больные места, заваривали и пили целебный чай из всех частей воистину волшебного растения, и исцелял тот чай от многих и многих болезней.

Когда у нас появилась дача, появились и лопухи, точно из детства вынырнули. Я кланялась лопушку, а муж поливал растение наряду с другими жителями нашего сада-огорода. Лопухи росли как на дрожжах. Несведущие гости часто спрашивали, что это за диковинное растение растет у нас под плетнем?

А рядом с лопухом на столике стоял горшок с красавицей бегонией. Лопух не сводил глаз с прекрасной незнакомки. Даже при полном безветрии он умудрялся обмахивать экзотический цветок своим большим листом, как веером. Бегония его в упор не замечала: не царское это дело водить дружбу с каким-то там деревенским лопухом.

Известно, что бегония — царица тени. Прямые солнечные лучи для нее губительны. Погода выдалась на редкость пасмурная, дождливая, и мы поставили бегонию на столик рядом с лопухом, решив, что так ей будет комфортнее. Поставили и уехали домой в Москву. А тем временем распогодилось, выглянуло солнышко, стало припекать, подсушило земельку, солнечные лучи добрались и до бегонии. Сникла красавица, опустили ушки ее породистые листья, обвисли ветки с пышными цветами. Вянет бегония. Некому переставить цветок в тень.

И тут случилось невероятное: лопух развернул свои большие листья и прикрыл ими бегонию. В тени бегония ожила и в знак благодарности положила веточку с цветами на лист лопуха.

Когда мы вернулись на дачу, я первым делом побежала к бегонии, страшась увидеть погибшее растение, а увидела такую идиллию: на листке лопуха лежит ветка с цветами бегонии, прикрытая другим листом, а лопух бережно качает цветы, точно убаюкивает их.

Мы с мужем полили оба растения, подивились рыцарскому отношению лопуха к царской особе и доверчивости и нежности бегонии, еще совсем недавно в упор не замечавшей своего спасителя.

Так и красовалась все лето царица тени в ладонях неприхотливого лопуха. За его добрую душу наградила матушка-природа лопух целебными свойствами: от многих и многих болезней исцеляет людей это растение. Как же тут не кланяться ему?

КАК СКВОРЕЦ ЦЫПЛЯТ ВЫХАЖИВАЛ

Чем старше становишься, тем острее желание побывать на своей малой родине, встретиться с земляками, «сходить в детство». Судьба пока дарит нам с мужем такую возможность. И хоть нет уже в хуторке родительского дома, все меньше встречаешь знакомых лиц, но мы все равно ездим на родину. Встречают и привечают нас добрые друзья. Люди наблюдательные, глубоко понимающие и чувствующие природу, прекрасные рассказчики. Я всегда с нетерпением жду встречи с ними и, конечно же, необыкновенных историй от самой матушки-природы. Этой весной друзья подарили мне немало невыдуманных историй, а одна из них особая — о том, как скворец цыплят выхаживал.

Вывела наседка цыплят. Большинство желтеньких, а несколько черных, как галчата. В это же самое время и у скворца птенцы появились, естественно, все черненькие. Наседка кормит своих цыплят, учит их навоз разгребать, червячков добывать. Скворец скворчатам еду в гнездышко носит. Прожорливые птенцы. Умаялся родитель кормить такую ораву. Сел на веточку яблони передохнуть. Глядь, а под яблоней несколько птенцов черных гребутся. «Выпали, — с ужасом подумал скворушка. — Голодные, наверное, остались, раз в навозе корм себе ищут. Того и гляди, кошка или ворона сцапают несмышленышей». Подумал так скворец и кинулся на помощь. Нашел червячка и положил его в раскрытый клювик черному цыпленку. Нашел еще букашку и — тоже в клювик другому черному цыпленку. Пока кормил цыплят, свои скворчата в скворечнике раскричались, есть просят. Кинулся скворушка к ним с козявкой. Мечется между цыплятами и скворчатами, о себе подумать некогда.

Так и повелось с тех пор: скворчат покормит, цыплятам червячков таскает. Наседка не противится: пусть себе кормит, раз такой добрый выискался, все ж самой легче. А цыплята уже по двору бегают, на огород пробираются. Скворец за ними. Цыплята на кучу хвороста взгромоздились, скворец и тут их нашел, покормил. Черные цыплята кушают корм, принесенный скворушкой, а желтенькие им завидуют, обижаются, отнять пытаются. И скворчата, и цыплята росли как на дрожжах. Наконец-то и те, и другие стали самостоятельно добывать себе пищу. О родителе совершенно забыли. А скворушка сидел на высокой ветке яблони, любовался подросшими цыплятами, радовался первым самостоятельным полетам скворчат, гордился собой и благодарил матушку-природу за отпущенные ему терпение и трудолюбие, которые помогли выкормить и своих, и чужих птенцов.

СЛАДКИЕ ЯБЛОКИ

Мужу

В садах на хуторе начали поспевать яблоки, и вся наша мальчишечья рать кинулась сооружать шалаши. На Дону такие шалаши называют куренями.

С виду курень — сооружение нехитрое, но, чтобы он выполнял свое предназначение, надобно потрудиться: нарубить лозы, надрать лыка, натаскать камыша из болота, запастись кольями. Потом весь этот набор произвести в дело, да так, чтобы и стенки не завалились, и крыша не протекала. Для мальчишек плетение куреня было событием радостным, сродни празднику, украшением послевоенного детства. Да и то, подумать только — пацан сооружал первое в своей жизни жилище, в котором он чувствовал себя хозяином, собственником, свободным человеком. Он мог соорудить в курене нары, смастерить подобие стола, поставить пенек вместо табуретки… Да мало ли чего можно нафантазировать в собственном жилище!

Пара дней — и курень готов функционировать. А функции у него многоплановые: он — и летнее жилье, и кладовая для самых-самых вкусных яблок, и укрытие для засады на тот случай, если разведка донесет о готовящемся набеге на сады пацанов с другого конца хутора. А еще курень — это своеобразный «мужской клуб», в котором мы собирались вечерами и до утра рассказывали разные страшные и смешные истории, обменивались хуторскими новостями, мечтали. А в пору первой влюбленности курень был местом первого свидания, первого поцелуя. Что-что, а мальчишеские тайны он умел хранить. И уж будьте уверены, таких вкуснющих яблок, припасенных для любимой и спрятанных под стрехой куреня, вы не купите ни на одном рынке мира, ни в одном супермаркете ни за какие деньги.

Но, позволю себе снова вернуться в детство — голодное, холодное, но так вкусно пахнущее антоновскими яблоками. В детство, в котором взрывоопасная энергия 10-13-летних мальчишек могла сотворить что угодно. Как маятник, раскачивались наши желания и поступки от знака плюс до знака минус. Под впечатлением от прочитанных книг о Ваське Трубачеве и Тимуре, могли мы втихаря прокосить заросшую тропинку к кринице, из которой одинокая старушка брала воду для полива огорода. А потом, забыв и о Ваське, и о Тимуре, залезть в сад все к той же старушке и натворить там шкоды: стрясти на землю яблоки, которым бы еще дозревать и дозревать на дереве, обломать ветки яблони, вытоптать траву.

Эх, пацаны, пацаны! Сколько добрых, полезных дел могла бы сотворить молодая, неуемная энергия, направь ее в нужное русло чья-нибудь мудрая воля и твердая рука. Но беда куренного детства в том-то и заключалась, что некому было заниматься нашей энергией. Отцы многих не вернулись с войны, а на души матерей лег груз похоронок да думки о том, как детей поставить на ноги. Им ли было дело до нашей неуправляемой энергии?

Вчера мы собирались в чьем-нибудь курене и под шум дождя рассказывали всякие байки да угадывали, с какой яблони только что упало яблоко. А сегодня у нас уже строго засекреченная операция «Н.С.Я.», что значит — нарвать сладких яблок. Для начала вычисляли, в чьем саду самые сладкие яблоки, т.е. намечали объект «штурма». Потом разрабатывался план самой «операции». Все по законам военной науки: одни отвечали за отвлекающие маневры, другие обеспечивали прикрытие при отступлении, третьи штурмовали «объект», то бишь, яблоню со сладкими яблоками, конечно же, в чужом саду. А потом в чьем-нибудь курене, самолюбуясь от совершенного «героического» поступка, с нарочитым аппетитом поедали яблоки из чужого сада. И чем меньше их оставалось, чем бледнее становились звезды на небе, а полоска рассвета разгоралась все ярче, тем больше сводило желудок от чужих яблок, и появлялась оскомина, которой, в принципе, быть не должно: яблоки-то ели сладкие! Но живучая хуторская совесть набивала ее.

Засыпая под утро уже в своем курене, я чутко прислушивался к общему звуковому фону хутора: не начнет ли кто громко причитать о том, что окаянные хлопцы оббили все сладкие яблоки, что некогда производить их в дело, что такие хорошие яблоки придется скормить козам и что взвар зимой не будет уже таким вкусным из-за отсутствия в нем этих самых яблок.

Но хутор разговаривал своим обычным утренним языком: изредка мычали коровы, лениво покрикивал пастух, виновато кукарекал проспавший рассвет петух, по-стариковски скрипел журавель над колодцем. Слава Богу, никаких криков на хуторе слышно не было. И все же что-то не давало досыпать самый сладкий утренний сон. Во дворе кто-то разговаривал с матерью. Сердце екнуло: «Тетка Арина пришла жаловаться матери. Операция «Н.С.Я.» проводилась вчера в ее саду!» Спать перехотелось. Когда разговор стих, я тихонько выбрался из куреня. Мать держала полный фартук очень знакомых яблок и примерялась, куда бы их выложить, чтобы куры за день не склевали. Увидев меня, мать тихо сказала: «Вот, тетка Арина принесла. Сказала — возьми, Ивановна, у тебя таких нет». Мать пристально посмотрела на меня и со вздохом высыпала яблоки в корыто, накрыв его доской. Ругать меня у нее не было ни сил, ни времени. За двором ее ждала подвода: колхозницы ехали в поле на работу. С тех пор я ненавижу вкус сладких яблок, а набеги на чужие сады в нашем хуторе сами собой сошли на нет.

—————————————————

Галина Иосифовна Петриева родилась в селе Марки Евдаковского района Воронежской области. Окончила Россошанское педагогическое училище, Московский государственный заочный педагогический институт. Работала заведующей детским садом войсковой части, бухгалтером Центрального аппарата Главного военного советника в республике Афганистан, сотрудником Хозяйственного управления Государственного комитета СССР по печати. Автор шести сборников стихотворений, рассказов, сказок, а также двух дет­ских книг. Член Союза писателей России. Живет в Москве.