Родная улица моя

Я родилась спустя почти десятилетие после той Великой войны. Еще были живы и молоды фронтовики. Можно было по их рассказам составить представление о войне. Но мы, юные и бесшабашные, больше верили учебникам, чем очевидцам. В том нет нашей вины, нас так учили. И все-таки понимание того, что война — это горе, что война — это страшно, отпечаталось в нашей детской памяти навечно.

Река Токай, делясь на рукава, образует острова (отсюда и название села — Островки), на одном из которых расположились двадцать домов Заречной улицы. На этой улице я выросла. Вся трагедия войны во всей ее многоликости и многомерности живет на Заречной. Войну можно изучать по судьбам жителей одной только нашей улицы.

Тогда на Заречной жили в большинстве своем женщины. Они носили темные одежды и черные (изредка — белые) платочки на голове. Долгое время я считала, что все женщины старше сорока лет — старушки, и должны одеваться именно так. Это мои впечатления и воспоминания детства.

В доме первом жила тетка Поляха. Наверное, ее звали Полина. Но по-уличному ее называли именно так. У нее не было ни детей, ни мужа. Ее муж, погибший на войне, был братом Героя Советского Союза. Она сажала подсолнухи. Продавала семечки. На то жила. Частенько выпивала. Горе сидело в ней, и она не могла с ним смириться.

Во втором доме жила моя прабабушка Токарева Евдокия Васильевна. По-уличному — Василиха. У нее было пятеро детей: две дочери, старшая из которых, Анна, была моей бабушкой по отцу. Три ее сына — Павел, Иван и Михаил — были на войне. Все вернулись живыми и здоровыми. Иван был полковником госбезопасности. Служил после войны в Германии. Михаил, майор, воевал и в Германии, и на Дальнем Востоке с японцами. Бабушка была суровой, строгой, с достоинством. Ее все побаивались. Наша семья некоторое время жила с ней, в ее землянке. Рядом отец строил наш дом.

Третий дом был бабушки Севастьянихи. Это была саманная землянка, крытая соломой. В доме всегда было чисто и пусто. Мы, дети, ходили к ней за конфетами. Она доставала из кармана фартука конфетки-подушечки и угощала нас. У нее тоже никого не было. Говорят, что семья была зажиточной, за это репрессировали.

Дальше жил брат моего прадеда Токарева Алексея Ильича — Левон Ильич, отменный столяр. Он не воевал по возрасту. С женой Евдокией они проживали тихо. Всегда привечали нас. Помогали моему отцу строить свое жилье.

В доме напротив проживал Рыльков Иван Иванович. Он фронтовик, воевал. Мужики его уважали. У него были золотые руки и крепкое хозяйство. Но его никогда не приглашали на праздники, на митинги, на возложение венков. Почему-то на его дом не прибивали фанерную красную звезду ко Дню Победы, и к нему не приходили с помощью пионеры-тимуровцы. Его жена, тетка Анярка, всегда была почему-то грустной. Много лет спустя я узнала, что ее муж был в фашистском плену. Рыльков Петр Иванович — сын Ивана — вернулся с войны инвалидом, на ноге был свищ. В бане он развязывал рану, и все мужики видели эту страшную метку войны. Ходил с костылем. Рана зажила через тридцать лет в 1975 году, когда ему сделали успешную операцию в Волгоградском госпитале.

В следующем доме жила бабушка Аленка, по-уличному Бутусиха. Ее муж не вернулся с войны. Она одна воспитывала много детей. Один из ее сыновей, Александр, с семьей до сих пор живет на нашей улице.

Далее стоял дом деда Мороза. Не знаю его настоящей фамилии. Он был стар, не был на войне. Вел свое хозяйство, косил сено, сажал огород. Тем и жил. Все как у всех. Ни в каких особенных событиях не был замечен. Жил бобылем. Думаю, что причиной его одиночества тоже явилась война.

Его соседкой была тетя Саня. Она воспитывала сироту — девочку Шурочку, на улице ее звали Шурёшкой. Тетя Саня умерла от рака.

Напротив стоял пустой дом. Заглянешь в окошко — в комнатах ни мебели, ни посуды — ничего. Но нам, девчонкам и мальчишкам, игравшим в войну с деревянными саблями, автоматами и самолетами, никогда не приходило в голову побить стекла или совершить еще какую каверзу с этим ничьим домом.

На краю улицы жили две старые девы Мироновы, так и не вышедшие замуж. Их женихи полегли на фронте. Миллионы мужчин сгорели в страшном горниле войны. Создавать семьи было просто не с кем. Это тоже печальные последствия войны!

Напротив обосновалась семья Овчинниковых. Дед, Губанов Петр, не был призван на войну. Имел ручную крупорушку. К нему ходили делать рушанку из разного зерна, которую потом парили и получали кашу. Эта семья никогда не голодала. Его сыновья Александр и Николай дружили с моим отцом. Мы с ними немного родня по тетке Серафиме Журавлихе.

Рядышком в саду стоял домик Немой — портнихи, которая умело шила любую одежду. Все пользовались ее услугами. Этого жилища сейчас нет.

На самом берегу реки в маленьком домике в одну комнату жил инвалид с деревянным протезом вместо ноги. Его звали Крёха. Проживал он с женой Марией. Детей у них не было. Оба часто выпивали.

Самый большой дом, с огромным садом, с гаражом под «Волгу», с персональным гектаром под луг был у Героя Советского Союза Хорошилова Семена Ивановича. Он дошел до Берлина. После войны его выбрали председателем нашего колхоза «Ленинский путь».

При нем колхоз креп и развивался. В хозяйстве было 4 молочно-товарных фермы, птицеферма, свиноферма, овцеферма, пасека, сады, 5 тракторных отрядов. На территории колхоза было 4 школы, 3 клуба. Почти все, чем был богат колхоз, построили при Семене Ивановиче. В Островках возвели новую среднюю школу с интернатом, которую я оканчивала. В селе были баня, почта, сберкасса, детские ясли-сад, 4 магазина, медпункт, двухэтажное правление колхоза, дом культуры, библиотека, котельная, общежитие для сельскохозяйственных рабочих, столовая, мастерская по ремонту техники и многое другое. Сейчас это — мир, унесенный ветром перемен. По существу, остались только школа и дом культуры. Семен Иванович правил твердой рукой, как на фронте. Награжден как председатель колхоза орденом Ленина. Его и сейчас вспоминают добрым словом — как символ былого благополучия.

Он первым начал строить себе двухэтажный дом, но райком партии вовремя поправил — не возносись высоко!

У него первого на селе появился телевизор. Мы всей улицей помогали ему ставить высокую деревянную антенну. Мужики держали ее на растяжках. В нашей долине долго не ловился телесигнал.

Был Семен Иванович человеком шумным, конфликтным, но конструктивным и доступным для всех. Будучи уже пенсионером, собирал у себя по вечерам или по праздникам соседей. Смотрели телевизор, играли в карты, чаще — в лото. Он не мог без общества. И общество платило ему уважением и любовью.

Пятеро его детей разъехались. Дом рушится. А мог бы стать домом-музеем Героя.

На другой стороне улицы стоял дом моего деда Токарева Афанасия Ивановича. Он ушел на фронт в первые дни войны. Было у него четыре брата: Иван, Николай, Алексей, Михаил. Все ушли на фронт. Вернулся один Николай. Такую страшную дань взяла эта война с нашей семьи.

Жена Афанасия Ивановича, моя бабушка Анна Алексеевна, осталась одна с четырьмя детьми: Василий, мой отец, Мария, Клавдия и Люба. Бабушка болела бронхиальной астмой, работать не могла. Кормильцем в семье стал мой отец. В 1941 году ему было двенадцать лет. Он работал наравне со взрослыми женщинами и мужчинами, не призванными в действующую армию. В семье была корова. Содержать ее было трудно. Заготовка кормов требовала много сил. Но без коровы — не выжили бы. Бабушка Анна Алексеевна умерла в 1952 году в возрасте 47 лет.

Десятилетнюю Любу забрали в детский дом. Она воспитывалась в нем до совершеннолетия. Потом ее направили в Подмосковье на ткацкое производство, там она получила государственную квартиру и проработала всю жизнь до пенсии. Мария уехала на целину. Клавдия окончила педучилище, стала воспитателем детского сада. Все трое вышли замуж за мужчин, имевших прежде семьи. Мой отец не окончил даже школу-восьмилетку. Он работал. Сначала кормил семью своего отца, потом свое семейство. Государство помогало разными способами семьям ветеранов, оставшихся в живых. А вот семьи погибших были будто за скобками.

В 1954 году Василий Афанасьевич женился на моей маме Логуновой Раисе Егоровне. Один за другим у них родились пятеро детей: Галина, то есть я, Татьяна, Александр, Юрий, Владимир. Жили, как все в деревне, очень скромно. Родители трудились от зари до зари. Дом строили на пустом месте. Все родственники и со стороны деда Афанасия, и со стороны бабушки Анны помогали моему отцу. В родне его звали ласково — Васятка.

Токарев Иван Алексеевич, дядя моего отца, приезжал каждое лето к своей матери Евдокии на родину — в Островки. Он прибывал в военной форме на автомобиле «Победа». Все ждали его приезда как праздника. Он не входил в дом, пока моя мама не снимала со стены иконы. Мама шла на компромисс, торопясь, снимала образа, заворачивала в расшитые полотенца и прятала их на печку. Готовилось праздничное угощение: жарились на одной сковороде картошка, а на другой — яичница с салом. Подавались хлеб, огурцы, помидоры, лук, сало, яблоки. Вот и все угощенье. Нам, детям, за столом и при разговорах старших присутствовать не полагалось. Нас звали, когда тетя Шура, жена Ивана, раздавала подарки и гостинцы. Они всегда привозили для нас обувь, одежду, отрезы тканей. Я думаю, что Иван давал моему отцу деньги на строительство дома. Иначе бы дом не построили.

Отец положил на строительство нашего дома все здоровье. Он умер в 1983 году возрасте 54 лет. Его смерть была для меня потрясением. До этого мы не хоронили близких. Когда он лежал в гробу, я не видела ничего, кроме его натруженных рук. Мама одела его в красивый дорогой костюм, такой, что при жизни ему носить не довелось.

Точно так, как Иван, поступали и Михаил Алексеевич Токарев, живший в Семилуках, и его сестра Александра Алексеевна Еремеева из Керчи. Везли все: одежду, обувь, цемент, кирпич, стекло, железо. Из Керчи однажды привезли оцинкованные корыта, чтобы мой отец смог докрыть ими крышу дома. Видимо, все они чувствовали свою ответственность за благополучие семьи умершей сестры и ее погибшего мужа. Спасибо им за все!

Каждый их приезд родня фотографировалась. Все фотографии, сохранившиеся с тех времен, сделаны Иваном Алексеевичем.

Отец моей матери, Логунов Егор Николаевич, пришел с войны раненый. Он жил в селе Плеханово Липецкой области, был председателем сельского совета. Работал председателем колхоза, председателем сельпо. Умер в 1959 году. Мама рассказывала, что он очень радовался, когда я родилась. Я была его первой внучкой единственной дочки. Он возился со мной. Целовал, дарил подарки. Маме, своей дочери, подарил в честь этого события швейную машину марки «Подольская», которая до сих пор цела. На ней мама обшивала свою многочисленную семью. Когда дед умер, мне было три года. Я помню его очень смутно, вероятно, по воспоминаниям моей мамы. Пообщаться с дедом в осмысленном возрасте мне не довелось.

Еще на Заречной улице жили супруги Шеины. Потом их дочь Мария, вышедшая замуж, забрала родителей к себе на улицу выше. Этот дом у них купили мы для своей бабушки Логуновой (Двуреченской) Марии Прокофьевны, переехавшей из Липецкой области в Островки после смерти деда. Я переселилась жить к бабушке. Дом был маленький. В нем помещались стол, сундук, кровать, посудница, и большую часть занимала печка-лежанка. Внук Шеиных — Сапронов Георгий Михайлович, ныне генерал-лейтенант Российской Армии. По всему выходит, что выросли мы с генералом на одной печке.

Через дом от Шеиных в начале 60-х годов построил дом директор Островской средней школы Губанов Виктор Николаевич. Он учил детей математике. В школе всегда основательно преподавали математику. Выпускник школы, мой брат Токарев Александр Васильевич, окончил Воронежский политехнический институт, защитил кандидатскую диссертацию по сопромату, с распределения работает на Воронежском авиационном заводе, руководит экспериментальной лабораторией, доцент, преподает в ВГТУ, печатается в российских и зарубежных журналах, имеет 6 патентов на изобретения.

На самом дальнем краю улицы жила семья Бахтиных. Их сын, Бахтин Иван Алексеевич, стал профессором математики, преподавателем Воронежского государственного педагогического института (в последствии — университета). С 1979 по 1984 годы я работала секретарем комитета ВЛКСМ и преподавала в пединституте. Мы всегда поддерживали с Иваном Алексеевичем теплые отношения как земляки.

Ни мне, ни моим братьям-сестрам и многим моим ровесникам не довелось сидеть у дедов на коленях, слушать их сказки, преданья, истории о жизни и о войне. Деды не гладили нас по головке, рукой передавая свою любовь, свои силы, свой жизненный опыт и одобрение. Деды не угощали нас гостинцами. Мы не засыпали под их крылом. Мы всегда с детской наивной завистью смотрели на тех, кто идет за руку со своим дедом.

Наши родители выросли без отцов, а мы, их дети, — без дедов. Нам досталась в наследство страшная память о той войне. На сегодня из всех, о ком написаны эти строки, на улице Заречной проживают только моя мама и Александр Токарев (Бутус).

Не дай Бог нам всем — и новым русским, и старым советским — когда-нибудь внезапно оказаться безоружными и беззащитными перед лицом до зубов вооруженного, коварного противника!

Я очень хочу, чтобы на улице Заречной всегда цвели сады, сирень и черемуха, звучали родные и знакомые голоса и счастливый смех наших внуков и правнуков.

Галина Васильевна Шатунова родилась в селе Островки Аннинского района Воронежской области. Окончила Воронежский государственный педагогический институт. Была секретарем комитета ВЛКСМ вуза, замдиректора школы, советником областного департамента образования, науки и молодежной политики. Член Союза журналистов России. Автор, редактор, составитель ряда книг документального и краеведческого характера. Лауреат премии «Добронежец». Награждена Почетным знаком регионального правительства «Благодарность от земли Воронежской». Живет в Воронеже.