Про белый свет

* * *

 

Познать все тайны мира не дерзаю,

но далеко не все «по кочану»,

быть может, потому, что я не знаю,

как жить, не удивляясь ничему

и никому…

              Вот как не удивиться

тому, что курит — скверные дела! —

кальян турецкий томная девица,

а лишь недавно — девицей была?

Мне жаль ее, надменную…

                                              Однако

не все так плохо: вот же — на углу

кафешки

               удивляется собака —

немолодая — зимнему теплу.

 

* * *

 

Идут минуты новых суток,

соседи, как младенцы, спят.

А ночь темна, как миска супа

из замороженных опят.

 

Шуршит в конфорке пламень синий,

сердечный теплится уют…

 

Идут минуты… Вместе с ними

и все, кто даже спит,

                                     идут.

 

Спит, оплатив квитанций тонну,

мой дом…

            В седьмой — подушку мнет

и плачет старшая по дому —

к ней муж законный не идет.

Она сурова, словно стужа,

она в подъезде гасит свет,

а мы сочувствуем — ни мужа,

ни мужика у старшей нет.

 

* * *

 

Сегодня враз — на утренней заре —

от светлых чувств (ну и хмельные малость) —

так мужики запели во дворе,

что в нашем доме спящих не осталось.

 

Кто кофе пьет, а кто — дымит в окно,

кто ест, а кто — изжогу мучит содой:

дела такие — разные — давно

мы называем внутренней свободой.

 

Я сам освободился от оков

былых страстей, к семейной жизни — годен

давно…

        В кругу поющих мужиков

мужик по-настоящему свободен!

 

Допели, разошлись — по одному,

все по своим красавицам — не спящим.

 

…Свободы нет без женщин, потому

они поют и вовремя, и чаще.

 

 

* * *

 

Разгулялся мороз поутру…

Вижу я мужика,

                             а на дяде —

шапки нет: он стоит на ветру

с философской грустинкой во взгляде.

Нет у нас «понаехавших», но

этот будет, наверное, первым…

 

…Точно так же в поселке темно,

как на бывшем заводе консервном.

Закуржавела рощица, где

неприкаянно ухает леший…

 

…Кто такой он — мужик в бороде,

со светящейся гладью проплешин?

 

Вроде, я ни при чем, но потом

в каждом доме

                          молва побывала,

дескать, нынче признали в одном

гражданине — апостола Павла.

 

Кто другой-то? — С утра — ни одной

склоки нет, прекратились раздоры…

Кто другой,

                  если в каждой пивной

о любви лишь

                        велись разговоры?..

 

* * *

 

В беспрестанном труде, не считая ворон,

день провел, а душа, как щенок, ликовала:

может быть, потому, что — семье не в урон —

бесприютного пса накормил до отвала.

 

Верю в то, что бессмертны — земля, небеса,

но и мнится (чем встретим-то Божию кару?):

впишет в Красную книгу бродячего пса —

в судный день — человек. И себя с ним — на пару.

 

Накормить — накормил, приютить — не сумел…

Кто там воет — в ближайшем к поселку овраге?

 

Может быть, и спасемся: вчера на похмел

отстегнул участковый чужому бродяге.

 

* * *

 

Очевидно — вполне вероятно! —

на поселок

                  окраинный

                                    наш —

с утреца — как школяр, аккуратно —

наточу свой простой карандаш.

 

Основательно снежные сети

на деревья наброшены,

                                         крут

колотун преждевременный; дети

могут дома сидеть, но идут

в нашу старую школу…

                                        Будильник

сердца — вызвонил грустный вопрос

(неожиданный, как подзатыльник

от жены): навсегда ли мороз?

 

Выйду жителям нашим навстречу,

через дерево — снега скирда…

Про мороз ничего не отвечу,

про поселок скажу: навсегда.

 

* * *

 

Ну, что, живем — от кваса до перловки,

чужих собак не гоним со двора…

Зовут и нас на выборы листовки,

но не идет народ на выбора.

 

Здесь варят щи, как водится, на роту,

ну, на неделю, если без гостей.

Ну и куда идти ему, народу,

когда и так хватает новостей?

 

И, как сказала Клавдия Петровна

(да вот она — глядит с утра в окно):

«В душе все есть. Душа, что надо, ровно

с тем, что желала, выбрала давно».

 

* * *

 

Немалым слыл, незыблемым запас

тепла… Увы, дожди залютовали.

На Тридевятой улице — у нас —

темно, как в неустроенном подвале.

 

Стряхнув с души сомнений праздных тлю,

впрягусь в гармонь — сыграю все, что помню.

Поселок свой — настойчиво люблю,

от темноты — никто еще не помер.

 

Спою, увидев блеклую зарю,

про белый свет (слова от мамы знаю)…

…За громкий храп соседа не журю,

соседку песней громкой не терзаю.

Былых тревог в ночи остался гнет.

Тепло дадут — молва сквозит по дому…

 

Свет все равно из тьмы произрастет —

у нас и не бывает по-другому.

 

---

Юрий Петрович Перминов родился в 1961 году в Омске. Окончил филологический факультет Омского государственного педагогического института им. Горь­кого. В течение многих лет возглавлял ведущую общественно-политическую и литературно-публицистическую газету Сибири «Омское время». Главный редактор историко-культурологического, литературно-худо­жествен­ного альманаха «Тобольск и вся Сибирь». Автор восьми книг стихо­творений и многих журнальных публикаций. Член Союза писателей России. Живет в Омске.