Печалятся колокола

12 декабря 2014 года умер Иван Иванович Евсеенко — один из самых ярких прозаиков рубежа тысячелетий. Его творческое наследие огромно, а имя в писательской среде общеизвестно и авторитетно. Мы предлагаем вниманию читателей отклики на это печальное событие.

 

ВОЛШЕБНЫЙ СВЕТ, ОЗАРЯЮЩИЙ ЛИЦА

 

С его именем в русской прозе рубежа двух веков связано чувство глубокой любви к крестьянскому миру и удивительный лиризм повествования. Начинавший свой литературный путь со стихов и впоследствии целиком отдавший свой талант прозе, он придал романному письму редкую вдохновенность интонации и растворил в повествовании поразительное по сердечности участие автора в судьбах героев. Одним его произведениям свойствен «гоголевский» гротеск и черты народной фантастики, другим — внимательный взгляд на современника, попытка уловить соединение уходящего времени — с наступающим. Почти всегда персонажи его романов и повестей переживают жестокий разлом жизни — смерть близких, опустошение родного края, отторжение социальным порядком затаенного, немного­словного человека. Писатель жалел и словно бы опекал героев, которые близки его душе, и был жестко ироничен, рисуя фигуры, олицетворяющие новый порядок на Руси, растерявшей все лучшие достижения советской эпохи.

Его литературный стиль отличался замечательным вниманием к деталям окружающего мира, Иван Евсеенко любил предметы, которых коснулась рука мастерового человека. Он мог уделить описанию подобных житейских мелочей несколько страниц повествовательного текста. Его жестоко упрекали за эти, казалось бы, длинноты, не подозревая, что слова писателя посвящены уходящей натуре, они как бы удерживают ее в сегодняшнем дне, не позволяя упасть в небытие стремительно и безвозвратно. По этой прозе в другие времена будут изучать характер русского человека в его лучших чертах, постепенно понимая, что и смута душевная, искажающая наш облик, не в силах отменить Божественное задание, спрятанное в тайниках ума и сердца.

У Ивана Евсеенко есть цикл небольших рассказов под общим названием «Трагедии нашего времени». Написанные безо всяких стилевых изысков, эти вещи отличаются лаконизмом и представляют читателю самую суть происходящего с людьми, которые жили, были счастливы или безрадостны, сталкивались как будто со случайными событиями, судьба их рушилась, и они горестно и нелепо заканчивали свое земное существование. Простота рассказа здесь — лучшее свидетельство мастерства автора, а сюжет — печальный упрек нескладной нашей жизни, неспособности ее сохранить волшебный свет, озаряющий человеческие лица, зажигающий глаза и делающий походку легкой: такой она бывает только в юности, полной надежд.

В конце «черных» 90-х Иван Евсеенко стал главным редактором воронежского журнала «Подъём» и озвучил тезис, который в тот момент мог бы объединить публикуемые материалы: «журнал русского национального достоинства». В эпоху, когда всякое упоминание о собственно русском мире вызывало раздражение у власти, эта формула была дерзкой и для многих неудобной. Однако именно она позволила журналу создать фундамент для своего художественного развития в последующие годы — более широкого тематически и более многообразного в стилевом отношении. Евсеенко обладал способностью очень кратко и образно охарактеризовать человека или явление. Последовательный сторонник отечественной традиции, он называл авторов, у которых в тексте много грязи, «литературной шпаной». И почти всегда оказывался прав, поскольку эти сочинители и творчески вели себя подобным образом.

С уходом Ивана Евсеенко в воронежской прозе словно бы отодвинулась в прошлое эпоха, в которой писательские дарования отличались замечательной весомостью, а интеллектуальные и художественные мотивы повествования соотносились с целым миром — никак не меньше. Пройдет какое-то время, и его книги будут изданы на воронежской земле любовно, не убористым шрифтом на тонкой бумаге, в провинциальном неаккуратном переплете, но как классическое наследие русской прозы — со всем необходимым вниманием, тщательностью, бережным отношением к произведениям одного из лучших писателей нашей литературы.

Вячеслав ЛЮТЫЙ,

литературный критик,

заместитель главного редактора журнала «Подъём»

 

В НЕМ ОЩУЩАЛСЯ НЕСГИБАЕМЫЙ СТЕРЖЕНЬ…

 

Иван Евсеенко был моим студенческим товарищем. Лет десять назад в издаваемом мной журнале «Российский Кто есть Кто» был о нем большой очерк, из которого приведу несколько строк:

«Иван Евсеенко считает, что во многом мы живем сейчас в России чичиковых, свидригайловых, капитанов лебядкиных и прочих больших и малых бесов, а надо возвращаться и жить в России Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова. Русскому народу надо обрести утерянное национальное достоинство.

Иван Евсеенко в литературном мире человек одинокий. В любых писательских сообществах, объединениях и клубах он как бы не до конца свой, и все по той простой причине, что безоглядно не подчиняется чужим идеям, не подпадает ни под чье влияние».

Иван всегда был таким.

Сын партизана, расстрелянного немцами в 1943 году, он воспитывался матерью, сельской учительницей. Сегодня невозможно представить, какими трудными были его детство и юность.

В нем ощущался несгибаемый стержень. В своих книгах и в будничной жизни он был человеком нравственным и принципиальным.

Люди такого типа возвышаются над повседневностью, не требуя ничего для себя и наполняя душевным светом наше существование.

Святослав РЫБАС,

писатель, историк, генеральный директор

Русского биографического института,

главный редактор журнала

«Российский Кто есть Кто» (Москва).

 

ЖИТЬ ЖИЗНЬЮ СВОЕГО НАРОДА

И ПИСАТЬ ЕГО СУДЬБУ

 

Ощущение опустошенности и разбитости не покидает меня до сих пор. Я потерял своего давнего хорошего друга, и потерю эту восполнить уже невозможно.

С Ваней Евсеенко мы познакомились в далеком 1973 году, когда с разницей в четыре месяца пришли на работу в редакцию журнала «Подъём». В марте тогдашний главный редактор Виктор Михайлович Попов пригласил меня на должность редактора отдела поэзии и публицистики, а в августе в Воронеж приехал Ваня, став преемником Юрия Даниловича Гончарова на посту редактора отдела прозы. Недавний выпускник Литинститута и самый молодой сотрудник редакции, он как-то сразу стал задавать тон требовательного отношения к публикуемым на страницах журнала произведениям. В принципиальных вопросах ни на какие компромиссы не шел, и мог открыто возмущаться даже тогда, когда какой-нибудь плохой рассказ или повесть оказывались поставленными в номер по воле самого главного редактора. С его мнением в редакции всегда считались. И не только потому, что он окончил Литинститут, что его учителями были знаменитые Сергей Залыгин и Евгений Носов. Всем было ясно: Евсеенко и сам вырастет в большого писателя. Об этом говорило не столько его литинститутское образование, сколько его природная душевная образованность.

Литературного бахвальства, игры «в классики» Евсеенко решительно не принимал. Острый на язык, он реагировал на них моментально. Вспоминается, например, как в Якутске, в перерыве между заседаниями пленума правления Союза писателей России, я стал невольным свидетелем разговора Вани с местным прозаиком, его сокурсником по Литинституту.

— Вот я, — гордо сказал сокурсник, — в якутской литературе останусь. А ты?

— А я не останусь, — не без ехидцы отозвался Евсеенко. — Но — в русской.

Своей принадлежностью к русской литературе он очень дорожил. Украинец по национальности, Евсеенко был глубоко русским человеком по своей сути. «Нас трудно обвинить в высокомерии, это не русская черта характера, — писал он в одной из статей, — но… отдавая дань уважения выдающимся талантам западноевропейской и американской литератур, таким писателям, как Хемингуэй, Стейн­бек, Вулф, Маркес, Бёлль и другие, позволим себе заметить, что если этих писателей поставить в один ряд с их русскими ровесниками: Шолоховым, Платоновым, Леоновым, Булгаковым, то не уменьшатся ли они в размере и росте, сколько бы Нобелевских премий ни получали». Согласитесь: это его «нас» о многом говорит.

На писательских собраниях, на встречах с читателями он постоянно подчеркивал, что русский писатель должен, как и его великие духовные предшественники, жить жизнью своего народа и писать его судьбу. Сам Евсеенко так и жил, так и работал.

Подлинный пример русского писателя он видел в Гоголе, который, по мнению Евсеенко, совершил подвиг: поставил перед собой «великую, почти религиозную и заведомо неисполнимую цель — исправить посредством слова и литературы погрязшего в грехах человека», а увидев, что цель эта неисполнима, пошел «на духовное распятие, на крест».

Конечно, свою Украину он любил так же, как и Россию. Мне довелось побывать с ним на его малой родине — в красивом черниговском селе Займище. На берегу реки Сновь, описанной во многих его книгах, он восторженно рассказывал о своих земляках. Не без гордости знакомил меня с Ушатыми — родом, к которому по материнской линии принадлежал сам и представители которого постоянно упоминаются на страницах его рассказов и повестей. Радовался, как ребенок, показывая мне чернобрового аиста, устроившего гнездо посреди села, на телеграфном столбе, и удивлялся, что эту птицу я вижу впервые в своей жизни. Доверявший моим литературным вкусам и почти всегда просивший почитать его новые произведения еще в рукописи, он и сам представляется мне теперь аистом, дарившим мне радость встречи с рождающейся книгой.

Минувшим летом мы несколько раз сидели вдвоем на скамеечке во дворе его дома. Говорили о жизни, о литературе, о событиях на Украине, которые он не мог не принимать близко к сердцу. В те дни Ваня был полон оптимизма и надежды на то, что справится со своим тяжелым недугом. Но за три недели до смерти в телефонном разговоре сказал мне: «Все, Женя. Мне пора собираться…»

Мир праху твоему, дорогой друг…

В русской литературе ты, я в этом убежден, останешься…

 

Евгений НОВИЧИХИН,

поэт, прозаик, сценарист,

заместитель председателя правления

Воронежского отделения Союза писателей России

 

УЙДУТ ОТ НАС УЧИТЕЛЯ…

 

Когда-то, двадцать лет назад, Иван Иванович Евсеенко дал мне путевку в большой мир русской литературы. Случилось это так.

В начале девяностых «Афган», все еще бурливший в моей душе, прорвался парой рассказов и небольшой, по сути, автобиографичной повестью. Рассчитывать «русскоязычному» автору на Украине, уже тогда тяжко больной «незалежностью», можно было только на себя. Поэтому один экземпляр, набранного на печатной машинке «Erika», сборника отправился с оказией в Москву. Оттуда, стараниями секретаря Союза писателей СССР Ларисы Георгиевны Барановой-Гонченко, рукопись оказалась в территориально близком к Луганску Воронеже.

Через пару недель после отправки рукописи в Москву я неожиданно получил очень теплое, светлое письмо от маститого писателя, где мне была обещана всяческая наставническая помощь и поддержка. А спустя пару месяцев в возглавляемом им журнале «Подъём» вышла моя первая повесть. Так началось наше сотрудничество и доброе товарищество с Иваном Ивановичем Евсеенко.

Неоднократно бывал у него дома. На диване в гостиной вместе со мной спали его кошки. Слава о термоядерной горчице, изготавливаемой по хитрому рецепту в дорогу домой специально для меня «Светой-большой» — заботливой супругой Ивана Ивановича, — по сей день живет в Луганске. Но, главное, та мягкая и ненавязчивая рука мастера, которая в моем присутствии правила и доводила мои тексты, та неутомимая забота о «молодом таланте», которого надо бережно вести за руку к читателю, навсегда запала мне в душу как образец и поведенческая модель.

С тех пор минуло два десятилетия. Сам я подрос, мой литературный ресурс, посвященный современной военной литературе, давно уже тянет наверх новых молодых авторов и пишущих ветеранов. Нашими усилиями многие из них приняты в Союз писателей России, десятки наших авторов издали свои книги в ведущих российских издательствах. Верю, во всей этой работе незримо присутствует и частица души моего учителя — Ивана Ивановича. Точно так же, как некогда он взял под опеку начинающего писателя, так и я сегодня делаю для каждого из них все, что мне по силам.

В этом вижу главный подвижнический итог Евсеенко — как наставника. Ведь, помимо меня, у Ивана Ивановича были десятки и десятки «поднятых» им учеников, литературных питомцев и воспитанников. А многие годы возглавляемый им российский литературный журнал «Подъём» был площадкой, где впервые в своей жизни (!) «светились» дебютанты.

Ну а книги Ивана Ивановича, начиная с первых его публикаций и кончая последними — особенно «Пока печалятся колокола», «Затаив дыхание», знаю, еще долго будут с нами. Как бы жестокий и прагматичный день сегодняшний ни изгалялся над настоящей, исконно русской литературой.

Спи, дорогой друг и учитель. Земля тебе пухом. Добрую память о себе ты уже заработал и передал свой дар наставника другим. И пусть слова малоизвестного автора из Авдеевки, станут духовной эпитафией этому прощальному к тебе письму…

Уйдут от нас учителя,

И станем мы учителями.

И все, на чем стоит Земля,

Вдруг станет нашими плечами…

 

Глеб БОБРОВ,

писатель, журналист,

председатель Союза писателей ЛНР (Луганск),

главный редактор сайта военной литературы okopka.ru

 

НЕРАВНОДУШНЫЙ ЧЕЛОВЕК

 

С Иваном Ивановичем Евсеенко я познакомился двадцать лет назад, когда пришел в редакцию «Подъёма», чтобы предложить свои рассказы. Еще в середине 80-х должна была выйти моя повесть в коллективном сборнике молодых авторов, но потом началась перестройка, и что-то не сладилось, затормозилось, а потом уже не сладилось с целой страной и стало вообще не до литературы, так что мой дебют в литературе не состоялся.

И вот уже в середине 90-х, когда у меня прибавилось рассказов, а возможностей где-то опубликоваться стало еще меньше, я решился прийти в журнал, чтобы уже как-то разобраться со своим творчеством и заодно с собой. Одним словом, мне надо было не по почте получить ответ, а в лицо выслушать что-то вроде вердикта.

И вот первая встреча с Иваном Ивановичем, знакомство. Он тут же взял рукопись, начал читать, спрашивать меня о разном, приглядываться… Можно сказать, что мне повезло. Я встретил неравнодушного человека. Это самое главное его качество. Другой мог бы, как говорится, «пройти мимо», но не он. Он вообще отмечал все сколько-нибудь стоящее, малейший способный к развитию росток, приветствовал его, давая ходу, вводя в литературную жизнь, и наоборот, противостоял пустословию и графомании.

Меня напечатали, я стал автором «Подъёма», так началась моя литературная жизнь. И в дальнейшем Иван Иванович с интересом следил за моим творчеством, даже случалось ему придумывать моим рассказам удачные названия (бывает такое, что упрешься как в стену, и только взгляд со стороны поставит все на место). С его подачи я вступил в Союз писателей России, и все дальнейшее в моей литературной судьбе так или иначе было связано с тем, что он меня в свое время увидел и оценил. И это притом, что мы совершенно разные писатели по стилю: он, в упрощенном понимании, «деревенщик», я представляю «городскую» прозу. Но что-то нас сближало, несмотря еще на разницу в возрасте; мы часто общались. Он ценил юмор, меткое слово. Как писателю, ему был интересен окружающий мир. Он всегда стремился узнать что-то новое. Помню, как он осваивал компьютер, переходя с пишущей машинки. Ему хватало терпения вникать во всякие виртуальные подробности, так же происходило и с освоением пространства Интернета…

Иван Иванович Евсеенко — писатель, принадлежавший к «старой школе», не любивший приблизительности, знавший то, о чем он пишет, владевший словом, любивший образный язык. Я думаю, что при всем том, что он часто сетовал на невостребованность художественного слова в нынешние времена, на снижение качественной планки, он все же верил в силу слова и образа, в силу книги. Иначе бы он просто бросил заниматься творчеством, опустил бы руки.

Проще простого было бы определить Ивана Ивановича Евсеенко как реалиста, «деревенщика», но мне он в большей степени представляется идеалистом, потому что в итоге ведь он писал о том, как должно быть на самом деле, к чему надо стремиться. Это было его целью: сохранить нравственные ориентиры, извечный уклад неторопливой и обустроенной жизни, жизни в единении с природой и в ладу с самим собой, противостоять упадку и разрушению.

Именно поэтому так важна в его творчестве подробная детализация быта. В этом чувствуется крестьянская закваска, деревенская основательность, знание о предмете не понаслышке. И все это надо сохранить, запечатлеть словом, чтобы оно не исчезло, не кануло в вечность. Когда он писал, он обустраивал этот описываемый мир, он делал его физически осязаемым, последовательным и необходимым.

И не случайно герой его произведений является человеком совестливым, задающим себе и другим сложные и вместе с тем простые вопросы, касающиеся отношений между людьми, устройства жизни и ее смысла. Это всегда поступательное, не лишенное шероховатостей и преград движение к истине, как ее понимает работающий своим трудом, своими руками человек.

Во всем это была и есть своеобразная философия земли, человека, строящего жизнь на земле от себя, его нутряной взгляд на вещи, его смекалка, привычки, его думы, печали и радости…

Для меня Иван Иванович Евсеенко останется светлым человеком, умеющим ценить дружбу. Он был интересным собеседником, радушным хозяином, широкой души русским человеком. В памяти остался его голос по телефону. Наш последний телефонный разговор…

Я многим ему обязан, мне его будет очень не хватать.

 

Виктор НИКИТИН,

прозаик, литературный критик, драматург

 

 

ВОИН РУССКОГО СЛОВА

 

…Мы встречались с ним на вокзале в Воронеже. Выезжая из Калача, я звонила:

— Иван Иванович, здравствуйте!

— Лида! Когда у тебя поезд?

— Давайте так: буду подъезжать к городу, позвоню. А то вдруг автобус сломается или в пробку засядем…

Признаться, я стеснялась его тревожить: заслуженный писатель, в отцы мне годится, а я звоню, отрываю от дел, ну, это ладно, ничего; так он еще и на вокзал ко мне приходит (по статусу положено наоборот). Но, с другой стороны, узнав из переписки, что я была в Воронеже и не подала весточки, Евсеенко обижался: мол, «забыла старика» (т.е. «пренебрегаю», зазналась, задрала нос и прочее).

Но вот мы созваниваемся, счастливо встречаемся, Иван Иванович дарит мне новую книгу (как правило, туда входят вещи уже опубликованные в журнале «МОЛОКО», потому они мною читаны), мы сидим в зале ожидания, и у нас есть час или полтора для весьма содержательной беседы — тут и литновости воронежские и московские, и политика, и «славянский вопрос», и — с определенного времени — тема разработки никеля на Черноземье, и судьба русской деревни, и его быт (ему приходилось брать квартирантов — «Лида, кого я только не перевидал!»), и нынешнее писательское сиротство на Руси. Говорим и о Славе Дёгтеве (я написала свой очерк о нем, не представляя многих коллизий воронежской жизни, а вот Иван Иванович знал Дёгтева хорошо, и говорил, что многое из характера угадано мною точно), о Сергее Залыгине (Евсеенко учился у него, а меня Залыгин успел напечатать в «Новом мире»), о Викторе Лихоносове, любимом мною прозаике, которого Иван Иванович сопровождал в поездке по области… Вот такой тесный литературный мир русской традиции, где все связаны — общностью миропонимания и тревог — о будущем России, языка, словесности.

Я не уставала удивляться:

— Иван Иванович, Вы так много пишете! У меня не получается…

— Потому что у меня литература — на первом месте. Работаю с утра. Выполню свою «норму» и — дальше живу. И так — каждый день. Пишите, пока молодая, не ждите вдохновения.

Он и в письмах меня наставлял — «больше работайте», и по телефону, и при встречах. Никаких скидок «на слабый пол» — взялся за гуж, не говори, что не дюж. В статьях укорял: «В противовес всем изыскам модернизма и постмодернизма именно на переломе ХХ и ХХI веков громко и талантливо заявила о себе группа молодых писателей, обозначивших себя «новыми реалистами»: Олег Павлов, Михаил Тарковский, Алексей Варламов, Лидия Сычёва, Виктор Никитин, Василий Киляков и многие другие… Ожидалось, что «новые реалисты» после этого первого, вполне заслуженного успеха (наиболее громкий выпал на долю их лидера Олега Павлова) напишут произведения, которые встанут в один ряд с произведениями их предшественников, писателей фронтового и послефронтового поколений. Пока этого, к сожалению, не случилось или случилось, но не в той мере, в которой ожидалось…»

И, в общем, он прав в своих укорах: ни один из нас, мне кажется, высоты Евсеенко в творчестве пока не достиг. Да, есть хорошие рассказы, повести, статьи и очерки… Но есть и различия. Представим себе, что на месте когда-то шумной дубравы разбит парк: есть декоративные кусты, правильно подстриженные деревья, скамейки, клумбы, тропинки, выложенные «собянинской» плиткой, все вполне «культурно», на уровне. И где-то в углу, на отшибе, уцелело несколько крепких, кряжистых дубов; осенью они сорят бронзовым, будто чеканным листом, зимой держат на ветвях охапки снега… Так и творчество отборных советских (по рождению и становлению) писателей отличается от нынешней «полудизайнерской» или «коллажной» литературы; не хватает новым литераторам силы земли, стихийности, мощи, которая дает именно «дубрава» — согласный «зеленый шум» в саду русской словесности…

Евсеенко часто критиковали за многословность и подробность изложения, но теперь, когда он ушел, я думаю: как хорошо, что Иван Иванович был так педантично-дотошен в своих описаниях!.. Теперь-то у него ничего не переспросишь, не уточнишь, а он сам позаботился о нас, оставив богатое литературное наследство — потрудившись «за себя и за того парня».

Одна из моих самых любимых вещей у Евсеенко — «Родительский дом». Это, в сущности, мемуары, горький рассказ о послевоенном времени. Про мать, овдовевшую в 22 года, про бабку Марью и другую деревенскую родню, про председателя и трудности строительства дома — без мужика… Это простое (по форме) повествование наполнено такой потаенной болью, что невозможно сдержать слез, не заплакать сердцем, читая его. Конечно, такая литература, связывающая поколения, либеральным заправилам в искусстве не нужна — потому что она показывает ничтожность их хозяев — с украденными у народа заводами-пароходами, с гигантскими «зарплатами» и телемогуществом. Не верил Евсеенко в глобализм, укреплял «родительский дом» — Россию — и в прозе, и в публицистике, и в жизни.

А родом он был с Черниговщины, и очень переживал раскол славянского мира, о чем говорил в большой своей работе «Навеки вместе — на века раздельно». Статья написана аж в 2004 году, но все, что мы видим сегодня на Украине — в ней уже есть. И хочется спросить: дорогая (во всех смыслах, и в финансовом тоже) Администрация Президента РФ! И дорогой МИД! И дорогое Россотрудничество! Дорогие наши чиновничьи ведомства, включая ФСБ! Вы эту статью видели?!.. Ну хоть сейчас почитайте и сделайте выводы: вот до чего доводит культурное одичание и очарование огромными собачьими будками (которые вы называете виллами); пока вы занимались «частной жизнью», обустроением берегов ницц и прочих заграниц, рядом с Россией разрасталась русофобская зараза, а ныне мы — русские и украинцы — отплачиваем кровью вашу «халатность»… И неслучайно — ничего случайного в осмысленной жизни вообще не бывает — именно Иван Евсеенко помог в литературном становлении молодому автору с Луганщины Глебу Боброву — тому самому, что за несколько лет до нынешних событий в романе «Эпоха мертворожденных» предсказал гражданскую войну на Донбассе. И снова — писатель­ское пророчество не было услышано.

А Глеб Бобров, скорбя об учителе, цитирует давний рассказ Ивана Евсеенко: «Ты что, думаешь, в будущем невозможны новые концлагеря, новые Освенцимы и Бухенвальды, новые распятия, новые расстрелы и поголовное истребление ни в чем не повинных людей?! Еще как возможны! Человеческие страдания забываются через два поколения. О войне помним мы — ее участники, да вы, родившиеся в войну, а последующие поколения все предадут забвению и готовы уже будут воевать заново. Попомнишь мое слово…» Пятнадцать лет прошло с того момента, как был написан рассказ «Каратели», и мы уже наблюдаем воочию исполнение этого пророчества. Что дальше?! Страшно и подумать…

В Воронеже Иван Евсеенко жил с давних пор. Он вел как главный редактор журнал «Подъём» (именно при нем я впервые напечаталась на родине!); он много сделал для укоренения русской литературной традиции в этих краях, он, в конце концов, на сегодняшний день был самым именитым писателем в городе. Но я ни разу не слышала, чтобы его прозу, например, инсценировали на сцене местных театров…

Что ж, Иван Иванович Евсеенко прожил достойную жизнь, много написал хорошего и нужного, и, действительно, имел полное право повторить вслед за Некрасовым: «Я лиру посвятил народу своему». Вечная память достойному гражданину, воину русского слова, патриоту и человеку! Да будет так!

Лидия СЫЧЁВА,

прозаик, публицист,

главный редактор литературного

интернет-журнала «МОЛОКО» (Москва)