Озерные очи
- 13.05.2020
* * *
Жизнь прекрасна, удивительна,
Упоительна подчас.
Но летит она стремительно
И легко минует нас.
Умоляюще, зависимо
Ловим блеск ее волны.
…Поперек ложимся жизни мы.
Как на речке валуны.
ХОЗЯЙКА
Проснется до свету она,
Затопит печь, пол подотрет,
Потом садится у окна,
Глядит — как бы кого-то ждет.
И целый день вот так сидит.
На раме стаивает лед.
И непременно каждый раз
На подоконнике вздремнет.
По снегу свежему пройдет
К колодцу кто-то за водой…
Нет, никого она не ждет —
Дал Бог ей, наконец, покой.
А счастлива она? Да нет.
Ей снятся внучка, дочь и зять,
Она готовит им обед…
А так — не жить, а прозябать.
Вздремнет, проснется — все одна.
И за окошком ни души.
Сама собой утомлена —
И ходят ходики в тиши.
* * *
Снег белейший,
милейший,
первейший…
Небо сыплет его от души!
И спускается
ангел
добрейший
посреди необъятной глуши!
Он бинтует нам боли-печали,
он творит на земле чудеса.
Все чудесно, как в самом начале
были чудом и снег, и гроза…
Ну, а то, что деревни пропали,
что кругом небывалая глушь —
это все мы уже отстрадали
и оплакали, и устали…
Снег летит на печаль наших душ.
Снег ложится так нежно на душу!
Радость, светлая радость во мне!
Я слезами ее не нарушу.
Хорошо мне в родной стороне!
* * *
Как хорошо, что я не понимаю
Всех тонкостей и всяких механизмов
Великого троянского обмана,
Затеянного нынче на Руси.
Куда и как уходят миллиарды
И почему и кто тут виноватый…
Мы жить привыкли бедно, не вдаваясь
В раздумья о возможностях иных.
Но вижу я, что родина в ущербе
Таком великом, что и мне понятно.
А если б знать все тонкости, всю правду,
То, может, не хватило б силы жить.
Зовут на революцию… Не верю
Я больше в революции. Не верю.
Я верить стал в молитвы наших старцев
И в Божью милость.
Как и в Божий гнев…
БОЛЬ МОЯ
Зачем ты, милый человек,
Так оскотинился — напился,
Угрюмо сел на белый снег,
Как будто очень притомился…
Как бы свалившийся с луны,
Глядишь на землю бестолково:
Глаза отчаянно пьяны,
Язык забыл родное слово.
…Мы позабыли, что мы часть
Великой родины России;
Куда-то к будущему мчась,
Из виду это упустили.
Губя себя — ее мертвим.
Мы эгоисты, в самом деле, —
И от того, тоской томим,
Наш дух — в бесовской карусели.
О высшем долге и судьбе
Забыли думать, сиротея, —
И каждый стал сам по себе,
Безвольнее стал и слабее.
* * *
И в тридцать лет возможно сиротой
Вдруг ощутить себя и сиротливо
Заплакать дома над своей бедой
И над недавним временем счастливым.
«Вот мать была жива…» Была жива.
Всегда я знал, что есть на свете белом,
Кто не бросает по ветру слова, —
По мере сил всегда поможет делом.
Всегда я знал, что есть на свете дом…
Что если что, я у нее укроюсь.
И будем жить да поживать вдвоем.
Отрадная мне рисовалась повесть.
Ее любовь я ощущал всегда,
Ее поддержку, помощь, береженье…
«А для чего и жить, сынок, тогда», —
Все говорила мне на возраженья.
Теперь стоит ее фотопортрет.
Витает зыбкий образ молчаливо.
Теперь — и до скончанья моих лет —
Смотреть нам друг на друга сиротливо.
* * *
«Ее в ночи тоска, бывает, будит,
И ясно ей становится, как днем,
Что сын ее, конечно, не забудет,
Но не согреет старости ее…»
Я в этих давних строчках про другое
Хотел сказать, я видел смысл иной,
Что, мол, поэту нет нигде покоя,
Что неустроен путь его земной…
Что я не буду глух к ее печалям,
Но жизнь моя — ей много ль даст тепла?
О чем тоскуют матери ночами?
Чтоб жизнь детей устроенной была…
Об этом я писал, а вышло вот как —
Не дожила до старости она.
В мои слова другой как будто кто-то
Вложил свое…
Поэзия темна.
ВОСПОМИНАНИЕ ОБ АРКТИКЕ
Мне вспомнилось арктическое море —
Ныряющие нерпы, зелень льда,
Полярная сова в сверкающем просторе
И за бортом дегтярная вода.
О, Арктика, меня манил твой холод —
В средине лета бьющая пурга.
В твоих морях я был силен и молод,
Угрюмые оставив берега.
…Мы шли во льдах. Порою шли без неба,
В седой туман опасливо трубя.
И в мертвом окруженьи льда и снега
Я как-то странно ощутил себя:
Казалось мне, что и не надо тверди,
Земли не надо — сладко забытье…
Так, может, вспоминают после смерти,
Когда уж невозвратно бытие.
Мы долго шли, пургой бросался ветер,
Во льдах чернела мертвая вода…
Но думалось мне в этом мрачном свете,
Что лучшего не будет никогда.
…Я забывал про будничные страсти.
И прежнее все было далеко.
Свистел норд-ост, и звонко пели снасти,
Душа распахивалась широко!
* * *
Виснет дымка над майскими травами,
А над нею — полеты стрижей!
Трактор по полю ходит, как траулер
По простору морских рубежей.
Эх, весеннее утро чудесное!
Блеск лучей — золотых карасей!
И великая тайна небесная
В перекликах летящих гусей!
Я люблю по низинам разливицу,
Откровенье озерных очей…
Все живет и поет, и счастливится!
И тучнеет хозяйство грачей.
Я люблю рыбаков по-над водами,
В поднебесье заливистых птах…
Радость так и подвозят подводами —
На деревне она и в полях!
РОДИТЕЛЬСКАЯ СУББОТА
Помяни, поставь свечу — и этот
Огонек перенесется вмиг
В те края, где мать твоя с рассвета
Ожидает знак твой, этот блик…
Я не объясню такое чудо.
Только знаю: матушка глядит —
Не летит ли огонек отсюда?
Что же он
Так долго не летит?..
* * *
В небе реют ангелы заката —
Огненные крылья широки.
На планете брат идет на брата,
Дети плачут, плачут старики…
На планете нашей изначально
Брат идет на брата, льется кровь…
И спасает горько и печально
Этот мир великая любовь.
Да, конечно, горько и печально,
Но любовь превыше всех идей.
Так пребудет вечно, до скончанья
Всех веков земных и всех людей.
Геннадий Викторович Иванов родился в 1950 году в городе Бежецке Тверской области. Служил в армии, работал в районной газете. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор десяти книг стихов. Написал три книги очерков о своей малой родине «Знаменитые и известные бежечане». Лауреат нескольких литературных премий, в том числе им. Ф. Тютчева, В. Шишкова, М. Салтыкова-Щедрина и др. Первый секретарь Союза писателей России. Живет в Москве.
