* * *

Вася хотел в том августе пожениться —

Праздник веселый, расписанный по часам…

Только лежит в земле, а над ним пшеница

Тянется к тихо плачущим небесам.

Колю ждала седовласая мать-старушка —

Теплый платок, в заплатках большой халат.

Коле ее не обрадовать, потому что

Кости его в том же поле давно лежат.

Ксения, белорусская партизанка,

Вечно на поле — ведь раны бойцов важней.

И потому в этом поле железо танка

Волей жестокой судьбы поквиталось с ней.

Боря в минуты привала был гармонистом,

Стойкий и сильный —

с рождения весь в отца…

В ветреном поле, неровном и каменистом,

Братской могиле не видно теперь конца.

Желтое поле… Зачем мне идти куда-то:

Здесь и прохлада, и август, и благодать.

Что вы любили, чем жертвовали, ребята,

Чтобы я мог здесь с улыбкой сейчас стоять?

 

* * *

Там, где камень большой одинок

И тропинки слепые — узлами,

В красной грязи лежит паренек,

Тот, которого я не узнаю…

 

В пыль уткнулся он юным лицом,

Кровь внезапная быстро засохла.

Он всегда был по жизни бойцом —

Им остался до крайнего вздоха…

 

Обрывается тонкая нить,

Порождая зверье в эпилоге:

От желающих связанных бить

До стреляющих связанным в ноги.

 

Обрывается тонкая нить,

И рыдает бездушное небо…

Никого я не вправе винить,

Если я под обстрелами не был.

 

Но, взращенный великой страной,

Я с такими же точно бойцами

Пил водицу из кружки одной

И носил кирзачи месяцами.

 

Как и ты, никогда не терпя,

Если слабых гурьбою пинали,

Я как будто оставил тебя,

Отвернулся трусливо в финале…

 

За тебя отомстит батальон,

Хоть в душе пустоту не заполнить.

У тебя очень много имен,

И я каждое должен запомнить.

 

Пусть утихнет внутри меня ток —

То ли боль, то ли страх, то ли злоба.

Мы похожи с тобою, браток,

Потому что мы русские оба.

 

* * *

Сырая тишина густела

(Давай поднимем за помин),

И не было как будто тела

В окопе под напором мин.

 

Оно как будто растворилось,

Не так, как прочие тела.

Был человек, но божья милость

Его впервые обошла.

 

Наверно, надо помолиться,

Но почему, черт побери,

Когда смотрю в иные лица,

Слова теряются внутри?..

 

Мой враг — как много раз доныне

Тебя прощал я, как дурак,

Когда топтался по святыне

Ты по моей, как всякий враг.

 

Когда ты восхищался этим

И словно превращался в плеть,

Ну а потом стрелял по детям,

Решив патронов не жалеть.

 

Кто говорит, что время лечит?

Я помню твой последний всхлип,

Лежишь в окопе, но не легче

Мне от того, что ты погиб.

 

Продлится много лет минута.

Я рядом мысленно стою.

Но ты — мой враг, и потому-то

Я принял ненависть твою.

 

И лишь глаза твои просили:

Слова свои прибереги

Для русских, что клянут Россию,

Они теперь — твои враги.

 

* * *

Здесь тополя стоят по стойке «смирно».

Филипповка, дорожный поворот.

С венков поблекших пыль дождями смыло,

Не смыло память здесь полегших рот —

 

Колосьями в пустом забытом поле,

Завязанными в тысячи узлов…

И потому я это место помню —

Без пафоса, без праздника, без слов.

 

Вот представляю: надевая маски,

Под всем знакомый песенный мотив

Придет сюда народ на праздник майский,

Букеты на могилу возложив.

 

Но я приеду, датами не скован,

И молча серый камень обниму,

Ведь братская могила — место скорби,

А скорбь носить привычно одному.

 

Пусть будет май и музыка с экранов,

И снова будут ленточки в ходу,

Прошу вас: вспоминайте ветеранов

Не раз в году…

 

* * *

В лесу, в сети знакомых троп,

Где ветка каждая упруга,

Я часто нахожу окоп —

Он тянется почти до луга…

 

Наступишь — и насквозь прожгло,

Как посмотрел святой с иконки…

Здесь тянутся так тяжело

Стволы берез со дна воронки.

 

Березок непрерывен строй.

Я молча примыкаю к строю…

Спокойно спи в земле, герой,

Я сон твой не побеспокою.

 

Тебе деревья и цветы

Годами отдают поклоны.

А я вернусь домой, и ты

Посмотришь на меня с иконы.

 

* * *

Был ветер, трава шелестела,

Ложилась на пальцы роса.

И словно бы не было тела,

И тень ни на дюйм не росла.

 

И в этом была божья милость.

Лишь борозды, как рубцы.

И сонно над полем кружились

Рассерженные скворцы.

 

Подумалось, что в эту влагу,

В небесное молоко

Когда-нибудь молча я лягу,

И будет светло и легко.

 

И будет холодный мираж, и

Ни тени, ни слов, ни следа…

Все это мое до мурашек,

И будет моим навсегда.

 

* * *

А я тянусь к чему-то божьему,

Что человек не поломал.

А я тянусь к чему-то большему,

Но сам и бестолков, и мал.

 

А много ль надо сил, умеючи,

Больную голову скребя,

Отвергнуть в этой жизни мелочи,

Включая самого себя?

 

И я, бродя всю жизнь по темени,

Ступнями разгребая ил,

Давно уставший и потерянный,

Когда-то тоже божьим был.

 

Летя от станции до станции,

От жалкой тряпки до бойца,

Я все переживу — остаться бы

Мне человеком до конца…

 


Игорь Владимирович Голубь родился в 1984 году в городе Калининграде. Окончил Балтийский федеральный университет им. И. Канта по специальности «журналист». Работает в правительстве Калининградской области экспертом-лингвистом. Автор четырех поэтических сборников и совместно с поэтессой Екатериной Мантуровой — сборников стихов «Два кита», «Города», «Неман». Редактор и издатель молодежного литературно-публицистического журнала «Веретено», руководитель поэтического театра «Буревестник». Участник Российского совещания молодых литераторов (Воронеж, 2019). Член Союза писателей России. Живет в Калининграде.