ЧЕРНОЛУЧЬЕ

 

Криком исходит октябрьская ночь.

Ветер ломает кедровые сучья.

Черной волною кипит Чернолучье,

Лебеди плачут, и нечем помочь.

Камни грохочут, волна высока,

Белые гребни под белой луною

Холодом тянут, тоской неземною,

Стынет душа и немеет рука…

 

А далеко за Казачьей грядой,

Там, где подтоплены сети рыбачьи,

В поисках счастья и вечной удачи

С темной водою, как с темной бедой,

                                      Борется катер…

                                      Костер догорает.

                                      Лебеди стонут.

                                      Погода играет.

И вдоль прибоя блестят валуны,

Словно осколки огромной луны.

 

* * *

 

Возвращаюсь в страну, из которой бежал,

Надышась заграничною гарью. Эпоха

Золотая моя без упрека и вздоха

Умудрилась меня завалить без ножа.

 

Распластала, как будто свинью

перед праздником,

И, мешая с зарею снега ноября,

Залила моей кровью свои прохаря

И ладони отерла замызганным ватником…

 

Как я верил тебе с горькой страстью раба!

Я сосал твое вымя под звездами синими

И считал, что все страны зовутся россиями.

Оказалось — Россия одна, как судьба.

 

Как судьба! И куда бы ни шел — не уйти.

Сотни раз убегать и назад возвращаться.

В этом замкнутом круге по кругу вращаться,

И шептать сокровенное слово — прости.

 

Ты простишь меня, Родина. Я ни при чем.

Я готов заплатить этой жизнью прекрасной

И за то, что обманут твоим кумачом,

И за то, что раздавлен звездою ужасной.

 

Я покорен в любви. А неправде твоей

Есть предел, как картежнику с картой крапленой.

Хоть звезда в Вифлееме намного видней,

Я ее не заметил, иной ослепленный.

 

Как тавро над могильной зубчатой стеной,

Кровяная блатная бандитская штука.

Роковой оказалась, однако, наука.

Даст Господь — и не станет ее над страной.

 

И тогда мы вернемся к тебе навсегда,

Все изгои твои, беглецы и калеки,

И заплачем от счастья, любви и стыда,

И поможем тебе, и пребудешь вовеки.

 

РОССИЯ

 

                Чудовищна, — как броненосец в доке…

                                                                       О. Мандельштам

Чудовищна, объемна и страшна,

С характером тяжелого медведя,

С монголами и галлами соседя,

В народы обращая племена,

 

Изнемогая от того и мучась,

Добыв свободу кровью и трудом,

Она идет, уверенная в том,

Что не напрасно ей такая участь.

 

И мы ее, влюбленные в нее,

Случится край — в сто первый раз поддержим,

В канаты свяжем жилы и удержим,

Ей кануть не дадим в небытие.

 

* * *

 

Дождь окончен, но гроза

Все еще деревья валит!..

Новый день, малиной залит,

Из ведра промыл глаза,

 

На крылечке крутанулся,

По стеклу провел огнем,

Сыромятным затянулся,

Медью кованым, ремнем!

 

Вот и все, и вся недолга.

Сладок сон, да не поспишь!

Сверху вниз валилась Волга!

Снизу вверх бежал Иртыш!

 

И с холма воды напиться

Журавлиным косяком

В белых лентах, в белых ситцах

Шли березы босиком.

 

Шли отары. Даль клубилась!

Пар стелился по траве.

Горло пело, сердце билось,

Коршун плавал в синеве.

 

А на дальнем перевале,

За рекою, за бугром,

В небе, как в пустом подвале,

Все еще катался гром!

 

* * *

 

И света сноп — как горсть прозрачных зерен! —

Из темного окошка.

Тишина…

Крылами прошумела птица ворон,

И в палисаде супротив окна

Роса явилась маковою пылью,

Сорвался лист кленовый и, кружа,

Спустился вниз, и сказка стала былью,

И женский голос, трепетно дрожа,

Заполнил все таким неповторимым,

Таким высоким! И увидел я

Как предо мной частица бытия

Прошла моя,

И с клочковатым дымом,

Скрывающим и дол, и небеса,

Перемешалась и во мне осталась.

И по моей щеке моя слеза

Скатилась и на атомы распалась.

 

* * *

 

В голой роще кукушка всю весну куковала,

Словно нитку, весну сквозь кусты продевала,

Недородом пугала, предрекала разлуку,

И тяжелую долю, и лихую разруху.

 

Мы ходили по пашне, собирали картошки,

Мы пекли из картошки — вот такие! — лепешки,

Мы крутили цигарки, мы саранки копали,

Мы ходили к цыганке, мы о счастье гадали.

 

Выходило — не очень… Карты, деньги да кружка

Все родней становились. Эх, кукушка, кукушка…

 

БАХЧА

 

Солнце тополи жжет. Перевитые жилы

Крутолобых корней роют дерн и песок.

Над вороньими гнездами

Гнезд старожилы

Зноем плещут и падают наискосок.

Широко расстелились узорные плети,

Лето стрепетом бьется над золотом дынь.

Осы чертят круги, и с душистых соцветий

Горький запах роняет седая полынь.

Дышит август расшитым степным дастарханом!

Тучи по небу к вечеру ходят гужом…

Я арбуз для тебя, внучка славного хана,

Рассекаю на части казацким ножом.

Брызжут семечки!

Ешь!

Наше лето созрело!

Твои руки нежны, твои губы влажны.

У меня есть к тебе неотложное дело

Прямо здесь и сейчас, посредине страны!

Рядом с этой полынью духмяной и горькой,

Возле этой тропы, что в бахчу завела…

Конь арбуз добирает, и, хрупая коркой,

Осторожно и мягко трясет удила.

Не стреножен, не спутан, стоит, не отходит,

И глазищами, полными света и тьмы,

Постригая ушами, внимательно смотрит,

Как пропаще и жадно целуемся мы.

 

ПОДРОСТОК

 

Легким дождиком пыль прибитая,

Светом полнится утро свежее.

Окна чистые, как намытые,

Даль прозрачная, словно вешняя.

Облака так легки, парящие,

Синим дымом низина выстлана…

Прикоснешься к стволам — звучащие,

Слово вымолвишь, в слове — истина.

А рубашка — бела!

Не пестрая.

Чтобы светлым шел в тихой роздыми.

А литовка такая острая,

А роса на соцветьях — гроздьями!

С синевою, на диво, ровные

Капли вызрели за ночь, рясные…

И в полнеба заря огромная.

И судьба впереди неясная.

 


Виктор Васильевич Брю­ховецкий родился в 1945 году в городе Алейске Алтайского края. Окончил Ленинградский институт авиаприборостроения. Служил в Советской Армии, работал в Российском центре «Прикладная химия». Автор 12 поэтических сборников. Лауреат Международной Пушкинской премии (Нью-Йорк), премий журналов «Нева», «Москва», «Наш современник», всероссийской литературной премии им. А. Про­кофьева, им. Р. Рождественского. Член Союза писателей России. Живет в поселке Кузьмолово Ленинградской области.